– Приятно слышать, Прендергаст. Что же вы молчите о новостях с Брод-стрит?
Управляющий метнулся через комнату, вытянул картотечный ящик и достал толстую папку, которую положил на стол. Он принялся перебирать бумаги.
– А, вот это я и искал, – наконец сказал Прендергаст.
Хьюго нетерпеливо барабанил по подлокотнику кресла.
– Из двадцати двух объектов на Брод-стрит, работа которых прекратилась после бомбардировок, семнадцать уже приняли ваше предложение по цене двести фунтов за фригольд и меньше, а именно: цветочник Роланд, мясник Бэйес, Мэйкпис…
– Что миссис Клифтон? Она согласна?
– Боюсь, что нет, сэр Хьюго. Миссис Клифтон сказала, что не уступит ни пенни с четырехсот фунтов, и дала время только до следующей пятницы.
– Да ну? Черт бы ее побрал. Ладно, можете сообщить ей, что мое последнее слово – двести. У этой женщины за душой никогда не было больше медного фартинга, и нам вряд ли придется долго ждать, пока она опомнится.
Прендергаст кашлянул; Хьюго отлично помнил, что это значило.
– Если вы приобретете всю улицу, кроме участка миссис Клифтон, то четыреста фунтов могут оказаться вполне разумной ценой.
– Она блефует. Все, что нам нужно, – дождаться благоприятного момента.
– Как скажете.
– Именно так и говорю. И я в любом случае знаю человека, который докажет этой Клифтон, что ей же лучше согласиться на двести фунтов.
Прендергаста это, похоже, не убедило, но он ограничился вопросом:
– Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?
– Можете, – отозвался Хьюго, снимая крышку с коробки. – Положите эти деньги на мой личный счет и выпишите мне новую чековую книжку.
– Конечно, сэр Хьюго, – сказал Прендергаст, заглядывая в коробку. – Я пересчитаю и выдам вам расписку и чековую книжку.
– Но мне понадобится срочно их снять, я присмотрел «Лагонду V12».
– Победительницу Ле Мана.[29] Что ж, в этой области вы всегда были новатором.
Хьюго с улыбкой встал:
– Позвоните мне, как только миссис Клифтон поймет, что двести фунтов – это все, что она получит.
* * *– Мисс Поттс, у нас еще работает Стэн Танкок? – спросил Хьюго, вернувшись в контору.
– Да, сэр Хьюго, – ответила секретарь, сопроводив его в кабинет. – Грузчиком на складе.
– Ко мне его. Немедленно, – велел председатель, валясь в свое кресло.
Мисс Поттс поспешила исполнять.
Хьюго взглянул на стопку папок с документами для очередного собрания правления. Щелчком раскрыл верхнюю: требования профсоюза по итогам последней встречи комитета с администрацией. Он дошел до четвертого пункта – ежегодного оплачиваемого двухнедельного отпуска, – когда в дверь постучали.
– К вам Танкок, председатель.
– Благодарю, мисс Поттс. Пусть войдет.
– Вызывали, начальник? – спросил Стэн, немного нервничая.
Хьюго поднял взгляд на коренастого небритого докера, пивной живот которого оставлял мало сомнений в том, на что уходила по пятницам большая часть его заработка.
– Танкок, у меня для тебя есть работа.
– Слушаю, начальник, – приободрился Стэн.
– Это касается твоей сестры, Мэйзи Клифтон, и принадлежащего ей земельного участка на Брод-стрит, где раньше стояла кофейня Тилли. Знаешь что-нибудь об этом?
– Да, начальник, какой-то тип предложил ей за него две сотни фунтов.
– Вот как? – сказал Хьюго, доставая из внутреннего кармана бумажник. Он вытянул хрустящую пятифунтовую банкноту и положил ее на стол. Хьюго вспомнил свиные глазки этого человека, который точно так же облизнулся при подкупе, свершившемся в былые годы. – От тебя требуется, Танкок, чтобы твоя сестра приняла предложение, не догадываясь о моем участии.
Он подтолкнул банкноту по столу.
– Запросто, – сказал Стэн, глядя уже не на председателя, а только на пятифунтовую бумажку.
– Получишь вторую, – пообещал Хьюго, похлопав по бумажнику, – когда она подпишет контракт.
– Считайте, что дело сделано, начальник.
– Мои соболезнования по поводу твоего племянника, – буднично добавил Хьюго.
– Да мне-то без разницы, – сказал Стэн. – По мне, так слишком зарвался.
– Похоронили в море, как мне сказали.
– Ну да, уже больше двух лет как.
– А вы откуда узнали?
– Судовой врач приезжал к сестре, вот откуда.
