– Не знаю, – сказал папа странным голосом. Он держал себя пальцами за нос и рассеянно потягивал его то в одну сторону, то в другую. – Как они там без меня справятся, на погрузке?
– А ты что молчишь, Саша? – вдруг спросила мама и посмотрела на Сашку.
Сашка почувствовал, как в него упёрлись два горячих луча. Сашка хотел сказать что-нибудь, хотя бы «да» или «нет», но изо рта только вылетел негромкий сдавленный хрип.
– Саша, что случилось? – слабым голосом сказала мама и села на стул.
Мама никогда не кричала, как папа. С угрожающим видом, тяжело дыша, не расстёгивала ремень. Но она каким-то образом ухитрялась видеть Сашку насквозь, будто Сашка был стеклянным и прозрачным, как стакан.
Она догадывалась обо всём, доводя Сашку до исступления и отчаяния. А потом начиналось! Мама могла огорчиться из-за любой ерунды, на которую всякий нормальный человек попросту бы махнул рукой. Она могла даже назло Сашке взять и заплакать. Настоящими слезами. Достать носовой платок, всхлипывать и вытирать слёзы. Хотя прекрасно видела, что для Сашки это самая лютая пытка.
Сашка был живой человек. А ведь с живым человеком всякое случается. Те же двойки наконец. Ну зачем, зачем вообще о двойках говорить маме? Огорчать только.
Двойка должна быть великой тайной, о которой знают только двое: кто поставил и кто получил. Да мало ли что ещё бывает…
– Мамочка, – покаянно начал Сашка. – Ты только не очень…
– Мороженое! – вдруг вскрикнула мама и, выхватив из сумки белые пачки, побежала на кухню к холодильнику. А мороженое капало на пол крупными пухлыми каплями.
«Пронесло», – с облегчением подумал Сашка.
– Ну, – сурово сказал папа и сложил руки за спиной. – Я жду. Опять что-нибудь в школе?
Ну, с отцом было куда легче.
– Чего это мама… Всегда она… – проворчал Сашка, – у меня пятёрка по математике. Тебе даже Анна Семёновна звонила. Только тебя не было.
– Пятёрка? – расцвёл папа. – Вот это по-нашему. Молодец, парень. Маша! – крикнул папа на кухню. – Слышишь? Александр по математике пятёрку принёс.
– Можно погулять? – крикнул Сашка. На кухню он не пошёл, чтобы не рисковать. От маминых глаз лучше было держаться подальше.
– Пусть погуляет. Погода хорошая, – сказал папа.
– Ненадолго, – разрешила мама.
Глава четвёртая Надо ещё подумать, о чём врать
Сашка шёл по двору и ничего не видел вокруг себя. Он бы мог сейчас налететь на скамейку, на забор, свалиться в яму. Если бы с неба сейчас грянул гром, он бы его просто не услышал.
Вокруг Сашки плескалось бурное море возможностей.
«Первое дело легковушку. «Волгу» или «Москвича» на крайний случай… – прикидывал Сашка. – Нет, это, пожалуй, не выйдет. Во‑первых, никто не поверит, что она у меня есть. А если поверят, всё равно народ приставучий и привяжутся: «Откуда?» Ну ладно, тогда деньги. Много. Мешок. Скажу – клад нашёл. Тут уж никто не подкопается. Само собой, шоколад и мороженое – это уж ящиками. У мамы день рождения. Узнаю, чего ей хочется, и навру. Папе тоже что-нибудь навру. Хорошее…»
Тут Сашка споткнулся обо что-то и как будто проснулся. Он стоял обеими ногами в луже.
Конечно, лучше всего рассказать обо всём маме и дальше уже врать всем вместе. Всей семьёй. Это бы было просто замечательно. Но ведь с мамой каши не сваришь. Она, конечно, огорчится, будет умолять не врать, Волшебную Энциклопедию сдадут в районную библиотеку, и всё будет кончено.
Сашка снова задумчиво зашлёпал по лужам.
