– Слушай меня, друг, – тихо заговорил Антон, глядя собаке в умные глаза. – Я пойду в дом. Пойду один. Ты останешься здесь.
Антон специально говорил короткими фразами и сопровождал их движениями руки. Он показывал, куда пойдет, где сидеть Огру. Антон не знал, правильно ли он себя ведет, но старался, чтобы собака его поняла.
– Сиди здесь, охраняй вход. Чужих не пускай. Понял?
Огр, крутивший головой из стороны в сторону, вдруг замер, уставился своими черными глазами на Антона и потянул носом. Потом ткнулся носом Антону в подбородок, понюхал, как бы успокаивая его и… аккуратно лизнул в щеку.
Антон опешил, машинально вытирая лицо тыльной стороной ладони.
– Ты что это? Не ожидал таких нежностей. Хочешь сказать, что понял? Хорошо, будем считать, что ты умнее, чем я думал. Даже слова понимаешь.
Антон встал, посмотрел еще раз на Огра, который уселся и стал чесаться. Ладно, этот чужих не пустит, обязательно залает. Антон потянул дверь и поморщился от тоскливого скрипа ржавых петель. Когда образовалась достаточная щель, вошел внутрь.
Огромное помещение с дощатыми стенами и рассохшимися досками на полу. Далеко вверху, на высоте метров шести или семи, топтались и ворковали под двускатной крышей голуби. Кое-где в стенах виднелись щели под скатами крыши тоже. Пол был усеян мусором, подтверждающим все виды деятельности прежних хозяев этого дома. Мятые ржавые ведра, какие-то разбитые ящики, тряпье, остатки мебели, осколки стекла. И всюду пыль, пыль, пыль.
Антон присел на корточки и стал смотреть на пыльный пол под углом. Следов ног было много, и выявить сейчас след убитого, след убийцы, отличить их от следов полицейских невозможно. А ведь у Антона нет даже образцов рисунков подошвы. Вот этот ящик передвигался, а следы ног возле него говорят, что на нем сидели. Наверное, следователь заполнял протокол осмотра места происшествия.
Антон переместился по запыленному участку, где следов не наблюдалось, и стал осматриваться дальше. Если человек упал сверху, то где он мог лежать? Каким образом забрался наверх. Хотя альпинист же. Но следов снаряжения не видно, значит, смог подняться вон по той лестнице слева у стены. Там на уровне трех метров устроен помост и что-то вроде небольшой комнаты. То ли для кладовщика, то ли бытовка какая-то.
Антон сместился еще на пару метров и снова присел на корточки. Вот! Четко виднелся на пыльном полу след человеческого тела. След немного размытый, потому что тело ворочали, а потом поднимали и клали на носилки или помещали в пластиковый мешок. Вон даже что-то темное на полу. Похоже на потемневшую подсохшую кровь. Черт, сколько натоптано возле места, где лежало тело!
Ничего, что могло бы дать ответ хоть на один вопрос, найти так и не удалось. Слишком много людей прошло по этому полу. И из кармана никто ничего не выронил, увы, такое бывает только в книгах, а в жизни люди улики в дырявых карманах не держат. Вздохнув, Антон присел на корточки возле темного пятна. Да, похоже на пятнышко крови, которое размазали. И расположение его соответствует положению головы тела, которое тут лежало, если ориентироваться на нарушение пыльного слоя.
Антон поднял голову и посмотрел наверх. Да, траектория падения вполне соответствует, мог он оттуда долететь и упасть здесь, но… Антон с сомнением поднялся и измерил расстояние до проекции края лестницы на пол внизу. Полтора метра. Если бы человек сорвался сам, то полетел бы вниз практически вертикально. Это значит, что тело лежало бы вот здесь, гораздо ближе к лестнице. Прыгнул? Чушь! Так счеты с жизнью не сводят. Веревку, петлю – и вниз, это было бы надежно. С обрыва на камни на берегу Чусовой. Тоже надежно, потому что там метров пятнадцать высоты.
Кровь! Антон вернулся к пятнышку и встал над ним. Человек падает, ударяется головой, рассекает кожу на затылке или на лбу. Кровь вытекает на пол из ранки, скапливается небольшой лужей… сворачивается, засыхает. Потом приезжают криминалисты, видят труп, щупают пульс, артерию на шее, переворачивают на спину (если тело лежало на животе), проверяют реакцию зрачков. Потом начинают работать…
Стоп, сколько времени прошло с момента падения до момента приезда криминалистов? Старухи говорили, что нашли тело ребятишки, которые ближе к вечеру возвращались из леса. А во сколько они шли в лес, если шли этой же дорогой? Что-то он у входа видел… что…
Вернулся к двери и посмотрел на стену слева от двери. Там виднелся заметный, но уже высохший след на стене. Характерный, знакомый всем мужчинам, потому что каждому и не один раз приходилось мочиться на стену. Антон усмехнулся и примерился. Мочился явно подросток. Он делал это после того, как увидел труп посреди пола? Очень сомнительно. Значит, по пути в лес. Девочек постеснялся и помочился внутри. Да, ничего это не дает. Допустим, я узнаю, что в лес они пошли в восемь утра или в десять. Нет, не дает. Нужно время высыхания крови.
