Впрочем — и этого никто бы не стал отрицать — парк был просто красив. Скорее всего, большего от него и не требовалось.
Кембери не пришлось ждать слишком долго: спустя несколько минут одиночества, он расслышал легкие шаги по тропинке, и возле мостика появилась Хела. В руке она держала бумажный сверток: со стороны казалось, что девушка несет конфеты.
— Добрый вечер, моя госпожа, — Кембери встал и церемонно поцеловал маленькую ручку Хелы, затянутую в тонкую перчатку. — Присаживайтесь, прошу вас: полюбуемся красотой природы.
Хела опустилась на скамью и протянула Кембери свой сверток.
— Надеюсь, вы любите конфеты, господин посол, — сказала она. — Это аальхарнские белые сласти, очень популярное лакомство.
— О, какой прекрасный десерт, — посол принял сверток и скользнул по нему пальцами. Внутри, судя по всему, была свернутая в трубку папка с бумагами; Кембери вздохнул с облегчением. — С удовольствием его отведаю. Вы бледны, моя госпожа. Получение десерта оказалось сопряжено с трудностями?
Хела пожала плечами.
— Нет. Я довольно легко все скопировала, а вот с выносом оказалось непросто.
Переписать документы и перечертить схемы в общей массе документов оказалось несложно, а вот вынести из библиотеки… В итоге, поломав голову, листки она запихала в мусорную корзину и сделала вид, что выносит хлам, причем из обычного отдела. Уборщица, дура, пыталась еще отнять корзинку — дескать, нечего даме старшего уровня марать руки работой, но Хела настояла на своем. Наверняка, это показалось странным — впрочем, какое это теперь имеет значение?
— Когда я получу доказательства причастности определенного лица к смерти Мариты? — спросила она. Посол благодарно сжал ее руку.
— Завтра вечером, моя госпожа. Сегодня мой друг работает за пределами столицы и вернется только к утру. Давайте встретимся у Третьего рукава Шашунки, знаете, где это?
Хела кивнула.
— После первой молитвы к Заступнику, — сказала она. — Я хотела еще сходить в храм.
Кембери довольно кивнул.
— Разумеется, моя госпожа. Истинная вера — первый признак достоинства.
Птица была поймана.
Предъявив проводнику свой билет и получив его обратно с оторванной контрольной полосой, Киттен наконец занял место в своем купе первого класса и тяжело вздохнул, устраиваясь поудобнее на мягком диване.
— Может, позвать лекарника? — предложил проводник, укладывая чемоданы на верхнюю полку. — Вид у вас, сударь, неважный.
Киттен кашлянул и расстегнул воротник рубахи. Отвар взрыв-травы, которую он выпил с утра, основательно поработал с его связками, и на прощальном докладе у императора Киттен хрипел и кашлял так, что ни у кого не осталось сомнений в том, что первый секретарь амьенского посольства тяжело болен и должен покинуть страну.
— Государь, служить вам было истинным удовольствием, — сипел Киттен. — Однако я вынужден покинуть добрый гостеприимный Аальхарн и вернуться домой. Дни мои сочтены, и умереть я хочу на родине.
— Не ограничивайте милость Царя Небесного, — сказал Торн, и, к удивлению Киттена, его голос звучал спокойно и сердечно. К этому контрасту тона беседы с тяжелым неприятным взглядом Киттен так и не сумел привыкнуть. — В своей доброте Он отпустит вам еще не один год жизни. Благодарю вас за службу и прошу принять небольшой дар, который станет напоминать вам об Аальхарне и столице.
Подарком оказался антикварный компас в шкатулке из черного дерева с инкрустацией — вещь тонкой работы и значительной ценности. Киттен принял ее с поклоном и обменялся с государем традиционным рукопожатием.
— Благодарю вас, — ответил Киттен проводнику. — У меня уже есть лекарства.
Проводник кивнул и покинул купе. Киттен покосился на свое отражение в боковом зеркале на стене и увидел там измученного человека с опухшим серым лицом и запавшими темными глазами. Прежде аккуратно подстриженная бородка теперь торчала какими-то неопрятными клоками.
«Образ больного всегда мне удавался», — подумал Киттен и довольно провел ладонью по груди. Там, под тонкой кольчугой был спрятан пакет с документацией по дирижаблю, который Киттен должен был отдать лично в руки владыке Хилери. Бумаг было много, и Киттен выглядел тучнее, чем на самом деле. Впрочем, часто ли можно встретить стройных амьенцев?
Послышался сигнал к отправлению, и дверь купе тотчас же открылась. На пороге обнаружился уже знакомый Киттену проводник, за спиной которого скромно стояла девушка с маленьким чемоданчиком — темноволосая, довольно миловидная. В ее чертах было что-то неуловимо южное.
