В любом случае Лори была рада, что они снова идут, больше не прячутся в кустах. Для нее лучшими составляющими данного вида деятельности были ходьба и свежий воздух, по крайней мере, такими вечерами, как этот, когда небо чистое, а температура на улице все еще выше пяти градусов по Цельсию. Она старалась не думать о том, каково им придется в январе.
На углу она остановилась, закурила и одну сигарету протянула Мег. Та чуть отпрянула, вскинула руку в тщетной попытке отказаться. Лори настойчиво совала пачку Мег. Ей не нравилось проявлять жесткость, но правило четко гласило: Наблюдатель на людях должен всегда курить.
Мег продолжала отнекиваться, и тогда Лори сунула ей в зубы сигарету – «Виноватые» курили сигареты малоизвестной марки, с резким и подозрительно химическим запахом, которые оптом закупало для них региональное отделение, – и поднесла спичку. Мег, как всегда, после первой затяжки закашлялась, затем, когда приступ прошел, издала тихий стон отвращения.
Лори похлопала молодую напарницу по плечу, давая той понять, что она – молодец. Если б не обет молчания, она не преминула бы процитировать девиз, который они оба знали из Вводного курса: Мы курим не ради удовольствия. Курение – символ нашей веры. Мег слабо улыбнулась, шмыгнула носом, отерла глаза, и они продолжили путь.
В каком-то смысле Лори завидовала Мег, тому, что та страдает. Так и должно было быть – жертва во имя Господа, умерщвление плоти, словно каждая затяжка – это жесткое насилие над собственной личностью. Для Лори это было никакое не насилие. Она курила на протяжении всех лет учебы в университете и потом продолжала курить, лет до двадцати пяти. С трудом бросила, когда в первый раз забеременела. Снова начав курить по прошествии стольких лет, она будто вернулась домой. Для нее курение было запрещенным удовольствием, лучиком света в темном царстве лишений, из которых состояла жизнь в организации «Виноватых». В ее случае жертвой было бы бросить курить во второй раз, не иметь возможности затянуться первой сигаретой утром, сигаретой столь приятной на вкус и запах, что порой она, лежа в спальном мешке, выдувала кольца дыма в потолок – просто забавы ради.
* * *На стоянке супермаркета машин было немного, но Лори вполне допускала, что одна из них принадлежит Грайсу – тот ездил на ничем не примечательном седане темного цвета, а она не обратила внимания ни на марку автомобиля, ни на ее модель, ни на номерной знак, – поэтому они решили поискать его в магазине и, войдя в зал, разделились, чтобы постараться охватить всю площадь.
Лори начала осмотр с секции сельскохозяйственной продукции, стороной обходя ягоды и фрукты, чтобы не поддаться соблазну – на клубнику не то что смотреть, даже думать о ней было больно, – и быстрым шагом минуя овощи, выглядевшие невероятно свежими и манящими, каждый – реклама обреченной планете, на которой он вырос: темно-зеленые головки брокколи, красный перец, плотные вилки капусты, рыхлые кочаны римского салата с влажными широкими листьями, стянутыми в пучок блестящей проволокой.
Полки с хлебобулочными изделиями для нее вообще были пыткой, даже в это позднее время суток – всего несколько нераскупленных багетов, кое-где баранки, обсыпанные кунжутом, и кексы из банановой муки с добавлением орехов, – остатки, которые завтра сгрузят в контейнер для залежавшейся продукции. Витавший в помещении устойчивый запах свежевыпеченного хлеба вместе с ярким освещением и льющейся из динамиков музыкой – звучала «Rhinestone Cowboy»[59], как ни странно, песня, которую она сто лет не слышала – воздействовали на все органы чувств, повергая ее в состояние сенсорной перегрузки[60]. От такого множества соблазнов у Лори кружилась голова. Она с изумлением вспоминала, что некогда супермаркет вызывал у нее только мучительную тоску, являясь всего лишь обязательной остановкой в круговерти ее будней – не более волнующей, чем автозаправка или почтамт. Но вот прошло несколько месяцев, и она уже воспринимала его как некий экзотический притягательный уголок, райский сад, из которого она и все ее нынешние знакомые были изгнаны, даже если сами они этого не сознавали.
Лори вздохнула свободнее лишь после того, как отвернулась от гастрономической секции и нашла прибежище в отделе бакалеи, где стояли бобовые консервы, упаковки с макаронными изделиями, бутылки с заправками для салатов – все очень хорошие продукты, но не вызывающие желания схватить их с полки и тут же сунуть в рот. Ассортимент был огромный, одновременно ошеломлял и вызывал смех: целых четыре полки с одним только соусом для барбекю, как будто продукт каждой отдельной торговой марки обладал своими собственными уникальными свойствами.
