– Тебе нужна чистка, – сказала она. – Как хорошо, что я десять дней только тем и занималась, что отправляла к свету потерянные души.
– Я думала, что ты расширяла сознание, – сказала я.
– И это тоже, – ответила Труди. – Причём настолько, что я в будущем не постыжусь брать деньги за свои услуги. Я собираюсь зарабатывать себе на жизнь тем, что буду прогонять злых духов.
– Этим можно разбогатеть? – недоверчиво спросила я.
– Конечно, – ответила Труди. – Но для тебя я это сделаю, разумеется, бесплатно.
– Ты можешь делать всё, что хочешь, – сказала я. – Но, пожалуйста, не тогда, когда дома дети. Юлиус всегда неприятно обращает на себя внимание, когда он громко зовёт К 17, если он чего-то не находит.
– Чем тут неприятно обращать на себя внимание? Ведь К 17 отвечает за все лежащие не на месте предметы, – ответила Труди. – Это просто ужасно, как мало людей знают этого доброго духа.
– Да, – сказала я. Это не Труди, это я была виновата в том, что Юлиус вообще знал К 17. Собственно говоря, я не верила в духов Труди, но я была склонна к тому, чтобы прятать от самой себя важные бумаги, ключи и кошелёк в самых неожиданных местах. Когда однажды я в поисках кошелька перевернула всю квартиру с ног на голову, я вспомнила о Трудином духе К 17. И смотри, едва я полусерьёзно попросила его о помощи, как кошелёк нашёлся – в детской на подоконнике за шторой. Это было так загадочно, что я в следующий раз попыталась снова. И гляди, ключ нашёлся сразу, в капюшоне Юлиусова анорака, висевшего в гардеробе. Что меня окончательно убедило. Всякий раз, когда я утром искала ключ, я машинально кричала: «К 17! Где это опять мой ключ?», и было понятно, что К 17 приведёт меня к нужному месту, не важно, где это место находилось. Поэтому неудивительно, что Юлиус тоже всегда громко звал К 17, если он не мог найти определённую игрушку. И точно как я, он всякий раз вежливо благодарил дух, когда потерянная вещь находилась. На нейтрального наблюдателя это могло произвести странное впечатление.
– Это магический возраст, – объяснила его последняя воспитательница. – Вы ничего не можете сделать. В этом возрасте дети часто выдумывают подобные увлекательные истории и даже верят в них.
Я не рассказала ей, что эту историю выдумал не Юлиус, а его крёстная мама Труди. Труди обрадовалась, когда я ей сообщила, что мы, по словам воспитательницы, находимся в «магическом» возрасте.
– Я очень на это надеюсь, – только и сказала она.
После того как Труди подвергла весь дом критическому осмотру, настала моя очередь. Труди глубоко заглянула мне в глаза.
– Ты выглядишь лучше, – сказала она. – Не такая озабоченная и унылая. В твоей ауре сейчас больше дружеского розового цвета.
– Это точно работа шкафа в гостиной. Он даже помогает против прыщей!
– Я надеюсь, что ты окончательно вырвала Лоренца из сердца.
– Не совсем, но почти, – ответила я. – Даже если он всё ещё не верит в это, мне не так его не хватает, как я думала. Здесь вообще всё лучше, чем я думала. Всё точно так, как ты сказала: когда одна дверь закрывается, где-то открывается другая. Я даже начала заниматься бегом.
За чашкой кофе я объяснила Труди, что жизнь в пригороде не такая неприятная, как я боялась. Дом всё время полон людей, алкоголь льётся рекой, и мы с детьми приобрели кучу новых друзей.
– Честно, Труди, – сказала я, – это волшебство: всякий раз, когда звонят в дверь, на пороге стоит новый друг или новая подруга, или для меня, или для Юлиуса, или для Нелли, или для нас для всех. В городе такого с тобой никогда не случится. Я уже думала, а не заколдован ли дверной коврик бабушки Вильмы. – Потом я вспомнила семью Хемпелей и добавила: – Исключения подтверждают правило.
Труди кивнула.
– Дело в фэншуй. В твоей прежней квартире вы разместили ванную в углу дружеской помощи, поэтому было ясно, что её постоянно смывало в унитаз. Но здесь этот угол даже подчёркнут маленьким эркером в гостиной – ничего лучшего и быть не могло. – Зато, – трезво добавила она, – гостевой туалет находится прямо в твоей области знаний.
– Ах, это ничего, – заверила я. – С моим половинчатым образованием это не страшно. Главное, что мой уголок богатства не полностью застроен.
– И область партнёрства, – добавила Труди.
– Ах, об этом я пока не думаю, – ответила я. – Только иногда, вечерами в постели.
– Ты ещё не встретила здесь какого-нибудь симпатичного мужчину?
