– В принципе смогут. Есть там старая связующая дорога, – сказал Артем Василич, понимая, чем вызван вопрос Мерабидзе. – Немножко, конечно, тряская, но у «краповых» жирок не накапливается, трястись и на самой тряской дороге не страшно… Только я не вижу смысла им на нашу дорогу проезжать через эту. Мы еще от перекрестка не так далеко отошли. Они, если получили сообщение после прохождения перекрестка, могли бы вернуться и на правую дорогу переехать, и все равно по времени выигрыш бы был. Я думаю, им здесь какую-то работенку нашли. В здешних краях спецназ без работы долго еще не останется…
– И пусть… – согласился Бессарион. – Главное, чтобы нам не мешали.
– Мешают… – сказал Тамаров. – К скале… На место…
Сзади, с дороги, опять слышался шум приближающихся двигателей. Этих пришлось ждать дольше. Ехали они не так быстро, как первые, и не похоже было, что первых догоняли. Свет фар, показавшись из-за поворота, отражал неровности дороги, покачиваясь в ночи. Впереди опять шел бронетранспортер, за ним милицейский «уазик», а следом два грузовика. Артем Василич успел рассмотреть, что грузовики были с синими номерами.
– Менты… – задумчиво сказал он. – Что-то там серьезное.
По замыслу операции, менты должны были несколькими часами позже проехать по соседней дороге, той, что ведет в Ингушетию, чтобы прийти на выручку своему блокпосту на перевале. Но если эти застрянут в другом месте, кто же тогда придет на выручку своим и спецназу ГРУ заодно? Ведь туда должны выбросить только два взвода спецназа, тогда как бандитов будет предположительно больше. Так бандиты планировали. И большими силами они сюда выступили, чтобы большие силы ментов отвлечь. Иначе эти силы могли бы и в другом месте понадобиться.
– Смотреть не пойдем? – с легкой издевкой сказал Бессарион.
– С тобой разве посмотришь… – перевел Тамаров разговор в другую сторону. – Ты даже в нужном направлении идти не хочешь…
– Идем… – спохватился, вставая, Мерабидзе.
* * *Подполковник Тамаров разозлился на слова грузинского подполковника о том, что пусть спецназ без работы не остается. Сам он в таком положении ничего хорошего не видел. Да, именно на войне проявляются его личные качества офицера, да, именно война позволяет ему раскрыться полностью, да, именно война дает ему профессиональный и должностной рост, и трудно было бы в мирное время стать подполковником в тридцать шесть лет. Но именно для того Артем Василич, как считал, и воюет, чтобы больше не было спецназу работы в своей стране. Никакому спецназу, ни спецназу ГРУ, ни спецназу внутренних войск, ни спецназу ВДВ, ни другим видам войск специального назначения. И, разозлившись, Артем Василич непреднамеренно пошел быстрее. Бессарион словно понял его настроение и шел позади с небольшим интервалом, спешил, стучал по асфальту костылем, но ни разу не позвал, ни разу не пожаловался на высокий темп, с которым ему справиться было нелегко. И только в месте, где предстояло с дороги сойти и пересечь пологий невысокий холм и потом подняться на тоже невысокую вытянутую гору, чтобы оказаться на следующей дороге, на той самой, где им необходимо было быть, Тамаров оглянулся.
– Идешь? Нормально?
– С повязкой легче ходить… – почти виновато отозвался Бессарион.
– Сейчас будет труднее. Хоть с повязкой, хоть без повязки. Но это недолго. С твоей скоростью за час справимся…
– На нашу дорогу?
