— Эти доски прогнили от брызг, потому мы и здесь, хотя мои товарищи считают, что нас привело сюда что-то ещё. Поэтому спрошу вас, отец, доводилось ли вам с вашей жёнушкой видеть в пути каких-нибудь чужестранцев?
— Мы сами здесь чужестранцы, сэр, — сказала Беатриса, — поэтому нам трудно судить, кто есть кто. Но за два дня пути мы не видели ничего необычного.
При виде Беатрисы взгляд седоволосого солдата смягчился и засиял улыбкой.
— Для женщины ваших лет путь до сыновней деревни не близок, госпожа. Разве не пристало вам больше жить с сыном там, где он сможет всякий день заботиться о вас, вместо того чтобы заставлять вас странствовать подобным образом, подвергаясь опасностям по дороге?
— Я хочу этого всем сердцем, сэр, и, когда мы встретимся, мы с мужем обязательно скажем ему об этом. Но мы с сыном уже очень давно не виделись, и нам остаётся только гадать, как он нас примет.
Седоволосый солдат продолжал ненавязчиво её рассматривать.
— Возможно, госпожа, вам не о чем беспокоиться. Я сам живу далеко от родителей и давно их не видел. Может быть, когда-то между нами и проскочили резкие слова, кто знает? Но если бы они назавтра отыскали меня, подобно вам, пройдя долгий путь, думаете, я не принял бы их с радостью в сердце? Мне неведомо, что за человек ваш сын, госпожа, но готов побиться об заклад, что он не сильно отличается от меня самого и что, стоит ему вас увидеть, как он заплачет от счастья.
— Благодарю за любезность, сэр, — ответила Беатриса. — Полагаю, что вы правы, и мы с мужем часто говорим то же самое, но услышать это от постороннего, да ещё от того, кто тоже живёт вдали от родительского дома, — приятно вдвойне.
— Продолжайте путь с миром, госпожа. И, если по дороге вам случится повстречать моих мать с отцом, идущих навстречу, будьте к ним добры и накажите им идти дальше, потому что их путь не будет напрасен. — Седоволосый посторонился, давая спутникам пройти. — И, пожалуйста, помните о хлипких досках. Отец, вам лучше перевести кобылу самому. Детям и юродивым это не под силу.
Коренастый, наблюдавший за происходящим с раздосадованным видом, всё же уступил прирождённой властности товарища. Повернувшись ко всем спиной, он, насупившись, облокотился на перила и принялся глядеть на воду. Младший солдат поколебался, но потом встал рядом с седоволосым, и они оба вежливо кивнули Акселю, который, поблагодарив их в последний раз, повёл кобылу через мост, прикрывая ей глаза, чтобы она не увидела обрыва.
* * *
Как только солдаты и мост исчезли из виду, Вистан остановился и предложил свернуть с большой дороги на узкую тропу, уходившую вверх по лесистому склону.
— У меня всегда было чутьё на лесные дороги. И я уверен, что эта тропа позволит нам прилично срезать. Кроме того, мы будем куда в большей безопасности подальше от такой дороги, как эта, которая кишит солдатами и разбойниками.
После этого воин какое-то время шёл впереди отряда, отбивая ветки колючего кустарника в стороны удачно найденной палкой. Сразу за ним следовал Эдвин, держа кобылу под уздцы и что-то ей нашёптывая, поэтому, когда по их следам проходили Аксель с Беатрисой, преодолеть тропу было уже гораздо проще. Но даже при этом короткий путь — если он действительно был коротким — становился всё тяжелее: деревья росли всё гуще, кряжистые корни и чертополох заставляли всматриваться перед каждым шагом. По своему обыкновению, Аксель с Беатрисой мало разговаривали во время ходьбы, но один раз, немного отстав от воина с мальчиком, Беатриса крикнула, обращаясь назад:
— Ты ещё там, Аксель?