– Только одного, – сказала я, подумав про владельца ягуара. – И он, вероятнее всего, женат.
– Это ничего не значит, – заметила Труди.
*
В детском саду была ещё одна чёрная доска, которую я до сих пор не замечала. Она висела рядом со входной дверью и была заклеена бумажками со всякими ужасающими объявлениями.
«В настоящее время в детском саду имеются случаи / случай» – компьютерным шрифтом значилось на всех объявлениях, а ручкой под этим было написано: «вшей», «скарлатины» и «сальмонеллёза». У меня сразу же зачесалась кожа головы.
«Мы просим родителей оставлять дома всех детей с симптомами, чтобы их спокойно можно было вылечить!» – гласило ещё одно объявление, напечатанное красным шрифтом. Да, я бы тоже об этом попросила!
Пока мы с Юлиусом стояли перед этой доской ужасов, в дверь вошла ещё одна мама с плачущим ребёнком. Проходя мимо меня, ребёнок вычихнул на моё пальто комок слизи.
– Горло болит, – жаловалось дитя, но мать молча тянула его дальше.
Наверное, скарлатина, подумала я. И, наверное, матери надо на работу, поэтому она не обращает на это внимания.
Фрауке Вернер-Крёлльман, держа за руку Флавию и Марлона, встала рядом с нами.
– Вши, – вздохнула она. – Их сюда всякий раз заносят одни и те же дети.
Я стала думать, а не забрать ли мне Юлиуса домой, пока остальные дети не вылечатся. Но Юлиус непременно хотел остаться.
– Ну хорошо, – вздохнула я. – Но со скарлатиной не шутят.
– Это верно, – сказала Фрауке. – Особенно у мальчиков. Они могут из-за этого стать бесплодными. Когда у Флавии была скарлатина, я отвезла её к бабушке с дедушкой, чтобы она не заразила Марлона. Но если ты при первых признаках болезни сразу пойдёшь к врачу и он тебе выпишет антибиотики, то у тебя всё будет под контролем.
– Тивная зёпа, – сказал Марлон Юлиусу.
– Что? – спросил Юлиус.
– Он сказал «противная жопа», – перевела Флавия.
– Флавия! – фыркнула Фрауке.
– Но я только повторила то, что сказал Марлон. И он сказал «противная жопа».
– Так, значит, забудем о телевизоре до конца недели, фройляйн, – заявила Фрауке. Мне она сказала: – Она действительно невероятно строптивая. Твоё счастье, что у тебя мальчик.
– У меня есть и дочка, – ответила я.
– В самом деле? Сколько ей лет?
– На следующей неделе будет четырнадцать, – сказала я.
– Моей Лауре-Кристин тоже четырнадцать, – заметила Фрауке. – Ужасный возраст, верно?
– Хм, – ответила я. Сегодня утром у нас с Нелли вышла ужасная ссора, поскольку я не хотела выпускать её из дома в одной маечке с голым животом.
– Мама! – кричала Нелли. – Все в нашем классе носят такие вещи, все!
– Но ведь не при восьми градусах тепла, – ответила я. – Надень поверх вязаную кофту.
Но Нелли отказалась. Она кричала, что я старомодная, отсталая и ужасно несправедливая. В конце концов она побежала в свою комнату и поменяла маечку на свитер с лошадиной аппликацией. Этот свитер она, собственно, бойкотировала со своего тринадцатого дня рождения, поскольку он ей казался подходящим лишь для маленьких детей. Со словами «Я ненавижу тебя, поскольку ты заставляешь меня носить такие вещи» она выбежала из дома.
Я не понимала этого ребёнка. Почему она не поступила так, как раньше? Тихо надеть кофту, а в школе снова снять её? Я, правда, делала так не с кофтами (когда мне было четырнадцать, у нас носили не кофты, а блузки с плечиками), а с очками. Я считала, что я красивее без очков, и в этом размытом восприятии мира определённо что-то было.
– Девочки в период созревания – это настоящий вызов, – сказала Фрауке. – Твоя дочь тоже много кушает?
Я кивнула. Того, что Нелли уплетала за вечер, другим женщинам хватило бы на год.
– В данный момент я готовлю для Лауры-Кристин по диете Бригитты, – сказала Фрауке. – Но когда она все свои карманные деньги тратит на шоколадные батончики, это не очень помогает.
А нам тут повезло. Обмен веществ Нелли перерабатывал, очевидно, все калории, потому что ребёнок был тонкий, как тростинка.
В гардеробе мы натолкнулись на ягуарного мужчину. На его шее висел ребёнок, крепко вцепившийся ему в галстук. Это была маленькая азиатская девочка, которую недавно забирала мерседесная карга.
– Не уходи, папа, – умолял ребёнок.
– Папе надо на работу, воробушек, – сказал ягуарный мужчина. – Но сегодня вечером мы вместе поиграем, да? В какую хочешь игру.
