– Как меня нашли?
– Это она! – Данило указал на Аню. – Издалека разглядела! Золото, а не девка!
– Я штурман! – сказала Аня, краснея. – У меня была карта и человек, знающий местность.
– Ни в жисть больше в птицу не сяду! – пожаловался Данило. – Кишки в рот едва не забросило!
«Посадка была еще та!» – согласился Богданов и пошел искать свои вещи. Пояс с кобурой, ножом и кошельком нашлись в тороках главного немца. Лейтенант затянул ремень, достал нож и срезал с сапог волочившиеся куски ременных пут. Аня полила ему на руки из фляги, Богданов, фыркая, с огромным удовольствием смыл с лица мучную и дорожную пыль.
– У вас на голове кровь! – заметила штурман. – Я перевяжу!
– Ерунда! – отмахнулся лейтенант.
Пока Богданов наводил красоту, Данило связал Путилу и отправился собирать коней. Это не заняло много времени. Привязав добычу, сотник принялся потрошить седельные сумки и собирать трофеи с мертвых. Богданов тем временем осмотрел самолет. Жесткая посадка не повредила «По-2»: шасси оказались в порядке. Топтавшаяся рядом Аня болтала без умолку:
– Довмонт поставил всех на ноги и велел сыскать вас кровь из носу! Его люди опоздали – вас увезли. По убитому мной немцу догадались, кто похитил. Стали думать, куда вас тащат, Данило догадался… Я поняла, что сверху мы вас быстро найдем, так и вышло… Я «эрэсом» далеко перед вами целилась, а чуть в вас не попала. Так испугалась!.. Мне порты дали, а они велики, некогда было по размеру искать. Я в них смешная, да?
«Ты сама прелесть!» – хотел сказать лейтенант, но промолчал – время для проявления чувств не пришло. Богданов попросил карту, Аня достала планшет, они принялись рассматривать километровку. Местность кругом, понятное дело, была другой, но очертания рек и берегов с веками значительно не меняются. Аня указала их нынешнее место. Богданов прикинул и проложил маршрут.
С помощью Данилы он развернул самолет. Медлить не следовало: солнце клонилось к закату.
– Полечу в Сборск! – объявил Богданов.
– Почему не в Плесков! – удивился Данило. – Там вас ждут! Люд, прознав, взбунтовался: немцы богатыря схитили! Лавки немецких купцов стали разбивать, едва до смертоубийства не дошло. Лети в Плесков, брате!
– До него далеко, а горючего мало. До Сборска верст пятнадцать по прямой – мигом будем! Айда с нами!
– Ни за что! – отказался Данило. – По вашему следу погоня скачет, до темна здесь будет. С ними вернусь. Этого, – он кивнул на связанного Путилу, – в Плесков на суд веча доставить надобно.
– Бросить его волкам на поживу – вот и весь суд! – сказал лейтенант. – Ладно, как знаешь! – Он полез в кабину.
– Товарищ лейтенант! – встряла Аня. – Может, я поведу? У вас голова разбита!
– Ни за что! – в тон Даниле сказал Богданов. – Я видел, как ты садилась!
Аня надулась и направилась к винту. К самолету подошел Данило. В руках он держал кожаный мешок.
– Вот! – сказал со вздохом. – В тороках Путилы было. Серебро, добрых полпуда. Ты Путилу пленил, значит, твое… – Лицо сотника выражало неприкрытое сожаление.
– Пойдет на общее дело! – заверил Богданов, бросая мешок под ноги. – Не пропью!
Аня провернула винт, мотор затрещал, через минуту «По-2» был в воздухе. К Сборску долетели засветло. Богданов посадил машину на лугу, подбежавшие солдаты закатили «По-2» в капонир. Богданов объяснил им и подскакавшим кметам, что Данило с княжной и Конрадом будут послезавтра. Солдаты и кметы смотрели настороженно, пришлось рассказать о случившемся. Воины хмурились и крутили головами. Пока вели разговоры, после шли к хоромам, стемнело. Служанки, суетясь, стали собирать на стол, Богданов с Аней умылись и переоделись. Ужинали при свечах. Богданов запил жирную свинину кружкой пива и только сейчас почувствовал, как слабеет пружина, скрутившая его с момента похищения. Он отрешенно уставился в стол и очнулся от прикосновения влажного. Аня, подойдя, осторожно промывала ссадину на его голове. Он послушно позволил ей закончить и отказался от повязки – царапина. Встал. Она вопросительно смотрела снизу.
