— Кто же нас предаст, воин? Монахи ничего не подозревают. Они так заняты праведными спорами, что даже не смотрят в нашу сторону.
— Может, оно и так, мальчик. Но там тоже проверь. Вон там.
— Но не могут же нас предать старики, муж с женой? Они для этого слишком глупы и честны.
— Хотя они и бритты, предательства с их стороны я не опасаюсь. Но если ты считаешь их глупыми, то ошибаешься, мальчик. Взять хоть мастера Акселя, он необычайно глубокомысленный человек.
— Воин, зачем мы идём вместе с ними? Они задерживают нас на каждом повороте.
— Задерживают, верно, и скоро мы с ними расстанемся. Но сегодня утром, когда мы отправились в путь, мне захотелось провести время в обществе мастера Акселя. И оно мне ещё не наскучило. Я же сказал, он — глубокомысленный человек. У нас с ним ещё осталось что обсудить. Теперь же давай целиком посвятим себя тому делу, каким сейчас занимаемся. Нужно надёжно и равномерно загрузить телегу. Одним сеном. Чтобы в нём не попадалось ни деревяшек, ни железяк. Видишь, мальчик, как я от тебя завишу?
Но Эдвин его подвёл. Как он мог так долго проспать? Он допустил ошибку, что вообще лёг. Нужно было просто сесть в углу и дремать вполглаза, как сделал сам Вистан, чтобы при малейшем шуме вскочить на ноги. Вместо этого он, точно дитя малое, выпил чашку молока, которую дала ему старуха, и забылся глубоким сном в своём углу кельи.
Видел ли Эдвин сны, в которых его звала настоящая мать? Вероятно, именно поэтому он и проспал так долго. И почему, когда монах-калека затряс его, чтобы разбудить, вместо того чтобы броситься к воину, он спустился за остальными в тот длинный, странный тоннель, словно так и не вынырнул из глубин сна.
Это точно был голос матери, тот же самый, который звал его тогда в амбаре. «Найди для меня силы, Эдвин. Найди силы, приди и спаси меня. Приди и спаси меня. Приди и спаси меня». В голосе слышалась настойчивость, которой вчера утром ещё не было. Более того: стоя перед распахнутым люком и глядя на ведущие в темноту ступени, Эдвин почувствовал, как что-то тянет его туда с такой силой, что у него закружилась голова и его чуть не вырвало.
Молодой монах придержал палкой ветки терновника, давая Эдвину пройти вперёд. Он наконец заговорил, хотя по-прежнему вполголоса:
— Мы срезали путь. Скоро увидим крышу дома бочара.
Когда они вышли из леса там, где земля резко кренилась в отступающую хмарь, Эдвин продолжал слышать поблизости, в зарослях папоротника, возню и шипение. И ему вспомнился солнечный вечер в конце прошлого лета, когда он разговаривал с девушкой.
Эдвин в тот день не сразу заметил пруд, потому что тот был маленьким и прятался в камышах. Перед мальчиком в небо взлетело облачко ярко окрашенных насекомых, и в обычный день он обратил бы на них внимание, но на этот раз он был весь поглощён шумом у кромки воды. Зверь попал в ловушку? Шум раздался снова — под птичью трель и свист ветра. Повторилось то же самое: громкая возня, словно от броска при борьбе, потом тишина. И снова возня. Осторожно приблизившись, он услышал сдавленное дыхание. И перед ним оказалась девушка.
Девушка лежала в жёсткой траве на спине, наполовину повернувшись на бок верхней частью туловища. Она была на несколько лет старше Эдвина — ей можно было дать пятнадцать или шестнадцать, — и глаза её дерзко уставились на него. Он не сразу понял, что её странная поза объясняется связанными за спиной руками. По примятой вокруг траве было видно, где она елозила, отталкиваясь ногами, пытаясь освободиться от верёвки. Её холщовая рубаха, подпоясанная на талии, с одного бока вся потемнела — вероятно, промокла, — а ноги, необычно смуглые, были покрыты свежими царапинами от чертополоха.
Эдвин решил было, что перед ним призрак или русалка, но, когда она заговорила, эха в её голосе не было.
— Что тебе нужно? Зачем пришёл?
Собравшись с духом, Эдвин ответил:
— Если хочешь, могу тебе помочь.
— Узлы не сложные. Их просто завязали туже обычного.
Только теперь он заметил, что её лицо и шея залиты потом. Пока она говорила, руки у неё за спиной упрямо продолжали борьбу.
— Тебе больно?
— Нет. Но мне на колено только что сел жук. Он меня укусил. Теперь колено распухнет. Вижу, ты ещё слишком мал, чтобы мне помочь. Ничего, сама справлюсь.
