– Да, Лаврентий, умеешь ты вовремя убедить, подкинуть, так сказать, козырного валета. Да, школа у тебя ещё та… сейчас таких мало. Верно ты как это вот мне сейчас пробубнил… и всё же… Всё же моё решение есть моё решение! На этом наша система стоит и стоять будет. А если решение будет отменять полковник или майор, то система в одно прекрасное мгновение рухнет. Вот и всё.
– Да, но если решение неверно… – набрался наглости Сикора.
– А вот это уже не твоё собачье дело! Ты винтик этой системы, вот и крутись головкой вверх. И всё! А в решения не лезь!
Сикора вздохнул и виновато улыбнулся:
– Понял, так точно! Просто у меня…
– Ну, что ещё? – недовольно проскрипел генерал.
– Просто у меня для Вас докладная есть и шифровка в центр. Я, конечно, мог бы её в виду особой важности и без Вас отправить, но в виду уважения… вот Вам показываю…
Сикора протянул генералу заранее подготовленную бумагу. Белый лист перекочевал в толстые начальничьи руки.
Генерал молча достал из нагрудного кармана очки и водрузил их на нос. Стал, усердно морща лоб, читать документ.
Сикора молча ждал. Он невольно крутил головой, разглядывая обстановку генеральского кабинета. Большие глубокие кресла в углу. Огромный мягкий кожаный диван у стены. Какая-то странная картина с людьми в форме, стоящими у стола с картой. Кто были эти герои, Сикора не знал, но понимал: генерал почему-то дорожит именно этой картиной. Шкаф со стеклянными створками и книги внутри дополняли нелепость убранства этого огромного и немного неуютного кабинета. Сикора вздохнул и покосился на потолок. Странная бронзовая люстра с белыми плафонами.
«Интересно, сколько тут стоит жучков? И где вообще тут, в этом сраном сарае, стоят жучки? А они стоят. И эта свинья точно знает, где они стоят, и у него наверняка есть какое-то средство подавление прослушки, если он так уверенно говорит мне кое-какие откровения, он либо дурак, что доверяет мне, либо цепляет меня на наживку. Вот сучий боров!» – неласково подумал о начальнике Лаврентий.
– У-у-у, ну и мудак ты, Лаврик! Я тебя, суку, в бараний рог согну! Стервец! Что за моей спиной делал?! Ты же, скотина, про этот метод этого засранца Щуппа давно знал, знал и молчал! Е… – далее генерал разродился отборной гнусной бранью.
Его мат был каким-то, как казалось Сикоре, необузданным и пошлым. Он не был назидательным или осуждающим ругательством, а был лишь брезгливым шлепком самому генералу по его репутации, потому как заставлял собеседника тупо презирать человека, так позволявшего самому себе выражаться.
– Вы, прежде чем так меня оскорблять, выслушайте, – обиженно заметил Лаврентий.
– Я тебе оскорблю… блю… твою мать! Ты что ж меня под монастырь подводишь?! – гудел генерал.
– Да какой там монастырь! Вы вообще должны спасибо мне сказать, что я эту информацию придержал! Уплыла бы она тогда в Москву. А она уплыла бы, я не сомневаюсь, потому как вы бы её сами туда запулили! Так вот уплыла бы она в Москву, и всё! Щуппа бы мы с вами давно не увидели! Он бы уже там был, и не известно, стал бы он свой метод продолжать разрабатывать. А так… так вот она, информация эта, кстати, и мы её подаём в нужное время, потому как теперь у Щуппа есть точные первые результаты, и теперь мы его можем в Москву сами и отправить.
Генерал запыхтел. Он молча смотрел на Сикору. Тот кивнул головой и грустно улыбнулся.
– У меня есть кое-какое соображение, которое Вам понравится…
XVIII
ЭТО был, наверное, самый приятный момент последнего времени.
Забытый и такой ублажающий вкус.
Лучинский закрыл глаза от удовольствия.
