В одной из таких кабинок, поодаль от окна, на затененной стороне улицы сидели Нойбауэр и Траккиа. Перед ними стояли наполненные, но нетронутые стаканы. Ни тот, ни другой не прикасался к напитку, поглощенные совершенно другим. Интерес обоих всецело сосредоточился на втором кафе, где у самого окна на виду сидели в такой же кабинке Харлоу и Даннет. В руках они держали стаканы и, по всей вероятности, беседовали о чем–то серьезном.
— Ну и что толку? — сказал Нойбауэр. — Ну, выследили мы их. И что? Ты разве умеешь читать по губам?
— Посмотрим, что будет дальше. О Боже. Вилли, как бы мне хотелось уметь читать по губам! И с чего бы эти двое вдруг так подружились? Ведь за последнее время они почти не разговаривали. И почему их принесла аж сюда, чтобы о чем–то поговорить? Наверняка Харлоу задумал что–то. У меня до сих пор ломит шею в затылке. Едва натянул сегодня этот проклятый шлем. А если они действительно снюхались, значит, задумали что–то особенное. Только Даннет всего–навсего журналист. А что могут задумать журналист и бывший гонщик?
— Бывший? А ты сегодня видел его время?
— Все равно бывший. Завтра он сломается, как сломался на последних четырех гонках.
— Да, тут есть и еще одна странность… Почему ему так везет на тренировках и не везет на самих гонках?
— Ничего странного. Всем известно, что Харлоу почти алкоголик. Я сказал бы даже, алкоголик безо всяких “почти”. Ну. несколько кругов он еще может осилить. Три, пять. Но восемнадцать, на гонках Гран—При! Разве алкоголик выдержит такое напряжение? Непременно загнется. — Траккиа отвел взгляд от кафе и с угрюмым видом отхлебнул из своего стакана. — О, Господи, чего бы я не дал, чтобы сидеть с этой парочкой рядом! Внезапно он локтем толкнул Нойбауэра.
— А может быть, этого и не нужно? Может; уже нашлась пара ушей, которые услышат все, что нам нужно? Посмотри–ка!
Нойбауэр глянул в ту сторону, куда показывал Траккиа. В соседнюю кабинку, рядом с той, где сидели Харлоу и Даннет, явно стараясь быть незамеченным, пробирался Рори Макелпайн. В руке стакан с чем–то темным. Выбрал место таким образом, чтобы оказаться спиной к Харлоу. Между ними был всего–навсего какой–нибудь фут с небольшим. Сел. Неестественно выпрямившись, почти прижавшись спиной и затылком к перегородке. Он явно прислушивался к разговору. Нужно было отдать парню должное, он несомненно обладал редким талантом наблюдать и следить, оставаясь при этом вне подозрений.
Нойбауэр спросил:
— Как ты думаешь, что он затеял, этот Макелпайн?
— Сейчас? Здесь? — Траккиа развел руками. — Все, что угодно. В одном можешь быть уверен: старается не ради благополучия Харлоу. Думаю, мальчишка собирает компромат на чемпиона. Просто дьявол, а не парень. А как он ненавидит Харлоу! Признаться, я не хотел бы попасть к такому в немилость.
— Значит, у нас есть союзник? Не так ли, Никки?
— А почему бы и нет? Давай–ка подумаем, что ему сказать хорошенького. — Он внимательно смотрел на противоположную сторону улицы. — Кажется, наш маленький Рори чем–то недоволен.
Никки был прав, лицо Рори выражало смешанное чувство досады, раздражения и озабоченности. Из–за высокой перегородки и сильного шума голосов многочисленных посетителей он мог улавливать из соседней кабины лишь обрывки фраз.
Как назло, Харлоу и Даннет говорили очень тихо. Перед ними стояли высокие стаканы, наполненные чем–то прозрачным, в каждом плавал кусочек льда и ломтик лимона. Даннет задумчиво рассматривал крошечную кассету, лежавшую у него на ладони. Потом бережно спрятал ее в карман.