– Папе надо на работу, воробушек, – сказал ягуарный мужчина. – Но сегодня вечером мы вместе поиграем, да? В какую хочешь игру.
– И в Барби? – спросила девочка.
– Да. Если мне можно будет выбрать Барби-Белоснежку. – Поверх головы ребёнка ягуарный мужчина улыбнулся мне. Я поспешила закрыть рот и сделать вид, что меня всё это не очень удивляет.
Маленькая девочка отпустила галстук и дала поставить себя на пол.
– Хорошо, ты получишь Барби-Белоснежку, а я – Барби-Щелкунчика, – сказала она и весело поскакала в группу.
– Тивная зёпа, – сказал Марлон.
– Сам противная жопа, – ответила Флавия.
– Фройляйн! – вмешалась Фрауке. – Не перегибай палку. Иначе на следующие три дня ты отправишься к бабушке и дедушке.
– У них нет телевизора, – объяснила она мне.
Я не очень слушала, потому что была занята тем, что улыбалась ягуарному мужчине. Он ведь улыбнулся мне первый.
К сожалению, он собрался уходить.
– До свиданья, – сказал он. У меня было такое впечатление, что он сказал это мне одной.
– До свиданья, – ответила я. Почему-то меня разбирало любопытство. Как у этого мужчины оказался азиатский ребёнок? И что у него общего с мерседесной каргой? Охотнее всего я побежала бы за ним и расспросила бы его. Пока я помогала Юлиусу с обувью, а Марлон снова раскачивался на гардеробных крючках, в дверь вошла ещё одна мама. Они с Фрауке расцеловались. Новая мама вела за руку девочку, у которой были такие же дырки в зубах, как у Флавии.
Обе женщины отошли в самый дальний угол гардеробной и приглушёнными голосами стали обсуждать какого-то Иеремию и его божественные руки. Массажист? Или муж второй матери? Я бы с удовольствием услышала побольше, но дети слишком шумели. Обе девочки, заговорщицки хихикая, показывали друг другу какой-то предмет из своих детских сумочек, который выглядел как нога куклы Барби. Я инстинктивно почувствовала, что речь идёт о кукле Барби, которая была потеряна некой Мелизандой, согласно объявлению на чёрной доске.
– Я скаджу ето мами, – сказал Марлон.
– Научись сначала правильно разговаривать, – заметила вторая девочка.
– Тивная зёпа, – ответил Марлон.
– Марлон, перестань, – сказала Флавия. – Вибеке – моя подруга.
– Твой брат разговаривает, как обезьяна, – сказала Вибеке. Боже мой, что это за имя? – Ты недоразвитый, Марлон? Да? Твой брат недоразвитый, Флавия.
Но Флавия не хотела этого признавать.
– Нет, это не так. Скажи «тттт», «пппп» и «жжж», – сказала она Марлону. – Поробуй очень медленно: про-тив-ная жо-па!
– Птивная зопа, – повторил Марлон.
– Уже намного лучше, – похвалила его Флавия. – Ещё раз: про-тив-ная жо…
– Флавия! – крикнула Фрауке.
– Но мама, я только хотела…
– Марш в группу. Мы с тобой ещё поговорим сегодня днём!
– Но я не хочу опять к бабушке и дедушке! – У Флавии в глазах стояли слёзы, но её подруга Вибеке потащила её в группу. Из кармана её брюк торчком выглядывали ноги куклы Барби.
– Эти девочки! – сказала Фрауке, закатывая глаза.
Юлиус потянул меня за рукав.
– Да, дорогой? – Надеюсь, он не собирается спрашивать, что такое «противная жопа».
– Если бы я был девочкой, ты бы меня всё равно любила? – прошептал он.
– Конечно, мой дорогой, – прошептала я в ответ. Во всяком случае, до того момента, когда бы он начал носить майки с голым животом. Юлиус обрадованно побежал в группу, где его уже нетерпеливо ждал Яспер.
По дороге на улицу Фрауке представила меня маме Вибеке.
– Это, кстати, мать-одиночка, – сказала она. – Констанца Вишневски. Констанца, это Сабина Цигенвайдт-Зюльцерман, мама Карсты и Вибеке, заместитель главной мамы в Обществе матерей, главный редактор детсадовской газеты и, кроме того, самая настоящая деловая женщина, делающая карьеру.
– Деловая женщина, которая должна вовремя попасть на совещание, – сказала Сабина и поглядела на часы. – Надеюсь, я не застряну в пробке!
– Констанца заинтересована во вступление в общество матерей, – сказала Фрауке.
– Многие заинтересованы, – заметила Сабина. – Тебе Фрауке сообщила, что у нас очень длинный список ожидания?
