– Как зовут? – спросил князь.
– Конрад.
– Кому служишь?
– Кондотьер Богдан! – наемник указал на кмета с красивым лицом. – Я приносить ему присяга после того, как князь Казимир бежать из Сборска.
– Почему Богдану?
– Он брать меня в полон.
– Кому служил до Богдана?
– Ордену.
– Казимир говорит, что ему!
– Солдаты земли Швиц служить тому, кому присягать. До Богдана я присягать ландмейстер ордена Святой Девы Марии.
– Он послал тебя в Сборск?
– Так!
– Что велел?
– Служить князь Казимир и ждать войско ордена.
– Лжа! – закричал Казимир.
– Я присягать! – насупился Конрад и указал рукой. – Этот монах!
– Он еретик, княже! – завопил Казимир. – Как можно верить его клятве?
– Сам еретик! – обиделся Конрад. – Вот! – он вытащил из-за ворота серебряный крест. – Я верить в Господь наш Иисус Христос, я молиться ему. Я креститься не так, как вы, но Бог наш един. В кого верить ты, Казимир? Ты бежать из города и бросить свой солдат. Трус! – Конрад плюнул. – Я лучше сидеть в чистилище, чем служить тебе!
– Владыка! – повернулся Довмонт.
Иосаф подошел и встал перед наемником.
– Клянешься ли ты перед лицом Господа нашего, что сказал правду? – спросил звучным голосом.
– Клянусь! – подтвердил Конрад, перекрестился и поцеловал крест.
Довмонт глянул на Казимира. Литвин был бледен, нижняя челюсть дрожала. Можно не спрашивать.
– В поруб его! – велел Довмонт. – До суда веча!
В сенях стало тихо. Князь Плескова волен в своем суде, но к смерти приговаривает только вече. Казимир побледнел и растерянно глянул на Довмонта. Подскочившие кметы сняли с него пояс с кинжалом, завернули руки за спину.
– Господин! – взмолился Казимир по-литовски. – Пощади! Я все расскажу!..
Довмонт не отозвался. Князя мучил стыд. Голова седая, а не распознал предателя… Будут за глаза злословить! В лицо сказать не посмеют, побоятся, а за спиной шепнут… Из-за Казимира другим перебежчикам не станет веры. У ливонского ордена два смертельных врага – Литва и Русь. Потому вытолкнутые родовой распрей литвины бегут на Русь, обоснованно рассчитывая на приют. Больше не приютят. Теперь всякий знает: литвин служил ордену. Казимира не забудут. По смерти Довмонта вече призовет в Плесков русского князя. Сыновьям не получить города…
Казимира увели. Довмонт сделал знак Евпраксии подойти.
– Хотел дать тебе доброго мужа, а вышло – погубил отца, – сказал сокрушенно. – Прощаешь ли ты меня?
– Прощаю! – сказала княжна тихо. – Ибо не ведал ты, что творил.
– Тогда слушай мою волю! Сумела отбить Сборск, сумей и сохранить! Будешь в нем посадницей! (В сенях зашумели…) До Рождества. За это время найди себе доброго мужа. Раз я не сумел, ищи сама. Выберешь доброго воина, сделаю посадником. Выберешь тихого, дам приданое и дом в Плескове! Захочешь уехать в другие земли – препятствовать не буду. Сгода?
– Спаси тебя Бог, княже! – сказала Евпраксия.
Довмонт встал и обнял ее.
– Бог не дал Андрею сына, но дочку послал боевую, – шепнул в ухо. – За Давыда моего пойдешь?
– Избрала уже! – ответила княжна.
– Тогда зови на свадьбу! – улыбнулся Довмонт. – Посаженым отцом, – он отпустил княжну и подозвал немца. – Видел вас в поле, – сказал, разглядывая наемника, – крепко стоите! Будешь сражаться за Русь?
– Кондотьер решать! – ответил Конрад.
– Какой с ним уговор?
– Служить до Рождества Богородицы.
– Что так мало? У Богдана нет серебра?
– Он не давать нам серебро, велеть отслужить свой выкуп.
