– Спасибо.
Она наполнила его бокал, поставила возле правой руки и прикоснулась к мощным мышцам предплечья.
– Все еще твердые, – сказала она. – Молодо выглядишь. – Пальцы передвинулись ему на грудь. – Тут немного седины, но тебе идет.
Потом спросила у парикмахера:
– Еще не все?
– Минутку, мадам.
Он снова щелкнул ножницами у виска Шона, отступил и со скромной гордостью осмотрел свой шедевр. Пододвинул Шону зеркало, чтобы и тот одобрил.
– Отлично. Благодарю вас.
– Можете идти. Поработайте над джентльменом за следующей дверью.
Канди ждала достаточно. Едва дверь за парикмахером закрылась, она повернула ключ. Шон встал, и они через комнату посмотрели друг на друга.
– Боже, какой ты большой.
Голос ее был хриплым и бесстыдно голодным.
– Боже, как ты прекрасна, – ответил ей Шон, и они медленно пошли навстречу друг другу и встретились в центре на полу.
Позже они молча лежали. Наступил вечер, в комнате потемнело. Канди провела ртом по его плечу, а потом, как кошка вылизывает котят, принялась лизать длинные красные царапины на его шее.
Когда совсем стемнело, Канди зажгла газовый светильник под абажуром и поставила шампанское и печенье.
Они сидели на смятой постели и разговаривали.
Вначале они испытывали некоторую скованность из-за того, чем только что занимались, но скоро это прошло, и они просидели почти всю ночь.
Редко когда мужчине удается найти в женщине одновременно друга и любовницу, но с Канди это было возможно. И он рассказал ей все, что накопилось у него в душе и требовало выхода.
О Майкле и о странной связи, возникшей между ними.
О Дирке и о своих опасениях за этого мальчика.
О войне и том, что будет, когда она закончится.
О Лайон-Копе и акации.
Но одно он не мог рассказать ей. Не мог говорить о Руфи и о человеке, который был ее мужем.
Глава 40
В следующие несколько дней Шон и Сол явились в штаб и не получили ни направления на квартиру, ни нового назначения. Теперь, когда они приехали, казалось, они никому не нужны. Им приказали ежедневно докладываться и отпустили. Они вернулись в отель Канди и коротали дни за бильярдом или картами, а по вечерам ели, пили и разговаривали.
Через неделю такой жизни Шона одолела скука. Он начал чувствовать себя застоявшимся жеребцом. Даже манна небесная со временем приедается, и поэтому, когда Канди попросила сопровождать ее на прием в честь назначения лорда Китченера главнокомандующим южноафриканской армией, Шон согласился.
– Выглядишь как бог, – сказала Канди, когда он вошел к ней через потайной ход, соединявший его спальню в номере Виктории с комнатой Канди. Когда Канди показала ему небольшую тайную панель и объяснила, куда нажимать, чтобы та отошла в сторону, он подавил искушение спросить, сколько человек ею пользовались. Бессмысленно вызывать безымянный призрак, который исчезал за этой панелью, чтобы научить Канди множеству тех трюков, которыми она теперь развлекала его.
– Ты тоже неплохо выглядишь.
Канди оделась в голубой шелк, под цвет глаз, а на шее у нее сверкали бриллианты.
– Ты так галантен! – Она подошла к нему и погладила шелковые лацканы недавно сшитого смокинга. – Хорошо бы тебе надеть медали.
– У меня нет медалей.
– О Шон! У тебя должны быть медали. Столько пулевых ранений!
– Прости, Канди.
Шон улыбнулся. Иногда Канди бывает не самой умной и утонченной женщиной.
Хотя она на год старше его, но сохранила хрупкую свежесть кожи и волос, которую женщины так быстро теряют.
Она не поправилась, лицо не огрубело.
– Ну и что – нет медалей. Ты все равно будешь самым красивым мужчиной на приеме.
Карета двинулась по Комиссионер-стрит к «Гранд-отелю», и Шон откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья. Сигара курилась ровно, на ней держался дюйм серого пепла, от выпитого перед выездом бренди под накрахмаленной рубашкой было тепло, от Шона слегка пахло лавровой мазью, и рука Канди легко касалась его колена.
Все это вызывало у него глубокое удовлетворение.
Он смеялся, слушая болтовню Канди, и с почти детским удовольствием выпускал изо рта дым. Когда карета остановилась перед входом в отель и слегка покачнулась на превосходных рессорах, он вышел и стоял у большого заднего колеса, высматривая юбку спускающейся Канди.
Потом под руку провел ее по ступеням парадного крыльца и через стеклянную дверь вошел в вестибюль. Он не мог соперничать с роскошью отеля Канди, но производил сильное впечатление – как и длинная череда гостей.