– На нашу дорогу…
Здесь уже и самому Тамарову пришлось идти медленнее, потому что луна спряталась за тучками более плотными, чем раньше, которые ее свет не пропускали, а в траве, густой и поднимающейся порой выше колена, было множество разнокалиберных камней. И если крупные камни показывали себя сразу, то на мелких, если торопиться, легко было и здоровому-то человеку ногу подвернуть. А Бессарион вообще шел, сначала ощупывая траву впереди себя и только потом ногу передвигая. Российский подполковник при всей, как ему казалось, медлительности своего передвижения сначала оторвался от грузинского собрата метров на пятнадцать, потом, не услышав его дыхания, обернулся и подождал. Дальше пошли сначала рядом, потом Артем Василич сообразил, что Бессариону будет легче идти по проторенной тропе, и вперед вышел, стал сильнее траву утаптывать, хотя это в их положении было не только непривычно, но и небезопасно. Впрочем, скорость передвижения играла на безопасность не меньше, чем отсутствие тропы, и потому из двух зол следовало выбирать меньшее, и Тамаров выбрал. Так идти стали чуть-чуть быстрее. И хорошо еще, что высокая трава росла только по одному склону холма. На спуске и трава была ниже, и камней оказалось меньше, и там потерянное время можно было бы наверстать, если бы не нога Бессариона. Грузинскому подполковнику подниматься в гору, как оказалось, было легче, чем спускаться с нее. Однако все же спустились. Луна снова выглянула, и при ее бледном свете Артем Василич увидел, что по лицу Бессариона Мерабидзе скатываются редкие и крупные капельки пота. А ночи в горах жаркими бывают редко, и нынешняя ночь тоже исключением не была. Не было причины вспотеть, кроме одной – боли и усердия в ее сдерживании. Но держался Бессарион мужественно и ни разу не пожаловался ни на боль, ни на усталость. А устать он должен был. Любой человек на его месте, самый тренированный человек должен был бы предельно устать только от одного нервного напряжения, не говоря уже о физической нагрузке, которая на их долю выпала немалая. Ко всему плюсовалась невозможность как следует выспаться, но это была слабая сторона только одного грузинского подполковника. Его российскому коллеге отсутствие сна, казалось, особых неприятностей не доставляло, и он умудрялся довольствоваться тем малым, что ухватывал. Это сказывалась тренированность и умение перебороть сонливость силой воли. Сам Тамаров прекрасно знал, что вообще без сна человек обходиться не может. Есть больные люди, которые никогда не могут заснуть. Но ученые, что обследовали их, в один голос говорят, что эти люди постоянно находятся в состоянии полусна, они вялы, апатичны, с трудом принимают конкретные однозначные решения. Но на этом основывается система обучения спецназа ГРУ длительному нахождению в бессонном состоянии. Специалисты-психологи разрабатывали систему, позволяющую человеку спать абсолютно лишь допустимый минимум, который у каждого организма индивидуальный, а остальное время находиться в искусственном состоянии легкой дремы, из которой выводит лишь собственный приказ или экстремальная ситуация. Однако использование таких методик рекомендовалось в местах, где не требуется повышенное внимание, где нет, скажем, возможности нарваться на «растяжку» или угодить на минное поле.
При подготовке операции этот вариант прохождения маршрута просчитывался подполковником Тамаровым совместно с подполковником Бурлаковым. На маршруте, которым должен был идти Артем Василич, опасность могла представлять только непредвиденная встреча с федералами. Минных полей, «растяжек» и вообще особо опасных для прохождения участков на пути следования не было. И потому идти необходимо было именно так, чтобы предельно утомить грузинского подполковника, не давая ему выспаться. Сам Тамаров этот маршрут должен был выдержать намного легче своего напарника как раз потому, что психологические разработки ГРУ были созданы специально для спецназа ГРУ, и ими не владели даже бойцы спецназа других родов войск. Тем более не могли владеть грузинские разведчики. А крайняя, предельно изнуряющая усталость Бессариона Мерабидзе может играть только на руку подполковнику Тамарову, поскольку Мерабидзе должен был предполагать, что Тамаров устал точно так же, как сам он, и точно так же измотан. Во-первых, это будет психологическим фоном к выводу о малой боеспособности Артема Василича. Во-вторых, и это тоже было сказано специалистами-психологами, когда два человека переносят равные нелегкие испытания, они непреднамеренно приобретают привязанность один к другому. Варианта с привязанностью Тамарова к Мерабидзе в этом случае не существовало, потому что он всю ситуацию сам создавал искусственно. А вот на вторую сторону все это не могло не повлиять.
Так спустились они с холма и на какое-то короткое время остановились, чтобы перевести дух перед подъемом на следующий склон, когда из темноты этого самого склона вдруг показалась вспышка пламени, похожая на огненный язык, и только потом раздалась короткая очередь. Одновременно с этим прыгнул вбок Артем Васильевич, без стеснения и жалости сбивая Бессариона с ног. Грузинский подполковник, к чести своей, звука не издал от падения и вызванной этим падением боли, сразу сообразив, что такой бросок был необходим, потому что сам он из-за сломанной ноги был просто не в состоянии вовремя среагировать. Но, попытавшись перевернуться со спины на бок, чтобы вытащить придавленный телом автомат, Бессарион обнаружил новый источник боли. Если раньше боль шла только из ступни, то теперь боль жила в бедре. И даже в ночной темноте было видно, как растекается по штанине кровавое пятно.