— Прошу вас, — произнес проводник, и девушка прошла внутрь и села напротив Киттена. Тот нахмурился: он должен был ехать в одиночестве.
— Я знаю, сударь, что вы выкупили все купе, — сказал проводник, предупреждая все расспросы, — однако тут чрезвычайные обстоятельства.
— Я получила известие о смерти супруга на границе, — едва слышно прошептала девушка. Только сейчас Киттен заметил, что ее глаза красны от слез. — Надеюсь, сударь, вы будете столь добры, что позволите мне следовать с вами. Уверяю, я ничуть вас не стесню.
— Примите мои соболезнования, — Киттен склонил голову. — Разумеется, я не против вашего соседства.
— Вот и славно, — заключил проводник и закрыл дверь.
Поезд запыхтел, весело исторгая серые клубы дыма и посвистывая. Вокзал с провожающими на перроне качнулся и сперва неторопливо, а потом все быстрее поплыл назад — поезд постепенно набирал скорость, и Киттен снова ощутил знакомый, почти детский восторг от движения. Девушка пару раз всхлипнула, а потом откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. «Пусть себе спит, — с неожиданным сочувствием подумал Киттен. — Сейчас это пойдет ей на пользу». Некоторое время он смотрел в окно — за стеклом с немыслимой прежде скоростью проносились поля, поселки и перелески — и думал о том, что поезд прибудет в Амье поздней ночью: а раньше дорога заняла бы семь дней.
Впрочем, довольно скоро Киттену наскучило смотреть в окно. Да и кого могли бы заинтересовать эти скучные однообразные пейзажи? Болотца с синей стоячей водой, чахлые осиннички, даже рогачи, что выходили из зарослей и с любопытством смотрели на поезд — все это навевало на Киттена нешуточную тоску. Спать было нельзя — мало ли кто вздумает войти в купе — поэтому он извлек из дорожного саквояжа газету и принялся за чтение. Краем глаза Киттен наблюдал за девушкой: та сидела неподвижно, погруженная в размышления, и словно ждала чего-то.
— С вами все в порядке, моя госпожа? — осведомился Киттен, желая проявить минимальную положенную по ситуации деликатность. Девушка взглянула ему в глаза и коротко ответила:
— Да, благодарю вас.
— Мой клинок к вашим услугам, — Киттен коротко кивнул и вернулся к чтению. Наверняка взгляд, брошенный на него девушкой из-под пушистых темных ресниц, ему бы не понравился: слишком уж неприятным он был — однако Киттен ничего не заметил.
Когда поезд вошел в Большой Загорский Туннель, и в купе воцарилась непроницаемая тьма, девушка неожиданно произнесла на чистейшем амьенском:
— Отдайте чертежи, Киттен.
— Что? — воскликнул он и вскочил. Правая рука с молниеносно выхваченной саблей прошила воздух, остановив лезвие там, где должна была быть шея девушки.
— Я не хочу вашей смерти, — прошелестел голос сбоку, совсем с другой стороны: его противница оказалась намного быстрее. — Расстегните камзол и рубашку. Поднимите кольчугу. И выньте документы.
Тонкая девичья рука словно в шутку хлестнула его по затылку, но Киттен взвыл от боли. Он нанес несколько ударов наугад, стараясь зацепить девушку, но его клинок пронзал пустоту. Зато мнимая вдова не промахивалась: получив новый удар в поясницу, Киттен не устоял на ногах и ударился лбом в зеркало. Обошлось — стекло не разбилось, и Киттен едва успел поблагодарить Царя Небесного за такую милость, а тут и поезд миновал туннель и вышел на просторные залитые солнцем луга. От внезапного контраста тьмы и света Киттен невольно зажмурился и пропустил удар с ноги в грудь — такой, что упав, он сломал хлипкую дверь и вывалился в коридор.
Он успел заметить, что девушка, оказывается, наносила удары сверху — акробатически балансируя на краях полок для багажа. Гремучая Бездна ее проглоти, только восточных дзёндари ему и не хватало! Киттен отполз в сторону от двери, а затем вскочил на ноги и кинулся по коридорчику в конец вагона — к уборным. Дзёндари — наемная убийца, владеющая древним мастерством убивать бесшумно, ходить по стенам и проникать в комнаты, не открывая дверей — неторопливо двигалась за ним.
Уборная была пуста. Киттен захлопнул дверь, завернул все защелки и несколько мгновений пытался отдышаться. Чертежи в какой-то мере спасли ему жизнь: не будь их, то такой удар в область груди попросту остановил бы ему сердце. «Не будь их, ничего бы не случилось», — подумал он и принялся ощупывать оконное стекло.
