— Пусть они и дальше в это верят, мой юный друг. Если они узнают правду о том, как ты его получил, будет в десять раз хуже.
— Но как же быть с моими двумя дядьями, которые пришли с вами, сэр? Разве они не знают правду?
— Твоим дядьям, как они ни храбрились, стало слишком дурно, чтобы войти в лагерь огров. Поэтому хранить тайну нужно только нам двоим, и, как только рана заживёт, никому уже не будет до неё дела. Держи её в чистоте и не смей расчёсывать, ни ночью, ни днём. Понятно тебе?
— Понятно, сэр.
Раньше, когда они все карабкались вверх по склону и Эдвину пришлось остановиться, чтобы подождать стариков-бриттов, он попытался вспомнить, как получил эту рану. Тогда, посреди колючего вереска, с Вистановой кобылой, которую ему приходилось удерживать под уздцы, собраться с мыслями не получилось. Но сейчас, стоя в ветвях вяза и глазея вниз на крошечные фигурки на мосту, Эдвин обнаружил, что вспоминает промозглый воздух и кромешную тьму, резкий запах медвежьей шкуры поверх маленькой деревянной клетки, как при каждом толчке ему на голову и плечи падали крошечные жучки. Он вспомнил, как устраивался поудобнее и хватался за расшатанную решётку, чтобы его не швыряло из стороны в сторону, когда клетку волочили по земле. Потом всё затихало, и он ждал, когда снимут медвежью шкуру, чтобы внутрь ворвался холодный воздух и чтобы он смог рассмотреть хоть что-нибудь в свете горевшего рядом костра. Потому что в ту ночь так происходило уже дважды, и повторение притупило страх. Ещё он вспомнил вонь огров и злобную маленькую тварь, бросавшуюся на хлипкие прутья клетки, вынуждая Эдвина изо всех сил вжиматься в заднюю стенку.
Тварь двигалась так быстро, что её было трудно как следует рассмотреть. У него сложилось впечатление, что размером и формой она походила на петушка, но без клюва и перьев. Она наносила удары зубами и когтями, испуская беспрестанные пронзительные крики. Эдвин доверял защите деревянных прутьев от зубов и когтей, но иногда тварь случайно задевала клетку хвостом, и тогда его положение казалось ему куда более ненадёжным. Хорошо, что тварь — как предполагал Эдвин, ещё детёныш — пока не подозревала о силе собственного хвоста.
Хотя тогда эти нападения казались Эдвину бесконечными, теперь он думал, что проходило не так много времени, прежде чем тварь оттаскивали за поводок. Потом на мальчика тяжело падала медвежья шкура, и ему приходилось хвататься за прутья, пока клетку перетаскивали на новое место.
Сколько раз пришлось это вытерпеть? Всего раза два или три? А может, десять или двенадцать? А может, он уснул после первого раза, несмотря на такие условия, и остальные нападения ему приснились?
Потом, в последний раз, медвежью шкуру не сдёргивали очень долго. Он ждал, слушая пронзительные крики твари, звучавшие то в отдалении, то очень близко, и рык, который издавали огры, разговаривая друг с другом, и понимал, что на этот раз что-то должно пойти по-другому. Именно в те минуты жуткого ожидания он взмолился о спасителе. Он исторг эту просьбу из самой глубины своего существа, поэтому получилось что-то вроде молитвы, и стоило ей обрести форму в его сознании, как он почувствовал, что она будет услышана.
В эту самую минуту клетка задрожала, и Эдвин понял, что вся её передняя часть с защитной решёткой оказалась сдвинута в сторону. Он отшатнулся было назад, но медвежью шкуру уже сдёрнули, и свирепая тварь набросилась на него. Сидя на полу, Эдвин инстинктивно поднял ноги, чтобы отбросить её пинком, но тварь оказалась проворной, и ему пришлось отбиваться от неё кулаками и локтями. Ему даже подумалось было, что тварь его одолела, он на секунду закрыл глаза, а когда снова открыл, увидел, что его противник хватает когтями воздух, а поводок оттаскивает его назад. Тут ему представилась редкая возможность рассмотреть тварь как следует, и он убедился, что первое впечатление оказалось неверным: она походила на ощипанного цыплёнка, но с головой змеи. Тварь снова бросилась вперёд, и Эдвину снова пришлось отбиваться изо всех сил. Потом совершенно внезапно передняя стенка вернулась на место, и медвежья шкура снова погрузила его во тьму. И только несколько мгновений спустя, скрючившись в тесной клетке, он почувствовал покалывание в левом боку под самыми рёбрами и нащупал липкую влагу.
