Богданова в поход никто не тащил, вызвался сам. В Сборске сидеть было скучно, а в свете последних событий – и не желательно. Лейтенант хотел узнать землю, на которой предстояло жить и воевать. Как у Данилы, присутствовал личный вопрос. Два женских облика не давали Богданову спать ночами. Следовало вытряхнуть из головы хотя бы один, еще лучше – оба.
Отправлялись надолго, готовились основательно. Кони, оружие, провиант на первое время – дальше кормить будут в весях, запасная одежда… Седлали коней, вязали скарб в торока. Богданов брал «ДТ» с двумя дисками. У Лисиковой оставался «шкас», да и самолет с бомбами – в случае чего отобьются. Андрей наказал Конраду защищать княжну и штурмана, не щадя живота.
– Почему не пускают роту в Сборск? – пожаловался капитан. – Кто ж обороняет город за стенами? Мне запретили водить солдат строем, учить их нападать и обороняться. Данило сказал: люди пугаются! Как можно держать солдат в готовности, если не заниматься?
– Конрад! – сказал Богданов. – Недавно вы были врагами, неудивительно, что не доверяют.
– Мы дали клятву!
– Мне! Но я не распоряжаюсь в городе. Сам пришлый, если захотят, то и меня выгонят.
Наемник недоверчиво хмыкнул.
– Ко мне относятся лучше! – согласился Богданов. – Пока… Чтоб стать своим среди русских, надо пустить корни.
– Это как? – спросил Конрад.
– Жениться на русской… Хоть бы на Ульяне! Баба хоть куда, жизнь вам спасла. Не заступись тогда на площади, положил бы вас, как траву в поле.
«Сам-то корни пускать не спешишь!» – подумал Конрад, но промолчал.
Провожать маленький отряд (Данило брал с собой пять кметов) вышли княжна и штурман. Лисикова надела новую вышитую рубаху, воткнула в волосы резной костяной гребешок, в русую косу вплела красную ленту. Да и саму косу не обернула вокруг головы, а перебросила на грудь. На шее появились бусы. Разбор текстов в лавке Путилы, как понял Богданов, прошел плодотворно. Смотрелась Лисикова мило. С тех пор как военную форму сменило женское платье, Аня хорошела день ото дня. Обильная еда и вынужденное безделье давали знать: щеки штурмана округлились, окрасились здоровым румянцем.
Сопровождать пилота Лисикова не просилась, а попросилась бы – не взяли. Верхом штурман ездила, как медведь на велосипеде, – неуклюже и под присмотром. Прощание не затянулось – не на войну.
Отряд ускакал, в Сборске потекла размеренная жизнь. Евпраксия от скуки сошлась с крестницей. Аня пришла к ней сама. Она мучилась с Псалтырем, Ульяна по неграмотности помочь не могла. Княжна согласилась помочь неохотно – забот и без того хватает. Однако христианский долг велит просвещать чадо о вере, куда денешься? Скоро, однако, Евпраксия увлеклась. Прежде ей не приходилось кого-либо наставлять, это было ново, к тому же ученица попалась смышленая. На первых порах они плохо понимали друг друга – язык хоть и русский, да у каждого свой. Потихоньку освоили. Главным образом Аня. В церковнославянском языке меньше слов, к тому же корни многих знакомые. Зато букв много.
– Зачем, – удивлялась Аня, – эти юсы большой и малый, фита, ижица, ер?
– Чтоб читать правильно, – пояснила княжна.
– У нас их нет, но читаем!
– Ваш язык некрасивый! – сказала Евпраксия. – Сухой!
Аня насупилась и вдруг продекламировала:
Княжна слушала, потрясенная, перевод не понадобился.
– Отчего так? – спросила, придя в себя. – Он не решился признаться?
– Неведомо, – ответила Аня. – Может, не решился. Может, признался, но она отвергла.
– Кто это сочинил?
– Александр Сергеевич Пушкин.
– Князь?
– Боярин, по-вашему.