Он слышал, как натужно скрипят его челюсти и как зубы врезаются в сочное мясо. Кирилл, как ему, по крайней мере, казалось, слушал свой организм, как настройщик слушает фортепьяно. Лучинский понял, что он давно не мог так вот управлять своим телом, а вернее, так вот услаждать его. Ему так хотелось есть… жевать пищу. И не просто пищу, а вкусную пищу. Кирилл заурчал, как голодный кот после мартовской случки.
«И всё-таки человек – животное! Никакой он не разумный. Его разум лишь в том, что он сам осознаёт, что он животное! Животное с инстинктами и слабостями обычного зверя. Вот, например, чревоугодие… вот оно, вот оно что делает со мной! Я готов набивать брюхо, я готов наслаждать свои кишки этой жирной пищей, безудержно! Как мало мне надо! Как мало!» – невпопад вдруг подумал он, в очередной раз впившись зубами в кусок мяса.
Она ждала.
Она молча смотрела за его трапезой.
Она была довольна, так, по крайней мере, ему казалось. Кирилл вдруг захотел, чтобы ей тоже стало приятно.
Он кивнул головой и, прожевав, громко сказал:
– Слушайте, вы же можете, когда вы хотите, или как там, вернее, тут у вас? – Кирилл с аппетитом жевал большой кусок мяса и довольный даже слегка похрюкивал от острой и жгучей пиши.
Он то и дело макал хлеб в пиалу с густым тёмно-красным соусом и тоже толкал эти куски в рот. Когда ему удавалось переживать дозу, он с упоением и жадностью хватал большой бокал с тёмным пивом и глотал эту пахучую, пахнувшую почему-то кедровыми орехами, жидкость.
Женщина, похожая на гречанку, с удовлетворением и какой-то завистью смотрела на то, как пациент поедает огромный запас продуктов.
Тут были и овощи, и зелень. Среди тарелок и чашек из фарфора стояла и бутылка. В ней была бесцветная жидкость. На бутылке отсутствовала этикетка.
Кирилл, в очередной раз глотнув пива, громко икнул и, вытерев жирные губы верхней стороной кисти, воскликнул:
– Как я подозреваю, это водка? – кивнул он на бутылку.
– Нет, это чача. Настоящая, грузинская, первой выгонки…
– Чача?! Хм, это надо попробовать! – Кирилл налил себе в большой стакан содержимого бутылки.
Он поднёс посудину ко рту и хотел было выпить, но ухмыльнулся и, покосившись на женщину, приказным тоном сказал:
– Светлана! Вы тоже со мной выпейте!
Женщина смутилась.
Она пожала плечами и робко возразила:
– Вообще-то я не пью… Мне нельзя.
Кирилл подозрительно посмотрел на «гречанку».
– Не… так не пойдёт! Я настаиваю! Пейте!
– Нет… я на работе… – отмахнулась Светлана.
– Пейте! А то скандал тут закачу и пожалуюсь на Вас! И вообще не буду с вами сотрудничать! Пейте!
– Зачем Вам? Это очень крепко для меня! Я не пью чачу! – капризно, но вяло протестовала Турнова.
Она оценивающе посмотрела на Лучинского. Тот кивнул головой и покосился на бутылку.
Он встал с кровати и угрожающе нагнулся над столом:
– Вы что, меня за лоха держите? – прикрикнул Кирилл.
– За кого?
– Ну, не важно… – осёкся Лучинский. – Это вы считаете, что я такой вот простачок?! Нет! Пейте! Вы покажете, что это пойло не отравленное! Пейте! Может, вы подмешали чего! – Кирилл толкнул воздух стаканом в сторону Светланы.
Турнова зло покосилась на Кирилла.
– Пейте! – настаивал тот. – Я буду уверен, что вы тут не намешали мне ничего! А то знаю я вас!
Турнова неуверенным движением взяла стакан и, тяжело вздохнув, припала к нему губами. Она пила спокойно и медленно, как будто это была обычная вода. Когда стакан был пуст, женщина достала из кармана своего халата носовой платок и, промокнув алые от помады губы, невинно улыбнулась.
