Этот единственный выстрел разрушил чары. Загремели беспорядочные ружейные выстрелы, и застывший фриз одетых в хаки фигур под обстрелом пришел в лихорадочное движение. На таком расстоянии большинство бюргеров могли пятью выстрелами свалить четырех бегущих антилоп. За те несколько секунд, которые понадобились англичанам, чтобы лечь на дно траншеи, по меньшей мере пятьдесят из них упали на красную землю мертвыми и ранеными.
Теперь над бруствером показывались только каски и головы во время выстрела, да и те не оставались неподвижными. Они ныряли, отпрыгивали, отклонялись – люди Вудгейта стреляли и перезаряжали, и семнадцать сотен винтовок Ли-Метфорда добавили свои голоса к воцарившемуся аду.
Затем первый снаряд из полевой пушки на противоположном склоне Конического холма просвистел над головами бюргеров и взорвался в облаке дыма и красной пыли в пятидесяти футах перед английской траншеей.
Затишье, во время которого команда гелиографа Яна Паулюса под вершиной посылала поправки на батарею, и новый разрыв – перелет; опять перерыв, и третий снаряд попал прямо в траншею. Высоко взлетело человеческое тело, его руки и ноги вращались, как спицы колеса. Когда пыль рассеялась, стала видна дыра в бруствере – с полдесятка солдат лихорадочно пытались заложить ее камнями.
Теперь огонь открыли все бурские пушки. Непрерывный грохот орудий подчеркивал злобный визг непрерывно выплевывающих пули пулеметных установок.
Вершину снова затянул туман, но на этот раз туман из пыли и паров лиддита, затмивший солнечный свет и лезущий в ноздри, глаза и рты; начался долгий-долгий день.
Глава 28
Подполковнику Гаррику Кортни было ужасно неудобно.
Солнце пекло. Пот тек под одеждой, увлажнил и без того уже натертую культю. Стекла полевого бинокля, когда Гарри смотрел за реку Тугелу на гору в четырех милях от него, усиливали отблески от воды.
Эти отблески усилили боль в глазах – следствие ночного пьянства.
– Похоже, Вудгейт хорошо держится. Скоро он получит подкрепление.
Сэр Редверс Буллер казался довольным, и никто из офицеров его штаба ничего не сказал. Все молча смотрели на вершину, которая уже окуталась пылью и дымом битвы.
Гаррик все дивился сложной иерархии старшинства, которую Буллер установил при атаке на Спайон-Коп. Непосредственно атакой командует генерал Вудгейт, который сейчас «хорошо держится» на вершине, но Вудгейт подчиняется не самому Буллеру, а генералу Чарльзу Уоррену, чей штаб дислоцирован у брода Тричарда, там, где армия переправилась через реку. Уоррен же в свою очередь подчинен Буллеру, который находится далеко за рекой и сейчас стоит на симпатичном небольшом холме, который называется Маунт-Элис.
Все в штабе знают, что Буллер ненавидит Уоррена.
Гаррик был уверен, что Уоррену поручили операцию, которую Буллер считает чрезвычайно рискованной, так что в случае неудачи Уоррен будет объявлен виновным, и ему придется уйти в отставку.
Но если эта операция удастся, все лавры пожнет генерал Буллер как главнокомандующий.
Гаррик легко разгадал этот ход мысли – на месте генерала Буллера он поступил бы так же.
Это тайное знание приносило Гарри глубокое удовлетворение – стоя на Маунт-Элис рядом с Буллером, он чувствовал себя его сообщником.
Он надеялся, что вскоре на Спайон-Копе начнется бойня и люди Уоррена в беспорядке отступят за реку. Он вспомнил, как однажды в офицерской столовой сэр Чарльз отозвался о нем как о «ненормальном и к тому же чертовски колониально ненормальном подполковнике». Пальцы Гарри крепче сжали бинокль, и он посмотрел на гору. И так погрузился в свои мысли, что не заметил сигнальщика, прибежавшего от фургона, в котором размещался полевой телеграф. Этот телеграф связывал штаб Буллера со штабом Уоррена за рекой.