– Хорош собой?
– Не очень. Росту маленького, небогатый.
– Глупая! – сказала Евпраксия. – Что богатство? Если б мне так сказали!..
Аня вздохнула в знак солидарности.
– Прочти еще что-нибудь! – попросила Евпраксия.
Аня не заставила себя упрашивать. Стихов она помнила много, и не только из курса школьной программы. В запасном полку она выменяла положенный ей по норме довольствия табак (несколько пачек моршанской махорки) на томик Есенина. За махорку можно было и сахар выменять, но Есенина хотелось сильней. На фронте за книгу ей предлагали шоколад и американскую тушенку, Аня не отдала. В нелетную погоду, когда работы не было и оружейницы скучали в землянках, Аня доставала книгу. Подруги просили почитать вслух. Аня не отказывала. Скоро она знала стихи наизусть.
– Никогда я не был на Босфоре… – начала Аня.
Читала она долго. Евпраксия слушала не перебивая, только иногда спрашивала про непонятное. Аня объясняла. Псалтырь был отложен в сторонку. С того дня между крестной матерью и ее нечаянно приобретенной дочерью возникла и стала крепнуть симпатия. Княжна расспрашивала о войне, устройстве страны, откуда прилетели гости, жизни людей. Слушая, качала головой. Теперь она понимала Андрея. Жить в такой бедности! В Сборске последний кмет зажиточней! В неурожайный год люди, случается, сидят без хлеба, но не голодают! Не уродился хлеб – будет репа, нет репы – варят просо. В реке полно рыбы, в лесах – дичи. У каждого смерда – корова, и не одна, в загонах хрюкают свиньи. На лугах полно травы, в лесах – желудей, полгода свиньи кормятся сами, а с наступлением морозов идут под нож. В Сборске Анна впервые вкусила печеного поросенка, а ведь это самое дешевое мясо! Дикий кабан дороже. Его добыть надо, это само под ногами бегает. Андрей соромится об этом рассказывать, что и понятно. Кому радостно сознавать, что ты бедный? Боярин Пушкин тоже робел, а после в стихах жалился. Эх, мужи смысленные, что вы понимаете в женской душе? Отчего такие робкие? Перед тобой целое княжество, бери и владей! Нет же, отгородился…
Со слов Анны выходило, Андрей – лучший воин в полку. Его все почитают и любят. Начальство его привечает и одаряет наградами. Для Анны большая честь летать с Андреем. Кто б сомневался! Княжна осторожно завела речь о женщинах. Анна смутилась. Евпраксия поняла: этой стороной жизни богатыря Анна не гордится. Княжна не отступила.
– Есть у него одна, – призналась Анна. – Клавой зовут… Блюда в столовой подает.
– Пригожая?
– Очень.
– Андрей жениться собирается?
– Что ты! На этой…
– Так пригожая!
– Распутная! На таких не женятся. Хотя они надеются.
«Еще б не надеялись!» – усмехнулась княжна.
– У командира полка была одна, – сказала Анна. – Порядочная женщина, не распутница, очень замуж за него хотела, потому уступила. Ждала, а он замуж не предлагает. Переживала. Ей кто-то сказал: мужчину можно присушить, добавив ему в питье женскую кровь. Ну, эту…
Княжна покраснела. Бесстыдница!
– Она так и сделала, – продолжила Анна. – После чего поделилась с подругами. Те стали болтать, весь полк узнал. Командиру донесли…
– А он?
– Схватил официантку и повез на мост!
– Зачем?
– Топить!
– Утопил?
– Одумался…
– Зря! – сказала княжна. – Следовало!
– Его бы судили и дали штрафбат. А так перевели официантку в другой полк – и все!
Княжна осуждающе покачала головой. За чародейство не топить – жечь надо!
– Она его очень любила! – сказала Анна.
– А ты? – спросила княжна. – Есть кто?
Анна рассказала про Мишу. Его образ за последнее время потускнел, почти изгладился из памяти, но, вспоминая, Анна воодушевилась. Евпраксия слушала сочувственно.