– Вот что, Аня, – сказал Богданов, – язык у меня поганый, сама знаешь: сначала говорю, потом думаю. Если вдругорядь скажу обидное, размахнись – и по уху! Ясно?
– Что вы?! – удивилась она. – Как можно?.. Командира?
– Какой я тебе командир?! – нахмурился он. – Я тебе Андрей – на вечные времена. Чтоб никаких «вы»!
Она робко кивнула.
– Ах ты, лисеныш! – он шагнул и обнял ее. – Сердечко мое отважное, штурман мой золотой, девочка моя… Да я тебе по гроб… – Он поцеловал ее в дрогнувшие губы, резко отстранился и вышел. Аня смотрела ему вслед. Затем машинально поднесла к глазам зажатое в руке мокрое полотенце. На полотне остались пятна его крови. Она вздохнула и коснулась их губами…
14
Званка, пыхтя, тащила тяжеленное лукошко. А поначалу казалось легким! Сокровенная полянка не подвела. Едва Званка продралась меж колючих елочек, как увидела россыпь боровиков, молоденьких и старых. Девочка даже засмеялась от радости. Никто в Сборске не ведает о ее месте, никто сюда не заглядывает. Ели надежно укрывают полянку от жадного взора, но не от Званки! Местечко-то рядом с городом, какая-то верста с гаком – мигом сбегать и вернуться. Теперь гак давал себя знать. Пожадничала. Поначалу Званка срывала грибы подряд, потом одумалась и стала выкручивать только молоденькие. Тятя любит именно такие. Захворал тятенька нутром, ничего не ест. Мать отчаялась, а тут тятя грибочков попросил. Мать Званку выправила, хоть и вечерело. Знает мать: Званка мигом обернется!
Мать учила Званку: «Не бери старых грибов! Они в еду негожие, зато в лесу деток дадут. Придешь вдругорядь, те и выскочат!» Званка так и поступила. Старые грибы, что сорвала впопыхах, из лукошка достала и уложила шляпками на иглицу. Пусть деток дают, Званка на полянку еще наведается. Зато молодых грибов Званка навалила без роздума. Поначалу нести было легко, затем лукошко потянуло к земле. Тяжко! Званка-то совсем большая, шесть лет на Пасху минуло, а к таким ношам пока непривычна.
Лес стал редеть, до опушки было рукой подать. Званка приободрилась и внезапно замерла. На камне у края дороги сидел человек. В полотняной рясе, подпоясанной вервием, с насунутым на лицо клобуком. Из-под клобука виднелась только черная борода. Чужой…
– Подойди, девочка! – сказал чужак ласково. – Не бойся!
Званка поколебалась и подошла. Если что, бросит лукошко и побежит. Посад-то рядом… Чужаку ее не догнать: Званка среди сверстниц самая быстрая!
– Ты из Сборска, девочка? – противно-медовым голосом спросил незнакомец.
Званка кивнула.
– Туда иду, да вот притомился, – продолжил чужак. – Стар я, ноги не носят. Успеть бы до темна, не то ворота затворят. Здорова ли княжна и Данило?
– Здоровы! – сказала Званка, успокаиваясь. – Только в Сборске их нету, в Плесков ускакали.
– Богатырь Богдан с ними?
– Был, да вернулся – на птице своей прилетел. Я как раз по грибы шла. Чародейка его с ним.
– Чародейка?
– Ну, более не чародейка, – поправилась Званка. – Ее отец Пафнутий окрестил, княжна с Данилой – крестные.
– Все-то ты знаешь! – удивился чужак. – Звать тебя как, чадо?
– Званка!
«А тебя как?» – хотела спросить девочка, но не решилась.
