Почему выбор Анны Ивановны пал именно на принца Брауншвейг–Люнебургского Антона–Ульриха, мне трудно сказать. Во всяком случае, на 14–м году жизни Анны 18–летний принц был выписан в Петербург и поселился в том же дворце у Анны Ивановны — как будущий супруг её племянницы.
Трудно объяснить, почему Анне Леопольдовне до такой степени не понравился её жених. Во всяком случае, она обвиняла Антона–Ульриха в слабодушии, отсутствии характера, трусости и других малопочтенных качествах. На портрете Антона–Ульриха действительно изображен красивый мальчик с пепельными локонами, с лицом, которое неизвестно что обещает. Но как показало будущее, Антон–Ульрих проявил как раз незаурядную силу воли и просто исключительные нравственные качества, так что Анна Леопольдовна дала явно неверную оценку. Она, похоже, вообще плохо разбиралась и в людях, и в житейских ситуациях. Такое непонимание — частый случай в судьбах как раз интеллигентных девочек, да и мальчиков — их слишком интересует отвлеченное, книжное.
А вторая беда… Умные, книжные девочки хотят все–таки более сложных отношений; не просто мужа, который бы с ней хорошо спал и стал бы отцом её детенышей. И при этом (как все девочки) толком не знает ни caму себя, ни чего ей вообще надо в сей жизни. В результате — метания, психологические проблемы, бесконечные сложности, выдуманные герои, патологическое неумение «в упор увидеть» качества, которые очень даже есть у кого–то.
Есть тут, правда, и еще одна причина, о которой говорить несколько неловко… Судя по всему, Анна Леопольдовна вообще интересовалась дамами больше, чем мужчинами. Во всех аспектах.
Во всяком случае, Анна Леопольдовна презирает Антона–Ульриха, считает его ничтожеством, из чего я вынужден сделать простой вывод — правильно оценивать людей, читать их поведение и поступки она совершенно не умеет. Независимо от её половой ориентации — не умеет, и все тут.
Похоже, что Анна Леопольдовна вышла замуж за Антона–Ульриха только по одной причине: Бирон очень хотел женить на ней своего сына… Отмечу еще раз — как похожи все временщики независимо от национальной принадлежности! По существу дела, Бирон делает то же самое, что делал Меншиков, потом пытались делать Долгорукие…
Анна Леопольдовна, а ей уже двадцать лет — по тем временам давно пора быть замужем, — категорически против этого брака. Это и неравный брак, как говоря французы, мезальянс; это и брак с сыном ненавистного презираемого ею человека. Редчайший случай — Анна Ивановна пошла против воли временщика! Даже Артёмия Волынского она отдала Бирону, стоило тому завпить, устроить истерику, пригрозить отъездом из России. А тут он и вопил, и грозил, но Анне Леопольдовне было высочайше дозволено выйти замуж за Антона–Ульриха, что она и сделала (Бирон, разумеется, и не подумал никуда уехать).
У французов есть довольно подробная и довольно забавная классификация браков по мотивам их заключения. В этой классификации есть «брак по расчету», который отличается от «брака по выгоде», «брака с досады» и «брака с отчаяния». Брак Анны Леопольдовны, вероятно, надо понимать как «брак спасения» или как «брак выбора меньшего зла». Брак этот откровенно безлюбый с ее стороны, а что испытывал Антон–Ульрих, я стараюсь до конца не додумывать. Потому что всякий раз, когда я думаю об этой паре, меня посещает очень тяжёлая мысль — а вдруг несчастный парень её любил?!
2 августа 1740 года у царственной четы родился сын, которого крестили Иваном. После его появления на свет Анна Ивановна и слышать не желала о том, чтобы кто–то другой был наследником. Не Анна Леопольдовна, не Антон–Ульрих! Только Иван Антонович будет возведён на престол!
Что же до Анны Леопольдовны, то она даже и правительницей при малолетнем сыне быть недостойна. Регентом при императоре Иване VI будет Бирон! Умирая, Анна Ивановна продолжает думать о том, что должно быть после её смерти. Готовится текст манифеста, в котором выражена последняя воля императрицы: регентом будет Эрнст Бирон!
17 октября Анна Ивановна умерла. По мере того как эту новость узнает огромная страна, подданные Российской империи начинают присягать новому императору, Ивану VI.