– Вот! Вот теперь верю! Верю! – Кирилл довольный уселся вновь на кровать и подмигнул женщине.
Та ухмыльнулась.
Лучинский махнул рукой:
– Вот так бы давно! А теперь ешьте! Ешьте!
– Нет! – категорично отрезала Турнова. – Это уже не смешно! Есть я точно не буду! Тем более мясо! Нет! – женщина встала со стула и, одёрнув халат, сурово покосилась на Кирилла.
Тот понял, что на этот раз ему не убедить красотку, пожал плечами:
– Ну, как хотите! Хотя я сам в принципе наелся! – Лучинский потянулся за бокалом с пивом. – Вот так обед! Семьдесят лет или сколько там я не жрал нормальной пищи?! – Кирилл хлопнул себя по животу. – Теперь можно и поспать.
– Нет, прежде чем спать, вы померите одежду, что я Вам принесла! – приказным тоном сказала Турнова.
В её голосе прозвучал металл.
Кирилл ухмыльнулся и развёл руками:
– Одежда? Хм? Зачем? Я вон привык к вашей пижаме… – пробурчал Лучинский.
– Вот, оденьте это! – Светлана кинула на колени Кирилла большой полиэтиленовый пакет с одеждой. – Мы же договаривались! Вы делаете то, что я Вас попрошу! Вам предстоит скоро дорога, очень важная поездка… – загадочно промурлыкала Светлана.
Кирилл встал и, покосившись на Турнову, зло бросил:
– Может, вы выйдёте, а то, я не хочу переодеваться при Вас…
– Хм, Вы забыли, что я Вас видела голым уже не один месяц… – хохотнула Турнова.
– То спящим, спящим не так стыдно, – настоял Кирилл.
– Хорошо, я отвернусь… – вздохнула Турнова и улыбнулась.
– То спящим, спящим не так стыдно, – настоял Кирилл.
– Хорошо, я отвернусь… – вздохнула Турнова и улыбнулась.
Кирилл покосился на пакет. Развернув его, достал оттуда белую футболку, тёмно-синюю, похожую на милицейскую форменную рубашку. Правда, вместо погон тут были пришиты какие-то тонкие оранжевые полоски. Такие же нашивки были и на нагрудных карманах. В комплект этой необычной «формы» входили, как оказалось, и брюки с кителем, похожим на спортивную олимпийку на молнии. Китель и брюки были голубого цвета. На правой груди у кителя была тоже оранжевая нашивка с маленькой чёрной звёздочкой. Три большие буквы «ВВП» были вышиты золотыми нитками на другой стороне. На небольшом нагрудном кармане.
Лучинский с удивлением разглядывал китель:
– Что это? Что это за форма сборной Гондураса?
– Сборной чего? – обиженным тоном переспросила Турнова.
– Гондураса… есть такая… вернее, не знаю, есть ли сейчас. Но, по крайнее мере, была такая страна…
– Вы будете примерять? Я жду! – разозлилась Турнова.
Кирилл вздохнул и, сняв с себя пижаму, остался голым.
Он спешно натянул на себя брюки и удивлённо хмыкнул:
– Футболка есть, а трусы или плавки? Я что, так и должен, в брюках на голое тело ходить? – Лучинский надел сначала майку, затем рубашку.
Одежда пришлась в пору, как оказалось, она была словно сшита по нему. Кирилл довольно хмыкнул, рассматривая на себе хорошо и ладно сидящую странную «спецформу». Китель он тоже натянул и, пожав плечами, посмотрел на Турнову… и, вздрогнув, перестал дышать от неожиданности.
Женщина перед ним стояла совершенно раздетая. Она весело улыбалась и внимательно смотрела Лучинскому в глаза. Тот, раскрыв рот, не мог вымолвить и слова.
Турнова медленно двинулась на Кирилла, тихо пробормотав на ходу:
– Трусы говорите, хотите носить… трусы будут позже… пока они Вам не нужны.