Довмонт мгновение смотрел изумленно, а затем захохотал. Собрание поддержало. Громкий смех прокатился по сеням и замер в переходах.
– Сколько живу, не слышал, чтоб наемники служили за выкуп! – сказал Довмонт. – Ай да Богдан! Слушай меня, Конрад! Если кондотьер не захочет ряд продлить, приходи в Плесков! Сговоримся!
Конрад поклонился.
– Суд окончен! – объявил Довмонт и кивнул вечевому дьяку: – Запиши!
– Погоди, княже!
Довмонт удивленно посмотрел на Иосафа. Игумен выступил вперед.
– Ты осудил клятвопреступника и убийцу по делам его, – сказал игумен, – однако оставил без разбора обвинение в колдовстве.
– Казимир восклепал на княжну!
– Клятвопреступнику веры нет, – согласился Иосаф, – но отец Пафнутий из Сборска донес мне о скверне. Чтоб вернуть город, княжна вошла в сговор с волхвом по имени Богдан. Это его ты только что хвалил. Волхв прилетел на громадной птице, плюющейся огнем и поражающей люд клекотом. Птица убила кметов Казимира на стенах города и плюнула в ворота. Те растворились, княжна с кметами ворвалась в Сборск и захватила его. Княжна вправе мстить за смерть отца и прогнать из города клятвопреступника, но звать на помощь чародея – преступление перед Богом!
Довмонт хмуро глянул на Евпраксию. Та смешалась.
– Дозволь мне, княже! – Богданов выступил вперед. – Если владыко обвиняет меня в чародействе, мне и отвечать. Так?
Довмонт посмотрел на Иосафа, тот кивнул.
– Вот! – Богдан вытащил из-за ворота медный крест на шнурке. – Разве чародеи носят кресты?
– Слуги дьявола хитры! – возразил игумен. – Некоторые, особо сильные, могут носить кресты и выдавать себя за христиан. Другие и в церковь Божью ходят, а дома волхвуют.
– А с чего ты взял, что я волхв?
– Ты летаешь на птице! Разве это не от дьявола?
– Отец Пафнутий спрашивал меня о том. Не доносил он тебе мой ответ?
Иосаф покачал головой.
– Повторю, что ему сказал. Глянь в окно, владыка! У пристани стоят корабли. Человек не может плавать как рыба, но плавает! Разве те, кто это делает, чародеи? Или волхвы?
– Эти корабли делали люди. Они неживые.
– Моя птица такая же. Из дерева, железа и полотна. Можешь сам убедиться – мы привезли ее! Она за городом спрятана, чтоб не будоражить люд. Хочешь глянуть?
– Седлать коней! – поспешно велел Довмонт.
Когда кавалькада из нескольких десятков всадников прибыла на берег реки Великой, то увидела наемников, охранявших копну сена. Эту «копну» доставили к Плескову уже привычным путем – на плоту. По знаку Богдана солдаты раскидали сено, взору князя и свиты предстала птица с двойными крыльями. Вздох удивления прошелестел в окружении князя. Богдан спрыгнул с коня и подошел к самолету.
– Гляди, владыка, дерево! – он похлопал по фюзеляжу. – Полотно! – он коснулся крыльев. – Железо! – Богдан взялся за цилиндр мотора.
Довмонт слез с коня, подошел. Осторожно коснулся ладонью крыла, затем двинулся вдоль самолета, трогая и щупая. Следом, как по команде, устремилась свита. От напора любопытных рук «По-2» закачался, но устоял. Лейтенант бдительно следил, чтоб от самолета ничего не оторвали. Обошлось. Никто не заглянул под фюзеляж, где на направляющей висел последний «эрэс». Бомбы Богданов решил не брать, а вот «эрэс» захватил – на всякий случай.
– Как она плевалась огнем? – спросил Иосаф.