Но это ведь еще не все! Императору два месяца… Кто жe будет реально править, пока он не вырастет?! По словам В.О. Ключевского,
«усыпленная Тайной канцелярией и 10–летним русским безмолвием, Анна до совершеннолетия своего преемника, двухмесячного ребенка, накануне своей смерти (17 октября 1740 г.) назначила Бирона Регентом с самодержавными полномочиями. Это был грубый вызов национальной чести, смущавший самого Бирона. «Небось», — ободрила его Анна, умирая»
[21, С. 130].Понимала ли она, что регентство Бирона — новый быть может, самый сильный вызов русскому дворянству Что такого ему не простят и что у полуимператора Бирона ещё меньше шансов удержаться в роли полудержавного властелина, чем было у Меншикова? Судя по одному слову — понимала! То есть слов–то уж, наверное было немало, но сказаны они были за закрытыми дверьми, мы никогда не узнаем этих слов. Но и по одному слов можно судить о многом, если с этим словом умирает человек и если это слово предназначено для остающегося …
Когда императрица уже умирает, начинается агония. Бирон кидается с невнятными выкриками: как же теперь ему?! Ведь без Анны не удержать ему власти!
— Небось! — отвечает ему Анна Ивановна почти что уже с того света. Что ж, предки верно говорили, что слово не воробей, вылетит — не поймаешь. А тут вылетает такое слово, которое свидетельствует о многом…
17 октября 1740 года не стало Анны Ивановны, а уже 18 октября напечатан манифест Анны Ивановны о возглашении Бирона регентом до совершеннолетия императора.
19 октября — новый указ, от имени двухмесячное императора:
«По указу его императорского величества будучи в собрании, Кабинет, Синод, Сенат, обще с генерал–фельдмаршалами и прочим генералитетом по довод ном рассуждении согласно определили и утвердили: в великокняжескую светлость от сего времени во всяких письмах титуловать по сему: его высочество регент Российской империи, герцог курляндский, лифляндский и семигальский».
Указ о титуловании высочеством Антона–Ульриха был издан только через четыре дня — по этому факту можно судить о многом.
МИНА ВЗРЫВАЕТСЯ
Итак, сбываются самые худшие опасения и самые страшные пророчества: престол Российской империи прочно захватывают немцы! На престоле лежит двухмесячный император…
Анна Ивановна, русская бабушка почти немецкого внука, возвела на престол именно его, и больше года на престоле Российской империи сидел… вернее, лежал, закутанный в пеленки, император Иван VI. Законный потомок русского царя Ивана Алексеевича, но только на одну четвертую…
Родившийся в августе 1740 года Иван Антонович — немец по крови на три четверти. И не только по крови! Ему предстоит вырасти в доме, где абсолютно господствовали немецкие нравы, немецкий язык и немецкие вкусы абсолютно во всём. Его отец почти не говорил по–русски. Взойди он на престол… вернее, удержись он на престоле, в истории российской возможны были бы совершенно удивительные и очень непростые коллизии.
А в распоряжении о наследстве в случае бездетной смерти императора Ивана VI имелась одна странность: если император умирает без потомства, трон наследуют его братья от того же брака Анны Леопольдовны с Антоном–Ульрихом. То есть получается — если в случае смерти Антона–Ульриха и его детей Анна Леопольдовна выходит замуж второй раз… то, значит, её дети от этого брака не имеют права на престол Российской империи! Что же это?! Чей же это престол и кто его должен наследовать: потомки царя Ивана или потомки герцога Брауншвейгского?!
Распоряжение о престолонаследии составлял Остерман, так что вряд ли тут случайная описка, небрежность, о которой не подумали. Тут только два варианта.
1. Зная, что Анна Леопольдовна очень плохо относится к мужу, Остерман, друг Антона–Ульриха, таким способом пытается укрепить, брак: чтобы Анне Леопольдовне окончательно некуда было деваться; чтобы и соблазна развестись у неё не было.
2. Остерман сознательно хочет устранить от наследования престола Российской империи русскую ветвь династии… фактически хочет сменить правящую династию — с Романовых на Брауншвейгских.
А вокруг престола, на котором сидит немец и который унаследовать тоже должны немцы, стеной стоят немцы же. Сам регент, который будет править, пока император не вырастет, — немец! И все немцы, по поводу засилья которых хватались за голову, начиная с 1731 года, никуда ведь не исчезли. Наоборот! Они чувствуют себя превосходно, живут припеваючи и не собираются ни уезжать «нах фатерланд», ни в один прекрасный день взять да исчезнуть.