– Сэр! Сэр! Донесение от генерала Уоррена.
Его настойчивый голос привлек всеобщее внимание. Все как один офицеры штаба опустили бинокли и повернулись к нему.
– Давайте! – выпалил Буллер, выхватил из рук посыльного листок и медленно прочел. Потом взглянул на Гарри, и в его выпуклых светлых глазах появилось непонятное удовлетворение, тайный заговорщицкий блеск, который едва не заставил Гарри улыбнуться.
– Что вы об этом думаете, Кортни?
Он протянул Гарри листок и подождал, пока тот прочтет.
– «Донесение от полковника Крофтона со Спайон-Копа. Если подкрепления не прибудут немедленно, все пропало. Генерал Вудгейт мертв. Что вы предлагаете? Уоррен».
– Кажется, сэр, – медленно заговорил Гарри, стараясь скрыть радостное возбуждение, – кажется, сэр Чарльз Уоррен готов впасть в панику.
– Да, мне тоже так кажется.
Теперь Буллер открыто злорадствовал.
– Я предложил бы послать ему сообщение, которое укрепит его дух.
– Согласен. – Буллер повернулся к сигнальщику и начал диктовать. – Гору удержать любой ценой. Ни шагу назад. Повторяю: ни шагу назад. Подкрепление – части из Миддлсекса и Дорсета.
Тут он заколебался и посмотрел на свой штаб.
– Что вы знаете об этом Крофтоне? Может он командовать на вершине?
Послышались возгласы отрицания, потом адъютант Буллера сказал:
– Сэр, для этого есть подходящий человек. Ачесон. Полковник Джон Ачесон. Помните, как он проявил себя при Коленсо?
Буллер задумчиво кивнул, повернулся к сигнальщику и продолжил диктовать:
– Надо поставить во главе солдат на вершине настоящего бойца. Предлагаю произвести Ачесона в генерал-майоры.
Глава 29
Трава перед траншеей примята из-за повторяющихся контратак, залита кровью тех, кто сумел добраться от бурских позиций до траншеи, и придавлена телами тех, кто не сумел. Каждые несколько секунд над британским фронтом рвался снаряд, так что разрывы образовали бушующий лес, а шрапнель свистела, как цепы великанов. Джон Ачесон заставил себя встать, поднялся на бруствер и крикнул:
– Пошли, парни! На этот раз они нас не остановят!
В траншее под ним мертвые и раненые лежали друг на друге слоем в два-три человека, все они были в красной пыли. Та же пыль покрывала лица тех, кто посмотрел на Ачесона, когда тот снова закричал:
– Горнист, трубите атаку! Вперед, парни! Поднимем их на штыки!
Послышался медный настойчивый голос горна. Ачесон, точно тощий старый журавль, спрыгнул с бруствера и выхватил шпагу.
За собой он слышал смех десятков человек, смех не просто людей – безумцев.
– За мной! За мной!
Он сорвался на крик, и вслед за ним все выбрались из траншеи. Пыльные, потные призраки с налитыми кровью глазами. Их вопли и смех смешались со стонами раненых, перекрыли их и слились в дикий хор. Забыв про строй, расплескавшись, как пролитое масло, атакующие двинулись к вершине. Четыреста человек пробивались сквозь огонь разрывов и ярость маузеров.
Ачесон споткнулся о труп и упал, подвернув ногу. Боль обожгла его оцепеневшие нервы. Он подобрал шпагу, встал и угрюмо захромал к груде камней, обозначавших вершину. Но и на этот раз они не дошли до вершины и были отброшены. Атака захлебнулась почти в самом начале. Напрасно Ачесон гнал людей вперед, напрасно махал шпагой и кричал так, что сорвал голос. Солдаты замедлили шаг, дрогнули, повернули и побежали по открытому, простреливаемому пулями склону назад к траншее. Багровый от гнева Ачесон ковылял следом. Он перевалился через бруствер и лежал ничком на трупах, выстилавших дно траншеи.