Пока они ждали своей очереди, чтобы поздороваться с главнокомандующим, Шон негромко сказал несколько слов его адъютанту.
– Милорд, позвольте представить вам мистера Кортни и миссис Раутенбах.
Лорд Китченер выглядел внушительно. У него была холодная твердая рука, и ростом он не уступал Шону. В глазах, которые он на мгновение остановил на Шоне, светилась жесткая целеустремленность.
Затем он повернулся и склонился к руке Канди; его лицо сразу смягчилось.
– Вы очень добры, что согласились прийти, мадам.
Затем они прошли дальше и оказались в пестрой толпе мундиров, бархата и шелка. Преобладали алые мундиры гвардейцев и стрелковфузилеров, но были и синие с золотом мундиры гусар, зеленые Форестерской бригады [17.1], килты полудюжины шотландских частей, так что черный костюм Шона выделялся своим консерватизмом. Среди орденов и воинских знаков различия сверкали драгоценности и белая кожа женщин.
Здесь собрался цвет гордого древа Британской империи. Могучего древа, которое возвышалось над всем лесом. Его взрастили два века военных побед, двести миллионов человек были его корнями, которые высасывали сокровища из половины мира и отправляли их морскими путями в серый город на Темзе, его сердце. Древо платило людям питательным соком. Из-за ленивой речи и небрежного, но тщательно рассчитанного высокомерия этих людей их ненавидел и боялся даже могучий ствол, который обеспечивал их процветание. И пока другие, меньшие деревья теснились вокруг и тянули свои корни, желая подкормиться, первые признаки болезни уже разъедали древесину под корой гиганта.
В Америке, Индии, Афганистане, Южной Африке корни начали пересыхать, и однажды исполинское дерево рухнет с такой силой, что расколется на множество кусков, доказав, что это не твердый тик, а мягкая сосна.
Глядя на этих людей, Шон чувствовал себя чужим среди них, ему были ближе по духу те лохматые люди с маузерами, которые по-прежнему отчаянно сопротивлялись на просторах коричневого вельда.
Эти мысли грозили испортить ему настроение, и он прогнал их, поменял свой опустевший бокал на другой, полный пузырящегося желтого вина, и попытался присоединиться к болтовне молодых офицеров, окруживших Канди. И приобрел лишь горячее желание ударить одного из них в пушистые усы. Он со все большим наслаждением обдумывал эту идею, когда кто-то тронул его за руку.
– Здравствуйте, Кортни. Похоже, я встречаю вас везде, где идет драка или есть бесплатная выпивка.
Удивленный, Шон повернулся и увидел строгое лицо и неуместно подмигивающие глаза генерал-майора Джона Ачесона.
– Здравствуйте, генерал. Я заметил, что вы посещаете те же места, – улыбнулся Шон.
– Дрянное шампанское. Старик К., должно быть, экономит.
Он осмотрел безупречный смокинг Шона.
– Трудновато определить, получили ли вы повышения, к которым я вас рекомендовал.
Шон покачал головой.
– Я по-прежнему сержант. Не хотел смущать генеральский штаб своими шевронами.
– Ага. – Глаза Ачесона едва заметно сузились. – Должно быть, ктото придержал. Я поинтересуюсь.
– Уверяю вас, я и так вполне доволен.
Ачесон кивнул и сменил тему.
– Вы не знакомы с моей женой?
Это было грандиозное проявление покровительства. Шон не знал, что Ачесон считал его своим личным талисманом. Его собственное быстрое повышение началось с их первой встречи.
Шон удивленно моргнул и ответил:
– Не имел такой чести.
– Тогда идемте со мной.
Шон извинился, Канди отпустила его взмахом веера, и Ачесон провел его через толпу к группе в конце зала. В десяти шагах Шон резко остановился.
– Что-нибудь не так? – спросил Ачесон.
– Нет. Ничего.
Шон снова двинулся вперед, но теперь он, словно зачарованный, смотрел на одного из людей в небольшой группе, к которой они направлялись.
Стройная фигура в темно-синем мундире натальской конницы. Светло-каштановые волосы зачесаны назад с высокого лба, нос слишком велик для рта и подбородка, плечи кругловаты, но на груди ленточки самых высоких наград за храбрость рядом с орденом за безупречную службу; серебряные короны и шнуры на плечах свидетельствовали, что это полковник.
Медленно, словно заново переживая свою вину, Шон скользнул взглядом по ногам человека. И с недоумением увидел, что они совершенно одинаковые, обутые в лаковую черную кожу. Только когда этот человек пошевелился, переступив с ноги на ногу, Шон заметил неподвижность одной его ноги и понял.
– Дорогая, хочу представить тебе мистера Кортни. Думаю, я тебе о нем рассказывал. Он был со мной у Коленсо и потом в поезде несколько недель назад.