Девушка не отрывала от него взгляда, даже когда её лицо напряглось и она чуть приподнялась, изогнувшись. Эдвин с замиранием сердца ждал, что из-под её спины вот-вот покажутся руки. Но, обессилев от тщетных усилий, она упала обратно на траву, тяжело дыша и не отводя от него сердитого взгляда.
— Я могу помочь. Я разбираюсь в узлах.
— Ты всего лишь ребёнок.
— Нет. Мне скоро двенадцать.
— Они скоро вернутся. Если они увидят, что ты меня развязал, они тебя изобьют.
— Это взрослые?
— Просто мальчишки, которые возомнили себя взрослыми. Но они старше тебя, и их трое. Они будут рады тебя отколошматить. А потом окунут тебя головой в грязную воду и будут держать, пока не окочуришься. Они уже так делали, сама видела.
— Они из деревни?
— Из деревни? — Она посмотрела на него с презрением. — Из твоей деревни? Мы каждый день переходим из одной деревни в другую. Какое нам дело до твоей деревни? Они скоро вернутся, и тебе не поздоровится.
— Я не боюсь. Могу освободить тебя, если хочешь.
— Я всегда освобождаюсь сама. — Она снова изогнулась.
— Зачем они тебя связали?
— Зачем? Чтобы посмотреть, наверное. Как я пытаюсь освободиться. Но сейчас они ушли воровать еду. — Помолчав, она спросила: — Я думала, что вы, крестьяне, целыми днями работаете. Почему мать разрешает тебе слоняться без дела?
— Мне разрешили, потому что сегодня я в одиночку вспахал целых три угла. — И добавил: — Моя родная мать больше не живёт с нами.
— А куда же она делась?
— Не знаю. Её забрали. Я живу с тёткой.
— Когда я была такой же маленькой, как ты, я жила в деревне. А теперь странствую.
— С кем ты странствуешь?
— Ох… ну, с ними. Мы довольно часто здесь проезжаем. Прошлой весной меня тоже связывали и оставляли на этом самом месте.
— Я тебя освобожу, — вдруг сказал он. — Пусть возвращаются, я их не боюсь.
Но Эдвина что-то удерживало. Он ждал, что девушка отведёт взгляд в сторону или что, ожидая его приближения, её тело хоть немного изменит позу. Но она продолжала пристально смотреть на него, а её руки под изогнутой спиной продолжали попытки освободиться. Только услышав глубокий вздох, он понял, что она на какое-то время задерживала дыхание.
— Обычно у меня самой получается. Если бы тебя здесь не было, я бы уже освободилась.
— Тебя связывают, чтобы ты не сбежала?
— Сбежала? Куда мне бежать? Я странствую с ними. — И добавила: — Зачем ты пришёл ко мне? Почему не идёшь на помощь собственной матери?
— Матери? — Он искренне удивился. — С чего бы мать захотела, чтобы я ей помог?
— Ты сказал, что её забрали, разве нет?
— Да, но это было давно. Теперь она счастлива.
— Как она может быть счастлива? Ты же сказал, что она странствует? Думаешь, она не хочет, чтобы кто-нибудь ей помог?
— Она просто странствует. Ей бы не хотелось, чтобы я…
— Раньше она не хотела, чтобы ты пришёл за ней, потому что ты был ребёнком. Но ты уже почти мужчина. — Девушка замолчала, выгнув спину в очередной напряжённой попытке освободиться. И снова обмякла. — Иногда, если я не успеваю освободиться до их возвращения, они меня не развязывают. Смотрят, не говоря ни слова, пока у меня не получится освободить руки. А они сидят и смотрят, и между ног у них вырастают дьяволовы рога. Говори они что-нибудь, мне было бы легче. Но они пялятся молча. Когда я тебя увидела, я подумала, что тоже так сделаешь. Будешь сидеть и молча на меня пялиться.
— Давай я тебя развяжу. Я их не боюсь и в узлах разбираюсь.
— Ты всего лишь ребёнок. — Из глаз девушки вдруг брызнули слёзы. Это случилось так внезапно, что при отсутствии у неё других признаков душевного волнения, Эдвин поначалу принял их за пот. Но потом понял, что это слёзы, которые, из-за того что её лицо было повёрнуто на бок, текли странным образом: через переносицу и вниз по противоположной щеке. Девушка не сводила с него глаз. От её слёз он растерялся и застыл.
— Ну давай, что ли, — сказала она и впервые совсем повернулась на бок, переведя взгляд на торчащие из воды стебли камыша.
Эдвин бросился вперёд, точно вор, почуявший возможность урвать добычу, и, присев в траве на корточки, принялся распутывать узлы. Бечёвка, тонкая и грубая, безжалостно врезалась ей в запястья, ладони же, раскрытые одна над другой, оказались маленькими и нежными. Поначалу узлы не поддавались, но Эдвин велел себе успокоиться и внимательно рассмотреть направление витков. И, когда он потянул ещё раз, узел поддался. Теперь мальчик действовал увереннее, изредка бросая взгляд на мягкие ладони, ждавшие свободы, точно пара кротких зверьков.