Что-то мучило его во всём этом, что-то получалось не так хорошо и складно, как бы ему хотелось. Наверно, потому, что теперь у него была тайна. И теперь придётся скрывать от мамы не какую-нибудь ерунду, разбитое, там, окно или драный локоть, а то, что стало отныне самым главным в его жизни, – Волшебство.
И поэтому выходило, что папа и мама теперь вроде как лишние в его жизни и даже мешают.
«Мало ли что враньё! Враньё – оно тоже разное. Буду врать только про хорошее… – утешал себя Сашка. – Буду, как добрый волшебник…»
Конечно, можно наврать, что Борька поглупел. Пусть станет дурак дураком. Но Сашка этого не сделает. Он лучше наврёт кому-нибудь, что Катя обещала его поцеловать. Он подойдёт к ней, когда она будет совсем одна, и скажет так небрежно: «Если не ошибаюсь, ты мне что-то обещала?» Тут уж Кате не отвертеться. Или вообще наврёт, что Катя его любит. Пускай любит, жалко, что ли?
Сашка не выдержал и захохотал. И тут же получил в ухо.
Перед ним стоял Гришка.
Гришка был всего-то на каких-нибудь два обыкновенных года старше Сашки. Но это был Гришка, и его знали все на много кварталов кругом.
Про него ходили самые невероятные слухи: что он бреется, что он курит, что его лучший друг сидит в тюрьме за ограбление ларька. Вокруг него было всегда мёртвое пространство на длину вытянутой руки – он мог двинуть кулаком каждого.
Отца и матери у Гришки что-то не было видно. Наверное, они удрали от него, как только он родился.
Гришку воспитывала тётка, та самая, которую боялся весь двор, – зубной врач Петрова. И на Гришке лежала отталкивающая и пугающая слава его тётки. Тётка его была как судьба. Она принимала и на дому, и в поликлинике. И поэтому рано или поздно всех приволакивали к ней на приём. Гришка вырос под скрежет бормашины, наверно, потому он и стал таким. Он на всё вокруг смотрел со злобой, тоской и отвращением.
Сашка согнулся и прикрыл рукой лицо. Но не успел. Он получил второй удар прямо в зубы.
– Ты чего? Я к тебе лез, да? – с трудом выговорил Сашка эти вечные слова, которые всегда говорит в драке слабый.
Гришка повернулся и лениво зашагал к дому. Даже со спины было видно, что ему всё на свете противно.
Сашка попробовал губу языком и пальцами. Губа вздувалась всё больше и больше. Как будто под ней работал вулкан. Но Сашка тут же забыл о ней. Он вышел со двора, и ноги сами повели его знакомым путём – во двор к Кате.
Он ещё из-за забора увидел их обоих.
Катю и Борьку. Они сидели на рябой, облезлой за зиму скамейке.
«На кой они нужны, эти скамейки? – вдруг со злостью подумал Сашка. – Свезти их со всего города куда-нибудь на свалку и сжечь».
Катя и Борька сидели далеко друг от друга, на разных концах скамейки, но между ними на сухом местечке стояли их портфели, рядышком, прислонившись друг к другу.
Это почему-то показалось Сашке отвратительным, и, подходя к ним, он сбросил на землю Борькин портфель.
– Ну ты, полегче… – сказал Борька, как всегда наклоняя голову набок. Это она у него, наверно, от ума набок свешивалась.
– Что это у тебя с губой? – спросила Катя.
Чёрная с блеском чёлка падала Кате на самые глаза, и она, чуть выпятив нижнюю губу, ловко сдувала её в сторону.
– За Гришку зацепился, – небрежно ответил Сашка и сплюнул.
Катя усмехнулась и посмотрела на Сашку своими светлыми взрослыми глазами. Она в упор смотрела на его разбитую губу, рассматривала её… Будто в Сашке ничего другого интересного не было.
– Ха-ха-ха! – не засмеялся, а закричал Сашка. Ему совсем не было смешно. – А ты видела, что я с ним сделал? Отбивную котлету, компот! Он так! А я ему так! Он так! А я ему в нос!