– Конечно. Мистер Кортни, рада познакомиться.
Полная дружелюбно настроенная женщина, но Шон едва сумел произнести необходимые слова – он чувствовал на своем лице глаза того человека.
– А это майор Петерсон из моего штаба.
Шон кивнул.
– Полковника Кортни вы, вероятно, знаете: у него та же фамилия, к тому же он ваш командир.
Впервые за девятнадцать лет Шон посмотрел в лицо человеку, которого искалечил.
– Здравствуй, Гарри, – сказал он и протянул руку. Стоял с протянутой рукой и ждал.
Губы Гарри Кортни шевельнулись. Он чуть согнул плечи и повернул голову из стороны в сторону.
«Пожми ее, Гарри. Пожми мне руку!» – мысленно упрашивал его Шон. Чувствуя, что хмурится, Шон заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла неуверенная, она дрожала в углах его рта.
В ответ губы Гарри слегка расслабились, и на мгновение Шон увидел в глазах брата ужасное стремление к нему.
«Много времени прошло, Гарри. Слишком много, – продолжал неслышно умолять его Шон. – Пожми ее. Боже, пусть он пожмет мне руку».
Затем Гарри распрямился. При этом носок его правой ноги неловко царапнул по мраморному полу. Глаза словно остекленели, углы рта насмешливо поднялись.
– Сержант, – сказал он слишком громким, высоким голосом. – Сержант, вы одеты не по форме!
Повернулся на искусственной ноге и захромал в толпу.
Шон стоял с протянутой рукой и застывшей на губах улыбкой.
«Ты не должен был так поступать с нами. Нам обоим это было нужно – я знаю, тебе это было нужно не меньше, чем мне». Шон опустил руку и сжал ее в кулак.
– Вы его знаете? – негромко спросил Ачесон.
– Это мой брат.
– Понятно, – еле слышно бросил Ачесон. Он сразу понял многое, в том числе и то, почему Шон до сих пор сержант.
Майор Петерсон кашлянул и закурил сигару. Миссис Ачесон коснулась руки генерала.
– Дорогой, вчера приехала Дафна Лэнгфорд. Вон она с Джоном. Мы должны пригласить их на обед.
– Конечно, дорогая. Сегодня же приглашу.
Они занялись друг другом, давая Шону необходимую передышку после неловкой сцены и прилюдной насмешки.
– Ваш бокал пуст, Кортни, мой тоже. Предлагаю взять что-нибудь более существенное, чем шампанское старика К.
Бренди, яростный капский бренди, совсем не похожий на мыльное питье, которое производят во Франции. Опасный напиток для такого настроения. А настроение у Шона после того, как обошелся с ним Гарри, могло быть только одно – холодный, убийственный гнев.
Лицо его оставалось бесстрастным, он вежливо отзывался на очарование миссис Ачесон, однажды улыбнулся через комнату Канди, но порцию за порцией глотал бренди, чтобы залить гнев; его глаза не отрывались от человека в темно-синем мундире, который, хромая, переходил от одной группы к другой.
Адъютант, размещавший гостей за столом, конечно, не знал, что Шон всего лишь сержант. Он принял его, гостя миссис Раутенбах, за влиятельного штатского и высоко разместил за длинным столом, между Канди и миссис Ачесон, рядом с майором Петерсоном, напротив бригадира и двух полковников. Одним из этих полковников был Гаррик Кортни.
Под почти неотрывным взглядом Шона Гарри заметно нервничал и стал не в меру болтлив. Ни разу не посмотрев Шону в глаза, он адресовал свои замечания выше по столу; бронзовый крест на пурпурной ленте, который каждый раз покачивался и ударял Гарри по груди, когда он наклонялся вперед, придавал вес его замечаниям, что было ясно из того, с каким вниманием выслушивали его офицеры.
Кормили превосходно. Омары, привезенные с Капа вопреки бурской блокаде, молодые жирные фазаны, ветчина, четыре сорта сосисок, и даже шампанское более приличного качества.
Но Шон ел мало, зато постоянно прибегал к услугам официанта, разливавшего вино.
– Итак, – сказал Гарри, выбирая сигару из протянутого ему кедрового ящичка, – не думаю, что боевые действия продлятся больше трех месяцев.
– Согласен, сэр, – кивнул майор Петерсон. – К началу сезона будем в Лондоне.
– Галиматья! – сделал Шон свой первый вклад в разговор.
Он сам лишь недавно узнал это слово, но встречал его в книгах. К тому же тут были женщины.
Лицо Петерсона стало одного цвета с его алым мундиром. Ачесон было улыбнулся, но тут же одумался. Канди заерзала в предвкушении – ей было ужасно скучно. Над этой частью стола воцарилась ледяная тишина.