— Да, принцесса, — Аксель и вправду был всего в нескольких шагах позади. — Не волнуйся, за этими лесами нет дурной славы, и до Великой Равнины отсюда далеко.
— Я тут подумала, Аксель. Наш воин — неплохой актёр. Его притворство даже меня могло бы обмануть, и он ни разу себя не выдал, даже когда тот грубиян стал дёргать его за волосы.
— Он сыграл на славу, согласен.
— Я тут думала, Аксель. Прошло уже много времени, как мы ушли из нашей деревни. Тебе не кажется, что это чудо, что нас отпустили, когда нужно ещё столько всего посадить и починить столько заборов и ворот? Думаешь, на наше отсутствие будут сетовать, когда в нас будет нужда?
— Нет сомнений, им будет нас не хватать, принцесса. Но мы ушли ненадолго, и священник понимает наше желание увидеться с сыном.
— Надеюсь, что так, Аксель. Мне бы не хотелось, чтобы пошли разговоры, будто мы ушли именно тогда, когда в нас больше всего нуждаются.
— Всегда найдётся кто-нибудь, кто так скажет, но достойные люди поймут, что это было необходимо, и будь они на нашем месте, то захотели бы того же.
Какое-то время они шли молча. Потом Беатриса снова заговорила:
— Ты ещё здесь, Аксель?
— Здесь, принцесса.
— Они были не правы, что забрали нашу свечу.
— К чему теперь вспоминать об этом, принцесса? И лето уже скоро.
— Я перебирала в памяти, как это было, Аксель. И мне подумалось, что, может быть, боль у меня появилась из-за того, что у нас не было свечи.
— О чём ты говоришь, принцесса? Как такое может быть?
— Мне кажется, это могла сделать тьма.
— Ступай осторожнее, впереди терновник. В таком месте лучше не падать.
— Я буду осторожна, Аксель, и ты тоже постарайся.
— Как темнота могла навлечь на тебя боль, принцесса?
— Помнишь, Аксель, прошлой зимой ходили разговоры про лешего, якобы его видели рядом с деревней? Нам-то самим он на глаза ни разу не попался, но говорили, что ему по нраву темнота. Мне кажется, что раз мы столько часов провели во тьме, он мог иногда заходить к нам, незаметно, прямо в нашу комнату, и навести на меня эту порчу.
— Принцесса, мы бы знали, если бы он зашёл, с темнотой или без. Даже в кромешной тьме мы бы услышали, как он двигается или дышит.
— Так вот, я думаю об этом, Аксель, и сдаётся мне, что прошлой зимой я иногда просыпалась ночью, когда ты крепко спал рядом, и мне казалось, что меня разбудил какой-то странный шум в комнате.
— Скорее всего, мышь или какая-то другая тварь, принцесса.
— Звук был совсем не таким, и мне помнится, что я слышала его не один раз. Так вот, я подумала об этом, и уверена, что он появился тогда же, когда впервые пришла боль.
— Ну, если даже это был леший, что из того, принцесса? Твоя боль — всего лишь ничтожное недомогание, а проделки той твари скорее шалость, чем зло, так же, как в тот раз, когда кто-то из озорной детворы подбросил в корзину госпожи Энид крысиную голову, просто чтобы посмотреть, как та станет метаться от ужаса.
— Твоя правда, Аксель. Скорее шалость, чем зло. Наверное, ты прав. Но всё равно, муж мой… — Она умолкла, протискиваясь между двумя древними стволами, напиравшими друг на друга, и продолжила: — Но всё равно, когда мы вернёмся, мне бы хотелось, чтобы по ночам у нас была свеча. Не желала бы я, чтобы этот леший или кто другой учинил нам что-нибудь похуже.
— Мы об этом позаботимся, не волнуйся, принцесса. Как только вернёмся, тут же поговорим со священником. Но монахи из монастыря дадут тебе мудрый совет про твою боль, и она не затянется надолго.
— Знаю, Аксель. Я не особенно о ней беспокоюсь.