– В Сборске много вдов и невест, чьи женихи сгинули, – сказала по окончании рассказа. – Не все остаются вековать, кому-то и случается счастье. Может, и найдешь…
Княжна кривила душой, крестная дочь выглядела негожей. Мала, худа, хозяйство вести не умеет… Одежу – и ту себе не сошьет! Евпраксия вызвалась дочь просветить. Это было проще, чем Псалтыри. Княжна вовлекла гостью в хозяйственные дела. Анна познавала, как прядут лен и шерсть, ткут полотно и валяют сукно. Они ходили по кладовым и поварням, заглядывали в ледник и сараи, птичники и конюшни. Анна совершенно не понимала в лошадях, даже боялась их, Евпраксия взялась пособить. Скоро Аня скакала вокруг Сборска, все еще подпрыгивая в седле, но зато без опаски. Нередко к ней присоединялась княжна. О чем бы они ни говорили, разговор неизбежно сворачивал на Андрея. Вначале Анна рассказывала охотно, затем стала хмуриться. Евпраксия не замечала. Ловила каждое слово, упивалась подробностями…
Сам Андрей в это время в составе маленького отряда скакал от веси к веси. Встречали их радостно, особенно с тех пор, как вперед побежал слух: с Данилой едет сам Богдан! Избы, где они обедали, окружал народ, люди толпились во дворах и у плетней, заглядывали в двери и окна. Бабы подносили Андрею детей. Он привычно трогал теплые лобики, осенял крестным знамением (научился!), после чего вперед выходил Данило. Разговор со смердами нередко затягивался. Сотник решал хозяйственные дела, отдавал распоряжения, вершил суд. В последних случаях вел себя неуверенно, настороженно поглядывая на Андрея. Богданов поначалу дивился, но потом понял: Данило превышает полномочия. Право суда принадлежит князю. Однако судил сотник здраво, о чем Богданов ему и сказал.
Сам Андрей в это время в составе маленького отряда скакал от веси к веси. Встречали их радостно, особенно с тех пор, как вперед побежал слух: с Данилой едет сам Богдан! Избы, где они обедали, окружал народ, люди толпились во дворах и у плетней, заглядывали в двери и окна. Бабы подносили Андрею детей. Он привычно трогал теплые лобики, осенял крестным знамением (научился!), после чего вперед выходил Данило. Разговор со смердами нередко затягивался. Сотник решал хозяйственные дела, отдавал распоряжения, вершил суд. В последних случаях вел себя неуверенно, настороженно поглядывая на Андрея. Богданов поначалу дивился, но потом понял: Данило превышает полномочия. Право суда принадлежит князю. Однако судил сотник здраво, о чем Богданов ему и сказал.
– Просит люд! – сказал Данило, смущаясь. – Что делать? Когда еще князь будет?
В одной веси суда попросил смерд с широким, хитрым лицом. Звали его Кочет.
– Сына у меня свели! – жаловался Кочет. – Вели вернуть!
Данило приказал привести сына. Тот пришел не один. Рядом семенила, придерживая выпиравший живот, худенькая женщина в простенькой рубахе. Лепко, как звали сына смерда, замер перед сотником, глядя исподлобья. Женщина встала рядом и взяла Лепко за руку.
– Вот она и свела! – торжественно указал Кочет. – Единственный сын! Я о свадьбе сговорился, приданое приготовили, а он к ней сбежал! Добром просил, грозил – не ворочается!
– Пошто батьку не слушаешь? – спросил Данило.
– Он мне косую нашел! – возразил Лепко. – Не буду с ней жить! Мне Сладка люба!
– Подумаешь, косая! – возмутился Кочет. – С лица воду не пить! Остальное гожее. За ней коня дают, справного! Кого ты выбрал? Сироту, голь перекатную!
– Мне Сладка по сердцу! – насупился Лепко. – С ней останусь! Дите у нас будет!