Антон оторвал кусок пергамента, что валялся на полу, поднял осколок стекла и соскоблил с пола немного крови на бумагу. Завернув образец, он аккуратно положил его в задний карман.
Теперь наверх. Антон забрался по скрипучей лестнице, внимательно глядя под ноги на перила в поисках следов. Потом вошел в каморку. Запустение, паутина и пылища. А вот по зеркалу кто-то провел ладонью. Наверное, стоял и смотрелся. Так сделал бы человек, находящийся в состоянии задумчивости, размышляющий о чем-то, а не тот, кто прячется от преследователей.
Значит, он не боялся другого или других. Значит, если его столкнули, то это произошло для альпиниста неожиданно. Альпинист, тренированный человек. А он полетел кулем вниз. Да, очень неожиданно его столкнули, он даже не успел схватиться за перила… Или успел? Антон очень внимательно осмотрел перила, но никаких следов не нашел. И почему пятно все-таки смазано? Человек упал и сломал шею. Или не сломал, а просто ударился головой. И умер? Или помогли? Помог тот, кто смазал кровь? Тогда где-то на его одежде или обуви остался кровавый след. Надо определить группу крови. И узнать, какая группа была у Сергунова.
Орг снаружи вдруг зарычал, а потом разразился хриплым надсадным лаем.
…Николай Иванович Лысенко сильно потел. Он не был тучным человеком, просто с возрастом стал тяжелеть. Должность главы администрации Харитоновского муниципального образования – это, конечно, не работа грузчика, но нервов тратится порой много. Хотя нервы нервами, а возможность повысить свое материальное положение есть всегда. Но так было раньше. Еще год или два назад.
Это были хорошие времена. Лысенко привык чувствовать себя хозяином муниципального района, привык к тому, что без его ведома, без его личного разрешения тут ни петух не прокукарекает, ни свинья не опоросится. Он знал всех, все знали его, начальник был свой и роднее кума, а проверками не донимали годами. А если кто и приезжал, то только затем, чтобы набросать положительный отзыв, выпить и съесть положенное, рассовать по сумкам и карманам подарки по тарифу должностей и уехать.
Но за последние год-два все в районе вдруг непонятным образом изменилось. Проворонил Николай Иванович заплывшим от сытости глазом, когда это все началось и во что вылилось. Как-то вдруг он осознал, что не является больше безраздельным хозяином родного Харитоновского муниципального района. Теперь он вроде посаженного отца или свадебного генерала. Идут к нему и чтят уважением и словом соответствующим, но не он тут уже правит.
Как-то так стало все закручиваться, что решения принимались в райцентре или области. Принимались с чьей-то подачи, а потом к Лысенко приходили дельцы и ставили (уважительно) перед фактом, что вопрос в верхах решен, согласован или утрясен. А теперь нужна твоя подпись здесь на месте, ты лицо ответственное… А просмотрел он ситуацию потому, что в какой-то момент подносимые ему лично конвертики стали толстеть. И их толщина глаз ему и замылила.
Старый чиновник по опыту знал, что в любом служебном кресле расслабляться нельзя. Нужно постоянно держать нос по ветру, а под задом чугунную сковородку. Один миг, и ты виноват, потому что лично недоглядел, лично не учел, лично не перепроверил. А когда осознаешь, что твоя рука вдруг соскользнула с пульса ситуации, то сковородка под задницей вдруг становится хотя и горячей, но спасительной. И сейчас Николай Иванович вполне конкретно осознавал, что его рука уже не на пульсе. Что в районе он уже не первое лицо…
Лысенко постоял перед кондиционером, подставляя потную грудь под струю холодного воздуха, потом отошел к рабочему столу и принялся рубашку застегивать. Приятно, но так недолго и простуду получить, а то и пневмонию. Эх, грехи наши тяжкие! Только о спокойной старости начал думать, а тут на тебе. Ты уже и не хозяин, ты уже и не знаешь, что на самом деле творится на территории.