Ногу ему прострелили…
2После привала колонне уже требовалось время, чтобы разогнаться, пусть не до прежнего, но хотя бы до среднего темпа этого марша. Сам подполковник Бурлаков вошел в темп легко, но солдаты после длительной сильной усталости и короткого отдыха еще находились в состоянии лишь частичного бодрствования. И капитан Максимов правильно повел себя, наращивая темп постепенно, иначе усталость могла бы вернуться в том же виде, в каком она находилась перед привалом, и тогда сам привал уже был бы простой тратой времени. После первого привала, когда усталость не была еще такой значительной, медленное вхождение в темп было необязательно. После второго привала резкое ускорение грозило солдатам стрессом, чего перед началом боевых действий лучше не допускать. Сами боевые действия – это уже стресс. А когда один стресс накладывается на другой и более сильный поглощает более слабый, они обретают совместную силу и могут привести к нервному срыву. Подполковник Бурлаков, как и другие офицеры, исключая, может быть, офицеров штаба, подготовку имел не солдатскую, а офицерскую, многолетнюю и более качественную, более продуманную, и потому мог позволить себе любые ускорения без всякой раскачки. И он сразу решил догнать передовой дозор, чтобы посмотреть, как там обстоят дела. Но, не добравшись до дозора, остановился у головы колонны, чтобы выслушать капитана Максимова.
– Товарищ подполковник… Тут у нас непонятная ситуация…
– Кто-то змею укусил? – спросил Бурлаков.
– Что? А… Нет, товарищ подполковник, змей мы не встречали. Но вот один из солдат говорит, что во время сна открывал глаза и видел вдалеке костер. Думал, что ему приснилось, и потому внимания особого не обратил. В полудреме бывает. Потом во второй раз глаза открыл, костер все еще горел, но уже слабее. Огонек еле теплился. И опять уснул… После подъема все вспомнил, костра уже не видно…
– Во-первых, капитан, ты понимаешь, что такое может значить? Я не про костер… Я имею в виду состояние, когда солдат после такого трудного и длительного марша уснуть не может? Здоровый человек просто падает и спит, пока его не поднимут… А ты загонял парня. Он на грани нервного срыва… И что с ним дальше будет?
– Он в нормальном состоянии, товарищ подполковник, но у парня зуб болит, а это сильнее любой усталости.
– Другое дело, – согласился Бурлаков. – Где он костер видел?
– На противоположном склоне. Нам как раз туда идти, но скоро место будет открытое. Мы можем себя обнаружить.
– Еще кто-то костер видел?
– В том-то и дело, что больше никто. Я даже часовых опросил по всем сменам. Ни костра, ни запаха дыма. Но дым-то в другую сторону идти должен. Ветер от нас. А костер… Понимаете, есть места, костер в которых можно видеть только под одним ракурсом. Я сам так однажды впросак попал. На дачу поехал. У нас за дачей дом отдыха. Там котельная. Я из окна смотрю, над трубой моего знакомого дымок вьется. Выхожу на улицу, нет дымка, с разных сторон смотрю, нет, как не было. Мысли-то какие? Меня увидели, залили в печи огонь. Значит, воры забрались… Я взял топор, пошел. Дверь закрыта. Я взломал. В доме никого. И никаким дымом не пахнет. И печь холодная. Ну, думаю, «крыша поехала». Дверь гвоздями забил, возвращаюсь к себе, в окно выглядываю, опять дым… Вышел еще раз, посмотрел. А из моего окна труба в том доме перекрывает трубу котельной дома отдыха. И впечатление такое, что печь топится. И это только под одним ракурсом…
– Я понимаю, что такое ракурс, – сказал подполковник. – В бинокль смотрел?
– Смотрел. Лес там густой. Ничего не видно.
– Зови солдата, зови снайпера. Пусть через тепловизор смотрит. Колонну останови. Вернитесь на ту самую точку, где солдат спал. Оттуда и смотреть… Передовой дозор останови…
* * *– Есть там яркое пятно… – докладывал старший сержант Нахимов, не отрывая глаз от оптического прибора. – В тепловизор разобрать трудно, но, похоже, яма там, а в яме костер горел. От него пятно и осталось. Сильно светит… Жар еще остался…
– Людей, людей смотри… – потребовал капитан Максимов.
– Сейчас круги начну вокруг костра рисовать… – объяснил снайпер свои последующие действия. Толстый ствол глушителя «винтореза» плавным движением начал обрисовывать круг вокруг невидимого центра. – Теперь пошире возьму… Потом еще шире… Так… Вот что-то там такое есть любопытное, только как понять, что это… Свечение не сильное, но есть… Какое-то ленточное скопление, и лента светится не целиком, а отдельными участками, как пятнами…
Подполковник Бурлаков пробовал в бинокль хоть что-то увидеть, но ничего не получилось. Листва и хвоя леса для его бинокля были непреодолимым препятствием.