Эдвин понадёжнее упёрся ногами в вяз и, высвободив правую руку, осторожно дотронулся до раны. Боль окончательно притупилась. Когда они взбирались вверх по склону, грубая ткань рубашки иногда заставляла его поморщиться, но, когда он не двигался, как теперь, то почти ничего не чувствовал. Даже утром в амбаре, когда воин осматривал рану на свету из дверного проёма, она казалась всего лишь скоплением крошечных проколов на коже. Ранка была поверхностной, ему часто случалось получать и похуже. Однако сколько же от неё произошло неприятностей, а всё потому, что люди вообразили, что это — укус огра. Дай он твари отпор получше, возможно, вообще удалось бы избежать каких-либо ран.
Но Эдвин знал, что ему нечего стыдиться за то, как он перенёс выпавшее ему испытание. Он ни разу не вскрикнул от ужаса и не стал молить огров о пощаде. После первой атаки мелкой твари, которая застала его врасплох, Эдвин встречал её с высоко поднятой головой. Более того, ему хватило присутствия духа понять, что эта тварь — ещё детёныш, которого ему вполне под силу напугать, так же, как обычно отпугивают расходившуюся собаку. Поэтому Эдвин выпучил глаза и попытался смутить её взглядом. Он знал, что за это его настоящая мать особенно гордилась бы им. Более того, ему стало ясно, что нападение твари утратило ярость после первых бросков, и теперь Эдвин всё больше контролировал схватку. Он снова вспомнил, как тварь хватала когтями воздух, и ему стало казаться, что она не столько рвалась продолжить бой, сколько всего-навсего билась в панике на душащем её поводке. В общем, вполне вероятно, что огры присудили победу в схватке Эдвину, и именно поэтому всё и закончилось.
— Я наблюдаю за тобой, мальчик, — говаривал старик Стеффа. — В тебе есть что-то особенное. Однажды ты встретишь того, кто обучит тебя мастерству под стать твоей воинской душе. И тогда ты будешь внушать настоящий страх. Уж ты-то не станешь отсиживаться в амбаре, покуда по деревне беспрепятственно бродят настоящие волки.
И вот так оно и случилось. Выбор воина пал на него, и они вместе отправятся выполнять какое-то поручение. Но в чём оно заключалось? Вистан ничего толком не объяснил, сказав только, что король в далёком болотном крае ждёт не дождётся вестей о том, что оно благополучно выполнено. И зачем идти с этими двумя стариками-бриттами, которым на каждом повороте требуется передышка?
Эдвин внимательно посмотрел вниз. Бритты обсуждали с воином что-то серьёзное. Старуха оставила попытки уговорить мальчика слезть, и теперь все трое наблюдали за солдатами на мосту, прячась за двумя гигантскими соснами. С высоты своего наблюдательного пункта Эдвин увидел, что всадник снова вскочил на лошадь и замахал руками. Потом трое солдат отошли от всадника, и тот, развернув коня, взял с места в карьер и поскакал прочь от моста, обратно под гору.
Эдвин уже задавался вопросом, почему воин так не хотел оставаться на главной горной дороге, настаивая, чтобы срезать путь по крутому склону долины, теперь ему стало ясно, что он хотел избежать встречи со всадниками, вроде того, какого они только что видели. Но, судя по всему, теперь у спутников не было иной возможности продолжить путь, кроме как спуститься на дорогу и перейти по мосту у водопада, а солдаты всё ещё были там. Удалось ли Вистану из своего укрытия внизу, на земле, увидеть, что всадник уехал? Эдвину хотелось сообщить воину о таком развитии событий, но он поостерёгся кричать с дерева, чтобы звук не долетел до солдат. Придётся слезть и предупредить Вистана. Возможно, воин колебался, стоит ли вступать в схватку, пока ему угрожали четверо потенциальных противников, но теперь, когда у моста осталось только трое, он сочтёт, что расклад в его пользу. Будь они с воином только вдвоём, то, конечно же, уже давно вышли бы к солдатам, но Вистан наверняка осторожничал из-за присутствия пожилых супругов. Нет сомнений, у Вистана была веская причина взять их с собой, и до сих пор они были добры к Эдвину, но всё равно товарищи из них были никчёмные.
Ему снова вспомнилось перекошенное лицо тётки. Да, тогда она принялась выкрикивать ему проклятья, но теперь это не имело никакого значения. Потому что он стал воином и странствует, совсем как его настоящая мать. Кто поручится, что он её однажды не встретит? Она будет так им гордиться, когда увидит его бок о бок с воином. И мужчины, которые будут с ней, затрепещут.
Глава 5
Потратив почти всё утро на тяжкий подъём, наши путники обнаружили, что путь им преградила бурная река. Поэтому они немного спустились через окутанный тайной лес, чтобы выйти на основную горную дорогу, которая, как они рассудили, обязательно приведёт к мосту на другой берег.
