Мать сказала что-то такое, что никак нельзя было оставить без внимания.
Ну да, конечно! Она сказала, что будет плакать!
– Мама, – Миша остановился и посмотрел на нее совершенно серьезно. – Ты лучше не плачь. Ты тоже смейся.
Ольга послушно засмеялась:
– Ну, конечно…
Стас сказал: хватит разводить антимонии, – он все время путал эти самые антимонии и антиномии, и они быстро попрощались.
Ольге всегда жалко было отпускать Мишку в школу, непонятно почему, жалко, и все тут, и она проводила глазами спину сына с прыгающим на ней рюкзаком.
– Оль, ну, поедем уже, а?!
Усаживаясь на переднее сиденье, Ольга заметила машину, вынырнувшую из-под светофора.
Машина как машина, ничего особенного, и тем не менее Ольга встревожилась.
Эту машину она знала, как свою собственную, и за несколько последних дней успела изучить ее до мелочей.
Она взглянула на Стаса, но тот продолжал подсвистывать приемнику и на Ольгины взгляды внимания не обратил.
Не буду говорить, решила она. Что тут особенного?! И так утром чуть не поссорились, а тут еще эта машина дурацкая! Шут с ней совсем!..
Но тем не менее в боковое зеркало все-таки взглянула.
Машина ехала за ними, не приближаясь и не отставая.
Ольга еще раз взглянула, а потом повернулась к Машке. Та как будто только этого и ждала, сразу придвинулась на сиденье так, что очень близко оказались блестящие глаза, тугая щечка, банты и волосы, расчесанные ровно-ровно.
Ольга, перегнувшись через спинку, поцеловала щечку и поправила бант, хотя с ним и так все было в полном порядке.
– Машкин, мы тебя сейчас завезем, а костюм я Вере Федоровне отдам.
– И уедешь, да, мам?
– Мне на работу надо. Но на утренник я успею.
Однако Машке нужны были гарантии.
– А вдруг не успеешь, мам? Тогда все пропало!
Ольга сказала успокаивающе:
– Конечно, успею. Вы еще пока порепетируете с Верой Федоровной… я и приеду. Обязательно.
Проклятая машина не давала ей покоя, и время от времени она поглядывала в заднее стекло.
Машина не отставала.
– А папа приедет?! Пап, ты приедешь?!
– И папа, конечно, постарается приехать.
Стас почти не слушал, о чем там они в сотый раз толкуют, и на утренник не собирался вовсе, но Машку он очень любил, кроме того, не хотелось, чтобы она приставала, потому и согласился сразу:
– Папа постарается.
Автомастерская – гордость и главное дело его жизни – помещалась в одноэтажном бараке на самой окраине городка.
За ними была только массивная бетонная плита с серыми буквами «Добро пожаловать», приветствовавшая таким образом гостей города. Сразу за плитой начинались деревни, а за ними леса и леса, на сотни километров вокруг.
Несколько лет назад Стас договорился с кем-то из городской администрации и арендовал пустовавший барак на какой-то бесконечный срок, лет на сто или двести, кажется. Барак, построенный в свое время немецкими военнопленными, оказался крепок, хоть и неказист с виду, а самое главное, в нем были свет и вода! Начиналось все с гаража на две машины, в который переоборудовали барак, а нынче дело расширилось – к гаражу пристроили еще пару боксов, добавились мойка, магазин запчастей и даже кафешка для дальнобойщиков. Может, для тех, кто привык выходные в Куршавеле проводить, а денежки все больше на миллиарды считать, это семечки и курам на смех, но Стас чувствовал себя настоящим бизнесменом, хозяином, начальником! И народу в подчинении у него было немало, человек пять, а иногда, когда заказов становилось много, доходило и до семи, шутка ли!..
И «офис» у них был – помещеньице, где Ольга возилась со своей бухгалтерией, и где выписывались справки, счета и всякое такое, и где посетители посолидней могли посидеть в ожидании, когда прокачают тормоза или переставят резину, попить кофейку, журнальчики полистать, все по правилам!