– А… Возможно, это… – Снайпер задумался.
– Что? – переспросил Максимов.
– Это похоже на выброшенные окровавленные бинты. Кучей лежат. И кровь светится, хотя и старая… Кровь всегда в инфракрасном свете хорошо видна… Наверное, бинты недавно сняли, они еще тепло человеческого тела хранят…
– А люди-то, люди-то где?
Ствол «винтореза» совершил еще два круга, уже более широкие, и последний, еще шире предыдущего. И только после этого старший сержант ответил:
– Нет никого… Но кто-то был, похоже…
– Сколько человек? – настаивал Максимов.
– Извините, товарищ капитан, у меня на винтовке только тепловизор, а не машина времени… Ничего сказать не могу…
Капитан на такую вольность старшего сержанта посмотрел косо и сердито, а подполковник Бурлаков уже к карте прильнул и, подсвечивая себе фонариком, старался присмотреть для неизвестной группы подходящий маршрут, которым та могла пойти. Максимов над той же картой склонился, чтобы помочь начальнику штаба.
– Вопрос простой, – категорично решил Александр Григорьевич. – Есть только два пути. Оба с уже существующими тропами, одна из которых совпадает с запасным вариантом нашего маршрута. Если двинули с нами параллельно, то идут на соединение с другими бандитами, если сворачивают левее, то нам до определенного момента нет до них дела, поскольку терять время на погоню и бой с противником, значимость которого мы вычислить не можем, мы не имеем права. У нас своя задача наиважнейшая, а мы даже не знаем, сколько в этой банде человек. Это может оказаться сильное соединение, в бою с которым увязнешь надолго, а может оказаться какая-нибудь пара похитителей деревенских калош…
– Я догоню, товарищ подполковник… Догоню и выясню… Если по нашему маршруту идут, догоню без оговорок. По второму не пойду… Возьму взвод и…
Бурлаков думал недолго.
– Нет. Ты, Максимов, слишком хорошо колонну водишь, чтобы тебя отвлекать на попутные мелочи. Извини уж… Я сам пойду. Взвод Аношина подготовь к выступлению. У Аношина связь с тобой есть?
– Стандартная. «Подснежник»… – слегка расстроенно сообщил капитан Максимов, но он был человеком сугубо армейским, может быть, даже утрированно армейским, и спорить с приказами не собирался.
– Значит, и связь будем поддерживать. В случае чего, или ты нас догонишь, или мы тебя подождем. Разницы практически никакой. Но некоторое время колонне придется переждать, – Александр Григорьевич ткнул пальцем в карту в одном, потом в другом месте. – Если они ушли недалеко, а мы не знаем, когда они свою стоянку покинули, и даже время, когда был костер потушен, не можем считать за момент отправления. Следовательно, обязаны предположить, что они могут под луной на открытом пространстве заметить колонну.
– Понял, товарищ подполковник…
– Где Аношин?
– Я здесь, товарищ подполковник, – отозвался старший лейтенант. – Взвод готов…
– Снайпера с собой беру…
– Готов, товарищ подполковник. – Старший сержант Нахимов забросил «винторез» за плечо. Подполковник уже давно заметил, что он носит винтовку стволом книзу. Не по уставу, но так носят оружие все снайперы…
* * *Подполковнику Бурлакову и самому требовалось убедиться, что он все еще сохранил хорошую боевую форму и ничем не уступает более молодым офицерам. В принципе форму ему терять было и не с чего, потому что во всех занятиях по боевой подготовке он участвовал, несмотря на громадную занятость на основной своей службе в качестве начальника штаба бригады. И тренировался не со штабными офицерами, для которых был составлен отдельный график, а вместе с батальонами, входящими в бригаду. Внешне это называлось проверкой боевой и физической готовности батальона. В действительности было проверкой боевой и физической подготовки начальника штаба. А возраст… Сорок лет – это не слишком и много. Главное, что он профессионал. Вон, в профессиональном боксе Джордж Форман вернул себе звание чемпиона мира в сорок три года. И драться ему приходилось с сильнейшими противниками, с избранными. Среди боевиков, конечно, иногда тоже встречаются избранные, но крайне редко. Даже иностранные профессиональные наемники всерьез против спецназа ГРУ ничего выставить не могут. Изредка что-то могут противопоставить коренные чеченцы, воспитанные еще советской армейской школой. У этих школа сочетается с природным даром воина. А в остальном у бандитов только апломб и чудовищная самоуверенность, которые не доводят их до добра. Одной храбростью и желанием себя показать много не навоюешь.