Супермаркет пребывал в полусонном состоянии. В каждом ряду не больше одного-двух покупателей, да и те какие-то заторможенные, еле ползут, разглядывая полки с обалделым видом. На ее счастье, все они проходили мимо, не говоря ей ни слова и даже не кивая в знак приветствия. Согласно протоколу организации «Виноватых», на приветствие не полагалось отвечать улыбкой или взмахом руки: нужно было смотреть прямо в глаза человеку, который с тобой поздоровался, и медленно считать до десяти. Неловкая ситуация, если к тебе обращаются незнакомые люди или случайные знакомые, и совсем уже аховая, если ты столкнулась лицом к лицу с близкой подругой или с кем-то из родных: вы оба краснеете, медлите в нерешительности – о том, чтобы обняться, не может быть и речи: это строго запрещено, – к горлу подступает комок невыразимых эмоций.
Лори ожидала встретиться с Мег где-то у холодильников с замороженными полуфабрикатами – в географическом центре магазина, – но забила тревогу лишь после того, как прошла полки с напитками, кофе и чаем, чипсами и снэками, так и не увидев свою спутницу. Неужели они разминулись, не заметив друг друга: одна только что завернула в проход, из которого именно в эту секунду ушла вторая?
Лори порывалась вернуться обратно, но продолжала идти вперед, к молочному отделу, откуда Мег начала свои поиски. Там было пусто. Лишь перед полкой с нарезанными сырами стоял одинокий покупатель – жилистый, как бегун, лысый мужчина, в котором она слишком поздно узнала Дейва Толмана, отца одного из бывших школьных приятелей ее сына. Он повернулся, улыбнулся ей, но она сделала вид, будто его не заметила.
Она понимала, что поступила безответственно, выпустив Мег из поля зрения. Для многих, кто вступал в их сообщество, первые несколько недель являлись тяжким испытанием; новички бывали дезориентированы, с трудом привыкали к новым правилам и условиям проживания и имели обыкновение при первой удобной возможности возвращаться к прежней жизни. Разумеется, им никто не препятствовал: организация «Виноватых» не была сектой, как по незнанию многие считали. Каждый из ее членов был волен прийти и уйти по собственному желанию. Но задача Наставника заключалась в том, чтобы направлять новичка, по-дружески поддерживать его, помогая побороть минуты сомнений и слабости, дабы он или она не пали духом и не совершили то, о чем будут сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Лори подумала о том, чтобы еще раз быстро обойти весь магазин по периметру в поисках своей ученицы, но потом решили идти прямо на парковку: может, туда убежала Мег. Она прошла между двумя пустующими кассами, стараясь не думать о том, с какими глазами она вернется в штаб-квартиру и будет объяснять, что она оставила свою подопечную без надзора не где-нибудь, а в супермаркете.
Автоматические двери медленно раздвинулись, выпуская ее в ночь. На улице, как ей показалось, заметно похолодало. Лори уже приготовилась бегом пуститься на поиски, но тут, к своему несказанному облегчению, увидела, что необходимость в этом отпала. Мег – молодая женщина в бесформенном белом наряде – стояла прямо перед ней с виноватым видом, держа перед грудью листок бумаги, на котором было написано:
Прости. Я не могла там дышать.
* * *На Гинкго-стрит они вернулись уже далеко за полночь. Проскользнули между двумя бетонными заграждениями, расписались в караульной. Эти меры безопасности были внедрены двумя годами ранее, после рейда полиции, закончившегося гибелью Фила Краутера – сорокадвухлетнего мужа и отца троих детей – и ранением еще двух членов организации. Полицейские, с ордером на обыск и таранами, нагрянули к ним глубокой ночью, надеясь спасти двух девочек, которых, по утверждению их отца, «Виноватые» похитили и держали в своем поселении под замком против их воли. Некоторые члены сообщества, возмущенные тем, что они восприняли как гестаповские методы, стали забрасывать полицейских камнями и бутылками. Те, оказавшись в меньшинстве, запаниковали и открыли огонь. После проводилось расследование, оправдавшее действия полицейских, но сам рейд был признан «небезупречным с точки зрения закона, плохо организованным, основанным на голословных утверждениях ожесточенного родителя, проживающего отдельно от семьи». С тех пор – и здесь Лори должна отдать должное Кевину за перемены в лучшую сторону – мейплтонская полиция вела себя менее агрессивно по отношению к «Виноватым», стараясь использовать в спорных и кризисных ситуациях, которые время от времени возникали, дипломатические методы, а не силу. И все же о том, что полицейские открыли огонь, на улице Гинкго не забывали, и эти воспоминания были мучительны. Лори ни разу не слышала, чтобы кто-то рассуждал о возможности убрать дорожные заграждения, которые к тому же служили памятным знаком. На них аэрозольной краской была нанесена надпись: МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, ФИЛ. ДО ВСТРЕЧИ НА НЕБЕСАХ.