Лейтенант снял «ДТ» и дернул за рукоятку перезаряжания – на траву упал патрон. Отдав пулемет подбежавшей Ане, лейтенант поднатужился и вывернул пулю из гильзы. Аня поднесла глиняную плошку, лейтенант высыпал порох на дно. Повинуясь знаку, кмет Данилы поднес тлеющий трут. Богдан кинул его в плошку. Порох пыхнул ослепительным пламенем.
– Смертные зелья бывают разными! – сказал Богдан. – Одни надо выпить, другие засунуть в железную палку и поджечь. Вот и огненный плевок. Эту птицу делали люди.
– Немцы? – спросил Довмонт.
– Русские!
– Далеко?
– За горой Уралом.
– Не ведаю такую! – сказал Довмонт. – Далеко Русь разбрелась.
– Как она летает? – встрял Иосаф.
– Покажу! Не хочешь со мной?
К удивлению лейтенанта, игумен кивнул. Богданов помог ему забраться в кабину штурмана (под рясой Иосафа оказались обыкновенные порты, заправленные в стоптанные сапоги), пристегнул ремнями. Попросив ничего в кабине не трогать, лейтенант перебрался в кабину пилота. По его знаку Аня провернула винт. Готовый к запуску мотор выстрелил выхлопными газами и заревел. Отступившие назад гости подались еще далее. «По-2» побежал по лугу и взлетел. Богданов плавно набрал высоту и на малой высоте направился в сторону от Плескова – не следовало будоражить город. Над рекой он сделал круг и пошел на снижение. Самолет приземлился и покатил к ожидавшим его людям, те отпрянули. «По-2» остановился. Богданов помог Иосафу отстегнуть ремни, но из кабины игумен выбрался сам. Подошли князь со свитой. Они во все глаза смотрели на игумена.
– Велика и обильна Русская земля! – торжественно сказал Иосаф. – Зело украшена лесами, реками и полями. Потому так много врагов, алчущих ее богатств. – Он повернулся к Богданову. – Долетит ли до Иерусалима птица твоя?
– Нет! – сказал Богданов.
– А до Киева?
Лейтенант покачал головой.
– Ну, в Новгород?
Богданов прикинул расстояние, количество бензина в баке и еще раз покачал головой.
– Не от дьявола творение это! – заключил Иосаф. – Хитер враг человеческий, да хвастлив – гордыня им владеет. Коли б от дьявола была птица сия, то слуга его непременно похвалился бы. Тут бы я его и поймал! Богобоязненный человек силы свои соизмеряет, гордыню гонит. Благословляю тебя, чадо!
– Не от дьявола творение это! – заключил Иосаф. – Хитер враг человеческий, да хвастлив – гордыня им владеет. Коли б от дьявола была птица сия, то слуга его непременно похвалился бы. Тут бы я его и поймал! Богобоязненный человек силы свои соизмеряет, гордыню гонит. Благословляю тебя, чадо!
Богданов поклонился и поцеловал крепкую длань игумена.
– Отблагодарили тебя за Сборск? – спросил Довмонт пилота.
– Я не просил благодарности.
– Ну, так я награжу! – князь отвязал от пояса кожаный кошель. – Прими!
«Служу Советскому Союзу!» – едва не сказал лейтенант, но вовремя спохватился. Взял кошель и поклонился.
– Перебирайся в Плесков! – предложил Довмонт. – Сотником сделаю, жалованье дам. Мне такая птица надобна.
Богданов колебался мгновение. От Сборска до Плескова тридцать километров по прямой. Ровно на столько же дальше от места, где они провалились в прошлое.
– Не прогневайся, князь, но останусь в Сборске. По нраву мне там. Коли понадоблюсь, прилечу. На птице моей это мигом!
Довмонт нахмурился и внезапно поймал взгляд Евпраксии. Та смотрела на Богдана влюбленными глазами. «Так вот кого избрала! – понял князь. – Вот какая награда Богдана ждет! Ладно! Как сыграют свадьбу, обоих – в Плесков! Условием поставлю! По Богдану видно, что не князь он, из кметов. Захочет княжну – подчинится! А в Сборск посадник найдется…»
– Быть по сему! – сказал Довмонт и, прихрамывая, пошел к коню.