— Я не хочу вашей смерти, Киттен, — прошелестел за дверью женский голос. — Если бы хотела, вы были бы уже мертвы. Отдайте чертежи.
— А вот хрен тебе за щеку, — выругался Киттен, и, натянув рукав на кулак, изо всех сил ударил в стекло.
Никакой особенной науки тут не было — не приземляйся на ноги, просто падай и катись. Трава хлестала Киттена по лицу, земля безжалостно подставляла какие-то камни и кочки, но он игнорировал мелочи. Поезд увозил дзёндари дальше на запад; Киттен поднялся на ноги, пару минут постоял, выравнивая дыхание и успокаивая сердце, а затем сконцентрировался, собирая сознание в одной точке, и побежал — ровно, быстро, в отличном темпе. Ментальная концентрация разума — это не восточные штучки, ну да и мы не лыком шиты, кое-чего можем: Киттен планировал таким образом миновать семь с половиной миль и через три часа появиться в городке Четырь: там можно нанять лошадь и продолжить путь — теперь уже совершенно секретно. Киттен полагал, что дзёндари была не одна.
Он был прав и почти успел уйти.
Крошечная стрелка с наполненными густым ядом желобками, выпущенная из мини-арбалета нового поколения, вошла ему в шею. Крестьянин, косивший траву неподалеку, на которого первый секретарь амьенского посольства не обратил внимания, опустил руку и издал переливчатый свист.
Киттен еще успел удивиться тому, что мир вдруг содрогнулся, и трава оказалась слишком близко, ударила в лицо. А потом он вдруг понял, что парит над лугом и удивленно-испуганным взглядом охватывает все: нить железной дороги, продолжающий свой путь поезд, дзёндари, что, подобрав подол сиреневого дорожного платья, быстро бежит по его следам и — самого себя, уткнувшегося лицом в траву.
«Неужели это я там лежу? — подумал Киттен, глядя, как помощник дзёндари, что выстрелил в него, небрежно переворачивает его тело. — Они меня убили? Меня больше нет?»
Девушка подошла и опустилась на корточки рядом с телом. Легкими быстрыми движениями она распорола одежду, задрала кольчугу и вытащила папку с чертежами дирижабля. «Неужели для меня все закончилось? — горько и жалобно подумал Киттен. — Разве это все?»
Потом он заметил свет, окружавший его — теплый и яркий, он притянул то, что прежде было Киттеном, и растворил в спокойной нежности и ласке. И вот это было действительно — все.
Поздним вечером того же дня дзёндари, не ответив и кивком на приветствие Артуро, быстрым шагом вошла в кабинет императора Торна и, не сказав ни слова, протянула Шани папку с чертежами. Он открыл ее, бегло пролистал документы и положил на свой стол.
— Здесь кровь, Мари, — сказал Шани. — Ты ранена?
Девушка улыбнулась и отрицательно качнула головой.
— Нет, сир. Это кровь того глупца, который устранил первого секретаря амьенского посольства и решил поменять правила игры.
— Неразумно, — усмехнулся Шани. — Мари, я тебе очень признателен. Родина тебя не забудет. Проси все, что пожелаешь — я выполню.
Мари помолчала, обдумывая свое желание, а затем промолвила:
— Я счастлива служить родине и вам, сир. Никаких особенных желаний у меня нет.
Шани усмехнулся — именно такой ответ он и ожидал услышать. Жестом приказав девушке садиться, он принялся разбирать бумаги на своем столе. Мари послушно опустилась в широкое кресло и не удержала вздох облегчения — несмотря на отменную физическую подготовку, умение мобилизовать в нужный момент все ресурсы организма и съеденные тонизирующие корешки куки, она чувствовала себя вымотанной.
— Вот, возьми, — император наконец нашел нужный лист и протянул Мари. — Приказ об освобождении твоего брата из заключения и полная амнистия по всем делам. Плюс небольшая денежная сумма — в качестве подъемных в новой жизни. Но передай ему на словах, чтоб он завязывал со своим промыслом. Мари, я очень тебя люблю, но это последний раз, когда я терплю его выходки.
Мари не выдержала. Хваленая невозмутимость дзёндари и умение хранить спокойствие духа в любой ситуации дали трещину — девушка разрыдалась, упала на колени и, поймав руку императора, благодарно прильнула к ней дрожащими губами. Шани, который искренне не любил такого подобострастия, осторожно поставил Мари на ноги и приказал:
— Успокойся и отдохни. Завтра жду тебя в Красном кабинете после второго Канона Святых мучеников.