— Фотография шифра? Вы уверены?
— Уверен. Возможно, даже смесь шифра с какими–нибудь иностранными словами. Трудно сказать, я не очень–то сведущ в подобных делах.
— Я тоже. Но зато мы знаем людей сведущих… И потом, о транспортировщике “Коронадо”. В этом вы тоже уверены?
— Несомненно.
— Значит, мы согревали на своей груди змею? Кажется, так говорят в подобных случаях?
— Несколько неожиданно, правда?
— А не замешан ли Генри в этом деле?
— Генри? — Харлоу отрицательно покачал головой. — Нет. Могу дать голову на отсечение.
— Даже учитывая то обстоятельство, что он, как водитель транспортировщика, участвует в каждой поездке?
— Учитывая даже это.
— И ему придется уйти?
— А что еще можно придумать?
— Так, так… Значит, Генри уходит. Временно. Хотя ни о чем и не знает. Вернется на свою прежнюю работу. Конечно, малый будет сильно обижен. Но что означает такая обида по сравнению с пожизненным пособием…
— А если он откажется?
— Придется устроить ему “похищение”, — деловито сказал Даннет. — Или убрать его как–нибудь иначе, разумеется, не причиняя вреда. Но я думаю, он согласится. У меня даже есть подписанный бланк медицинского освидетельствования.
— Значит, кто–то уже пренебрег врачебным этикетом?
— Пятьсот фунтов — и медицинское заключение о сердечной недостаточности у вас в кармане. От сияния монет врачебная щепетильность тает, как снежок в реке. Ведь у старика действительно не все в порядке с сердцем.
Они допили свои напитки, поднялись и вышли из кафе. Рори не торопился уходить, соблюдая нужный, с его точки зрения, интервал. Вскоре, однако, встал и он.
Нойбауэр и Траккиа также покинули свою кабину и уже через полминуты нагнали Рори. Увидев их, паренек удивился.
Траккиа доверительно сказал:
— Нам нужно поговорить с тобой, Рори. Ты тайны хранить умеешь?
Такое вступление сразу заинтриговало, но он был очень осторожен от природы и редко изменял себе.
— О каких тайнах идет речь?
— Не слишком ли ты подозрителен, Рори!
— Что за тайна у вас?
— Это касается Джонни Харлоу.
— Тогда другое дело. — Последней фразой Траккиа мгновенно завоевал доверие юного сыщика. — Конечно, я умею хранить тайны.
— Только имей в виду! Никому ни слова! Даже намеком. Ни единому человеку! Ни слова! Иначе все полетит к черту. Усек? — спросил Нойбауэр.
— Понятно.
— Ты слышал об АГГП?
— А то нет! Ассоциация гонщиков Гран—При!
— Точно! Так вот, АГГП решила ради нашей безопасности — гонщиков и зрителей — исключить Харлоу из своих рядов. Мы хотим, чтобы его сняли со всех треков Европы. Ты знаешь, что он пристрастился к спиртному?
— Кто же не знает об этом?
— Он много пьет и стал самым опасным гонщиком в Европе. — Голос Нойбауэра звучал тихо, вкрадчиво и очень убедительно. — Треть водителей так запугана, что боится очутиться на трассе рядом с ним. Никто ведь не хочет оказаться вторым Джету.
— Вы считаете… что он…
— Был тогда пьян в стельку. Именно по этой причине и погиб хороший человек. Только потому, что чемпион хватил лишку. Ведь такое поведение на треке равносильно преднамеренному убийству.
— Совершенно согласен с вами. Никакой разницы нет!
— Вот почему АГГП обратилась к Вилли и ко мне с просьбой собрать факты, подтверждающие, что Харлоу систематически пьет. Понимаешь? — спросил Траккиа. — Тем более, что предстоят большие гонки. Хочешь нам помочь?