Насчёт моста путники оказались правы, но, увидев рядом с ним солдат, решили переждать в сосновом бору, покуда те не уйдут. Поначалу им казалось, что солдаты расположились там ненадолго, просто чтобы освежиться у водопада и напоить лошадей. Но время шло, а солдаты и не думали уходить. Они по очереди ложились на мосту на животы и, зачерпывая из реки, плескали на себя водой, или сидели, привалившись спинами к бревенчатым перилам, и играли в кости. Потом прибыл четвёртый — всадник, при виде которого все трое вскочили на ноги, — и зачитал им приказ.
Хотя обзор снизу и был похуже, чем у Эдвина с дерева, Аксель, Беатриса и воин, прячась за растительностью, прекрасно всё это разглядели, и, стоило всаднику ускакать прочь, вопросительно переглянулись.
— Они могут застрять тут надолго, — сказал Вистан. — А вы торопитесь в монастырь.
— Нам хотелось бы оказаться там к ночи, сэр, — ответил Аксель. — Говорят, что по тем землям бродит дракониха Квериг, и только дурак станет разгуливать там в потёмках. Как думаете, что это за солдаты?
— С такого расстояния разобрать нелегко, сэр, и я мало знаком с местной одеждой. Но, думаю, это бритты, подданные лорда Бреннуса. Госпожа Беатриса может меня поправить.
— Мои старые глаза не видят так далеко, но, думаю, вы правы, мастер Вистан. На них чёрные одежды, какие я часто видела на людях лорда Бреннуса.
— Нам нечего от них скрывать, — сказал Аксель. — Если мы объясним, кто мы и куда идём, нас отпустят с миром.
— Я тоже в этом уверен, — сказал воин и замолчал, пристально глядя вниз на мост. Солдаты уселись обратно, явно намереваясь вернуться к игре. — Пусть так, — продолжил он, — но, если придётся идти по мосту под их надзором, разрешите мне кое-что предложить. Мастер Аксель, вы с госпожой Беатрисой пойдёте первыми и осторожно заведёте с ними разговор. Мальчик поведёт кобылу следом за вами, а я пойду рядом с ним — с отвисшей челюстью, как у придурковатого, и буду косить глазами в разные стороны. Вы скажете солдатам, что я немой и полоумный и что мы с мальчиком — братья, которых вам дали внаём в уплату долга. Меч с портупеей я спрячу в конской поклаже. Если его найдут, вам придётся сказать, что он ваш.
— Есть ли необходимость устраивать это представление, мастер Вистан? — полюбопытствовала Беатриса. — Солдаты частенько бывают грубы, но мы уже многих встречали, и ничего.
— Не сомневаюсь, госпожа. Но люди с оружием, да ещё вдали от своих командиров, большого доверия не вызывают. А я — чужеземец, которого они могут обсмеять и вызвать на бой забавы ради. Поэтому давайте позовём мальчика слезть с дерева и сделаем так, как я предложил.
* * *
Путники вышли из леса в стороне от моста, но солдаты тотчас же их увидели и вскочили на ноги.
— Мастер Вистан, — прошептала Беатриса, — боюсь, у нас не выйдет их обмануть. Кое-что по-прежнему выдаёт в вас воина, и что толку от вашей придурковатости.
— Я не искусен в притворстве, госпожа. Если поможете мне улучшить мою личину, буду рад вас выслушать.
— Дело в том, как вы ходите, сэр. У вас походка воина. Лучше делайте несколько маленьких шажков, а потом один большой, так, чтобы в любой миг можно было споткнуться.
— Спасибо, госпожа, совет хорош. Теперь же мне нужно замолчать, не то они увидят, что я не немой. Мастер Аксель, пусть ваши мудрые речи проведут нас мимо этих молодчиков.
Когда путники приблизились к мосту, шум воды, несущейся вниз по камням — под ногами трёх замерших в ожидании солдат, — значительно усилился, и Акселю померещилось в этом что-то зловещее. Он шёл впереди, прислушиваясь к ударам копыт по замшелой земле у себя за спиной, и резко остановился, когда они оказались на расстоянии оклика от солдат.
На солдатах не было ни кольчуг, ни шлемов, но о роде их занятий красноречиво свидетельствовали одинаковые чёрные туники с ремнями, идущими от правого плеча к левому бедру. Мечи были в ножнах, но двое солдат уже положили руки на рукояти. Один был маленького роста, коренастый и мускулистый, другой — юноша не многим старше Эдвина — тоже был невысок. Волосы у обоих были коротко острижены. Третий же солдат, наоборот, был высоким, с длинными седыми волосами, аккуратно прибранными, доходившими до плеч и перехваченными пущенным вокруг головы чёрным шнурком. Он разительно отличался от товарищей не только внешностью, но и манерой держаться, потому что когда те стояли, напрягшись, чтобы преградить путь на мост, он оставался на несколько шагов позади, лениво прислонившись к одной из опор моста и скрестив на груди руки, — будто слушал рассказы у ночного костра.
