— Исключено. Гигант в маске… Выскочил прямо из гардероба. Вот и все, что помнит горничная. Да, и еще она говорит, что в руках у него была дубинка. — Он прикрыл трубку рукой. — Извините, полиция.
Харлоу повернулся, глубоко и с облегчением вздохнул. Пройдя через вращающиеся двери, свернул направо, потом еще раз направо, снова вошел в отель через боковой вход и, никем не замеченный, поднялся в свой номер.
Вынул из миниатюрного фотоаппарата кассету, заменил ее новой, вложил минифотоаппарат в большую камеру, закрепил заднюю стенку и сделал на ее матовой поверхности еще несколько царапин. Использованную кассету вложил в конверт, надписал на нем свое имя и номер комнаты, отнес вниз, в бюро администратора и попросил спрятать в сейф. После этого вернулся в номер.
Час спустя, сменив строгий костюм на темно–синий пуловер и кожаную куртку, Харлоу сел на край кровати и стал ждать. Вскоре внизу глухо зарокотал мощный мотор, гонщик выключил свет, раздвинул занавески, открыл окно и высунулся наружу. Вернулась группа, ездившая на прием к мэру. Харлоу снова задернул занавески, включил свет. Вытащив из–под матраса бутылку виски, прополоскал рот.
Джонни спустился вниз как раз в тот момент, когда вернувшиеся с приема вошли в холл. Мэри, которая теперь пользовалась только одной тростью, опиралась на руку отца. Но как только Макелпайн увидел Харлоу, он поручил позаботиться о дочери Даннету.
Мэри спокойно и внимательно посмотрела на Харлоу, но ничто не изменилось в ее лице.
Харлоу, со своей стороны, попытался пройти мимо них, но Макелпайн преградил дорогу.
— Мэр был очень раздосадован и недоволен вашим отсутствием, — сказал он.
Харлоу, казалось, не волновала реакция мэра.
— Бьюсь об заклад, он был единственным, кто заметил мое отсутствие.
— Вы не забыли, что у вас завтра с утра несколько тренировочных заездов?
— Это же мои заезды, как же я могу о них забыть?
Харлоу попытался пройти мимо Макелпайна, но тот снова встал поперек пути.
— Куда вы?
— Пройтись.
— Я вам запрещаю.
— Вы не можете запретить мне того, что не оговорено в контракте.
Харлоу ушел. Даннет взглянул на Макелпайна, принюхался.
— В воздухе что–то есть, не так ли?
— Видимо, мы чего–то не доглядели, — ответил Макелпайн. — Пойдем посмотрим, что именно мы проморгали.
Мэри перевела взгляд с отца на журналиста.
— Значит, вы опять обыскивали его комнату, пока он был на треке? И теперь, не успел уйти, снова собираетесь это сделать? Какая подлость! Вы ведете себя, как самые низкие жулики! — Она выдернула руку из–под локтя Даннета. — Не прикасайтесь ко мне! Я и без вас найду дорогу!
И прихрамывая, пошла через холл. Оба молча смотрели ей вслед. Потом Даннет с обиженным видом изрек нечто туманно–глубокомысленное:
— Учитывая возможный исход, я имею в виду жизнь или смерть, это весьма неразумная позиция…
— Такова уж любовь, — ответил Макелпайн со вздохом. — Такова любовь…
Сбегая по ступенькам отеля, Харлоу проскочил мимо Нойбауэра и Траккиа. Не только не поздоровался, хотя коллеги пока соблюдали правила вежливости, но, как показалось, даже не заметив их.
Они обернулись. Харлоу шел слишком быстро и слишком напряженной походкой, свойственной человеку, которому хмель ударил в голову, но который изо всех сил старается показать, что с ним все в порядке. Как бы непреднамеренно, качнулся.
Нойбауэр и Траккиа переглянулись, кивнули друг Другу — один лишь короткий раз, потом Нойбауэр зашел в отель, а Траккиа двинулся следом за Харлоу.
Прогревшийся за день воздух вдруг дохнул холодом, я заморосил мелкий дождь. Траккиа это было на руку. Горожане с удивительной нетерпимостью воспринимают все, что касается влажности в атмосфере. И хотя отель “Чессни” был расположен фактически в большой деревне, ее жители исповедовали тот же принцип. При первых каплях дождя улицы быстро опустели, и можно было не опасаться потерять Харлоу из виду.
Дождь занудно упорствовал, и в конце концов двое гонщиков оказались одни на безлюдной улице. Это, конечно, делало положение Траккиа несколько рискованным. Вздумай Харлоу оглянуться, преследователь был бы тут же обнаружен. Однако скоро стало очевидным, что тот не намерен оглядываться. Джонни решительно стремился к одной лишь ему известной цели, поглощенный этим без остатка. Уразумев положение вещей, Траккиа осмелился сократить расстояние. Вскоре между соперниками осталось каких–нибудь десять ярдов.