Гости из Сборска провожали кавалькаду взглядами, пока та не скрылась в балке.
– Ох! – сказала княжна и прижала руку к сердцу. – Обошлось!
– Все хорошо, Проша! – шепнул Богданов и, пользуясь тем, что Данило отошел, сжал ей руку. – Ты молодец! Умница!
– Это ты молодец! – возразила княжна. – Я женщина!
Богданов засмеялся:
– Держалась по-богатырски! Одолели врага в битве, одолели и в суде. Надо бы отметить!
– Нам отвели горницы в княжьих хоромах, – сказала княжна, – после полудня князь звал на пир.
– Тогда пройдемся по Плескову! – предложил лейтенант. – Очень хочу город посмотреть… Ане обновок купим! – Богданов подмигнул штурману. – Она самолет подготовила, с плошкой сообразила.
– Нет сил! – сказала княжна. – До сих пор ноги дрожат. Поеду в хоромы, прилягу!
Она ускакала с Данилой, Богданов подозвал Конрада. Развязал кошель и насыпал в ладонь наемника горсть серебра.
– Угости солдат! Гляди только, чтоб не перепились! Завалите самолет сеном и сторожите!
– Приезжай к нам! – предложил Конрад. – Что тебе эти хоромы? Не будет тебе там перины! Кинут на пол суконную кошму с блохами, на которой собака лежала, не уснешь. Душно, блохи кусают… Приезжай! Лето, тепло, погода ясная… Выпьем пива, ляжем на сено и будем глядеть на звезды! Они здесь такие, как в земле Швиц, только ближе.
– Да ты, гляжу, поэт! – засмеялся Богданов. – Вкусно уговариваешь!
Он подозвал Аню и рассказал о предложении наемника.
– Я как вы! – сказала штурман.
– Договорились!
Богданов вскочил в седло подведенного коня, наклонился и подхватил Аню под мышки. Штурман взвизгнула, но, оказавшись на холке жеребчика, успокоилась. Богданов обнял ее левой рукой, правой взялся за повод. Аня прильнула к нему и вцепилась в пояс.
– Как стемнеет, жди! – крикнул Богданов Конраду.
Наемник кивнул. Никто из них не догадывался, что этим вечером они не увидятся. Что встреча произойдет позже и будет отнюдь не радостной.
13
Богданов привязал жеребца к коновязи торга и помог Ане спрыгнуть на землю. Возле коновязи прохаживался сторож – здоровенный детина с дубинкой в руке. Он окинул гостей внимательным взглядом, но ничего не сказал. «Запомнил людей и жеребца! – понял Богданов. – Коня не уведут».
Торг размещался за стенами Довмонтова города – новейшей пристройки к древнему Крому – и расположился между ним и посадом. По пути Богданов с любопытством смотрел по сторонам, не удержался и заехал в старый город. Этот Плесков нисколько не походил на знакомый ему с детства Псков. Другие дома; улицы, бегущие совершенно в других направлениях. Ни каменного Крома, ни могучих каменных стен… Улицы узкие, мощенные деревом – бревнами или плашками, на окраинах и вовсе не мощенные. Деревянные строения обнесены высоким тыном – даже с коня во двор не заглянешь. Там, где стоял родной дом Богданова, совсем не было строений – болото за высокими деревянными стенами. Даже реки были другими. Глубокая Великая и даже извилистая Пскова оказались шире и полноводней. Из знакомых зданий имелся только Троицкий собор, но и он выглядел иначе. Но все же это был его город – многолюдный, шумный и красивый.
Они ступили на торговую площадь и пошли вдоль рядов, заваленных товарами. На них обрушился гул сотен голосов. Кричали купцы, расхваливая товар, шумно торговались покупатели, пахло свежеиспеченными пирогами, медом. Аня остановилась возле прилавка с зеркалами. Они представляли собой полированные пластинки серебра или меди в деревянной, серебряной и медной оправе. Молодой купец с жидкой бороденкой на круглом подбородке стал расхваливать товар. Ане приглянулось серебряное зеркальце на деревянной подставке. Конструкция позволяла снять зеркальце с подставки или же смотреться, сидя за столом.