Лучинский почувствовал, что у него закружилась голова и пересохло во рту. Он стоял, как обезьяна перед удавом, не двигаясь. Руки его безвольно опустились по швам. Турнова медленно подошла к нему и, погладив сначала грудь, её рука скользнула по брюкам.
– Размер как раз в пору… но одежду надо снять… пока… не надо её пока мять… – Светлана настырно стянула с Кирилла сначала китель, а затем, медленно расстегнув пуговицы, помогла снять ему и рубашку.
Лучинский подчинялся.
Удары сердца отдавались в висках. Он зажмурил глаза. Ему вдруг стало как-то стыдно и неловко (примерно такое чувство он испытывал, когда, будучи девственником, впервые имел близость с девушкой), и в тоже время неудержимое и всеохватывающее желание прикоснуться к Турновой овладело всеми его мускулами.
Кирилл тихонько застонал.
В этот момент он почувствовал, как тёплые и немного сладкие губы Светланы впились в его губы. Кирилл открыл глаза и непроизвольно обхватил женщину за талию. Та ловким движением толкнула его на кровать. Лучинский потерял устойчивость и рухнул на постель. Светлана навалилась на него сверху и требовательно обхватила его шею. Кирилл вздрогнул и резким движением попытался перевернуться, но не смог. Турнова крепко держала его в объятиях. Кирилл закрыл глаза и решил не сопротивляться…
– Что это за буквы… вэ… вэ… пэ? – успел шепнуть он.
– Верховная… власть… Правителя… – жарким и томным голосом ответила женщина.
Через пятнадцать минут они лежали на кровати и как-то отрешённо смотрели в потолок. Она и он, словно сговорившись, не мигали и смотрели на бледно-серый бетон, покрытый специальной эмульсионной краской. В палате было напряжённо тихо. Лишь изредка попискивали датчики аппаратуры. Где-то в углу хрюкал кондиционер и едва слышно урчал вентилятор.
Двигаться не хотелось.
Женщина вяло провела рукой по лицу Кирилла и, нащупав губы, тихо сказала:
– Это было весьма приятно. Весьма.
– Ты зачем это… – выдавил из себя Кирилл.
– Ай, да брось ты… тебе же самому хотелось… – фыркнула она.
– Я знаю, что вы мне какой-то возбудитель сыпали! – буркнул он.
– Это для твоей же пользы… функции организма надо восстанавливать!
– Ты мне зубы не заговаривай, ты что, тоже хотела, что ли?! Не поверю!
– А зачем ты заставил меня чачу пить?!
– Так это было в ней?
– Да…
Кирилл вдруг почувствовал, что он пьяный. Голова вновь закружилась, как у первокурсника после первого в жизни стакана дешёвого портвейна. Ему так захотелось ей нагрубить. Ему так захотелось сказать ей гадость…
– Ну и сука ты… – выдавил он вновь из себя.
– А вот оскорблять не надо… – женщина не обиделась, а сказала это как-то с издёвкой в голосе.
– Всё равно сука… – усмехнулся он.
– Да уж точно – не кобель! – хохотнула она и, повернувшись, с напористостью и решительностью неожиданно вновь навалилась на него.
Он попытался сопротивляться, но тут же поймал себя на мысли, что это не надо делать, и ему нравится всё, что происходит с ним в эту секунду.
– Повторим урок первого общения с будущим! – загадочно шепнула она.
Он тяжело дышал. Голова хоть и кружилась, но это была забавная и какая-то увлекательная карусель. Мысли отсутствовали, лишь какое-то ощущение невыразимого блаженства.
Он прижался к ней и отключился…
XIX
ОН где-то вдалеке услышал всхлипы. Нет, это точно был женский плач. Какой-то тихий. Приглушённый. Кто-то, сдерживая себя, рыдал.
Женщина, то и дело глубоко вздыхая, хлюпала носом. Плакать, так хотелось тоже заплакать. Чувство какого-то обречённого уныния и безысходности.