Едва только машина Стаса влетела на площадку и затормозила, Ольга выскочила и помчалась к беленькой дверце, ведущей как раз в «офис». Времени у нее было мало, а дел полно, но все же, взявшись за ручку, она оглянулась.
Ну, конечно, ненавистная машина никуда не делась!
Как раз в ту секунду, когда Ольга оглянулась, машина притормозила, словно нарочно, словно издеваясь, а потом вдруг взревела, наддала и пропала за углом.
Стас, никуда не торопясь, вылез из своей иномарки, оглянулся по-хозяйски, как командир оглядывая плац, – все ли в порядке, чисто ли выметен двор, достаточно ли блестит лозунг «Вооруженные силы – защита и опора Родины!».
– Станислав Анатольевич! – Издалека к нему поспешал небритый мужичонка в синей спецовке, заляпанной масляными пятнами кепке, заломленной на одно ухо, и клетчатой рубахе с закатанными рукавами – символ любого автосервиса, его альфа и омега, «народный умелец», вызывающий почему-то безусловное доверие всех водителей, приехавших ремонтировать свои драгоценные машины. Так хороший врач с вдумчивым взором, стетоскопом в нагрудном карманчике белоснежного халата и привычкой обращаться к пациенту «батенька мой» вызывает благоговейный трепет и надежду на моментальное излечение.
– Здорово, здорово, Михалыч.
– Не стучит коробка?
– Да нет, не стучит! Отгони ее в мойку, только пусть хорошо отполируют, а то в прошлый раз…
Дальше Ольга не слышала, дверца, ведущая в «офис», захлопнулась, отрезав ее от утренних звуков автомастерской, которые она, между прочим, очень любила!
В коридоре было полутемно, и в глубине его двигалось что-то темное, похожее на стог. Ольга знала, что это за стог, и совсем не испугалась. А вот темноты она не любила и поэтому, нашарив выключатель, надавила сразу на обе клавиши. Стас всегда сердился, говорил, что свет нынче недешев и электроэнергию надо экономить, а она все равно включала!
Желтые лампы вспыхнули весело, как будто утро наступило после глухой осенней ночи.
– Ох ты, боже мой, напугала!..
– Доброе утро, Марья Гавриловна!
Уборщица с трудом выпрямилась, взявшись за спину. Тряпка шлепнулась в ведро, выплеснув на пол немного грязной пены.
– Оленька!.. Все бы тебе меня пугать!..
– Нет бы вам шваброй мыть! Я же купила недавно швабру! Куда вы ее дели?
Уборщица пожевала губами.
– Чего там намоешь этой палкой твоей! Ни в углах, нигде! Самая-то пылища всегда в углах собирается, и песок! А так, если только середку мыть, это что тогда такое за уборка?
– У вас же спина болит, теть Маш.
– Совсем не отвалится.
Ольга всегда ее жалела.
Муж у тети Маши давно помер, сын, как водится, вырос непутевым, то появлялся, то пропадал, все кормил мать баснями, что завербовался на Север, на заработки, но никаких заработков было не видать, а возвращался он всегда оборванный, больной, и мать его лечила, кормила, одевала – все на свои скудные денежки. Как-то между своими невнятными отлучками он ухитрился жениться, разумеется, на такой же пропащей, и все бы ничего, да родился Вовчик, внучок. Непутевый с пропащей моментально развелись, и бывшая невестка все грозилась подать в суд «на взыскание» – никаких алиментов, ясное дело, никто никогда не платил, а сумма набежала немаленькая. Тетя Маша все уговаривала пропащую в суд не подавать – нынче с этими алиментами строго, закатают по полной программе, а денег все равно взять неоткуда, и подбрасывала Вовчику то на ботиночки, то на курточки, то на тетрадки. Для того чтоб подбрасывать, счастливой бабушке приходилось мыть полы не только в автосервисе Стаса Громова, но еще и в больнице да в школе.