— И вы еще спрашиваете?!
— Знаем, знаем, что хочешь. — Нойбауэр положил руку на плечо парня (жест, выражающий одновременно и сочувствие, и понимание). — Мы ведь тоже переживаем за Мэри… Вот ты только что видел Харлоу и Даннета в кафе. Харлоу пил?
— Да я их, собственно, и не видел. Сидел в соседней кабине. Но слышал, что мистер Даннет говорил что–то насчет джина, и видел, как официант понес им два высоких бокала, правда, похоже, что с водой…
— С водой!.. — Траккиа скорбно покачал головой. — Уверен, там было нечто совсем другое. Правда, сомнительно, чтобы Даннет… А впрочем, кто его знает? Они что–нибудь говорили о выпивке?
— Мистер Даннет? Он тоже не совсем того?..
Траккиа ответил уклончиво, хорошо зная, что это лучший способ возбудить интерес:
— Не знаю насчет мистера Даннета… Во всяком случае, он раньше не злоупотреблял.
— Они говорили очень тихо. Единственное, что я слышал, касалось замены кассеты. В кинокамере, кажется. И еще насчет того, что Харлоу что–то передал Даннету. Я не очень понял.
— Это вряд ли нас касается, — заметил Траккиа. — Но все остальное — да. Смотри в оба и впредь держи ушки востро.
Рори кивнул, тщательно скрывая новоприобретенное чувство собственной значимости. Они расстались.
Нойбауэр и Траккиа посмотрели друг на друга глазами, в которых кипела ярость. Сквозь стиснутые зубы Траккиа процедил:
— Хитер, однако, наш чемпион… Теперь мы у него на кассете. А та, которую мы уничтожили, была просто фальшивкой. Фальшивкой!
Вечером того же дня Даннет и Генри сидели, уединившись, в дальнем углу холла “Чессни”. Даннет, как всегда, держался несколько замкнуто. Генри выглядел заметно растерянным, хотя, вне всякого сомнения, его острый от природы ум старался оценить данную ситуацию и приспособиться к назревающей новой. Сейчас Генри прилагал усилия к тому, чтобы обрести, пускай внешне, невозмутимость и простодушие.
Вечером того же дня Даннет и Генри сидели, уединившись, в дальнем углу холла “Чессни”. Даннет, как всегда, держался несколько замкнуто. Генри выглядел заметно растерянным, хотя, вне всякого сомнения, его острый от природы ум старался оценить данную ситуацию и приспособиться к назревающей новой. Сейчас Генри прилагал усилия к тому, чтобы обрести, пускай внешне, невозмутимость и простодушие.
— Однако, — сказал он, — здорово же вы умеете сложить все в одну строку, мистер Даннет! — Тон почтительного восхищения перед высшим интеллектом был найден и выражен в совершенстве. Но на журналиста это абсолютно не подействовало. Ясное дело, Генри удивился.
— Если вы хотите сказать, что я выразил свои мысли сжато и ясно, Генри, то вы правы. Я действительно, можно сказать, уложил все в одну строку. Так, да или нет?
— О, Господи, мистер Даннет! Вы и подумать человеку не даете.
Журналист нетерпеливо продолжал:
— О чем же тут думать? Просто скажите: “да” или “нет”. Соглашайтесь или отказывайтесь.
Генри не хотелось сразу выкладывать свои козыри.
— А если я откажусь?
— Вот когда вы откажетесь, тогда и поговорим, что будет.
Такой ответ Даннета явно обеспокоил Генри.
— Не нравится мне этот разговор, мистер Даннет. Как–то не так он звучит.
— Как же он звучит на ваш слух, Генри?
— Ведь вы, надеюсь, не собираетесь меня шантажировать или угрожать?
У Даннета был вид человека, предупредившего, что считает до трех.