Мари в последний раз всхлипнула, быстро отерла слезы и спросила:
— Новая работа, сир?
— Да, — кивнул Шани. — Охрана особо важной персоны. Как тебе, кстати, нравится моя загородная резиденция?
* * *В Аальхарне говорят, что если ты не видел Большого карнавала, то напрасно прожил жизнь. Он начинается сразу по окончании поста, длится три дня и разрешает своим подданным абсолютно все. Чины, деньги, сословные различия, семейное положение — это не играет никакой роли: важны лишь музыка, танцы, вино и веселье. Если нет желания и интереса пьянствовать и менять партнеров, то можно наслаждаться игрой всех столичных оркестров, танцевать, смотреть на праздничные шествия, когда в одном параде можно встретить и причудливых драконов, и морских дев, и небесных духов — словом, можно делать ровно то, что душе угодно, чувствуя себя при этом в полной безопасности: убивать, насиловать и грабить в эти дни грешно.
Однако, Кембери на карнавал не пошел. Сидя в своем кабинете, он снова и снова читал некролог Киттена и никак не мог поверить, допустить до разума мысль, что его друга больше нет. Когда поезд приехал на конечную станцию, проводник отправился будить пассажиров и обнаружил мертвого Киттена на диване. Он умер во сне — просто остановилось сердце. Разумеется, никаких бумаг при нем не обнаружили — об этом Кембери уже известили. Что ж, первый секретарь сделал все, что было в его силах, и умер, не выполнив возложенную на него миссию. В этом раунде посол проиграл команде аальхарнского императора.
Кембери старался думать обо всем проще. Работа есть работа, судьба есть судьба, и от написанного Царем Небесным в книге Жизни и Смерти не уйти, как ни пытайся. Киттен достойно жил и достойно погиб — Кембери был твердо уверен, что тот погиб в сражении, хотя клинок первого секретаря оставался в ножнах. Но, несмотря на все эти попытки утешения, послу никак не удавалось успокоиться и смириться.
Налив в стакан очередную порцию рома и разведя ее водой до нормальной консистенции, Кембери основательно приложился к спиртному и подумал, что работу нужно продолжать. Хела Струк прислала ему письмо о том, что слегла с тяжелой ангиной на несколько дней, но сегодня они договорились встретиться — значит, придется вставать, выходить из посольского особняка и идти через пьяную танцующую толпу на набережную, где Кембери с горечью объявит о смерти своего свидетеля и предъявит в подтверждение своих слов этот самый некролог с отпечатками стаканов поперек текста. Благородная гордячка останется ни с чем, а он…
А он, прекрасно зная о повадках секретной службы Аальхарна, снарядил еще одного гонца. Дирижабль отвез того на Восточные острова, где гонец сел на корабль, идущий через сулифаты в Амье. Несколько часов назад послу передали, что гонец успешно достиг пункта назначения и передал документы в нужные руки. «Ничья», — устало подумал Кембери и стал собираться.
Карнавал оглушил Кембери и закрутил в хороводе мелодий, цветов, ароматов и ритма. Посол пробирался сквозь праздничный люд, мельком замечая себе, что вон та дама в костюме Первоматери — то есть без костюма, в одной лишь полумаске — вполне может быть женой министра финансов, а джентльмен купеческой наружности в пиратском наряде — мастером одного из столичных заводов. Впрочем, не все ли равно? Встретить Хелу, с приличествующим случаю выражением лица сообщить ей неприятные вести, и отправиться обратно или же зайти в один из кабаков, где в карнавальный вечер не протолкнешься, и напиться в умат, поминая погибшего товарища — вот и все, и больше ничего не нужно. Кембери всхлипнул и пожалел, что не захватил с собой даже простенькой маски. «Теряю квалификацию, — подумал он, выходя на набережную. — А в чем эта дура будет? Вроде, морской девой собиралась нарядиться?»
Кембери энергично потер виски и уши и всмотрелся в толпу. На набережной играл народный оркестр, и люди танцевали шуструю и буйную кавантеллу южных краев. Морских дев было минимум десяток. Кембери огляделся, попутно отцепляя от себя девичьи руки и уворачиваясь от томных объятий: интересующие его женщины все, как одна, были наряжены в рыболовные сети разных цветов, нисколько не скрывавшие их выдающихся достоинств — мужчины вокруг них так и увивались, давая волю рукам. Ну нет, Хела вряд ли позволила бы себя лапать бог весть кому, тем более зная, что ее ждет важная встреча. Кембери обошел оркестр, в котором несколько музыкантов уже были изрядно пьяны, и двинулся к памятнику Кораблям — вроде бы там тоже мелькнула девушка в рыболовной сети.