Какая уж тут спина!..
– Теть Маш, я вам вчера мазь купила!.. – Ольга полезла в сумку, порылась, достала тюбик и стала тыкать им в красную, разбухшую от воды ладонь, больше похожую на тюленью ласту.
Марья Гавриловна с опаской приняла тюбик, как нечто невиданное, покрутила, кажется, даже понюхать хотела, но засмущалась.
– Это специальная такая мазь, для спины, – заторопилась Ольга. – К ней еще таблетки, но их нужно курсом пить. Сначала три дня мажете, а потом таблетки начинаете принимать. Я вам сейчас их не отдам, а то вы потеряете. Говорят, как рукой снимает.
Далеко отставив тюбик от глаз, уборщица шевелила губами – читала название. В это время ближайшая дверь распахнулась так резко, что стукнула Ольгу пониже спины.
– Ой!
– Оленька!
Парень в джинсах и рубахе с закатанными рукавами выскочил в коридор, притормозил возле них и закатил глаза.
– Я дико извиняюсь! Я тебя стукнул, да?
– Привет, Паш. Ты меня не стукнул.
Прыгучий Паша, не способный ни секунды постоять спокойно, переминался с ноги на ногу и все пытался заглянуть Ольге в глаза.
Он ее обожал, о чем Ольге было давно и хорошо известно.
На работе всегда так. На работе всегда есть обожатели и обожаемые, иначе все совместное дело застопорится, как двигатель без смазки.
В этом нет ничего опасного. Это просто… весело, вот и все. Ну, может, не всегда весело, но уж точно не имеет последствий и продолжения.
Ну, может, иногда имеет, но только не в ее, Ольгином, случае!
– Я сегодня… того-этого… кофе… купил. Буду в клуб вступать.
– Какой иш-шо клуб, Пашка! – влезла Марья Гавриловна. – Всю получку по клубам энтим промотаишь! Не ходи в клуб, Пашка!
Ольга с Пашей переглянулись, и он, пританцовывая возле дам, пояснил именно Ольге, а вовсе не тете Маше:
– Да в твой клуб, в кофейный! Ты ж кофе варишь!..
Ольга улыбнулась:
– Варю.
– Ну вот я и… купил, значит, чтобы ты, когда варишь… чтобы мы… меня тоже… при случае чтоб… пригласила!
– Павлик, да я ведь тебя и так всегда приглашаю!
Тут он смутился и на секунду перестал пританцовывать.
– Ну вот, я теперь купил это самое кофе.
Паша окончательно засмущался. И что он как дурак с этим кофе своим? Вон Ольга над ним смеется. Хотя нет. Ольга не смеется. Не над ним то есть. Она ни над кем никогда не смеется. Она… Улыбается она, вот что!
– Ты молодец, что кофе купил, – сказала Ольга. – Кофе лишним в хозяйстве не бывает. Ну, раз ты у нас теперь полноправный член клуба – тебе и карты в руки. Включай кофеварку!
– Я того… Щас включу, туда-обратно… И пить, значит, будем… Кофе то есть…
Ольга кивнула: само собой. Какое ж утро без кофе?
– А ты красивая сегодня, – выпалил Павлик, заливаясь до ушей краской. – Как всегда то есть!
И быстро ретировался. Кофеварку включать пошел.
Тетя Маша посмотрела ему вслед, покачала головой:
– Баламут. Одно слово – молодежь! Ох, и молодежь! Ветер в голове!
– Да что вы, теть Маш! – Ольга снова заулыбалась. – У нас молодежь замечательная. Такие мастера, как Павлик, – на вес золота.
Тетя Маша повертела в лапище тюбик с мазью. Тюбик в ее руке выглядел крошечным.
– Оль… Я не могу… Это ж дорого очень, наверно? Я не возьму, Оль!.. Я лучше по старинке… горчички приложу… сальцем смажу…
– Да вы полгода мажете, теть Маш, а ничего не проходит! Попробуйте, может, хоть от этого пройдет!