— Извините за выражение, Генри, но вы… вы просто несете чушь. Как можно шантажировать человека, который живет такой чистой и безупречной жизнью? Ведь вся ваша жизнь чиста и безупречна, не так ли? И потом, почему, скажите на милость, я стал бы вам угрожать? — Он выдержал долгую паузу. — Так “да” или “нет”?
Генри покорно вздохнул.
— Да! И будь все проклято! Мне терять нечего. За пять тысяч фунтов и работу в нашем марсельском гараже я продал бы в рабство и свою родную бабушку, упокой, Господи, ее душу!
— Это было бы излишне. Только абсолютное молчание — ничего больше. Вот вам справка от местного врача. Он удостоверяет, что вы страдаете сердечной недостаточностью и больше не сможете выполнять тяжелую работу. Ну, скажем, водить транспортировщик.
— Последнее время я действительно не в форме — это факт!
Даннет позволил себе чуть заметно улыбнуться.
— Так я и думал.
— А мистер Макелпайн знает уже?
— Узнает, когда вы ему скажете.
— И он не станет возражать?
— Вы имеете в виду, примирится ли он с вашим заявлением? Могу сказать — да, примирится. У него просто не будет иного выхода.
— Могу я узнать, зачем все это?
— Нет. Вам заплатят пять тысяч фунтов как раз за то, чтобы обойтись без вопросов. Как и без болтовни. Напрочь.
— Ну и странный же вы журналист, мистер Даннет!
— Очень странный.
— Мне говорили, что когда–то вы работали бухгалтером в этом… ну, как там оно называется… В Сити! Почему вы оттуда ушли?
— Здоровьице не позволяло там оставаться, Генри. Эмфизема. Есть такая легочная болезнь…
— Что–нибудь вроде сердечной недостаточности?
— В наш век страстей и стрессов, Генри, завидное здоровье — это благо, дарованное очень немногим. А теперь вам лучше отправиться на встречу с мистером Макелпайном.
Генри ушел. Даннет набросал короткую записку, надписал адрес на плотном светло–коричневом конверте, пометил в верхнем левом углу “Важное и срочное”, спрятал записку и микрофильм в конверт и в свою очередь удалился.
Выходя в коридор, он не обратил внимания, что соседняя дверь слегка приоткрыта, а следовательно, не заметил, как чей–то глаз следит за ним в узкую щель.
Это был Траккиа. Через некоторое время Никки с балкона помахал кому–то рукой, подавая сигнал. Вдали, на значительном расстоянии от отеля, смутно угадываемая человеческая фигура ответила тем же.
Траккиа сбежал вниз по лестнице к поджидавшему Нойбауэру. Они направились в бар. Заказали безалкогольное. Их заметили и закивали по меньшей мере человек двадцать, публика знала обоих едва ли не так же хорошо, как самого Харлоу. Но Траккиа не был бы Траккиа, если бы обеспечил себе алиби лишь наполовину.
— В пять часов мне должны позвонить из Милана, — сказал он бармену. — Который час на ваших?
— Ровно пять, мистер Траккиа.
— Передайте, пожалуйста, телефонистке, что я в баре.
Кратчайший путь на почту проходил через узкий переулок, застроенный служебными помещениями и гаражами. Переулок был пуст. Последнее обстоятельство Даннет приписал наступлению субботнего вечера. На всем протяжении улочки безлюдье нарушал только один человек, возившийся с мотором автомобиля перед распахнутым гаражом. На голове у него был темно–синий флотский берет, надвинутый до самых глаз, скорее на французский, чем на итальянский манер, а лицо столь основательно перепачкано смазкой, что разглядеть его было практически невозможно.
Даннет невольно подумал, что” команде “Коронадо” такого механика не потерпели бы и пяти секунд. Но одно дело — приводить в порядок “коронадо”, и совсем другое — ремонтировать обшарпанный “фиат–шестьсот”.