Навстречу путникам шагнул коренастый солдат, поэтому Аксель обратился к нему:
— Добрый день, господа. У нас нет дурных намерений, мы всего лишь хотим пройти с миром.
Коренастый солдат не ответил. По его лицу пробежала неуверенность, и он сверкнул на Акселя взглядом, в котором презрение смешивалось со страхом. Оглянувшись на юного солдата у себя за спиной, но не обнаружив ничего, что подсказало бы ему решение, коренастый снова уставился на Акселя.
Акселю пришло в голову, что случилось недоразумение: солдаты ждали совершенно другой отряд, и ещё не поняли, что ошиблись. Поэтому он сказал:
— Мы — простые крестьяне, сэр, держим путь в деревню нашего сына.
Коренастый солдат, понемногу приходя в себя, ответил Акселю излишне громким голосом:
— Кто твои спутники, крестьянин? Саксы, судя по их виду.
— Два брата, которые только что перешли под нашу опеку и которых нам придётся всему обучить. Видите же, один — ещё ребёнок, а второй — слабоумный немтырь, поэтому вряд ли от них будет много пользы.
Когда Аксель высказался, высокий седоволосый солдат, словно вдруг что-то вспомнив, оторвался от опоры моста и сосредоточенно наклонил голову. Тем временем коренастый сердито вглядывался за спины Акселя с Беатрисой. Потом, не снимая руки с рукояти меча, прошёл мимо них, чтобы рассмотреть остальных. Эдвин держал кобылу и смотрел на приближавшегося солдата безо всякого выражения. Вистан, напротив, громко хихикал себе под нос, вращая глазами и широко открыв рот.
Коренастый перевёл взгляд с одного на другого, словно ища разгадку. Судя по всему, в конце концов досада одержала верх. Он в бешенстве схватил Вистана за волосы и дёрнул.
— Некому подстричь тебе волосы, сакс? — крикнул он воину в ухо и дёрнул ещё раз, словно намереваясь поставить Вистана на колени. Вистан пошатнулся, но устоял на ногах, жалобно хныча.
— Он не может говорить, сэр, — сказала Беатриса. — Видите же, он дурак. Он не против грубого обращения, но славится норовом, который нам ещё предстоит укротить.
Пока жена говорила, едва заметное движение заставило Акселя обернуться обратно к солдатам, оставшимся на мосту. Тот из них, что был высок и сед, поднял руку, его пальцы уже почти сложились в указующий жест, но тут же обмякли, и жест получился бесцельным. Наконец он дал руке упасть окончательно, только порицание во взгляде никуда не делось. Наблюдая за происходящим, Аксель вдруг почувствовал, что понял или даже распознал, что только что произошло с седоволосым солдатом: с его губ уже готов был сорваться гневный выговор, но он вовремя вспомнил, что не имеет над коренастым товарищем никакой официальной власти. Аксель был уверен, что где-то, когда-то он сам пережил нечто подобное, но отогнал эту мысль и сказал примирительным тоном:
— Должно быть, вы очень заняты своими делами, господа, и мы сожалеем, что отвлекли вас. Если вы позволите нам пройти, мы тут же уйдём прочь.
Но коренастый продолжал мучить Вистана.
— Пусть покажет мне свой норов, раз он такой дурак! — прорычал он. — Давайте раззадорим его и узнаем, чего он стоит.
Наконец он отпустил Вистана и зашагал обратно, чтобы снова занять пост на мосту. Он сделал это молча, с разгневанным видом человека, совершенно позабывшего, что его разгневало.
От ревущего шума воды атмосфера казалась ещё напряжённее, и Аксель спросил себя, что бы сделали солдаты, повернись он и поведи своих спутников обратно в лес. Но в тот же миг седоволосый вышел вперёд, поравнявшись с первыми двумя солдатами, и впервые заговорил:
— Отец, в настиле сломано несколько досок. Может, для того мы здесь и стоим, чтобы предупреждать добрых людей вроде вас переходить мост осторожно, не то всех унесёт течением до самого подножия горы.
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Мы пойдём осторожно.
— Что с вашей лошадью, отец? Пока она шла сюда, мне показалось, что она хромает.
— Она повредила копыто, но мы надеемся, что тут нет ничего серьёзного, хотя верхом на неё не садимся, как вы сами видите.
— Эти доски прогнили от брызг, потому мы и здесь, хотя мои товарищи считают, что нас привело сюда что-то ещё. Поэтому спрошу вас, отец, доводилось ли вам с вашей жёнушкой видеть в пути каких-нибудь чужестранцев?