– И что, он подтвердил, что молодого Клифтона похоронили в море?
– А как же. Даже привез письмо от какого-то малого, который был на борту, когда умер Гарри.
– Письмо? – Хьюго подался вперед. – И что там сказано?
– Без понятия, начальник. Мэйзи так и не вскрыла его.
– Что же она сделала с письмом?
– Да ничего, так и осталось на каминной полке.
Хьюго извлек вторую пятифунтовую банкноту.
– Мне нужно взглянуть на это письмо.
34
Хьюго резко ударил по тормозам новой «лагонды» при звуке своего имени в устах уличного газетчика.
– Сын сэра Хьюго Баррингтона награжден за мужество в сражении при Тобруке! Читайте об этом все!
Хьюго выскочил, дал мальчишке полпенни и увидел на первой странице фотографию сына тех времен, когда тот был капитаном команды в Бристольской классической школе. Он вернулся в машину, выключил зажигание и стал читать:
«Джайлз Баррингтон, второй лейтенант 1-го батальона Эссекского полка, сын баронета Хьюго Баррингтона, награжден Военным крестом за операцию в Тобруке. Лейтенант Баррингтон повел в атаку взвод через восемьдесят ярдов открытой пустыни, уничтожил немецкого офицера и пять солдат противника, а затем захватил вражеский блиндаж и взял в плен 63 немецких пехотинца из экспедиционного корпуса Роммеля. Подполковник эссексцев Робертсон описывает действия лейтенанта Баррингтона как проявление отменных командирских навыков и беззаветного мужества перед лицом превосходящих сил противника. Командир взвода лейтенанта Баррингтона, капитан Алекс Фишер, его бристольский одноклассник, участвовал в той же операции и упоминается в рапортах, как и их земляк капрал Терри Бэйтс, мясник с Брод-стрит. Лейтенант Джайлз Баррингтон, кавалер Военного креста, в дальнейшем был схвачен немцами, когда Роммель осадил Тобрук. Ни Баррингтон, ни Бэйтс не знают о своем награждении, так как оба находятся в немецком плену. Капитан Фишер без вести пропал в бою. Подробнее читайте на страницах 6 и 7».
Хьюго поспешил домой поделиться новостями с матерью.
– Как бы гордился Уолтер! – молвила она, дочитав. – Надо срочно позвонить Элизабет – может, она еще не знает.
Имя его бывшей жены прозвучало впервые за долгое, долгое время.
* * *– Я решил, что вам следует знать: миссис Клифтон помолвлена и носит кольцо, – доложил Митчелл.
– Неужели кому-то вздумалось жениться на этой суке?
– Похоже, что мистеру Арнольду Холкомбу.
– Кто это?
– Школьный учитель. Преподает английский в начальной школе в Мерривуде. Он, кстати, учил Гарри Клифтона, пока тот не уехал в школу Святого Беды.
– Но это же было сто лет назад. Почему вы не говорили о нем раньше?
– Они сошлись совсем недавно, когда миссис Клифтон записалась в вечернюю школу.
– Вечернюю школу? – переспросил Хьюго.
– Да, – ответил Митчелл. – Она учится читать и писать. Яблоко от яблони…
– Вы это о чем? – вспылил Хьюго.
– Она лучше всех выдержала курсовой экзамен.
– Неужели? Пожалуй, мне стоит навестить мистера Холкомба и просветить, чем занималась его невеста в те годы, когда они не общались.
– А мне, наверное, стоит заметить, что Холкомб боксировал за Бристольский университет, и это познал на себе Стэн Танкок.
– Я за себя постою, – возразил Хьюго. – Сейчас я хочу, чтобы вы понаблюдали за другой женщиной, которая может оказаться не менее опасной для моего будущего, чем Мэйзи Клифтон.
Митчелл извлек из внутреннего кармана крошечный блокнот и карандаш.
– Ее зовут Ольга Пиотровска, живет в Лондоне, дом сорок два по Лоундес-сквер. Я хочу знать о всех, кто с ней встречается, и, в частности, о том, допрашивали ли ее когда-либо ваши бывшие коллеги. Не упускайте ни единой мелочи, какой бы заурядной она вам ни показалась.
Как только Хьюго умолк, блокнотик и карандаш исчезли. Затем он вручил Митчеллу конверт – сигнал о том, что встреча окончена. Митчелл убрал гонорар в карман пиджака, поднялся и захромал прочь.
* * *Хьюго удивило, как быстро ему наскучило быть председателем совета директоров компании Баррингтонов. Присутствие на бесконечных заседаниях, чтение бессчетных документов, циркуляры, протоколы и меморандумы плюс горы писем, требовавших ответа. Помимо всего этого, мисс Поттс каждый вечер вручала ему перед уходом портфель, пухлый от бумаг, которые необходимо было изучить к восьми часам следующего утра.