Сашка прыгал и размахивал кулаками. Насмешка в глазах у Катьки угасла. Теперь она смотрела на него по-другому, внимательно и даже с интересом.
– А правда, мальчики, чего он задирается? Пройти нельзя. Вчера мою Лёльку-дуру в лужу пихнул.
– Теперь не попихается, – пообещал Сашка.
– А не врёшь? – спросила Катя.
– Очень надо. Не веришь – спроси у его тётки. Она из окна всё видела. Как выскочит, даже пальто не надела, и прямо на меня. А я от неё. А она за мной. Думал, на куски разорвёт.
– Точно. Она такая, – убеждённо сказала Катя.
– «Разбойник! – закричал Сашка тонким голосом, изображая Гришкину тётку. – Мальчику моему, Гришеньке, нос разбил! Всё равно изловлю!»
Из-под скамейки на брюхе выполз Борькин пёс, чёрный пудель Рекс, и с отвращением посмотрел на Сашку мудрыми, слезящимися глазами.
– Умный, – сказал Борька и погладил Рекса. – Поумней многих двуногих.
«Намекает, – обозлился Сашка. – Сам умный, так ему ещё умную собаку подавай».
– Катя, пошли на реку, – лениво сказал Борька, – говорят, церквушку на том берегу затопило.
Это было для него хоть бы что – позвать Катю на реку.
Сашке, конечно, он и не подумал предложить пойти с ними.
Сашка представил себе, как Борька и Катя идут по набережной. Рядом. А набережная такая длинная. Они будут весь день ходить. А потом на набережной зажгутся фонари. Они зажгутся длинной-длинной светлой цепочкой, которой тоже не будет конца. Нет, он не мог этого допустить.
– Ничего там уже нет, – соврал Сашка. – Я был на реке сегодня. Сошла вода.
– Когда это ты успел? Ты же в школе был? – сощурилась Катя.
– Значит, успел, – загадочно сказал Сашка.
– я же предлагал вчера, – сказал Борька. – Но у вас, мадам, не было настроения.
– Подумаешь, каждую весну половодье.
Катя нагнулась и стала гладить голову Рекса, пригибая её книзу.
– Умираю, собаку хочу, – сказала она. – Дома всем жизнь отравила. Когда я начинаю говорить о собаке, все просто уши затыкают. Мне нравится, когда идёт девчонка, а на поводке собака. Только не малявка какая-нибудь, а большая псина. Красиво.
– Дама с собачкой, – усмехнулся Борька.
– Но мама пока предлагает кошку, – вздохнула Катя.
– А ты попроси лошадь, – посоветовал Борька. – И тебе купят собаку.
Катя негромко рассмеялась, искоса посмотрела на Борьку.
Нет, у них была своя жизнь. Как будто невидимая стена стояла между ними и Сашкой. Они находились по одну сторону, а Сашка по другую. И он больно ощущал это.
– Подумаешь, кошки, собаки! – захохотал Сашка, стараясь разрушить эту стену словами, хохотом, развязными движениями. – А у меня дома медведи, обезьяны… попугаи! Вот!
– Врёшь, – не очень уверенно сказала Катя.
– А вот и нет. – Сашка шёл напролом. Назад пути уже не было. – У меня дядя укротитель. Он по всему миру ездит. А сейчас к нам приехал.
– Со всеми зверями? И прямо к вам? – в притворном ужасе вытаращил глаза Борька.
– Много ты знаешь! В цирке места нет. Карантин какой-то. У всех зверей температура. Коклюш звериный, что ли. Ну, почём я знаю. Болезнь какая-то объявилась новая. Вот он и к нам.
Одного он добился. Катины глаза были прикованы к нему. Жадно, с интересом. И он не мог упустить эти глаза.