Когда Эдвин стянул с девушки бечёвку, она повернулась и села к нему лицом так близко, что ему стало неловко. Мальчик заметил, что от неё не пахнет засохшими экскрементами, как от большинства других людей, её запах напоминал запах костра из сырых дров.
— Если они придут, они утащат тебя в камыши и начнут топить. Тебе лучше уйти. Возвращайся к себе в деревню. — Она испытующе вытянула руку, словно всё ещё сомневалась, что та ей повинуется, и толкнула его в грудь. — Иди. Скорее.
— Я их не боюсь.
— Не боишься. Но это им не помешает. Ты мне помог, но теперь убирайся подальше. Беги же.
Когда Эдвин вернулся к пруду перед заходом солнца, в том месте, где лежала девушка, трава так и осталась примятой, но больше никаких следов она не оставила. Однако вокруг стояло таинственное умиротворение, и мальчик немного посидел на траве, наблюдая за колышущимся на ветру камышом.
Эдвин никогда никому не рассказывал про девушку — ни тётке, которая тут же заявила бы, что ему повстречался демон, ни другим мальчишкам. Но ещё несколько недель ему продолжал незвано являться её живой образ — иногда по ночам во сне, зачастую же среди бела дня, когда он копал землю или помогал чинить крышу, и тогда у него между ног вырастал дьяволов рог. Со временем рог исчезал, оставляя чувство стыда, и тогда ему вспоминались слова девушки: «Зачем ты пришёл ко мне? Почему не идёшь на помощь собственной матери?»
Но как Эдвину было отправиться к матери? Девушка сама сказала, что он «всего лишь ребёнок». Но потом сама же добавила, что скоро он станет мужчиной. Каждый раз, вспоминая эти слова, он снова чувствовал стыд, но не мог придумать никакого выхода.
Но всё изменилось в тот миг, когда Вистан распахнул дверь амбара, впустив внутрь ослепительный свет, и заявил, что у него, Эдвина, особое предназначение. И вот они вдвоём, Эдвин и воин, держат путь в далёкие дали и наверняка скоро повстречаются с его матерью. И тогда мужчины, которые с ней странствуют, задрожат от страха.
Но её ли голос увёл Эдвина прочь? Может, его просто охватил ужас перед солдатами? Эти вопросы крутились у мальчика в голове, пока он шёл за молодым монахом по почти нехоженой тропе вдоль текущей под уклон реки. Мог ли он с уверенностью сказать, что, проснувшись и увидев за окном бегавших вокруг старой башни солдат, просто-напросто не запаниковал? Но теперь, хорошенько поразмыслив, он был уверен, что страха тогда не чувствовал. И ещё раньше, днём, когда воин привёл его в ту самую башню и где они разговаривали, Эдвин ощущал только нетерпение поскорее встать рядом с Вистаном перед наступающим неприятелем.
Вистан живо интересовался старинной башней с самого прихода в монастырь. Эдвин помнил, как он то и дело бросал на неё взгляды, когда они рубили брёвна в дровяном сарае. А когда толкали по монастырю тачку, развозя дрова, они дважды специально сделали крюк, чтобы пройти мимо. Поэтому Эдвина ничуть не удивило, что, когда монахи исчезли, отправившись на собрание, и двор опустел, воин прислонил топор к поленнице и сказал:
— Настал черёд, мой юный товарищ, получше познакомиться с высоким и древним другом, который взирает на нас сверху. Сдаётся мне, что он наблюдает за нами и обидится, если мы не удостоим его визита.
Когда они с Эдвином вошли через низкую арку в промозглый сумрак башни, воин сказал:
— Будь осторожен. Ты думаешь, что вошёл внутрь, но посмотри себе под ноги.
Поглядев вниз, Эдвин увидел перед собой нечто похожее на ров, идущий вдоль круглой стены, замыкаясь в кольцо. Он был слишком широк, чтобы человек мог через него перепрыгнуть, и единственным способом перебраться на площадку из утоптанного грунта в центре башни было пройти по незамысловатым мосткам из двух досок. Когда он ступил на доски, всматриваясь в темноту под ногами, он услышал слова воина за спиной:
— Обрати внимание, мой юный товарищ, что здесь нет воды. И даже свались ты туда, я уверен, что глубина оказалась бы не больше твоего роста. Странно, тебе не кажется? Зачем устраивать ров внутри? Зачем вообще понадобился ров для такой маленькой башни? Какой в нём прок? — Вистан тоже перешёл по мосткам и проверил пяткой грунт на площадке.
— Может быть, древние построили эту башню для забоя скота? Возможно, когда-то здесь была бойня. Ненужную часть туши просто сбрасывали в ров. Как думаешь, мальчик?