На протяжении многих, многих лет в российской и историографии это подавалось очень просто — как следствие отступления наследников Петра от заветов отца–ocнователя. Это одно из мнений, которое тоже как сформировалось в XVIII веке, еще в ходе самих событий, так и разделялось многими поколениями образованных россиян, включая и историков.
Но давайте рассудим: кто сделал возможной такую вот предельно ненормальную ситуацию? Ну, конечно же царь Пётр, и никто больше! Иностранцы посыпались в Россию, как из прохудившегося мешка? Да, примерно так и есть, только неплохо бы уточнить — когда именно. Произошло это при Петре I, который даже выпустил специальный манифест, оглашавшийся по разным стране Европы для вербовки новых «служилых иноземцев». Понавербовал множество немцев, много голландцев и французов, причем не гнушался откровенными уголовниками, пиратами и проходимцами.
Пётр поставил иноземцев–лютеран, особенно немцев в привилегированное положение. Иностранец получал вдвое большую плату, чем русский. К иностранцу сравненно снисходительнее были и начальство, и иностранец «в случае чего» мог уехать из страны. Иностранный офицер приносил присягу царю и его династии, но не присягал государству Российскому, тогда как русский офицер присягал и династии, и Отечеству.
Пётр сделал повседневной нормой, что русские подчиняются иностранцам, в первую очередь немцам. И научил видеть в этом не национальную униженность, а прохождение некой важной школы.
Пётр перевернул представления о святой Руси и грешных басурманских землях. Русь стала грешной, то есть отсталой, а западные страны — праведными, то есть просвещенными.
При Петре к Европе, а в первую очередь к Германии, установилось такое же отношение, которое в XIV—XV веках было к Византии — как к земле обетованной, из которой исходит свет Просвещения. Немец был агентом этого просвещения и тем самым носителем страшно важных представлений и знаний.
В таких идеологических штампах уже скрыта была возможность и немецкого засилья, и попыток захвата престола. То есть эти события совершенно не обязательно должны были произойти, но после «реформ» Петра они стали совершенно реальными. Пётр заложил мину под Российскую державу. Как и всякая мина, она могла «протухнуть» от сырости, от старости, не взорваться из–за каких–то случайных факторов, но с тем же и даже с большим успехом эта мина вполне могла рвануть.
1740—1741 годы — это и есть время, когда рванула мина. В конце концов, полтора года — это много, если смотреть с точки зрения человеческой судьбы, ее масштабов. В жизни народов, стран, государств, цивилизаций этот срок — не более чем мгновение. Не случайно жe во всей череде дворцовых переворотов помнят в основном тех, кто правил все–таки подольше: Анну Ивановну, Елизавету Петровну. Что были какие–то Екатерина I, Пётр II и Пётр III, уже вспоминается с трудом. А спросите у человека, который не получил специального исторического образования — кто такой Иван VI и когда он сидел на престоле? И очень мало кто сможет ответить. По тому что полтора года в жизни даже не очень древней страны — это мгновение. Тот почти не подвластный наблюдению, не фиксируемый взглядом миг, когда рвётся мина, взлетают фонтаны земли и дыма, визжат осколки, жутко воняет тротилом и почва колеблется, как море. А спустя мгновение уже всё спокойно: не бьет в лицо взрывная волна, не воют осколки, не поднимается стол поднятой породы и дыма.
Но мир уже изменился; он другой, чем был до взрва мины.
«ДРУГИЕ НЕМЦЫ»
В этом взрыве мины очень многое зависело от того, кто же они сами — эти злополучные немцы.
«Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались все доходные места в управлении»,
— красочно повествует В.О. Ключевский.Здесь надо четко оговориться, что немцы, «облепившие двор» при Анне Ивановне, очень мало напоминают кукуйских немцев времён Алексея Михайловича. На Кукуй ехали не одни этнические немцы, а лютеране и протестанты других конфессий со всей Европы. Кукуй был сообществом специалистов и предпринимателей, людей активных и смелых.
Уже при Петре состав служилых иноземцев резко ухудшился. Дело в том, что до Петра иноземцев охотно брали на службу; в подмосковной слободе Кукуй ко времени восшествия Петра на престол жило уже больше тысячи человек. За все время правления Петра в Российскую империю въехало не более 8 тысяч иностранце с 1730–го по 1740–й — не более 4 тысяч. Это к вопросу о прорве иноземцев, «облепивших престол» и «рассевшихся по всем хлебным местам».