Между тем в поведении Харлоу появилось нечто странное. Он потерял способность идти по прямой, начал выписывать заметные восьмерки. Один раз даже ткнулся в витрину магазина. Траккиа поймал в стекле выражение его лица. Голова чемпиона тряслась, глаза были полузакрыты. Но в следующее мгновение он встряхнулся и снова решительно, хотя и нетвердо, продолжал путь.
Траккиа подошел еще ближе: состояние Харлоу и забавляло, и вызывало отвращение.
Эти чувства еще более усилились, когда Харлоу, потеряв ориентировку, вдруг споткнулся и его занесло за угол дома.
Очутившись вне поля зрения Траккиа, Джонни тотчас преобразился. Все признаки опьянения пропали, он быстро шагнул в первую же подвернувшуюся темную подворотню. Из заднего кармана вытащил предмет, который, уж точно, гонщики с собой не носят, — дубинку с надеваемой на руку петлей. Просунул в нее руку, опустил столь неожиданный снаряд и замер.
Ждать пришлось недолго. Как только Траккиа завернул за угол, презрение на его лице сменилось замешательством. Тускло освещенная улица была совершенно пустынна. Встревоженный, он ускорил шаг и поравнялся с зияющим провалом подворотни.
Чтобы стать чемпионом Гран—При, надлежит обладать точным расчетом, хладнокровием, острым зрением. Все эти качества были у Джонни в избытке. Удар оказался молниеносным, и так же незамедлительно Траккиа потерял сознание.
Даже не взглянув на поверженного преследователя, Харлоу переступил через него и энергично зашагал прочь.
Но двинулся отнюдь не в прежнем направлении. Повернул обратно, проскочил четверть мили, взял влево и вскоре был уже у стоянки транспортировщиков. Очнувшийся Траккиа вряд ли бы мог предположить, куда именно держал путь этот Харлоу.
А Джонни тем временем пробирался к ближайшему фургону, борт которого даже в дождь и тьму сиял огромными яркими буквами “Коронадо”.
Харлоу отпер дверцу, вошел внутрь. Врубил полный свет, каким пользовались механики при осмотре и наладке тончайшей техники. Включать красный фонарь или принимать прочие меры предосторожности не было нужды. Кто усомнится в праве гонщика заходить в фургон собственной команды?
Харлоу, однако, счел лучше на всякий случай подстраховаться — заперся изнутри и оставил ключ в замке, чтобы никто не смог открыть его снаружи, и заставил фанерой окошки. Только после этого приблизился к полке с инструментами.
Уже по которому разу Даннет и Макелпайн обыскивали номер Харлоу и чувствовали себя при этом прескверно. Но вовсе не по причине угрызений совести — обоим не по душе были их находки. Точнее, то, что обнаружили они в ванной.
Даннет держал в руке снятую с бачка крышку, Макелпайн же извлек из воды бутылку виски. Не находя слов, оба многозначительно переглянулись. Даннет заметил:
— Находчивый малый, наш Джонни! Чего доброго, уж не пристроил ли он корзинку с виски под сиденьем своего “коронадо”! Пожалуй, благоразумнее оставить бутылку там, где ее мы нашли…
— Это зачем же? Какой смысл?
— С ее помощью, может быть, удастся установить его дневную норму, а заберем — наверняка налижется в другом месте. Учтите необыкновенную его способность исчезать, будто призрак, в своем “феррари”.
— Пожалуй, резонно… — В глазах босса заныла боль. — Самый талантливый гонщик нашего времени, а может быть, не исключено, и всех времен, вот до чего докатился. Почему только боги карают таких неординарных людей, как Джонни Харлоу? Как, по–вашему, Алексис? Не потому ли, что боятся их! Ведь они могут подняться до их высот…
— Опустите бутылку обратно, Джеймс.
Двумя номерами дальше тоже сидели два человека и тоже выглядели не особо счастливыми.
Жутко кривясь, Траккиа массировал себе затылок и шею, — нетрудно было представить, какую боль он при этом испытывал. Нойбауэр наблюдал за ним с двойственным чувством сострадания и возмущения.
— Ты уверен, что это дело рук мерзавца Харлоу?
— Уверен, больше некому.
— Дал же он маху… Пожалуй, я потеряю ключ от номера и попрошу на время общий.
Траккиа удивленно глянул на австрийца.
— Что ты задумал, черт возьми?
— Увидишь. Подожди меня здесь.
Через пару минут Нойбауэр вернулся, крутя на пальце кольцо с ключом.
— В воскресенье приглашу на прием к мэру дежурящую внизу блондинку. А затем попрошу у нее ключ от сейфа.
— Вилли, — сказал Траккиа с выражением мученика. — Сейчас не время и не место играть комедию.