– Сколько? – поинтересовался Богданов.
Купец назвал цену, Богданов немедленно уполовинил. Купец начал горячиться и хвалить товар, Богданов слушал невозмутимо: успел ознакомиться с местными нравами. Видя, что красноречие пропадает даром, купец сбавил цену. Богданов чуть поднял свою. По рукам ударили не скоро, но по виду купца было видно: не проторговался. Зеркальце перешло к Ане, и тут же выяснилось, что носить его в руках неудобно. Пришлось купить сумку: из воловьей кожи, украшенную плетеным узором, красивую, прочную, на удобном ремне через плечо. Без торга сумку, естественно, не отдали. Богданову эта канитель надоела. Он пересыпал в кошель Ани горсть серебра и попросил свои ленты-бусы выбирать самостоятельно. Договорились встретиться спустя короткое время (часов ни у кого не было) у коновязи.
Освободившись от спутницы, Богданов быстро пошел вдоль рядов, разглядывая товар. У него не было определенной цели – любопытствовал. У прилавка с ножами задержался. Перебрал, примерил к руке – не понравились. Сталь лезвий даже на беглый взгляд мягкая, рукоятки простые или же богатые, но неудобные. Продавец заспорил, Богданов достал из ножен свой «золинген». Купец осторожно взял, рассмотрел, поцокал языком и немедленно предложил купить. Богданов отказался и забрал нож.
Он повернул к коновязи, когда кто-то взял его за рукав. Богданов оглянулся: Путила!
– Богатырь ищет земляное масло? – сказал купец льстиво. – Есть бочка вельми доброго.
– Далеко? – спросил Богданов, соображая, успела ли Аня с покупками.
– Рядом! – заверил купец. – Идем!
«В случае чего подождет! – решил Богданов. – Договорюсь, чтоб доставили в княжьи хоромы – и назад!»
Путила свернул в проулок, затем второй… «Так и заплутать недолго!» – думал Богданов, поспешая за Путилой. Они миновали посад, прошли берегом и оказались на пристани. Путила указал на приземистое строение за высоким тыном:
– Здесь!
Они вошли в калитку и направились к строению. Вокруг не было ни души. «Странно! – подумал Богданов. – С какой стати все попрятались?» Они подошли к двери. Купец отступил, пропуская летчика внутрь. «Склад, наверное», – подумал Богданов, склоняя голову перед низкой притолокой. Больше ничего подумать не успел. Что-то мелькнуло в полумраке, и в голове Богданова будто взорвалась граната…
* * *Купив лент и материи на юбку, Аня направилась к коновязи. Богданова там не оказалось. Аня потопталась возле мышастого, скормила ему остаток пирога (не удержалась, купила!), потрепала жеребца по шее. Мышастый довольно фыркнул и положил ей голову на плечо. Аня оттолкнула попрошайку, оглянулась. В этот момент к ней подскочил юркий малый.
– Ты девка Богдана? – спросил, бегая глазами.
– Я! – ответила Аня с внезапным предчувствием нехорошего.
– Он подрался, голову ему разбили, – торопливо выпалил малый. – На улице лежит! Там! – малый указал рукой. – Просил тебя позвать. Худо ему!
– Идем! – велела Аня, машинально сдвигая кобуру пистолета на живот.
Малый побежал впереди, Аня едва поспевала. «Когда Андрей успел! – думала Аня, шагая за проводником. – Впрочем, с него станется! С Данилой подрались, теперь здесь зацепился. Из-за чего? Опять девку не поделили? Какую? Хоть бы не сильно побили!» Внезапно Аня подумала, что следовало взять коня, но тут же отмахнулась от этой мысли. С конем успеется, здесь рядом. Проводник свернул в один переулок, затем другой, они все более отходили от торга. «Андрей не мог уйти так далеко! – внезапно озарило Аню. – Если повздорил на площади, то не стал бы забираться сюда!»
– Стой! – крикнула она.
Малый остановился и повернул к ней недовольное лицо.