Рука дернула его за плечо, подняла, и он быстро сел, стараясь выровнять дыхание.
Он с трудом опознал склонившегося к нему человека.
– В чем дело, Фридман? – спросил он. Но ответ заглушили новый взрыв и безумные крики раненого в живот в траншее рядом с ними.
– Говорите.
– Гелиографическое сообщение от сэра Чарльза Уоррена, – прокричал Сол. – Вы произведены в генералы. Вы командуете на вершине. – И с улыбкой на пыльном, в дорожках пота лице добавил: – Отличная работа, сэр.
Ачесон в ужасе воззрился на него.
– Что с генералом Вудгейтом?
– Убит два часа назад пулей в голову.
– Я не знал.
С самого утра Ачесон не знал ничего о происходящем за пределами его участка фронта.
Все его существование сосредоточилось на ста ярдах простреливаемой шрапнелью и пулями территории. Он посмотрел на происходящую вокруг катастрофу и прошептал:
– Командую? Здесь никто не командует! Боем руководит дьявол.
– Сэр Чарльз посылает три батальона подкрепления, – крикнул ему в ухо Сол.
– Они нам пригодятся, – ответил Ачесон, потом сказал: – Фридман, я подвернул ногу. Как можно крепче завяжите шнурки моего ботинка – до конца дня эта нога мне понадобится.
Сол без возражений наклонился и принялся возиться с его ногой.
Одного из стрелявших через бруствер отбросило в сторону. Он упал Ачесону на колени, и мозг из раны в виске забрызгал их обоих. Вскрикнув от удивления и отвращения, Сол отпрянул и вытер лицо, потом потянулся, чтобы стащить тело с ног Ачесона.
– Оставьте его! – резко сказал Ачесон. – Займитесь ботинком.
Сол подчинился, а Ачесон снял с шеи шелковый платок и прикрыл изуродованную голову. Он сотни раз видел сегодня такую рану – голова прострелена справа.
– Холм Алоэ, – яростно прошептал он. – Если бы только мы захватили холм Алоэ. – Потом глухо добавил: – Бедные мои парни.
И осторожно снял с колен голову убитого.
Глава 30
– Они созрели, пора их косить!
Во главе пятисот своих бюргеров Ян Паулюс оставил холм Алоэ, двинулся вперед, прополз на животе вниз по лабиринту камней и наконец оказался в складке недоступной обстрелу местности под ложной вершиной. В двадцати ярдах впереди был правый край английской траншеи. Саму траншею они не видели, но слышали нечленораздельные крики раненых, выкрики «Санитары! Санитары, сюда!» и «Подносчики боеприпасов, сюда!», а поверх выстрелов непрерывное щелканье затворов.
– Ты должен дать сигнал пушкам, уум Пол, – напомнил один из бюргеров.
– Ja. – Ян Паулюс снял с головы шляпу и помахал ею в сторону холма Алоэ за ними. Он видел, что его сигнал принят и будет по гелиографу передан на батареи.
Длинная цепь людей напряженно ждала. Ян Паулюс взглянул на них и увидел, что все они неотрывно смотрят вперед.
Большинство лиц заросло бородами различных оттенков, но тут и там видны безволосые лица, слишком молодые для войны. Слишком юные, чтобы скрыть страх.
«Слава Богу, моему старшему еще нет двенадцати, а не то он тоже был бы здесь».
Он виновато оборвал эту мысль и сосредоточил все внимание на артиллерийском огне впереди.
Неожиданно огонь прекратился, в наступившей относительной тишине приглушенно звучали ружейные выстрелы. Ян Паулюс выждал несколько медленно ползущих секунд, про себя считая до десяти, а потом набрал в грудь воздуха и взревел:
– Vrystaat [12]! Вперед, Свободное государство!