– А ещё он мне привёз в подарок двустволку настоящую! – захлёбывался Сашка. Он словно летел куда-то. – И патроны… И патронташ. Она у нас на стенке висит. Заряженная. Настреляемся теперь. Вволю… сколько хочешь… А ещё… А ещё у нас дома…
Сашка мучительно напрягся, но всё равно ничего не мог так быстро придумать.
– А ещё… Вот такой большой… С ушами… С мотором… Придёшь, сама увидишь.
Перед глазами Сашки, застилая всё небо, пролетел дирижабль похожий на огромный серебряный огурец. Высоко подпрыгивая, проскакал кенгуру, пронеслась пушка, изрыгая огонь.
– Миномёт… Самолёт… Кенгурёт… – задыхаясь, выкрикивал Сашка.
– Заврался, – вдруг трезво сказал Борька. – Так-таки миномёт? Признайся, что атомная пушка.
– И не заврался! – закричал Сашка. – Мой дядя…
И тут он увидел своего папу.
Папа шёл по улице очень быстро, деловито, не глядя по сторонам.
– я мигом… – сказал Сашка и побежал за папой.
Вообще-то сейчас папа был ему совершенно ни к чему. Просто он хотел выгадать время и придумать, что бы такое соврать поинтересней.
Сашка догнал папу и придержал его за рукав.
– Ты куда? – спросил Сашка. – А дядя Сёма?
– Неприятности… – рассеянно сказал папа. Он не замедлил шага.
Сашке пришлось почти бежать с ним рядом, чтобы не выпустить его рукав. При слове «неприятности» сердце Сашки странно и нехорошо ёкнуло.
Что-то знакомое было в этом слове, но что, Сашка сейчас не мог вспомнить.
– «Степан Разин» куда-то подевался. Вышел с базы и пропал. Чёрт знает, где его носит! Час назад должен был быть в порту на погрузке, – сказал папа как-то не Сашке, а самому себе.
Из-за угла, переваливаясь, выехало такси, обдавая тротуар плоскими веерами брызг.
Такси окатило старушку в длинном пальто и маленькую девочку в розовом капоре. Девочка обрадовалась и засмеялась. А старушка что-то сердито закричала шофёру, грозя маленьким кулачком, жёлтым, как лимон.
– Такси! Такси! – как сумасшедший закричал папа и бросился через улицу прямо по лужам, размахивая портфелем.
Старушка перестала сердиться и тоже засмеялась.
Сашке всё это ужасно не понравилось. И что его папа бежит прямо по лужам и обрызгал сзади серые брюки грязными кляксами, и что над ним все смеются.
Резко хлопнула дверца такси. Папа даже не оглянулся. Такси укатило.
Неприятности… У папы неприятности…
Ох! Да ведь это он сам наврал их папе, когда ещё с Анной Семёновной говорил. Но ведь он же тогда не знал, что его враньё волшебное. Он просто так соврал. А может, ничего такого? Ну, опоздал немного «Степан Разин». Подумаешь. Река разлилась. Может, от этого путь удлинился?
Сашка медленно побрёл назад.
На скамейке никого не было. Это была самая пустая скамейка на свете. Просто необитаемая скамейка. Как будто на ней никто никогда не сидел, ни один человек.
Кати с Борькой и след простыл, словно сквозь землю провалились вместе. Не было и портфелей. В грязи виднелись две пары следов, рядом цепочкой мелкие, собачьи. Следы доходили до сухой асфальтовой дорожки и там пропадали.
Сашка бегом пустился по дорожке, обогнул дом. Никого. Пустыня.
Добежал до Борькиного дома. И там никого.
Вернулся назад. Во дворе гуляла никому не нужная Лёлька. Увидев Сашку, для безопасности зашла на самую середину лужи, где поглубже, и застыла там на одной ноге.
«К Борьке уроки пошли учить. Нарочно. Назло, – с ненавистью подумал Сашка. – Ладно. Погоди. Навру тебе ещё что-нибудь. Попрыгаешь ещё у меня…»
Ему хотелось опять почувствовать себя счастливым и могущественным, как ещё совсем недавно, но он ощущал только пустоту и усталость.