Надеясь снизить нагрузку, Хьюго ввел в правление трех приятелей, включая Арчи Фенвика и Тоби Данстейбла. Эти люди редко появлялись на совещаниях, но от жалованья не отказывались.
Недели текли, и Хьюго все реже показывался в конторе. Когда Билл Локвуд напомнил председателю, что до его шестидесятилетия и, соответственно, ухода на пенсию осталось всего несколько дней, Хьюго капитулировал и заявил, что решил задержать Локвуда еще на пару лет.
– Очень любезно с вашей стороны, председатель, пересмотреть свое решение, – ответил Локвуд. – Однако я вынужден признать, что прослужил в компании почти сорок лет и пора уступить дорогу человеку помоложе.
Хьюго отменил юбилейный вечер Локвуда.
«Человеком помоложе» был заместитель Локвуда, проработавший в компании всего несколько месяцев и еще не успевший, конечно, освоиться как следует. Когда он доложил правлению о годовых итогах деятельности Баррингтонов, Хьюго впервые столкнулся с тем, что компания лишь остается при своих, не принося прибыли, и согласился с Комптоном в том, что пора приступить к сокращению портовых рабочих – иначе им будет нечем платить.
Состояние Баррингтонов таяло, зато будущее нации подавало надежды.
После поражения немецких армий под Сталинградом британцы впервые поверили в возможность победы союзников. Уверенность в будущем начала восстанавливаться и укреплять дух нации, когда по всей стране вновь заработали театры, клубы и рестораны.
Хьюго страстно желал вернуться в город и воссоединиться с людьми своего круга, но Митчелл давал понять в донесениях, что Лондон был местом, от которого ему следовало держаться подальше.
* * *Год сорок третий начался для компании скверно.
Поставщики, разгневанные молчанием председателя в ответ на их письма, один за другим поразрывали контракты, и несколько кредиторов потребовали расчет, а пара даже пригрозила судом. Но вот однажды утром надежда забрезжила, как лучик солнца, пробившийся из-за туч, и Хьюго поверил в скорое разрешение всех финансовых затруднений.
Этим лучиком стал звонок от Прендергаста.
К банкиру обратилась компания «Юнайтед доминион риал эстэйт», заинтересованная в приобретении всех земельных участков по Брод-стрит.
– Я полагаю, сэр Хьюго, что будет разумнее не называть сумму по телефону, – изрек Прендергаст не без некоторой напыщенности.
Через сорок минут Хьюго разинул рот, услышав, как много им предлагают.
– Двадцать четыре тысячи фунтов? – повторил он.
– Да, – кивнул Прендергаст. – Уверен, что это начальное предложение и я сумею повысить до тридцати. Памятуя о том, что ваши начальные расходы составили около трех тысяч фунтов, я считаю вложение весьма удачным. Но в бочке меда есть ложка дегтя.
– Вот как? – насторожился Хьюго.
– В лице миссис Клифтон. Предложение останется в силе при условии вашего права собственности на все площади будущей застройки, включая ее участок.
– Предложите ей восемьсот! – рявкнул Хьюго.
В ответ Прендергаст кашлянул, хотя не собирался напоминать своему клиенту, что если бы тот внял его совету, они бы закрыли сделку с миссис Клифтон за четыреста фунтов еще несколько месяцев назад, а если она узнает о предложении «Юнайтед доминион»…
– Я дам вам знать, как только переговорю с ней. – Это было все, что ответил Прендергаст.
– Обязательно, – подхватил Хьюго. – И раз уж я здесь, хотел бы снять немного наличных со счета.
– Простите, сэр Хьюго, но в настоящий момент ваш кредит превышен…
* * *Хьюго сидел на переднем сиденье своей глянцевой ярко-синей «лагонды», когда из дверей школы вышел Холкомб и направился через спортивную площадку. Он остановился поговорить с разнорабочим, который красил школьные ворота в сиреневые и зеленые тона – цвета школы Мерривуд.
– Вы отлично справляетесь, Альф.
– Спасибо, мистер Холкомб, – донеслось до Хьюго.
– Но все-таки потрудитесь сосредоточиться на глаголах и не опаздывайте в среду.
Альф коснулся своей кепки.
Холкомб зашагал по тротуару, как бы не замечая за рулем Хьюго. Тот не сдержал ухмылки: еще не бывало, чтобы на его «лагонду» не оглянулись. Трое мальчишек, уже полчаса торчавших на другой стороне улицы, не могли оторвать глаз от машины.