Подхватив его крик, бюргеры с дикими воплями устремились вперед на английский фланг. Они были так близко, появившись словно сплош ной стеной из-под английского бруствера, что инерция пронесла их в самую середину редкой цепочки оглушенных, измученных жаждой и ошеломленных ланкаширцев. Вряд ли был сделан хоть один выстрел, и хотя
завязалось несколько схваток, большинство англичан в ответ на крики «Руки вверх! Руки вверх!» побросали ружья и устало поднялись с высоко поднятыми вверх руками. Торжествующие бюргеры окружили их и погнали через бруствер вниз по склону к холму Алоэ. Толпа бюргеров и солдат растянулась вдоль траншеи больше чем на пятьдесят ярдов.
– Быстрей! – Ян Паулюс перекрикивал общий шум. – Хватайте их и уводите.
Он хорошо понимал, что это лишь небольшая местная победа, примерно на десятой части траншеи.
Но крики:
– Траншея захвачена!
– Где офицеры?
– Назад, парни! – эти крики уже распространялись вдоль английской линии. Ян Паулюс посеял зерно поражения и теперь должен сделать то же самое на всей позиции. Он спешно вызывал подкрепления с вершины, сотни его бюргеров уже бежали вперед с холма Алоэ.
Еще пять минут, и смятение сменит полная победа.
– Будьте вы прокляты, сэр! Что это вы удумали?!
Властный голос позади, несомненно, принадлежал высокопоставленному английскому офицеру. Ян Паулюс повернулся и увидел высокого сердитого джентльмена, чьи заостренные седые усы дрожали от ярости. Апоплексическая краснота его лица была под стать слою красной пыли.
– Увожу ваших пленных.
Ян Паулюс с трудом подбирал слова чужого языка.
– Будь я проклят, если вы это сделаете, сэр.
Тяжело опираясь на плечо маленького, худого смуглого человека, офицер вытянул руку и помахал пальцем перед лицом Яна Паулюса.
– На этом холме никто не сдастся. Будьте добры, уберите ваш сброд с моих позиций.
– Сброд? – взревел Ян Паулюс. Вокруг буры и англичане остановились и с интересом следили за этим обменом мнениями.
Ян Паулюс повернулся к ближайшим бюргерам.
– Vat hulle weg! Уведите их!
Приказ был подкреплен не допускающим двух толкований жестом.
– Ничего подобного, сэр! – Ачесон сердито посмотрел на него и распорядился: – Парни, вернитесь и перестройтесь с девонширцами. Быстрей! Пошли, пошли!
– Эй! – Ян Паулюс поднял руку. – Это мои... – Он остановился, подыскивая слово. – Мои пленники.
– Сэр! – Ачесон выпустил плечо Сола, выпрямился во весь рост и сердито посмотрел в лицо Яну Паулюсу. – Даю вам пять минут, чтобы убраться из моей траншеи, иначе вы станете моим пленником. Желаю доброго дня.
И он, хромая, ушел по траве. Ян Паулюс оторопело смотрел ему вслед; в пятидесяти шагах Ачесон повернулся, сложил руки на груди и принялся мрачно ждать, пока истекут пять минут.
Вокруг него собралась небольшая группа окровавленных грязных солдат, и было ясно, что он с этой жалкой кучкой намерен до конца выполнять свой воинский долг. Яну Паулюсу хотелось досадливо посмеяться над этим тощим старым козлом. Но он с отчаянием понял, что большинство его пленных возвращаются к Ачесону.
Он должен что-то сделать, но что? Победа быстро превращалась в фарс.
– Остановите их! – крикнул он бюргерам. – Держите тех, кто поднял руки. Они не могут теперь передумать!
И тут положение резко изменилось. За Ачесоном и его крошечным отрядом на фоне неба показалась фаланга свежих солдат в хаки – батальоны подкрепления, посланные от подножия горы сэром Чарльзом, наконец прибыли. Ачесон оглянулся через плечо и увидел их. Коричневый пергамент его лица буквально разорвала широкая злая улыбка.