Им отвели комнату на третьем этаже Синего Дома, где обычно размещали Учениц. Вообще-то, Лори жила в Сером Доме, в женском общежитии, расположенном по соседству, где в комнате среднего размера спали по шесть-семь человек – все в спальных мешках на голом полу. Каждая ночь – безалкогольная «пижамная вечеринка» с участием одних только взрослых: не слышно ни смеха, ни шепота – только кашель, пуки, храп и кряхтенье – звуки и запахи слишком большого количества усталых людей, втиснутых в слишком маленькое помещение.
Синий Дом в сравнении с Серым был относительно цивилизованным жилищем, даже роскошным: они жили лишь вдвоем в маленькой комнатушке с двумя односпальными кроватями, светло-зелеными стенами и мягким бежевым ковром на полу, по которому приятно ступать босыми ногами. Но самое главное – прямо напротив их комнаты, через коридор, находилась ванная. «Коротенький отпуск», – подумала Лори. Пока Мег принимала душ, она переоделась, сменив грязную одежду на ночную рубашку свободного покроя, какие носили «Виноватые», – безобразное, но удобное одеяние, сшитое из старой простыни, – затем, преклонив колени, стала молиться. Сначала – долго и сосредоточенно – за детей, потом дальше по списку: за Кевина, за свою мать, за братьев и сестер, за друзей и бывших соседей, пытаясь представить каждого из них в белом одеянии, в золотистом сиянии всепрощения, – как ее учили. Молиться в безлюдной комнате, где тебя никто и ничто не отвлекает, тоже считалось роскошью. Лори знала, что Господу все равно, на коленях она стоит или на голове, но она предпочитала делать это по правилам: тогда и сознание ясное, и внимание не рассеивается.
«Спасибо, Господи, что привел к нам Мег, – молилась она. – Дай ей силы и даруй мне мудрость, чтобы направлять ее по верному пути».
Ночное дежурство прошло относительно хорошо, рассудила Лори. Они упустили из виду Грайса и не наткнулись ни на кого из тех, чьи досье они просматривали, зато активно поработали в центре города, где царило оживление: сопровождали людей из баров и ресторанов к их автомобилям, довели до дома трех девочек-подростков, весело болтавших о мальчиках и школе, не обращая внимания на Лори и Мег. Случился только один неприятный инцидент – с парочкой пьяных придурков двадцати с чем-то лет, возле бара «Экстра Иннинг». В сущности, ничего страшного не произошло – обычные оскорбления, предложение заняться сексом, выраженное в грубой форме одним из парней, красавчиком с самодовольной ухмылкой, обнявшим Мег так, будто она его подружка («Я трахну милашку, – сказал он своему приятелю. – А ты займешься бабусей»). Но даже это был полезный урок для Мег, показавший ей, с чем она может столкнуться в Ночном Дозоре. Рано или поздно кто-нибудь ударит ее, или плюнет на нее, или сделает еще что похуже, и она обязана стерпеть оскорбление – безропотно, не пытаясь защититься.
Мег вернулась из ванной. Она застенчиво улыбалась, лицо порозовевшее, фигура утопает в балахоне ночной рубашки. Жестоко это, думала Лори, одевать красивую молодую женщину в мешок, словно ее красоте нет места в этом мире.
«Для меня все по-другому, – убеждала она себя. – Я только рада спрятать свое тело».
Вода в ванной была теплой – роскошь, которую она уже перестала принимать как должное. В Сером Доме хронически не хватало горячей воды – что было неизбежно при таком количестве жильцов, – но правила требовали, чтобы душ, невзирая на обстоятельства, они принимали два раза в день. Лори долго стояла под струями горячей воды. Ванная наполнилась паром, но это не имело значения, поскольку зеркала в поселении «Виноватых» были запрещены. Ей до сих пор было странно чистить зубы перед пустой стеной, да еще какой-то непонятной мучнистой пастой без названия и допотопной простой щеткой. Она беспрекословно приняла все ограничения, связанные с личной гигиеной, – нетрудно было понять, почему духи, бальзамы для волос и омолаживающие кремы считаются излишеством, – но никак не могла смириться с отказом от своей электрической щетки. Долгие недели она тосковала по ней, пока не осознала, что мучает ее не только ощущение отсутствия чистоты во рту. Она скучала по семье, по всем тем годам бездумного семейного счастья, по долгим перегруженным дням, в конце которых они с Кевином стояли бок о бок перед двойной раковиной в ванной – в руках у каждого по жужжащей зубной щетке, работающей на батарейках, рот полон освежающей мятной пены. Но все это осталось в прошлом. Теперь она была одна в тихом помещении, упрямо двигала кулаком перед своим лицом, никому не улыбалась в зеркало, никто не улыбался ей в ответ.