Но главное даже не в количестве, главное — в качестве этих всех иностранцев.
До Петра иноземцы подвергались нелепым и довольно унизительным ограничениям как выходцы из «неправедных» земель и как бы даже не вполне христиане. Они не имели права покупать землю, иметь молельные дома нигде, кроме Кукуя, и даже не могли ночевать нигде, кроме своей слободы. Интересно, что точно таким же ограничениям подвергались евреи в странах Европы — должны были жить в иудерии, не ночевать вне её, не приобретать недвижимости и так далее.
Пётр отменил все стеснительные ограничения прежних лет, типа проживания на Кукуе, правового неравенства с православными. Казалось бы, вот теперь и впрямь должен хлынуть поток! А он вовсе даже не хлынул…
Одна из причин очевидна: конец XVII — начало XVIII веков в Европе — несравненно более спокойное время, чем начало и середина. В 1678 году закончилась Тридцатилетняя война в Германии. В 1688 году произошла «Славная революция» в Британии, положившая конец гражданской войне, тянувшейся с 1640 года. Меньше стало людей, вынужденных бежать с родины, как бежал из Шотландии Вилим Брюс.
Вторая причина состоит в том, что сама отделенность «немцев», то есть европейцев–лютеран, от православных была в определенной степени удобна — иноземец мог быть уверен, что его не унизят, с ним будут поступать по законам его страны. Несправедливость? Да, по отношению к москалям, которых продолжали бить кнутом, вздергивать на дыбу, которые должны были простираться ниц перед царем и вообще всяким знатным и могучим человеком.
Пётр, видимо, радел за справедливость, но сделал это как–то странно: он не отменил этих средневековых законов для русских, но распространил на иностранцев. Простираться в земном поклоне уже было не нужно, но почему иноземцы не так уж рвались в империю Петра, становится понятно из брошюрки, выпущенной в 1704 го Мартином Нейгебауэром, бывшим офицером Mockobсской армии и приближенным царя. Брошюра называлась длинно и торжественно: «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого влдадетеля о дурном обращении с иноземными офицерам которых московитяне привлекают к себе в службу».
В ней Нейгебауэр писал, что иноземных офицеров Московии бьют по лицу, секут палками и кнутами. Он был голословен, этот Нейгебауэр, он приводил впечатляющие примеры!
Полковника Штрасберга городовой воевода бил батогами только за то, что тот не захотел ослушаться царского указа.
Полковника Бодивина казнили только за то, что его слуга заколол шпагой царского любимца, фельдшера.
Майора Кирхена царь лично бил по лицу, плевал него только потому, что тот, прослужив майором год, не захотел становиться капитаном, уступая место неком русскому.
Все имущество Франца Лефорта взяли в казну, оставив наследникам только долги покойного.
Характерна реакция московитов: в 1705 году отпрален в Германию «служилый иноземец», некто Гюйссен опровержением:
«Пространное обличение преступного клеветами наполненного пасквиля, который за несколько времени был издан в свет под титулом «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одна высокого владетеля о дурном обращении с иноземными офицерами, которых московитяне привлекают к себ службу».
В этом сочинении Нейгебауэра называли «архишельмой» и другими сильными словами, и его характер и поведение в Московии расписывались самыми чёрными красками вплоть до обвинения в измене, воровстве и так далее. Сообщается, что сам Нейгебауэр был уволен из Московитской армии за то, что ругал русских варварами и собаками и поучал придворных, как надо правильно воспитывать царевича Алексея.
У немецких союзников Петра в Пруссии и Саксонии были запрещены сочинения, оскорбительные для Московии, но тут, скорее всего, дело было как раз в союзнических отношениях, а не в радении о справедливости.
Но что характерно: обвинения, брошенные Мартином Нейгебауэром, не опровергаются, а только рассказывается о том, что обиженные в Московии сами виноваты в подобном обращении. В общем: «сам дурак!», что трудно назвать сильной аргументацией. Невольно приходишь к выводу, что обвинения Нейгебауэра могли иметь основания… Ведь если тот солгал, нет ничего проще — устроить турне по Германии и майору Кирхену, и полковнику Штрасбергу, и уж тем более «покойнику» Бодивину — пусть они пьют во всех кабаках, выступают на всех офицерских и дворянских собраниях во всех княжествах и такой приятной службой доказывают лживость выдумок Нейгебауэра… Однако этого сделано не было, и тут возникает немало вопросов.