– Примкнуть штыки! – закричал он, выхватывая шпагу. – Горнист, трубить атаку! Вперед, ребята! Вперед!
Подпрыгивая и спотыкаясь, как журавль со сломанной ногой, он повел солдат вперед. За ним на траншею накатывалась волна штыков. Бюргеры Яна Паулюса ненавидят обнаженную сталь.
Они повернули и исчезли, как туман, унесенный ветром. Их пленники бежали вместе с ними.
Ян Паулюс достиг вершины и спрятался за камнем, за которым уже лежали три человека.
– Остановите их! Они идут! – кричал он, тяжело дыша.
Английская волна замедлила продвижение и поредела под огнем, который вели из укрытий маузеры. Англичане отступили, шрапнель косила их ряды, но Ян Паулюс понял, что сегодня он больше не будет стоять в английской траншее.
Он чувствовал уныние бюргеров. Знал, что самые слабые духом уже незаметно ускользают, пробираясь к лошадям, которые ждут у подножия горы. И с тоскливой уверенностью понял, что бой за Спайон-Коп проигран. Да, англичане дорого заплатили, они потеряли не менее полутора тысяч убитыми и ранеными, но проделали брешь в его фронте. Он потерял Спайон-Коп, и через эту брешь пройдут двадцать пять тысяч, чтобы освободить Ледисмит и прогнать его бюргеров из Наталя, заставить их уйти в Трансвааль. Они проиграли. Все кончено.
* * *Джон Ачесон отчаянно старался не обращать внимания на боль в распухшей ноге, не слышать хор раненых, просивших воды. На вершине воды не было. Он отвел взгляд от траншеи, где люди, упавшие от усталости, спали на телах мертвых и умирающих товарищей, не обращая внимания на продолжающийся артиллерийский обстрел.
Вместо этого он посмотрел на солнце – большой кровавый шар, прикрытый легкими облаками. Через час стемнеет. Он знал, бой проигран. Об этом говорило донесение, которое он держал в руках; это же доказывали груды мертвых в траншее. Он с трудом перечитал донесение, потому что перед глазами дергалось и двоилось.
«Если не сможете удержаться до завтра, поступайте по собственному усмотрению. Буллер».
Завтра? Что принесет завтра, кроме повторения сегодняшнего ужаса? Бой проигран. Они спустятся с этой горы. Бой проигран.
Он закрыл глаза и прислонился к неровному камню бруствера. Под глазом задергалась жилка, и он не мог унять ее.
Глава 31
«Сколько осталось? Наверно, половина. Не знаю. Половина моих людей разбежалась, всю ночь я слышал, как скачут их лошади, слышал грохот и стук их фургонов и не мог удержать их». Ян Паулюс на рассвете смотрел на вершину горы.
– Спайон-Коп, – произнес он с отвращением. Очертания горы расплывались, он не мог сосредоточить на ней взгляд. Глаза, обведенные красными кругами, воспалены, в их уголках комки желтой слизи. Тело Яна Паулюса словно съежилось, высохло, как у древней мумии. Он устало сидел в седле, и каждая мышца, каждый нерв просили отдыха. Поспать немного. Боже, поспать бы.
С десятком своих верных коммандантов он всю ночь пытался остановить поток беглецов, который обескровливал его армию.
Он переезжал из лагеря в лагерь, бранился, умолял, пытался пристыдить. Со многими это удалось, но со многими нет – и однажды его самого пристыдили. Он вспомнил старика с длинной седой бородой на желтом морщинистом лице, вспомнил глаза, в которых при свете костра блестели слезы.
– Трех сыновей я отдал тебе сегодня, Ян Паулюс Леруа. Мои братья пошли на эту проклятую гору, чтобы выпросить у англичан их тела. Трех сыновей! Трех прекрасных сыновей! Чего еще ты хочешь от меня?