– Прошу прощения?
Гарри впервые за все время посмотрел на Шона.
– Галиматья! – повторил Шон, и слуга снова наполнил его бокал – эту операцию он повторял за вечер больше десяти раз, но на сей раз она привлекла общее внимание.
– Вы не согласны со мной? – с вызовом спросил Гарри.
– Нет.
– Почему?
– Потому что в поле еще восемнадцать тысяч буров, потому что у них все еще организованная армия, потому что они не раз отступали, заманивая нас в ловушку, но главным образом из-за характера этих оставшихся восемнадцати тысяч.
– Вы не... – капризным тоном начал Гарри.
– Прошу простить, полковник Кортни, – вмешался Ачесон. Он повернулся к Шону. – Я думаю, вы знаете этих людей. – Он немного поколебался и продолжил: – Ведь вы даже состоите в родственных отношениях с ними через брак.
– Мой шурин – во главе отряда Винберга, – подтвердил Шон. Старик знает о его прошлом больше, чем он думал. Должно быть, наводил справки. Шон был польщен, и его тон смягчился.
– Как, по вашему мнению, сейчас было бы лучше всего действовать? – настаивал Ачесон, и Шон отпил шампанского, обдумывая ответ.
– Они как обычно разойдутся мелкими боевыми группами – отрядами.
Ачесон кивнул. Член Генерального штаба, он знал, что это уже произошло.
– Таким образом они избегнут необходимости везти за собой большие обозы с припасами. Когда начнется дождливый сезон, у этих небольших групп не будет проблем с фуражом.
– Да.
Шон видел, что теперь его слушают все. Он стремительно думал, проклиная вино, притупившее его сообразительность.
– Они будут избегать боев, будут уходить, наносить удары по флангам и снова уходить.
– Припасы? – спросил бригадир.
– Вельд – их кладовая, а каждая ферма – убежище.
– Боеприпасы, оружие, обмундирование? – настаивал бригадир.
– Каждый английский солдат, которого они убьют или возьмут в плен, доставит им новенькое ружье Ли-Метфорда и сто патронов.
– Но сколько они смогут так жить? – снисходительно, словно разговаривал с ребенком, спросил Гарри. – И как далеко убегут?
Он обвел собравшихся взглядом в ожидании поддержки, но за столом все смотрели на Шона.
– Вельд широк, вот как далеко. – Шон повернулся к брату: его уязвил тон Гарри. – Боже, да ты сам их знаешь. Трудности – вот их образ жизни. Гордость – волшебство, которое поддерживает их.
– Вы нарисовали красивую картину, – насмешливо улыбнулся Гарри. – Редко встретишь такое понимание стратегии у рядового. – И он снова посмотрел выше по столу, подчеркивая, что исключает Шона из дальнейшей беседы. – Как я уже говорил, генерал Ачесон, я считаю...
– Минутку, полковник. – Ачесон в свою очередь исключил из разговора его и задал вопрос Шону:
– Если вы так все это видите, какой план действий вы предложили бы?
Гаррик Кортни через стол кашлянул, показывая остальным, что сейчас его брат выставит себя дураком.
Это не ускользнуло от внимания Шона.
– В центре проблемы – один факт. Подвижность неприятеля, – мрачно сказал он.
– Ваша проницательность делает вам честь, – заметил Гарри.
– Главной задачей будет задержать противника и обессилить, – продолжал Шон, стараясь не замечать насмешек брата.
– Задержать? – переспросил бригадир.
– Загнать на ограниченное пространство, – объяснил Шон.
– Как?
– Скажем, несколькими линиями укреплений, – предложил Шон.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы предлагаете разделить весь обширный вельд на несколько загонов и пасти противника, как молочный скот?
Гарри все еще улыбался.
– Новые линии блокгаузов вдоль железной дороги оказались полезными. Можно продлить их по вельду – каждый раз как противник попытается их пересечь, ему придется вступать в бой с гарнизонами блокгаузов и его местонахождение немедленно станет известно.
– Это будет очень дорого стоить, – заметил Ачесон.
– Дешевле, чем еще пять лет держать в поле четвертьмиллионную армию, – легко отмел это возражение Шон. Он уже видел весь план. – В этих ограниченных районах небольшие отряды хорошо вооруженных всадников, не сдерживаемых обозами и артиллерией, могут непрерывно нападать на отряды, заманивать их в засады. Теснить их к линиям блокгаузов, утомлять их лошадей, не давая им отдохнуть, используя их собственную тактику.
Ачесон задумчиво кинул.
– Продолжайте, – велел он.
– Затем снести фермы, – безжалостно продолжал Шон. – Увести женщин и стариков, чьи урожаи кормят отряды. Заставить буров действовать в пустоте.