– Наслышан я про Богдана и птицу его, – сказал чужак. – Пришел поглядеть. Это хорошо, что богатырь вернулся.
– Он птицу просто так не показывает! – наставительно сказала Званка. – Только когда летает, глянуть можно, и то издали. Птице гнездо выкопали, плетнем закрыли, а плетень тот немцы стерегут. Строгие, всех гонят. Но мы наловчились – со стены глядим. Если кметы на стену пускают, конечно, – добавила Званка. Она росла девочкой честной.
– Не боитесь птицы?
– Чего ее боятся?
– Клекотом людей убивает!
– Она неживая! – возразила Званка. – Из дерева, железа и полотна сделанная. Отроки трогали, рассказывали. Сама птица никого не убивает, это Богдан из железной палки. Он ее, как поместит птицу в гнездо, с собой забирает.
– И сегодня забрал?
– Наверное, всегда с собой носит. Он в княжьих хоромах ночует.
– Покажешь мне гнездо? – спросил странник, неожиданно легко вставая с камня. Званка, стоявшая рядом, воспользовалась моментом и заглянула под клобук. Похолодев, застыла в страхе.
– Идем! – сказал странник, беря ее за руку.
Они выбрались на опушку, девочка указала рукой.
– Видишь, немцы стоят! – сказала строго. – Другие в доме неподалеку. Если что, мигом набегут!
– Беги и ты, девочка! – велел чужак, отпуская ее руку. – Дома заждались!
Званка не стала ждать повторного приглашения, припустила со всех ног. Куда тяжесть лукошка девалась! А чужак вернулся к лесу и зашагал по дороге. Отойдя с версту, он свернул в чащу, преодолел еще с полверсты и вышел к старой, поросшей кустарником балке. По всему было видать, что это заброшенное, редко посещаемое место. Однако сейчас в балке было многолюдно. Жевали овес привязанные к кустам кони, сидели и лежали на траве люди. Завидев человека в рясе, они не удивились. Жидята, а это был он, прошел к молодому рыцарю, сидевшему на застеленном пне.
– Ну? – спросил брат Адальберт.
– Богдан здесь, недавно прилетел. Княжна и сотник в отъезде. Богдан в город ушел со своей чародейкой, жезл смертоносный забрал. Лучшего времени не подгадать!
– Это девчонка поведала?
«Следили! – понял Жидята. – Не доверяют!»
Он кивнул.
– Почему отпустил девку?
– Дите… Какой от нее вред?
– Вдруг узнала тебя и разболтает? Придушил бы – и дело с концом!
– Дите?
– Маленькую язычницу! – холодно сказал Адальберт. – Наведет на нас кметов!
– Видела она только меня! – возразил Жидята. – Если и узнала, кто ей поверит? А вот не вернется домой – искать станут. Люди придут, много. С псами и факелами. Тут нам и конец!
«Прав был брат Готфрид! – подумал Адальберт. – Трусит сотник».
– Нападем на рассвете! – сказал рыцарь.
– Почему не ночью?
– В темноте поубиваем друг друга.
– Зажжем факелы!
– Нас увидят за милю.
– На рассвете тоже увидят.
– Двинемся, как только станет светать. В этот час спят даже сторожа.
– Неподалеку от гнезда птицы – казарма наемников. Побьют они нас!
– Опоздают!
– Воевать они умеют! Зачем вообще нападать? Девчонка сказала: птица из дерева и полотна. Подкрадемся ночью, снимем стражу и подожжем!
– Ты веришь язычнице?
– Дети не лгут.
– Христианские дети! Крещенные в истинной вере, наставляемые с младенчества добрым пастырем.
– Эта девочка христианка.
– Вот что! – сказал Адальберт, вставая. – Я вижу, ты ищешь легких путей – там, где искать их не следует. Ландмейстер повелел убить богомерзкую птицу, и я ее убью! Даже ценой своей жизни! Ты, если трусишь, можешь остаться! Укажи нам гнездо и держись позади. Если нам суждено погибнуть, поскачешь в Венден и поведаешь ландмейстеру, как дело вышло. Понятно?