– Видишь! – повернулся Кочет к сотнику. – Вели ему, господин!
«Задачка!» – подумал Богданов.
– Если б дали за Сладкой коня, взял бы снохой? – спросил Данило.
– Девка она работящая и на лицо гожая, – сказал Кочет, – хаять не буду, но как смерду без коня? Моего зимой волки задрали, другого купить – гривна серебра! Где взять? Землю я волами вспашу, но ни лесу привезти, ни в Сборск на торг съездить… Конь нужен! Кто мне его даст?
Во дворе, где шел суд, повисло молчание.
– Я дам! – сказал вдруг Богданов.
Кочет от удивления раскрыл рот.
– Такой сгодится? – лейтенант указал на мышастого.
Кочет, забыв сына, бросился к жеребчику. Заглянул в рот, пощупал бабки, обошел кругом.
– Молодой конь, справный! – заключил в завершение осмотра. – Такого возьму! Еще б сироте на обзаведенье…
– А плетей? – спросил Данило, вставая.
Кочет отшатнулся.
– Погоди! – остановил его Богданов. Вытряхнул из кошеля серебряные пфенниги и высыпал в руку Кочета. – Хватит?
– Спаси тебя Бог! – поклонился смерд.
– Справишь свадьбу как положено, – сказал Данило, – за конем в Сборск приедешь через неделю, сейчас Богдану надобен. Гляди, сноху работой не нагружай! Внука тебе носит!
Кочет поклонился. Сладка метнулась в ноги Богданову, тот еле успел подхватить.
– Ты что, дура! – шепнул на ухо. – Дите потеряешь!
– Спаси тебя Бог, добрый человек! – всхлипнула Сладка. – Сироту пожалел…
Богданов укоризненно посмотрел на Лепко. Тот подскочил и забрал Сладку. Они ушли, все так же держась за руки, женщина несколько раз оглянулась. Смерды разошлись.
– Прости, что встрял! – сказал Богданов Даниле.
– Правильно сделал! – ответил сотник. – Я сам хотел пожаловать, но одумался. Одной дашь – завтра толпа набежит! Сколько таких сирот! Всем коней не наберешь… Ты богатырь – к тебе не побегут. Побоятся… Как ты без коня?
– Добуду! – махнул рукой Богданов. Он не подозревал, что случится это уже завтра.
… В дверь постучали на рассвете.
– Заборье горит! – прокричал взволнованный кмет. – Отрок прибежал – чудь налетела!
– Седлай коней! – распорядился Данило, хватая пояс с мечом. – Подымай смердов! Пусть возьмут рогатины!..
Не прошло и получаса, как маленький отряд выступил в поход. Отрок из Заборья бежал впереди, показывая путь. Вслед конным поспешали мужчины с рогатинами, некоторые прихватили луки. Лесная тропа была узкой – едва проехать двоим, но отряд не растягивался. До Заборья оказалось верст пять – доехали быстро. На опушке Данило велел остановиться, сам осторожно выглянул из-за кустов.
…Весь догорала. Несколько десятков конных суетились у околицы, выстраивая в цепочку телеги, груженные добром. У телег толпились женщины и дети.
– Пограбили, ополонились! – сказал Данило подъехавшему лейтенанту. – К себе потянутся.
– Весь зачем жгли? – удивился Богданов.
– Немцы научили. Им радость, когда земли русские пустошат.
– Ударим? – спросил лейтенант.
– Их три десятка, нас – вдвое менее. И только семеро в броне. Не справимся.
– А это зачем? – Богданов показал пулемет.
– Там бабы и детишки! – возразил Данило, уже знакомый с действием «ДТ». – Пуля не разбирает.
– Зачем им пленные? – спросил Богданов.
– В рабы продадут или себе служить оставят. Кого-то в жертву идолам своим принесут. Поганцы! – Данило сплюнул.
– А если выманить гадов?
Данило посмотрел на него:
– Как?