Тетя Маша еще раз взглянула на тюбик, вздохнула и прижала мазь к груди, точно это какая великая драгоценность, а не аптечная упаковка. Тете Маше было неловко. Сроду никто ей ничего не покупал – ни когдатошний муж, отчаливший в неизвестном направлении лет, пожалуй, что тридцать назад, ни сынок непутевый, ни уж тем более чужие люди. А тут хозяйка, на свои денежки.
– Спасибо тебе, Оль, благодетельница ты наша…
Ольга пожала плечами – вот еще, глупости! Какая она благодетельница?
– На здоровье, теть Маш.
И быстро пошла к своему кабинетику. Хватит разговоров, пора за работу.
* * *Работа не ладилась. Ольга в третий раз пыталась свести дебет с кредитом. И никак они не сходились. Где она ошиблась? Вроде ведь несколько раз все проверила… А баланс нужно срочно сдать, кровь из носу. Стас ей специально утром напомнил: срочно! Спросил: успеешь? И она обещала. И должна, значит, успеть – ну не может она своего любимого мужа так ужасно подвести.
Ольга снова защелкала на калькуляторе, но в голове были не цифры, а яркая коробочка с золотым логотипом Кристиана Диора и машина с темными стеклами, которая вот уже несколько дней катается за ними как привязанная.
Хлопнула дверь. В крошечном закутке перед кабинетом, который Ольга гордо звала кухней (хотя какая там кухня, чайник да полка с посудой – вот и все), послышались торопливые шаги. Ольга, не отрываясь от ведомости, позвала:
– Тамара Павловна!
– Ой! – Секретарша нарисовалась в дверях – соломенные кудряшки, брови домиком, лиловая помада, ручки прижаты к объемистой груди, задрапированной шифоновыми рюшами. Выражение лица у Тамары Павловны было как у карманника, пойманного за руку. «И почему она вечно пугается?» – подумала Ольга.
Она недолюбливала Тамару Павловну, стыдилась этого и старалась вести себя с секретаршей подчеркнуто сердечно. Но то ли тонко чувствующая Тамара, несмотря на все Ольгины старания, таки чуяла фальшь, то ли Ольга была недостаточно искусной актрисой, а некоторая натяжечка в отношениях все равно присутствовала.
– Ну вот что тебе не нравится? Нормальная ведь женщина, и работник хороший, – ругала себя Ольга. А поделать ничего не могла. Ну не нравилась ей Тамара Павловна, вот не нравилась – и все тут. И рюшечки не нравились, и кудряшки, и лиловая помада, и манера улыбаться сиропно-пресиропно, широко растягивая жуткие лиловые губы. Улыбается – а глаза холодные. Позовешь – начинает ойкать, сделает брови домиком, ладошку к сердцу прижмет: «Олечка Михална, как же вы меня напугали!» Чего, спрашивается, пугаться?
– Тамара Павловна, ну вот что вы все время пугаетесь? – спросила Ольга.
Секретарша теснее прижала ладонь к груди и пошла пятнами.
– Я? А что?! Я – ничего!
Ольга только головой покачала. Ну вот как с ней разговаривать? Встала из-за стола, прошла в закуток, воткнула чайник в розетку. Тамара, когда Ольга мимо нее проходила, прижалась спиной к стене и даже, кажется, живот втянула, будто стараясь стать как можно меньше и незаметнее. При ее гренадерском росте и необъятном бюсте получалось это не очень, прямо сказать.
Ольга достала из шкафчика чистую чашку, насыпала в чайник заварки.
– Олечка Михална? – Тамара Павловна высунулась из-за угла. – А вы что-то хотели, да?
– Я думала, раз вы на кухне были…
– Я?! Была? А что? – Тамара еще больше округлила глаза.
– Так я хотела вас попросить чай заварить.
– Я сейчас заварю. – В лице Тамары читалось облегчение, будто она опасалась, что Ольга ее попросит не чай заваривать, а доставить шифровку через линию фронта.