«Поем, отдохну и тогда ещё навру…» – подумал Сашка и пошёл домой.
«Зря я это про папину работу придумал…» – подумал Сашка, поднимаясь в лифте. Лифт спокойно и равнодушно вёз его наверх.
«Да ничего не будет, – успокаивал себя Сашка. – Ну, куда денется целый катер? Что его, украдут, в карман сунут? И утонуть не утонет. Надо лучше подумать, о чём врать. Это только дураки думают, что врать просто…»
Лифт дрогнул и остановился. Сашка вышел из лифта и увидел, что дверь в его квартиру открыта.
Глава пятая Дядя Сёма
Правда, дверь в квартиру была открытой.
«Ага, папа какой… – подумал Сашка. – А если бы я так? Представляю, вот был бы концерт!»
Сашка шагнул в переднюю и почему-то не узнал её. Он даже подумал, что по ошибке зашёл в чужую квартиру. Сашка хотел уже незаметно уйти, пока его не приняли за жулика, как вдруг увидел в углу свои старые лыжи, а на вешалке пёстрый мамин передник.
А… вот в чём дело. В квартире пахло как-то остро и незнакомо, не поймёшь чем. Этот запах его и сбил с толку. Никогда у них в квартире так не пахло.
Сашка несколько раз потянул носом, прислушался: глубине квартиры что-то негромко шелестело, шуршало, двигалось, задевая за стены.
Дрожь прошла по спине у Сашки. Он невольно сделал несколько шагов назад к двери.
В это время в переднюю из тёмного коридора вышел удивительный человек.
Он шёл необычайно легко, на носках, покачивая руками, и как будто плыл по воздуху. Увидев Сашку, он прижал одну руку к сердцу, другую откинул в сторону и вдруг низко и церемонно поклонился Сашке. Вместо его лица Сашка увидел желтоватую круглую лысину. Лысина показалась Сашке чуть-чуть прозрачной.
Всё это было совершенно дико и фантастично.
Удивительный человек выпрямился. Сашка увидел его чёрные глаза и большой квадратный нос, который снизу, как две подставки, поддерживали чёрные усики.
Странный человек улыбнулся.
Сашка удивился ещё больше, потому что этот странный человек улыбался маминой улыбкой. И хотя он был совсем, ну просто нисколечко не похож на маму, всё равно он улыбался совсем как мама.
– Племянничек, ага… – сказал странный человек, наклоняя голову и внимательно разглядывая Сашку. – Вот ты какой! Мамино сокровище… Ну, ну… Что ж, давай знакомиться. Я твой дядя. Можешь звать меня просто дядя Сёма.
Тут дядя Сёма наклонился и поцеловал Сашку в щёку. Потом ласково потянул его за ухо.
– А у меня история, понимаешь. – Дядя Сёма развёл руками. – Приехал сегодня – здрасте! В цирке карантин. Болезнь какая-то объявилась новая. Коклюш звериный, что ли. У слонов температура. Львы в бреду. Крокодил и директор цирка в обмороке. Нет, ты слыхал что-нибудь подобное?! Такое и во сне не привидится. Не мог же я сидеть со своей компанией на улице. Вот и махнул прямо сюда, к сестре. Смотрю, никто не открывает. Хорошо, соседка, такая милая женщина, ключи от квартиры дала.
И тут Сашка увидел, что на плече у дяди Сёмы, невесть откуда взявшись, появилась обезьяна. Не очень большая, но совсем настоящая, живая обезьяна. У обезьяны были руки, похожие на ноги, ноги, похожие на руки, и милая старушечья мордашка.
Обезьяна потёрлась носом о щёку дяди Сёмы, а тот, будто так и надо, рассеянно, не глядя, пощекотал ей живот и оглянулся.
– Телефон у вас где? – спросил он.
Сашка никак не мог прийти в себя от изумления. Он стал просто как деревянный. Он с трудом кивнул своей деревянной головой и указал негнущейся рукой в глубь коридора.