– Выскочить на коне, показаться! Увидят, что один, – пустятся догонять! Вот тогда их…
– Это кметы Жидяты за тобою скакали! – возразил Данило. – Чудь не побежит. Заложится за возами и вышлет разведку. Увидят нас, порежут полон и рассыплются по лесу. У них кони малые, но добрые, любым болотом пройдут. Не поймаем!
– Что предлагаешь?
– Телега тропой не пройдет, дорогой двинутся. Здесь она одна. На ней переймем!
Маленький отряд двинулся вдоль опушки. После блужданий по чащобе вышли к широкому лугу. Край его упирался в берег реки, второй подступал к лесу. Посреди, параллельно берегу, луг прорезала дорога – узкая, но накатанная.
– Через две версты на реке брод, а на том берегу – Ливония, – объяснил Данило. – Перейдут реку – и все!
– Встретим здесь? – спросил Богданов.
– Далеко до дороги! – возразил Данило. – Пока доскачем из леса, успеют встать за возы и натянуть луки. Самострелов у них нет, это не немцы, но из луков стреляют метко. Надо в лесу.
– В лесу с пулеметом плохо! Попрячутся за деревьями, начнут стрелять. Много людей потеряем. Надо в поле. Там не спрячутся!
– Как дело мыслишь?
Богданов рассказал. Данило, слушая, качал головой.
– Храбрый ты человек, Богдан, но больно опасно! Убьют тебя, что княжне скажу? Не простит она мне! Скажет: сам тебя под смерть подвел! В лесу переймем!
– А ежели не выйдет! Ежели пробьются к броду? Уйдут, а после вернутся. Не каждый раз мы рядом. Сколько еще весей сожгут?! Надо врезать так, чтоб дорогу забыли!
Данило неохотно согласился.
…Солнце поднялось над верхушками сосен, когда обоз вышел на луг. Два десятка конных разбойников ехали впереди, остальные скакали по сторонам, сторожа полон. Позади обоза под присмотром нескольких всадников гнали коров и овец. Люди шли пешком – на телегах везли добычу. Матери несли грудных детей, те, что постарше, цеплялись за подолы. Руки мужчин были связаны за спиной, почти у всех окровавлены лица – отбивались. Рубахи на женщинах порваны – хищники насладились добычей. Богданов, разглядев, скрипнул зубами. Однако взял себя в руки – не до того! Он внимательно рассмотрел разбойников. Одеты небогато, кольчуги едва на каждом втором, оружие – копья, ножи и дубины. Мечи не у всех, да и те короткие. Только у предводителя, ехавшего впереди, имелась сабля в богатых ножнах. Будь у Данилы не пять, а пятнадцать кметов, справился бы за раз, понял Богданов. Он снял «ДТ» с предохранителя и оттянул рукоятку перезаряжания. Пора…
Вожак разбойников, увидев на дороге человека, натянул поводья. Конь встал, следом стали кони спутников. Вожак поднес руку ко лбу. Дорога, которой шел человек, спускалась от леса к лугу, приходилось смотреть снизу, к тому же против солнца. Однако незнакомца вожак разглядел. Тот был одет в рубаху, порты и сапоги; из оружия – нож на поясе. Сумка через плечо и какая-то палка в руке. Незнакомец не опирался на нее, просто нес в руке. Судя по вытянувшейся руке, палка была тяжелой.
Человек не выглядел угрожающе, но вожака что-то смущало. Поразмышляв, он понял: человек не боится! Он спокойно шел навстречу, будто дорога была пустой. А ведь наверняка видел отряд! Вожак настороженно оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Трава на лугу не смята – никто по ней не ходил и не скакал. На дороге нет следов конских копыт и отпечатков подошв многочисленных ног. И все же обстановка выглядела странной. Вожак заволновался.
Незнакомец тем временем подошел совсем близко и остановился. Казалось, он только что рассмотрел отряд. Человек свернул с дороги и пошел лугом, будто заходя отряду во фланг или же удаляясь от него. Вожак решил, что второе. Узнаем, кого боги принесли!