* * *
Трудно сказать, прав ли был Вистан насчёт того, что тропа идёт напрямик, но, как бы то ни было, вскоре после полудня спутники вышли из леса обратно на большую дорогу. Дорога была изрезана колеями и местами заболочена, но теперь они могли идти свободнее, и со временем их путь стал суше и ровнее. Сквозь нависавшие сверху ветви пригревало солнце, и спутники шагали в приподнятом настроении.
Потом Вистан снова дал команду остановиться и указал на землю перед ними.
— Недалеко впереди нас едет одинокий всадник, — сказал он. И не успели наши путники пройти изрядное расстояние, как увидели впереди сбоку от дороги прогалину и поворачивавшую к ней свежую колею. Переглядываясь, они осторожно двинулись вперёд.
Когда прогалина открылась полностью, путники увидели, что она довольно большая: наверное, когда-то, в лучшие времена, кто-то надеялся построить здесь дом и окружить его фруктовым садом. Тропа, отходившая от главной дороги, хотя и заросла сорной травой, была проложена аккуратно, заканчиваясь большой круглой площадкой под открытым небом, если не считать огромного дуба с раскидистой кроной в центре. Оттуда, где они стояли, им удалось рассмотреть человека, сидевшего в тени дерева, привалившись спиной к стволу. Человек на секунду повернулся к ним в профиль, и стало видно, что на нём доспехи: из травы неподвижно и немного по-детски торчали две металлические ноги. Лицо его было скрыто растущими сквозь кору молодыми побегами, хотя можно было разглядеть, что шлема на нём нет. Рядом довольно щипала траву осёдланная лошадь.
— Назовитесь, кто вы есть! — крикнул человек из-под дерева. — Разбойников и воров я встречу с мечом в руке!
— Назовитесь, кто вы есть! — крикнул человек из-под дерева. — Разбойников и воров я встречу с мечом в руке!
— Ответьте ему, мастер Аксель, — прошептал Вистан. — Давайте выясним, что у него на уме.
— Мы простые путники, сэр, — откликнулся Аксель. — Мы хотим всего лишь пройти с миром.
— Сколько вас? И я вроде слышу лошадь?
— Хромую, сэр. Не считая её, нас четверо. Мы с женой — престарелые бритты, и с нами безбородый мальчик и полоумный немтырь, которых нам передали их саксонские родичи.
— Тогда идите сюда, друзья мои! Я разделю с вами хлеб, ведь вам, верно, не терпится отдохнуть, а мне — насладиться вашим обществом.
— Пойдём к нему, Аксель? — спросила Беатриса.
— Думаю, стоит пойти, — сказал Вистан, прежде чем Аксель собрался с ответом. — Он нам не опасен, и, судя по его речи, это человек пожилой. Но всё равно давайте устроим то же представление, что и раньше. Я снова разину рот и буду водить глазами, как придурковатый.
— Но этот человек одет в доспехи и вооружён, сэр, — возразила Беатриса. — Вы уверены, что оружие будет у вас наготове, в конской-то поклаже с одеялами и горшками с мёдом?
— Хорошо, что мой меч спрятан от подозрительных взглядов, госпожа. Когда он мне понадобится, я разом его отыщу. Юный Эдвин будет держать поводья и присмотрит, чтобы кобыла не отходила от меня слишком далеко.
— Идите же сюда, друзья! — крикнул незнакомец, не меняя своей застывшей позы. — Бояться вам нечего! Я — рыцарь и тоже бритт. У меня оружие, да, но подойдите ближе и увидите, что я просто старый бородатый дурак. Меч и доспехи я ношу только по долгу перед своим королём и горячо любимым другом Артуром, который уже много лет как на небесах, и уж точно не меньше прошло с тех пор, как я в последний раз в гневе обнажал клинок. Вон там мой старый боевой конь Гораций. Ему приходится страдать под грузом всех этих железяк. Вы посмотрите на него: ноги скрючились, спина прогнулась. О, мне известно, как он страдает каждый раз, как я усаживаюсь в седло. Но у него доброе сердце, у моего Горация, и я знаю, что он никогда бы не согласился ни на что иное. Мы продолжим наше странствие именно так, в полном вооружении во имя нашего великого короля, и не остановимся, пока кто-то из нас не сможет сделать новый шаг. Идите друзья, не бойтесь!