Хьюго выбрался из «лагонды» и встал посреди тротуара, но учитель его снова проигнорировал. Холкомб удалился всего на шаг, когда Хьюго окликнул:
– Мистер Холкомб, нельзя ли вас на пару слов? Меня зовут…
– Я хорошо знаю, кто вы такой, – ответил Холкомб на ходу.
Хьюго поспешил за учителем:
– Я просто решил, что вам нужно знать…
– Знать – что? – спросил Холкомб, остановившись и повернувшись к нему лицом.
– Чем ваша невеста не так давно зарабатывала себе на жизнь.
– Ей пришлось заняться проституцией, потому что вы не платили за образование ее сына. – Холкомб посмотрел Хьюго в глаза. – Вашего сына, когда он доучивался в Бристольской классической школе.
– Ничем не доказано, что Гарри Клифтон – мой сын, – вызывающе заявил Хьюго.
– Зато викарию, который отказался венчать Гарри с вашей дочерью, доказательств хватило.
– А вы-то откуда знаете? Вас там не было.
– А сами откуда? Вы же сбежали.
– Ну, тогда я скажу вам то, чего вы не знаете. – Хьюго уже почти кричал. – Этот образец добродетели, с которым вы намерены провести остаток лет, обманным путем выманил принадлежащий мне клочок земли на Брод-стрит.
– Ну а я вам отвечу тем, о чем вы отлично знаете, – отозвался Холкомб. – Мэйзи выплатила долг с процентами до последнего пенни, а вы бросили ее меньше чем с десятью фунтами за душой.
– Этот участок теперь стоит четыреста фунтов, – сказал Хьюго и тотчас пожалел о своих словах. – И он мой.
– Будь он вашим, – сказал Холкомб, – вы бы не пытались выкупить его в два раза дороже.
Хьюго страшно разозлился на себя за то, что не сдержался и обнаружил степень своей заинтересованности в участке, но он еще не закончил:
– А вы ей платите за секс, учитель? Потому что я-то, конечно, не платил.
Холкомб поднял кулак.
– Врежьте, врежьте мне, – подначивал Хьюго. – Я не Стэн Танкок, я засужу вас за каждый пенни, который вы стоите.
Холкомб опустил руку и зашагал прочь, раздосадованный тем, что позволил Баррингтону вывести себя из равновесия.
Хьюго улыбнулся. Он засчитал противнику нокаут.
Повернувшись, он увидел, что мальчишки на другой стороне улицы давятся от смеха: они никогда не видели сиренево-зеленой «лагонды».
35
Когда первый чек не приняли к оплате, Хьюго не сильно расстроился и выждал несколько дней, после чего предъявил его вторично. Когда чек вернулся со штампом «Обратитесь к чекодателю», он начал осознавать неизбежное.
В течение последующих недель Хьюго нашел несколько способов разжиться наличностью.
Первым делом он обшарил сейф в офисе и изъял сто фунтов, которые его отец всегда хранил на черный день. Этот день был чернее черного, и старик, конечно, никогда бы не прибегнул к резерву для выплаты жалованья секретарше. Когда и они иссякли, он скрепя сердце расстался с «лагондой». Однако дилер вежливо подчеркнул, что сиреневый и зеленый цвета нынче не в моде, и, поскольку сэр Хьюго пожелал получить наличные, он может предложить всего половину продажной стоимости, так как кузов придется зачищать и перекрашивать.
Хьюго протянул еще месяц.
За неимением других источников он начал воровать у матери. Сперва мелочь, оставленную на виду, затем ее же – из кошелька, а потом уже и банкноты из сумочки.
Прошло не так много времени, и он украл маленького серебряного фазана, многие годы украшавшего обеденный стол, а следом и его пернатых родителей: все они перелетели в ближайший ломбард.
Затем Хьюго переключился на материнские драгоценности, начав с тех, пропажи которых она не заметит. За янтарным ожерельем быстро последовали шляпная булавка и викторианская брошь – мать носила их редко, – а также бриллиантовая диадема, которая хранилась в семье больше ста лет и надевалась только по самым торжественным случаям вроде свадеб. Хьюго счел, что в обозримом будущем таковых не предвидится.
Наконец он добрался до отцовской коллекции живописи, для начала сняв со стены портрет своего деда кисти молодого Джона Сингера Сарджента, но сделал это только после того, как экономка и повар, не получавшие жалованья больше трех месяцев, подали прошение об увольнении. Дженкинс очень кстати скончался месяцем позже.
Покинул дом дедовский Констебл («Шлюз и мельница в Даннинге»), за ним исчез прадедушкин Тёрнер («Лебеди на Эйвоне») – обе картины хранились в семье свыше столетия.