— Прошу, — вместо ответа сказал Нойбауэр и открыл дверь.
Они вышли в коридор. Вокруг — ни души. Не прошло и десяти секунд, как оба гонщика уже стояли в номере Харлоу. Нойбауэр взял дверь на защелку.
— А что, если явится хозяин? — спросил Траккиа.
— Кто, по–твоему, сильнее? Мы или он?
Какое–то время они обшаривали комнату. Вдруг Нойбауэр сказал:
— Да, ты был совершенно прав, Никки. Наш дорогой друг Харлоу действительно дал маху.
Он показал Траккиа кинокамеру с царапинами вокруг винтов, закрепляющих заднюю стенку. Затем вынул из кармана складной нож и, сняв заднюю стенку, извлек из тайника миниатюрный фотоаппарат. Вынул кассету, внимательно ее осмотрел.
— Возьмем с собой?
Траккиа отрицательно мотнул головой и тут же сморщился от острой боли.
— Не советую. Иначе он догадается, что мы были здесь.
Нойбауэр бросил:
— Значит, остается только одно?
Траккиа кивнул — его опять передернуло от боли.
Австриец открыл кассету, размотал пленку, поднес к яркому свету настольной лампы. Потом все вернул на прежние места.
Траккиа сказал:
— Правда, это еще ничего не доказывает. Связаться с Марселем?
Нойбауэр кивнул. Они вышли из номера.
Харлоу немного подал автомобиль, внимательно осматривая открывшийся участок пола, поднес фонарь. На одной из продольных планок заметил две параллельные линии, приблизительно дюймах в пятнадцати друг от друга. Харлоу протер место промасленной ветошью: это были вовсе не линии, а очень тонкие прорези. Головки двух штифтов, крепивших планку, блестели как новенькие… Джонни воткнул в щель стамеску, часть планки поднялась с удивительной легкостью. Пошарил в глубине и, судя по всему, был удивлен размерами обнаруженной полости. Вынул руку, поднес пальцы к носу, но, кажется, не уловил никакого подозрительного запаха.
С момента отсутствия Харлоу в “Чессни” и до его возвращения минуло сорок пять минут. Просторный холл казался полупустым, хотя в нем болталось около сотни человек. Большинство, только что с официального приема, ждали ужина.
Первыми, кого увидел Харлоу, были Макелпайн и Даннет, занимавшие отдельный столик. Через два столика от них в полном одиночестве сидела Мэри. Перед ней стоял стакан с каким–то напитком и лежал открытый журнал. Она, конечно, ничего не читала, лицо и поза ее выражали какую–то холодную отчужденность. “Против кого она так ожесточилась? — подумал Харлоу. — Наверное, против меня”. Рори не было. “Наверно, опять что–то высматривает”.
Все трое заметили чемпиона. Макелпайн встал.
— Буду очень признателен, Алексис, если вы возьмете Мэри под свою опеку. Пойду в ресторан. Боюсь, что если останусь здесь…
— Хорошо, Джеймс. Понял вас.
В походке удалявшегося Макелпайна Харлоу прочел холодность и безразличие. Лицо гонщика внешне осталось непроницаемым, однако лишь внешне — отсутствие чувства сменилось некоторым смятением, когда он заметил, что Мэри направляется в его сторону. Сомнений не оставалось. Именно к нему относилась враждебность девушки. Она не скрывала, что ждала прихода Джонни. Милой улыбки любимицы завсегдатаев гоночных треков не было и в помине.
Харлоу внутренне весь собрался. Он уже наперед знал, что сейчас будет сказано ему тихим, но суровым голосом. И угадал.
— Ты нарочно появляешься перед всеми в таком виде? И в таком месте? Ты опять этим занимаешься?
Харлоу нахмурился.
— Отлично! Продолжай в том же духе! Оскорбляй невинного человека. Ты передо мной… то есть я перед тобой… в долгу.
— Просто противно смотреть! Трезвые люди не падают лицом в грязь на улице! Ты только посмотри на себя!
Харлоу огляделся.
— Ого! Ну что ж, приятных сновидений, нежная Мэри.
Он поднялся было по лестнице ступенек на пять, но вдруг резко остановился. Навстречу спускался Даннет. Какое–то мгновение они смотрели друг на друга с неподвижными лицами, потом Харлоу заговорил. Голос его звучал ровно и спокойно.
— Пошли!
— “Коронадо”?
— Да.
— Ну что ж, идем…
Глава 6
Харлоу допил свой утренний кофе и подошел к окну. Теперь у него вошло в привычку завтракать в одиночестве в спальне. Знаменитых осенних рассветов Италии пока что не было и в помине. Над землей нависли тяжелые тучи, сама же земля оставалась сухой. Видимость — превосходная. Идеальная погода для автогонок.