Путники вышли на прогалину, и, подходя к дубу, Аксель увидел, что в рыцаре и вправду не было ничего угрожающего. Он оказался очень высоким, но Аксель предположил, что тело под доспехами худое, если не тощее. Доспехи были старые и ржавые, хотя рыцарь, без сомнения, прилагал все усилия, чтобы сохранить их в достойном виде. Туника, когда-то белая, носила следы неоднократной штопки. Из доспехов выглядывало добродушное морщинистое лицо, если бы не несколько длинных снежно-белых прядей, голову рыцаря можно бы было назвать совершенно лысой. Сидя на земле с раскинутыми ногами, он мог бы являть собой жалкое зрелище, но солнце, падавшее сверху сквозь ветви, расцвечивало его мозаикой света и тени, отчего казалось, что он восседает на троне.
— Бедный Гораций сегодня пропустил завтрак, потому что мы проснулись в скалистом месте. Потом же я гнал его всё утро, и, признаюсь, был я не в добром духе. Не давал ему остановиться. Его шаг замедлился, но я уже хорошо изучил его уловки и не поддаюсь на них. «Я знаю, что ты не устал!» — заявил я ему и немного пришпорил. Какие трюки он со мной выделывает, друзья, сил нет терпеть! Но вот он идёт всё медленнее и медленнее, и я, мягкосердный дурак, даже отлично зная, что он про себя смеётся, сдаюсь и говорю: ладно, мол, Гораций, остановись и поешь. И вот я сижу перед вами, снова дурак дураком. Идите, присоединяйтесь ко мне, друзья. — Он потянулся вперёд, при этом его доспехи жалобно скрипнули, и достал из лежавшего в траве мешка буханку хлеба. — Вот, с пылу с жару, его мне дали на мельнице, и ещё и часа не прошло. Идите сюда, друзья, садитесь рядом и разделите со мной хлеб.
Аксель поддержал Беатрису под руку, пока та усаживалась на узловатые дубовые корни, и сам сел между женой и старым рыцарем. Под чириканье птиц над головой он с благодарностью прислонился к замшелой коре, а переданный ему хлеб оказался мягким и свежим. Беатриса положила голову ему на плечо и ненадолго замерла — лишь её грудь то вздымалась, то опадала, — а потом тоже с наслаждением принялась за еду.
Но Вистан не сел. Похихикав и другими способами продемонстрировав старому рыцарю своё слабоумие, он отошёл в сторону, туда, где в высокой траве стоял Эдвин, держа под уздцы кобылу. Тогда Беатриса, покончив с хлебом, выпрямилась и обратилась к незнакомцу.
— Простите, что не поприветствовала вас раньше, сэр. Но рыцари нам нечасто встречаются, и ваше появление повергло меня в трепет. Надеюсь, что вы не обиделись.
— Ничуть, госпожа, и я рад вашему обществу. Ваш путь ещё долог?
— До деревни нашего сына ещё день пути, потому что мы пошли по горной дороге, чтобы посетить мудрого монаха в монастыре, который расположен здесь, в горах.
— А, святые отцы. Уверен, они будут рады вас принять. Прошлой весной они очень помогли Горацию, когда у него загноилось копыто, и я боялся, что ему не уцелеть. А несколько лет назад мне самому пришлось оправляться после падения, и их бальзамы оказались весьма пользительны. Но если вы хотите исцелить своего немтыря, боюсь, только Господь сможет вложить речь ему в уста.
С этими словами рыцарь взглянул на Вистана и обнаружил, что тот приближается к нему с лицом, совершенно потерявшим придурковатый вид.