* * *На этапе Ученичества обет молчания позволялось иногда нарушать. Перед сном, после того, как гасили свет, наступал короткий период – обычно минут пятнадцать, не больше, – когда разрешалось выразить словами свои страхи и задать вопросы, которые оставались без ответа в течение дня. С недавних пор появилось такое нововведение, как Послабление, выполнявшее функцию отдушины для новичков, которых пугал резкий отказ от речевого общения. На одном из слайдов, который видела Лори (она входила в состав Комитета по вербовке и удержанию новообращенных в рядах организации), говорилось, что с внедрением этого нового приема процент отсева среди Учеников снизился почти на треть, чем, собственно, и объяснялась переполненность жилищ в их поселении.
– Ну, как ты справляешься? – спросила Лори, просто чтобы начать разговор. Собственный голос ей показался странным – хриплое карканье в темноте.
– Да вроде ничего, – ответила Мег.
– Ничего? И все?
– Даже не знаю. Трудно так вот взять и все бросить. Самой до сих пор не верится, что я это сделала.
– Мне показалось, ты немного нервничала в магазине.
– Боялась, что встречу кого-нибудь из знакомых.
– Жениха?
– Да. Но не только Гэри. Кого-то из друзей тоже. – Голос у нее был неуверенный, словно она пыталась храбриться. – У меня ведь свадьба назначена на эти выходные.
– Знаю. – Лори читала досье Мег и понимала, что той требуется уделить особое внимание. – Тебе, должно быть, тяжело.
Мег издала непонятный звук – то ли фыркнула, то ли застонала.
– Такое чувство, что мне снится сон, – сказала она. – И я все жду, что вот-вот проснусь.
– Знакомое чувство, – призналась ей Лори. – У меня так тоже бывает. Расскажи немного о Гэри. Какой он?
– Замечательный, – отвечала Мег. – Очень симпатичный. Широкие плечи. Рыжеватые волосы. Милая ямочка на подбородке. Я все время ее целовала.
– Чем он занимается?
– Аналитик по ценным бумагам. Прошлой весной получил диплом магистра.
– Ого. Молодец.
– Да, молодец, – безапелляционно подтвердила она, словно это даже не обсуждалось. – Он отличный парень. Умный, красивый, веселый. Любит путешествовать, в спортзал ходит каждый день. Мои подруги называют его «мистер Совершенство».
– Где вы познакомились?
– В школе. Он играл в баскетбол. В одной команде с моим братом. Я часто ходила на их матчи. Гэри учился в выпускном классе, а я – в десятом. Мне казалось, он даже не подозревает о моем существовании. А потом однажды он просто подошел ко мне и сказал: «Привет, сестренка Криса. Давай сходим в кино?». Представляешь? Он даже не знал, как меня зовут, а пригласил на свидание.
– И ты ответила согласием.
– Смеешься? Я ж как будто в лотерею выиграла.
– И вы сразу полюбили друг друга?
– Ну конечно. Когда он поцеловал меня в первый раз, я подумала: «За этого парня я выйду замуж».
– Долго ж вы собирались. Давно это было – восемь, девять лет назад?
– Мы же тогда еще учились, – объяснила Мег. – Как только я окончила школу, мы обручились, но потом пришлось отложить свадьбу. Из-за того, что случилось.
– Ты маму потеряла.
– Не только из-за нее. Один из кузенов Гэри, он тоже пропал… две девочки из университета, начальник моего отца, коллега Гэри. Много людей исчезло. Ты ведь помнишь, как это было.
– Помню.
– Казалось, как-то это неправильно… выходить замуж без мамы. Мы с ней были очень близки, и она так радовалась, когда я показала ей обручальное кольцо. На церемонию я собиралась надеть ее свадебное платье.
– И Гэри не возражал против отсрочки?
– Ничуть. Я ж говорю, он очень хороший парень.
– И вы переназначили день свадьбы?
– Не сразу. Года два мы вообще о ней не упоминали. А потом вдруг решили пожениться.
– И на этот раз ты была готова?
– Не знаю. Наверно, я просто смирилась с тем, что мама не вернется. Как и все остальные. А Гэри стал проявлять настойчивость. Твердил мне, что он устал все время скорбеть. Сказал, что моя мама хотела бы, чтобы мы поженились, завели семью. Чтобы мы были счастливы.
– А ты что думала?
– Что он прав. Я тоже устала постоянно скорбеть.
– И что же произошло?
Мег умолкла на несколько секунд. Лори казалось, будто она слышит, как та думает в темноте, пытается сформулировать ответ, тщательно подбирая слова, словно от них зависит ее судьба.