— Может быть, воин. Но непросто переводить скотину по таким узким мосткам.
— Возможно, в далёкие времена здесь был мост получше. Достаточно крепкий, чтобы выдержать вола или быка. Когда скотину переводили по нему и она понимала, какая судьба её ждёт, или же когда её не могли первым ударом свалить на колени, такое устройство надёжно препятствовало её побегу. Представь, животное извивается, пытается напасть, но, куда ни повернётся, везде натыкается на ров. А один-единственный мостик в бешенстве углядеть трудно. Да, мысль неглупая, когда-то здесь наверняка была бойня. Скажи, мальчик, что ты увидишь, если посмотришь вверх?
Высоко вверху маячил кружок неба, и Эдвин ответил:
— Башня открыта с верхнего конца. Как дымовая труба.
— Ты сейчас сказал кое-что интересное. Повтори-ка.
— Как дымовая труба.
— И, как думаешь, для чего она?
— Если в древности здесь была бойня, наши предки могли разводить костёр прямо тут, где мы сейчас стоим. Они свежевали туши, жарили мясо, а дым улетал в небо.
— Вероятно, так всё и было, ты верно говоришь. Интересно, наши христианские монахи хоть подозревают, что здесь когда-то творилось? Думаю, эти господа приходят в башню в поисках тишины и уединения. Смотри, какая толстая стена. Сквозь неё вряд ли просочится хоть один звук, хотя, когда мы вошли, тут каркали вороны. И то, как свет падает сверху. Должно быть, это напоминает им о милосердии Божьем. Что скажешь?
— Добрые монахи могут приходить сюда молиться, место подходящее. Только здесь слишком грязно, чтобы вставать на колени.
— Возможно, они молятся стоя и не подозревают, что когда-то здесь была бойня с пылающей жаровней. Что ты ещё видишь вверху, мальчик?
— Ничего, сэр.
— Ничего?
— Там только ступеньки, воин.
— А, ступеньки. Расскажи мне о них.
— Они всё время идут по кругу, следуя форме стены. И поднимаются вверх до самого неба.
— У тебя зоркий глаз. Теперь послушай внимательно. — Вистан подошёл ближе и понизил голос. — Бьюсь об заклад, что это место — не только старая башня, а всё, что теперь называют монастырём, было когда-то горной крепостью, которую наши саксонские предки воздвигли в годы войны. Поэтому тут много хитрых ловушек, чтобы как следует встретить нашествие бриттов. — Воин отошёл в сторону и медленно обошёл площадку по краю, глядя на ров внизу. В конце концов он снова посмотрел вверх и сказал: — Представь, что это крепость, мальчик. После долгой осады оборона прорвана, враг хлынул внутрь. С ним бьются в каждом дворе, на каждой стене. Теперь представь. Во дворе снаружи двое наших братьев-саксов удерживают большой отряд бриттов. Сражаются они храбро, но враг слишком велик числом, и нашим героям приходится отступить. Давай предположим, что они отступают сюда, в эту самую башню. Перебегают через мостки и готовятся встретить врага лицом к лицу на этом самом месте. Бритты уже уверены в победе. Они загнали наших братьев в угол. Размахивая мечами и секирами, они спешат по мосту к нашим героям. Наши храбрые родичи отбивают первых нападающих, но скоро им приходится отступить дальше. Посмотри туда, мальчик. Они отступают по тем круговым лестницам вдоль стены. Но через ров переходит ещё больше бриттов, пока то место, где мы стоим, не заполнится целиком. Однако число не даёт бриттам преимущества. Потому что наши отважные братья сражаются на лестнице плечом к плечу, и захватчикам ничего не остаётся, кроме как выставлять против них лишь двоих воинов за раз. Наши герои ловки в бою, и, хотя им и приходится отступать всё выше и выше, захватчики не могут их одолеть. Бритты падают, поверженные, их место занимают другие, и тоже падают. Но наши братья устали. Они отступают всё выше и выше, захватчики преследуют их, ступенька за ступенькой. Но что это? Что это, Эдвин? Неужто наши родичи всё-таки пали духом? Они поворачиваются и пробегают оставшиеся витки лестницы, лишь изредка отвечая на один-другой удар. Это явно конец. Бритты торжествуют. Те, что смотрят снизу, улыбаются, точно голодные перед пиром. Но смотри внимательно, мальчик. Что ты видишь? Что ты видишь, пока наши братья-саксы приближаются к тому небесному нимбу? — Схватив Эдвина за плечи, Вистан развернул его, указав на зияющую наверху дыру. — Говори, мальчик. Что ты видишь?
— Наши братья устроили ловушку, сэр. Они отступают наверх только затем, чтобы увлечь за собой бриттов, как муравьёв в горшок с мёдом.
— Хорошо сказано, парень! И что же это за ловушка?