— Позвольте удивить вас, сэр. Речь вернулась ко мне.
Старый рыцарь вздрогнул и, заскрипев доспехами, с гневным видом вопросительно обернулся к Акселю.
— Не вините моих друзей, сэр рыцарь. Они всего лишь сделали то, о чём я их упрашивал. Но теперь, когда причин вас бояться больше нет, я могу сбросить маску. Простите меня, пожалуйста.
— Я не в обиде, сэр, — ответил старый рыцарь, — потому что в нашем мире стоит блюсти осторожность. Но теперь скажите, кто вы, чтобы я тоже знал, что у меня нет оснований бояться вас.
— Моё имя Вистан, сэр, я из болотного края на востоке, странствую в этих местах по приказу своего короля.
— А… И впрямь далековато от дома.
— Далековато, сэр, и эти дороги вроде как должны быть мне незнакомы. Но на каждом повороте во мне словно пробуждается смутное воспоминание.
— Тогда, должно быть, сэр, вы уже бывали здесь раньше.
— Наверное, так и есть, я слышал, что был рождён не на болотах, а в краю, который лежит к западу отсюда. Тем больше мне повезло повстречать вас, сэр, ибо полагаю, что вы — сэр Гавейн из тех самых западных земель, о котором хорошо известно, что он странствует по этим местам.
— Гавейн я и есть, это верно, племянник великого Артура, который некогда мудро и справедливо правил этой страной. Много лет я прожил на западе, но теперь мы с Горацием странствуем где придётся.
— Если бы моё время принадлежало мне самому, я бы сегодня же помчался на запад, чтобы вдохнуть воздуха той страны. Но я обязан выполнить данное мне поручение и спешить обратно с подробным отчётом. Тем не менее это честь для меня — повстречать рыцаря великого Артура, да ещё и его родного племянника. Пусть я и сакс, но к его имени отношусь с почтением.
— Приятно слышать от вас такие речи.
— Сэр, раз речь так чудесно ко мне вернулась, я бы хотел задать вам один вопрос.
— Извольте.
— Этот джентльмен, который сидит подле вас, добрый господин Аксель, крестьянин из христианской деревни в двух днях пути отсюда. Он схожего с вами возраста. Сэр Гавейн, осмелюсь попросить вас, повернитесь и поглядите на него повнимательнее. Не доводилось ли вам уже видеть его лицо, пусть и много лет назад?
— Боже правый, мастер Вистан! — Беатриса, которую Аксель счёл было спящей, снова наклонилась вперёд. — Что это вы такое спрашиваете?
— У меня и в мыслях нет ничего дурного, госпожа. Сэр Гавейн родом из западных земель, вот и я подумал, что в прошлом он мог быть знаком с вашим мужем. Что в этом дурного?
— Мастер Вистан, — сказал Аксель, — с нашей первой встречи я заметил, что вы странно на меня посматриваете, и ждал случая, чтобы попросить разъяснений. За кого же вы меня принимаете?
Они втроём сгрудились под огромным дубом, и Вистан, до тех пор стоявший во весь рост, вдруг присел на корточки. Возможно, он сделал это, чтобы выглядеть более дружелюбно, но Акселю показалось, что воину просто захотелось поближе рассмотреть их лица.
— Пусть же сэр Гавейн сделает то, о чём я прошу, от него требуется лишь слегка повернуть голову. Считайте это детской забавой, если хотите. Умоляю, сэр, взгляните на того, кто сидит рядом с вами, и скажите, встречался ли он вам когда-нибудь в прошлом?
Сэр Гавейн усмехнулся и подался вперёд. Он был явно не против развлечься, словно его и вправду пригласили принять участие в детской игре. Но чем больше он вглядывался в лицо Акселя, тем больше менялось выражение его собственного лица, на котором появилось удивление и даже изумление. Старый рыцарь чуть ли не вжался в ствол дерева, и Аксель тут же инстинктивно отвернулся.