«Как давно я плакал? Когда я вообще плакал? В детстве? Нет, я плакал, когда напился после армии… Нет, постой, я плакал, когда я… Нет, не помню, когда я плакал. Может, поплакать, как хочется поплакать. Это так здорово – плакать. Рыдать. Станет легче, наверное, очень станет легче. Нет, плакать, обязательно плакать», – Кирилл, вдруг очнулся от своих нелепых и каких-то бредовых не то что мыслей, а утверждений.
Это были то ли сон, то ли забытье.
Рядом стояла девушка. Эта была Лиза. Кирилл почувствовал её запах и слабо улыбнулся, не открывая глаз. Ему вдруг не захотелось вообще просыпаться, а вот так и лежать в забытье…
«А может, это вообще сон! Сон – всё, что вот так со мной происходит! Я проснусь – и всё! Всё кончится, и я вновь там, я вновь тот!» – подумалось наивно и тягуче.
– Лиза… это Вы?! – выдавил из себя Лучинский.
Но в ответ он услышал лишь всхлипывание. Кирилл открыл глаза. Девушка стояла, потупив взгляд, и что-то писала в блокноте. Она смотрела на приборы и тихо плакала при этом.
Лучинский это не увидел, но почувствовал.
– Лиза, почему Вы плачете? Что-то случилось?
В ответ опять лишь всхлип…
Лучинский тяжело вздохнул и подпрыгнул на кровати. Наконец-то сон отпустил его. Он вдруг ощутил, что у него ноет с похмелья голова…
«Какое забытое чувство! Как это здорово, хм, болеть с похмелья… я не болел уже давно!» – вдруг подумал он.
Пить! Хочется пить! Губы как сухая губка. Кирилл с трудом облизнулся. Он посмотрел на Лизу. Девушка словно не замечала его.
– Лиза, Вы можете мне дать попить.
– Я Вам не обслуга. Придёт сиделка и даст, – сухо и грубо ответил девушка.
– Это что за немилость? – удивился Кирилл.
Он вдруг поморщился. Он вдруг вспомнил. Он вдруг понял, что он совсем недавно тут, на кровати, занимался любовью с той. Красивой гречанкой…
Голова загудела. Стало немного стыдно и неудобно, а что если она, она, Лиза, видела это по какому-нибудь монитору…
«Вот извращенцы! Они тут подсматривают друг за другом», – неожиданно разозлился Кирилл.
– А вот подсматривать нехорошо! – бросил он ей.
– Подсматривать? Вы о чём? – обиженно переспросила девушка.
Она наконец-то бросила на него взгляд. Глаза полные упрёка и отчаянья.
– Вы ведь подсматривали за мной? – Кирилл кивнул на мониторы и приборы.
– Хм, надо ещё! – хмыкнула она и задрала носик. – Вы просто пустой болтун! Вы обещали мне…
– Ну, простите. Простите. Она, она меня напоила…
– Вот-вот! Я же просила не пить! Я же просила не пить, не есть и не брать ничего от неё! А Вы! Вы всё испортили! Вы напились! Вы хоть помните, что было? Что было, когда она тут Вас напоила?
– Я… нет, не помню, – краснея, соврал Кирилл. – Не помню ничего.
– Вот и плохо! И я вот не знаю, что она тут делала? Что вообще тут происходило? Я не знаю! А это опасно!
– Так вы не могли наблюдать за нами? – с надеждой переспросил Кирилл.
– Как я могу за вами наблюдать? У меня на это нет допуска! – раздражённо махнула рукой девушка.
– Фу! – облегчённо выдохнул Кирилл. – А я-то… я думал…
– Что Вы ещё думали?! Вы вообще умеете думать? – укорила его девушка.
Кирилл вдруг поймал себя на мысли, что ему стало легче. Ему очень не хотелось, чтобы Лиза знала про его любовную утеху с этой начальницей отделения. С этой неотразимой и жгучей «гречанкой». Он вдруг также поймал себя на мысли, что невольно возбуждается, когда вспоминает ту женщину. Она, та «гречанка», она прекрасна и так страшна в своей жгучей напористой страсти!