Лысенко постоял перед кондиционером, подставляя потную грудь под струю холодного воздуха, потом отошел к рабочему столу и принялся рубашку застегивать. Приятно, но так недолго и простуду получить, а то и пневмонию. Эх, грехи наши тяжкие! Только о спокойной старости начал думать, а тут на тебе. Ты уже и не хозяин, ты уже и не знаешь, что на самом деле творится на территории.
Дверь приоткрылась, и показалась плешивенькая, с реденькими светлыми волосами над ушами голова Рыхлина. Сергей Аркадьевич Рыхлин был бессменным управляющим делами администрации, человеком, который все помнил, все знал и на все имел для начальства дельный совет. Но в последнее время это лицо с остреньким носом и вытаращенными безбровыми глазами стало Лысенко раздражать. И причина была понятна, хотя Николай Иванович долго не хотел себе признаваться в этом. Перестал Лысенко его слушать, гнал от себя и называл наушником и завистником. От этого глаза Рыхлина становились все более выпученными и испуганными.
– Ты чего это? – нахмурился Лысенко. – Чего тебе? И где Катька? Опять…
Катькой звалась секретарша Лысенко. Деваха пышная, флегматичная, она абсолютно игнорировала замечания своего шефа по поводу временного отсутствия на рабочем месте. Но зато она компенсировала это тем, что позволяла ему… Николай Иванович так и не понял до сих пор, а нравится ли Катьке, что он ее постоянно тискает и лапает и чуть ли не каждый день, задрав юбку, заваливает на диван в углу кабинета или прямо на свой рабочий стол. Нравится ей это или она снисходительно выполняет капризы шефа, как усердная секретарша?
Из-за этой своей неожиданной слабости Лысенко Катьку и терпел. Бес в ребро… Как увидит ее обтянутые колготками крепкие ноги, белую кожу выше колен, так справиться с собой не может… Порой убил бы за такие вот нарушения дисциплины, а порой промелькнет шальная гаденькая мыслишка. Выгнать бы свою старуху или переехать в тайком выстроенный дом. И Катьке предложить жить с ним в качестве… в качестве… ну, жить с ним. И тогда… всегда под рукой. Да… черт, в таком маленьком городке!
– Так чего тебе? – с усилием подавляя в себе раздражение, снова спросил Лысенко.
– Подписать, – нервно дергая головой, ответил Рыхлин.
Он открыл дверь и поспешил суетливым шагом к столу, на ходу открывая свою большую красную папку, в которой всегда носил документы. Лысенко поморщился и взял со стола авторучку. Управделами положил перед ним папку, раскрыл ее и пододвинул листок с большими буквами «Решение» в верхней части.
– Это… – еще больше нахмурился Лысенко. – Это чего? Ты спятил, Сергей Аркадьевич? Ты какой земельный отвод мне тут подсовываешь! Это Гослесфонд, это даже не областного подчинения земли, это федеральные земли! Какое отведение под строительство?
– Так… – подавился словами Рыхлин и судорожно сглотнул. – Я же звонил в область, мне сказали, что с вами согласовали, что вы в курсе. Они там решили у себя с переводом земельного участка. Теперь только вам подписать.
– Ты что? Какой «Юнистрой‑2000», какое строительство? Это же прокуратурой попахивает!
– Мне сказали, что вы в курсе, что вас известили, – вжимая голову в плечи и становясь ниже ростом, мямлил Рыхлин. – Я перезвоню, уточню… Попрошу, чтобы вам лично сообщили… с номером постановления… датой…
– Да, е… – Лысенко скрипнул зубами и отшвырнул ручку.
Больше всего ему хотелось сейчас хватануть водки граммов пятьдесят и заесть ее большим соленым огурцом. И чтобы по подбородку потекло. Самое неприятное было в том, что и звонить ему в область не хотелось. Получится опять так же, как получалось в последнее время. Там какой-нибудь хлыщ из молодых да ранних заместителей наорет на него. Будут тыкать носом и орать, что раз ему сказано подписывать, то надо подписывать. И что нечего из себя тут царька разыгрывать. Если хочется командовать, то пусть идет в губернаторы. А на его посту (или на его насесте) нечего носом крутить. И звонить плохо, и не звонить, поверив на слово Рыхлину, тоже плохо. И вообще стало все плохо.
Кто это там и кого унюхал Огр, Антон выяснять не стал. Он вышел с видом человека, который зашел в брошенное строение по нужде. Даже молнию на джинсах подергал, стоя лицом к лесу, чтобы у случайного наблюдателя сложилось правильное впечатление. Собака посмотрела на Антона с выражением, спрашивающим, а все ли нормально и хорошо он сделал, что полаял немного на кусты. Антону не терпелось добраться до своей комнаты в доме Марии Ивановны, но сразу уходить отсюда в быстром темпе было нельзя. Мало ли кто сейчас на него смотрит и что он по этому поводу думает. Лишь бы он не подумал, что молодой человек с собакой тут что-то вынюхивает. Около километра пришлось имитировать прогулочный шаг и созерцание окрестностей.