Джонни прошел в ванную, распахнул окно, снял крышку с бачка. Вынув оттуда бутылку с виски, открыл кран и вылил половину содержимого в раковину. Потом спрятал бутылку обратно, обрызгал комнату аэрозольным освежителем воздуха.
На трек ехал один, место пассажира в красном “феррари” теперь редко бывало занято. Там уже находились Джекобсон с двумя его механиками и Даннет.
Коротко поздоровавшись, уже в шлеме и комбинезоне, сел за руль нового “коронадо”.
Джекобсон удостоил коллегу своим обычным хмурым взглядом.
— Надеюсь, вы покажете сегодня хорошее тренировочное время, Джонни.
— А я — то думал, у меня и вчера дела шли неплохо. Во всяком случае, постараюсь. — Приготовившись к старту, Харлоу взглянул на Даннета. — А где же сегодня наш добрый хозяин? Не припомню случая, когда бы он пропустил тренировку.
— В отеле. Дела!
Макелпайн действительно был очень занят. И дело, которое поглощало его в данную минуту, уже почти превратилось в привычку. Босс исследовал уровень содержимого в бутылке из запасов Харлоу.
Не успел шеф войти в ванную, как сразу же понял, что осмотр бутылки в бачке будет всего лишь простой формальностью. Распахнутое окно и благоухающий дезодорантом воздух делали это занятие совершенно излишним. Но, несмотря ни на что, он приступил к поискам.
Лицо босса потемнело от гнева, когда он вытащил со дна бачка наполовину опустошенную посудину. Вернул ее на прежнее место, быстро вышел из номера, рысцой пересек вестибюль и, сев в свой “эстон”, рванул с места так, словно был не на обычной дороге, а на гоночном треке.
Макелпайн прибыл на заправочный пункт “Коронадо” с бешено колотившимся сердцем, будто преодолел это расстояние бегом, на своих двоих. Повстречал Даннета, собиравшегося уже уходить. Все еще задыхаясь, Макелпайн спросил:
— Где этот мерзавец Харлоу?
Даннет с недоуменным видом покачал головой.
— Скажите, где этот пьяный забулдыга? — Макелпайн почти перешел на крик. — Его ни в коем случае нельзя выпускать на трек!
— Масса гонщиков с удовольствием поддержала бы вас.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что “пьяный забулдыга” перекрыл рекордное время на две и одну десятую секунды. — Даннет все еще озадаченно качал головой. — Кто бы мог поверить!
— На две и одну десятую? На две и одну десятую? Не может быть! На целых две секунды! Не может быть!
— Спросите у хронометристов. Они зафиксировали это время дважды.
— О, Боже мой!
— Вы как будто недовольны, Джеймс?
— Недоволен?! Я просто в ужасе!.. Ну, конечно, конечно! Он все еще лучший гонщик мира, но в решающий момент у него сдают нервы. Правда, в сегодняшнем рекорде виновато вовсе не его искусство. Просто пьяная храбрость! Одна только, черт возьми, самоубийственная пьяная храбрость!
— Я вас не понимаю.
— Он влил в себя полбутылки, Алексис!
Даннет удивленно уставился. Видимо, не знал, что сказать. Наконец, произнес:
— Не верю. Не верю! Может быть, он и гнал машину как дьявол, но вел ее как Бог… Полбутылки виски! Да он наверняка бы разбился, если бы выпил столько.
— Хорошо еще, что на треке никого не было. А то, пожалуй, опять бы угробил кого–то.
— Да… Но целых полбутылки!
— Хотите пойти взглянуть в бачок его ванной!
— Нет, нет, что вы! Разве я когда–нибудь сомневался в ваших словах? Ничего все же не понимаю…
— И я. Я тоже ничего не понимаю… Ну, а где же сейчас наш чемпион?
— Уехал. Сказал, что с него на сегодня хватит. Сказал также, что завтра займет внутреннюю дорожку, и чтобы никто не смел на нее претендовать. Что–то он высокомерен сегодня, наш Джонни…
— Гм! Он никогда не говорил ничего подобного! Нет, Алексис, это не высокомерие! Это чистой воды эйфория, будь она неладна. Парение в облаках. Вот что! О, Боже всемогущий! Еще одна беда на мою голову.
— Да, еще одна беда, Джеймс.
Если бы Макелпайну случилось в ту субботу попасть днем на одну из невзрачных улиц Монцы, он смог бы убедиться, что его проблемы вдвойне или даже втройне усложнились.
С противоположных сторон узкой улочки смотрели друг на друга два захудалых невзрачных кафе. Объединяло их многое: полинявшие фасады с которых клочьями слезала краска, обвисшие камышовые шторы на окнах, столики под блеклой клеенкой, голые казенные, удивительно не способствующие хорошему аппетиту, интерьеры. По обычаю, кафе подобного типа были разгорожены кабинками, открытыми в сторону улицы.