Жидята молча поклонился. Рыцарь назначил стражу и велел воинам отдыхать. Те не заставили себя упрашивать. Жидята стащил с себя рясу, расстелил под кустом войлочную попону, прилег. Он не знал, что Званка, вернувшись домой, немедленно рассказала о встрече в лесу.
– Это Жидята! – сказала девочка. – Я узнала!
– Точно ведаешь? – засомневалась мать.
– Вот тебе крест! Надо кметам сказать! Пусть схватят!
– Темнеет, где его сыщешь? Утром скажем. Какой от Жидяты вред? Верно, как сбежал, так по лесам и мается! – рассудила мать. – Далеко не уйдет!
…Адальберт не спал. Дождавшись, пока глефу сморит сон, он отошел в сторонку и воткнул в землю меч. Встал на колени.
– Пресвятая Дева Мария!..
Он молился долго и истово. Вызывал из памяти образ Божьей Матери – тот, что запечатлен на фреске церкви ордена: Мария сидит на облаке и с улыбкой смотрит на молящихся. Удалось. Он увидел ее прекрасное лицо и немедленно впал в экстаз. Все существо Адальберта затопило неизъяснимое блаженство. Рыцарь пал ниц и долго лежал так, счастливо улыбаясь. Божья Мать не оставила его своими милостями. Она по-прежнему благосклонна к своему слуге, ничтожному, но преданному. Завтра он совершит подвиг в честь небесной покровительницы. Он уничтожит богомерзкую птицу! Проткнет ее копьем, а затем отрубит мечом голову. Если он при этом падет – пусть! Ангелы небесные примут его душу и отнесут в рай. Он не испытает мук чистилища. Любой брат-монах, павший за веру, удостаивается такой милости. Адальберту ландмейстер дал необычное поручение: еще никто из смертных не убивал дьявольских птиц, он будет первым. Великая честь! Его подвиг не забудут, возможно, его прославят, как святого. Весь род будет им гордиться! Братья и сестры назовут его именем детей, будут молиться, прося его заступничества перед Девой Марией. Как он счастлив, что выбор пал на него!
Адальберт так и не сомкнул глаз. Едва небо над лесом стало бледнеть, он поднял глефу. Полубратья и кнехты собрались быстро. Короткая молитва – и отряд тронулся в путь. Скоро они встали на опушке. Адальберт оглядел строй. Все в кольчугах, шлемах, мечи пока в ножнах, арбалеты за спинами. Оруженосец подал рыцарю тяжелое, боевое копье.
– И мой плащ! – велел Адальберт.
– Послушайте меня, господин! – сказал Жидята. – Белый плащ с черным крестом хорошо заметен издали. Не стоит выдавать себя загодя.
– Пусть считают нас за разбойников? – хмыкнул Адальберт. – Сразу видно наемника. Сегодня великий день, я иду в бой в облачении.
«Ну и сдохни, дурак!» – подумал Жидята, отъезжая.
Светало. Над Сборском небо из серого стало голубым, побледнели и исчезли звезды. «Пора!» – решил Адальберт и подозвал сотника.
– Где гнездо птицы?
– Вон! – указал Жидята. – Плетень и двое сторожей. Нас пока не видят. А вон там казарма наемников.
– Оставайся здесь! – приказал рыцарь. – Помни, что велено! – Он повернулся к глефе. – Арбалетчики – вперед! Как подскачем, спешиться и убить стражников, после чего держать под прицелом выезд из Сборска и казарму наемников. Сержанты топорами рубят плетень. Птицей займусь сам. Да хранит нас Дева Мария!
– Слава ей! – отозвались воины.
Глефа плавно потекла от опушки к городу. Сначала рысью, затем перешла в намет. Отряд преодолел половину пути, когда пронзительный звук разорвал тишину – стражник у гнезда трубил в рожок. Заметили!
– Вперед! – крикнул Адальберт звонким голосом.