А через два часа Антон уже взбалтывал в пробирке нужный состав и соотносил цвет, в который состав окрасился, с цветом, который говорил о том, что взятый им соскоб является кровью. Слишком мало у него образца, хотя можно в таких же вот кустарных условиях определить и группу крови.
Антон вышел на улицу и посмотрел на темнеющее небо и закат, который наливался огнем над скалами у реки, намекая на ветреный завтрашний день. Итак, что он имел? Он имел несомненное убийство местного спортивного лидера. Он имел факт преступного деяния против предпринимателя Ковригина. Он имел предположение, что некто пытается посягать на земли, на которых стоят выселки у берега. В последнем случае мелькает лицо некоего Лысенко, который тут занимает высокий пост. Налицо преступная деятельность вполне определенной направленности, сращивание преступной среды с руководством муниципального района. Огр рядом чихнул многозначительно и замотал головой, разбрызгивая слюни.
– Да, – согласился Антон, – ты прав. Слишком все очевидно. Приехал, послушал и сделал выводы. А что у тебя есть, кроме слов? Практически ничего, кроме болтовни бабок у калитки. Размазанная кровь под головой умершего Сергунова тоже ничего не значит. А Лысенко мог приезжать, чтобы снять своим визитом некое социальное напряжение. Мол, кому-то чего-то показалось, кто-то распускает слухи, но вы, бабушки, не верьте.
Огр поднялся на все четыре лапы и многозначительно посмотрел в сторону калитки. Антон потрепал его по мощной спине.
– И тут я с тобой согласен. Надо идти. Интернет ничего не дает, потому что в этой глуши никто местные новости в Сети не размещает и на блогах не обсуждает. Местная газета наверняка есть, хотя при населении в несколько десятков тысяч жителей она имеет характер констатирующий и декларирующий. А нам нужно что?
Огр коротко рыкнул и снова посмотрел в сторону калитки.
– Нам нужно выходить на людей, которые замешаны в событиях. Ковригина мы оставим на потом, пусть остынет немного. Кого мы знаем еще? Кого-то, кто близок был с погибшим Сергуновым. Надо идти к местным спортсменам и альпинистам. Надо искать местную оппозицию, участников стихийного природоохранного движения и идейно пострадавших от незаконного действия полиции.
Овчарка, громко стуча когтями по ступеням и полу веранды, бросилась в сени и выскочила наружу с зажатым в зубах сложенным поводком. Глаза Огра радостно блестели предвкушением обследования новых мест, обнаружения новых запахов, возможностью пометить новые территории – столбы, заборы, углы домов! И на все можно поднять ногу! С выражением лица, пардон, морды, истинного хозяина округи.
– Мария Ивановна. – Антон сунул голову в форточку кухонного окна. – Мы пойдем погуляем. Не скучайте тут без нас. И ложитесь, не ждите – мы вернемся поздно. И сытые.
Огр с сомнением посмотрел на человека. Последнее замечание ему понравилось не очень. Он даже остановился на миг возле машины, как бы спрашивая Антона. Но, убедившись, что они пойдут пешком, кинулся к калитке.
Идти было приятно, вдыхая вечернюю прохладу и свежесть. Антон шел быстрым размашистым шагом на виднеющиеся впереди огни окон Харитонова. Вот и окраина. Кажется, если идти вон по той улице, то путь будет мимо гостиницы, а потом центральная площадь. Лучше сделать крюк и пройти мимо отделения полиции. Нет, на обратном пути. Сейчас к людям, в массы, к тем, кто возмущен, кто обсуждает. Может, опять выпить придется, но что делать, если самые длинные языки во все времена были в трактирах, тавернах, рюмочных и пабах. Такова человеческая натура, и это надо учитывать.
Все маленькие городки в чем-то похожи, есть в них что-то и от городов, и от сел, какое-то пограничное состояние. С одной стороны – дома в два, три или пять этажей, современные магазины, коммерческие офисы и иномарки на дорогах. Компьютеры, Интернет и магазины секонд-хенда. Но с другой стороны, большая часть людей здесь еще живет той почти патриархальной жизнью. У них обычные отдельные дома со своим двором, часто с какой-то живностью, они продолжают ходить на работу не в современные офисы, а на железную дорогу, на стройку, в котельную, а то и в тепличное хозяйство. И спать они ложатся тогда, когда темнеет, а не когда стрелка часов дойдет до условленной цифры.