– Я заварила уже, – Ольга кивнула на чайник.
Тамара снова схватилась за сердце.
Да что ж такое, в самом деле? Корвалолу ей купить, что ли?
Ольга налила чаю, вернулась за стол. Прихлебывая из чашки, она придвинула к себе ведомости и снова занялась расчетами. Надо только сосредоточиться, выкинуть из головы все лишнее, и тогда дебет непременно сойдется с кредитом.
– Олечка Михална…
Ольга подняла глаза от бумаг. Тамара все еще маялась в дверях.
– Да, Тамара Павловна?
– Я вот спросить хотела…
– Спрашивайте, конечно.
– Вы сегодня во сколько уходите?
Ольга взглянула на часы. Батюшки-светы! Времени-то! Через полчаса у Машки утренник начнется, а еще же пленку надо в фотоаппарат зарядить…
– Вот сейчас прямо и ухожу, Тамар Павловна!
Ольга быстро встала из-за стола. Баланс она доделает вечером, а сейчас надо пленку для фотоаппарата найти. Куда ж она задевалась, пленка-то? Неужели она дома ее забыла? Ольга наморщила лоб. Пленку она заранее купила. И положила в сервант… С утра она ее из серванта достала, это точно. А потом началась эта возня с поиском ключей, а затем она нашла у Стаса в кармане помаду и лак… Ольге снова сделалось неприятно, будто сквознячок прошел по щеке. Все же почему он ее купил, помаду эту? И лак еще. И такого цвета… Ольга сроду ногти не красила, а уж тем более в эдакий хищно-красный… Как же этот цвет называется? Она ведь знала, преподаватель по рисованию, милейший Григорий Матвеевич, рассказывал. Что-то про коршуна, про голубя… Ольга наморщила лоб, вспоминая. Голубиная кровь, вот как этот цвет называется. Очень точное название. Ольга представила себе, как будет выглядеть, когда накрасит губы и ногти дареным Диором. Очевидно, как женщина-кошка, только что выпотрошившая зазевавшуюся пичужку. Б-рр… Даже подумать неприятно. А между тем все женские журналы, которые Тамара Павловна взахлеб читает, в один голос уверяют: мужчинам нравятся хищницы. Неужели правду пишут? Может, действительно нравятся? И не только каким-то там абстрактным непонятным мужчинам, но и ее Стасу – тоже? Может, ему захотелось перемен, новизны? Чтобы жена встречала его не в джинсах, а в алом атласном неглиже? В конце концов, они ведь не первый год женаты. А мужчины не терпят однообразия, во всех журналах пишут… И если жена не может быть разной, они заводят разных женщин…
– Господи, да что тебе дались эти журналы! – одернула себя Ольга.
У нее со Стасом настоящая, большая любовь! Может быть, тем, у кого такой любви нет, и нужна экзотика и постоянная смена ощущений – всякие женщины-кошки и тому подобное. Но не Стасу. Просто он действительно ничего не понимает в косметике. Спросил, наверное, у продавщицы: какой, мол, цвет самый лучший, ну та и посоветовала. У продавщиц – у них со вкусом известно как…
Да где же пленка-то?
Ольга вытряхнула на стол содержимое сумки и вздохнула с облегчением: сверху лежали три коробочки с пленкой. Кое-как позасовывав все обратно в сумку (Диора она мстительно затолкала на самое дно), Ольга зарядила фотоаппарат.
– Тамара Павловна! Я ушла! У Машки утренник сегодня, я обещала не опаздывать!
Тамара снова прижала лапки к груди. На сей раз в лице у нее вместо испуга было умиление.
– Ой! Машенька! Прелесть девочка у вас, Олечка Михайловна! Не девочка, а ангел небесный, ей-богу!
Удивительная все же женщина у них секретарша. Вроде бы приятные вещи говорит, Машку прелестью называет, более того, ангелом, а слушать ее не хочется. Уж такой елей в голосе, что просто во рту липко делается. И почему-то возникает желание руки помыть.