Глефа и без того мчалась стремительно. В десятке шагов от гнезда арбалетчики остановили коней, соскочили наземь. Нагнулись и крючками, закрепленными на поясах, зацепили тетивы. Взвели оружие. Наемники у плетня пригнулись, держа алебарды на изготовку. Щитов у них не было, что мгновенно решило их участь. Щелкнули тетивы; уроженцы земли Швиц сначала ударились в плетень, затем рухнули на землю. Сержанты с топорами спешились и побежали к плетню. Несколько ударов и…
Случилось непонятное. Бежавший первым сержант внезапно выронил топор и рухнул лицом в землю. Следом второй, третий… Адальберт недоуменно глянул поверх плетня. Там маячило лицо, женское. Внезапно над плетнем что-то сверкнуло, хлопнуло – четвертый сержант схватился за грудь, закружился и осел. «Чародейка! – догадался Адальберт. – Бесовские чары…»
– Стреляйте в нее! – закричал рыцарь, протягивая руку. – Вон она!
Арбалетчики, успевшие занять позиции по сторонам, повернулись и почти разом спустили тетивы. Десяток арбалетных болтов пропели над плетнем – лицо чародейки исчезло.
– Вперед! – прокричал Адальберт, воодушевившись.
Не успели уцелевшие сержанты поднять топоры, как из-за плетня явилась маленькая фигурка. Женщина вытянула руки вперед, сверкнуло, хлопнуло – еще один сержант выронил топор. Остальные отшатнулись и побежали.
– Стой! – закричал Адальберт.
Он оглянулся. Арбалетчики, раскрыв рты, смотрели на происходящее.
– Натянуть тетивы! Стреляйте в нее!
Арбалетчики медлили. Адальберт прижал локтем древко копья и пришпорил коня. Остро отточенный наконечник метил прямо в бледное лицо чародейки. «Помоги мне, Пресвятая Дева! – взмолился рыцарь. – Отведи чары бесовские, дай волю твою во славу твою исполнить…» До плетня оставалось всего ничего, как в грудь рыцаря будто палицей хватили. Он выронил копье, но, собравшись с силами, потянулся к мечу. Новый удар выбил его из седла. «Во славу твою…» – хотел сказать Адальберт, но не успел. Он соскользнул с коня, врезался головой в землю, сломав при этом шею. Этой боли он уже не ощутил…
* * *Сон не шел. Аня ворочалась на набитом сеном матрасе, вновь и вновь перебирая в памяти события дня. Его лицо, слова, жесты – все это раз за разом проходило перед глазами. Ее губы ощущали прикосновение его губ, ее плечи – силу его рук… Воспоминания были невыразимо приятны, ей не хотелось расставаться с ними ради сна. «Неужели? – думала она и тут же одергивала себя: – Не может быть! Кто я в сравнении с Клавой или княжной? Маленькая уродка! Может, и не уродка, конечно, но и не красавица. Кстати, на местном языке «урода» означает «красивая»…» Аню развеселила эта мысль, она хихикнула и вернулась к воспоминаниям.
Наконец разум ее истомился, Аня забылась и проснулась среди ночи. В девичьей было тихо. Неёла осталась в Плескове, Аня одна в комнате. Темноту рассеивал теплый огонек лампады. Некоторое время Аня смотрела на суровый лик Спаса на темной иконе, затем встала и подошла ближе. Вгляделась. Большие черные глаза Христа смотрели на нее строго, будто вопрошая: «Чего жаждет душа твоя?» Аня неумело перекрестилась и внезапно рухнула на колени.
– Господи! – выдохнула горячим шепотом. – Ты ведаешь все! Прости мне, что не верила в тебя и хулила имя твое. Меня так учили. Я не верила, а ты есть. Я попросила тебя вчера: «Помоги мне найти его и спасти!» – и ты мне помог. Я просила: «Пусть он останется жив и невредим!» – так и случилось. Прости меня, Господи, глупую! Помоги мне, Господи, еще раз! Пусть он… Ты сам знаешь, чего я хочу, Господи!
Аня встала и посмотрела на икону. Христос смотрел строго, будто говоря: «Ишь чего захотела! Не по Сеньке шапка!»