– Да, – ответила я. Я ломала себе голову, что мне сказать, чтобы разрекламировать себя как ценного члена Общества. У нас дома игрушечные машинки отсортированы по цветам. Никто не умеет так хорошо шить платья для куклы Барби, как я. Я знаю рецепты с брокколи, которые нравятся даже детям. Зато я не очень ответственна, когда речь идёт о том, чтобы дети учились играть на музыкальном инструменте, учили иностранный язык или занимались каким-нибудь интересным видом спорта. Даже ангела-хранителя я с моими детьми ещё не валяла. Пожалуйста, примите меня: я должна получить шанс, чтобы наверстать упущенное.
Когда мы вышли, ягуара на парковке уже не было.
– Кто это, собственно говоря? – спросила я.
– Кого ты имеешь ввиду? – переспросила Фрауке.
– Того мужчину. С маленькой азиатской девочкой и ягуаром.
– Ах, этот, – сказала Фрауке. – Богатейший маменькин сынок с хвастливой тачкой и профессиональным неврозом! Он сын Сабининого шефа, купается в деньгах и считает себя по меньшей мере Джорджем Клуни. Спонсирует огромные деньги детскому саду, но совершенно не участвует в общественной жизни.
– Такие типы думают, что они всё могут купить за деньги, – сказала Сабина. – Он притащил себе из отпуска тайландку. Она должна была подарить ему здесь наследников.
– Но поскольку это были только девочки, он отправил её назад в ту дыру, из которой она выползла, – сказала Фрауке. – И другую дочку тоже.
– Младшую он оставил здесь, – продолжала Сабина. – Кто знает, зачем она ему.
Я была в шоке.
– Но он не выглядит так, что ему нужно покупать себе жену на Дальнем Востоке, – сказала я. – Раз он такой богатый, то женщины должны вешаться ему на шею.
– Конечно. Но для некоторых мужчин немецкая женщина – это слишком сложно. Им нужно услужливое, послушное существо, которым они могли бы помыкать, – сказала Фрауке, выглядя при этом так неуслужливо, непослушно и по-немецки, как это только было возможно.
– Отвратительно, – заметила Сабина. – Мне ужасно жаль ребёнка. Ну, сейчас мне действительно пора. – Она ещё раз расцеловалась с Фрауке и села в форд антрацитового цвета.
Фрауке забралась в огромный автомобиль цвета серебристый металлик с наклейкой «Мамино такси» на стекле.
– Слушай, я скоро сообщу тебе насчёт пробного заседания, – сказала она мне.
– Хорошо, спасибо, – ответила я машинально. Разоблачения моего ягуарного мужчины глубоко шокировали меня. Вот так и обманываешься в людях.
*
В этот день Нелли не вернулась из школы домой. Я прождала её с едой больше часа, а затем позвонила ей на мобильник.
– Я у Лауры, – сказала она. – Я больше не вернусь домой.
– Потому что тебе нельзя зимой носить майки с голым животом?
– Потому, что это ужасно – жить в доме бабушки Вильмы, – ответила Нелли. – Ты заварила эту кашу, а я расхлёбывай. Но я не буду этого делать. На следующей неделе у меня день рождения. Ты думаешь, что я буду отмечать свой праздник на этой стройке ужасов?
В данный момент дом особенно напоминал стройку, потому что Ронни с коллегой разобрал стену между кухней и столовой и выставил в прихожую часть кухонной мебели.
– Мы можем устроить что-нибудь другое, – предложила я. – Пойдём с твоими подругами в кино, а затем в Макдональдс.
– Мы уже не дети, – фыркнула Нелли и попросту положила трубку.
Я прикусила губу. Посмотрим правде в глаза: я не заметила, как Нелли перешла из возраста «Лошади – это круто, а мальчишки – дураки» в возраст «Я ношу майки с голым животом, а мои гормоны просто взбесились». Наверное, идеальный день рождения выглядел для неё теперь так: скупо освещённая комната, оглушающая музыка и запретные игры с поцелуями. Видимо, у меня опять будет бессонная ночь, хуже, чем тогда, когда Нелли была грудничком. Именно это было темой сегодняшнего родительского собрания у Нелли в школе. Половое созревание и как родителям и учителям с этим справляться. Отлично, я вполне могла спросить, что нужно делать, если ребёнок решил не возвращаться домой.
Я ещё раз позвонила Нелли.
– Пожалуйста, вернись домой, дорогая. Тогда мы поговорим о твоём дне рождения и о том, где и как мы сможем его лучше всего отпраздновать.
– Я не вернусь домой. Никогда.
– Пожалуйста, Нелли.
Но Нелли не смягчалась.
– Я возвращаюсь к папе.
Тут могло помочь только одно.
– Сегодня на обед каннелони, – сказала я.
Нелли замолчала.
– А что на десерт? – наконец спросила она.
*
За ночь я стала богатой женщиной. На моём счету внезапно оказалась куча денег.