Не успел Даннет поравняться с машиной, как горе–механик резко выпрямился. Даннет вежливо посторонился в намерении обойти его, но в тот же миг механик, упершись одной ногой в борт автомобиля, обрушил на Даннета всю тяжесть своего тела. Теряя равновесие и уже падая, журналист влетел в открытую дверь гаража. Его неожиданный полет был внезапно и успешно ускорен двумя дюжими огромными фигурами, лица которых скрывались под натянутыми на головы чулками. В следующее мгновение двери гаража захлопнулись.
Рори был поглощен чтением черного юмора в журнале, Траккиа и Нойбауэр сидели у стойки бара. И тут в холле появился Даннет. Это событие тотчас же привлекло всеобщее внимание. Да и как иначе. Журналист не вошел, а ввалился, волоча ноги как пьяный, и непременно бы упал, если бы не два полицейских, которые поддерживали его под руки. Изо рта и разбитого носа Даннета хлестала кровь, правый глаз почти заплыл, на лбу зиял страшный порез, — все лицо просто обезображено.
Траккиа, Нойбауэр и дежурный администратор одновременно бросились к нему.
— Царь небесный! Да что же такое с вами приключилось, мистер Даннет? — всплеснул руками Траккиа.
Тот попытался улыбнуться, но вышла жутковатая гримаса. Едва выдавил из себя:
— Кажется, на меня напали…
— Но кто?.. Где?.. Почему?.. Почему, мистер Даннет?
Полицейский предостерегающе поднял руку и обратился к администратору:
— Пожалуйста, поскорее доктора!
— Одну минуту! У нас в отеле сейчас семь врачей. — Девушка–дежурная повернулась к Никки. — Вы знаете, как пройти в номер мистера Даннета? Если бы вы и мистер Нойбауэр были так добры проводить офицеров…
— Не нужно. Мистер Нойбауэр и я.. Мы сами доставим его в номер.
Один из полицейских сказал:
— Извините, но нам тоже придется подняться. Чтобы снять показания…
Он запнулся, наткнувшись на угрожающий взгляд Траккиа
— Оставьте номер полицейского участка у этой молодой леди. Вас вызовут, как только врач разрешит мистеру Даннету разговаривать Но не раньше. А сейчас он немедленно должен лечь в постель. Вы поняли?
Они поняли, кивнули и удалились без лишних слов.
Траккиа и Нойбауэр, в сопровождении Рори, которого происшествие столь же озадачило, сколь и возмутило, доставили журналиста в номер и принялись укладывать потерпевшего в постель. Появился врач. Это был молодой, весьма компетентный итальянец. Чрезвычайно вежливо он попросил посторонних покинуть комнату.
В коридоре Рори спросил:
— Кому это понадобилось так отделать мистера Даннета?
— Кто его знает… — ответил Траккиа. — Есть люди, готовые на все, лишь бы не заниматься честным трудом. — Он метнул на Нойбауэра взгляд, явно рассчитывая, что Рори его заметит. — На свете масса негодяев, Рори. И дело полиции — ловить их.
— Значит, вам все равно?..
— Мы гонщики, мой мальчик, — оказал Нойбауэр, — а не сыщики.
— Я не мальчик! Мне скоро семнадцать. И я не дурак! — Рори овладел собой и, подавив вспышку гнева, пытливо посмотрел на взрослых. — Все это очень подозрительно. Происходит что–то нечистое. Держу пари, что здесь каким–то образом замешан Харлоу!
— Харлоу? — Траккиа поднял бровь, как будто слова парня показались ему забавными, что весьма не понравилось Рори. — Брось, Рори! Ты сам подслушал разговор Харлоу и Даннета во время их дружеской беседы.
— В том–то и дело, что я не подслушал их разговор! Я только слышал их голоса, а не о чем говорилось. Говорить же они могли о чем угодно. Может быть… Харлоу угрожая Даннету… — Рори на мгновение умолк, оценивая внезапно возникшее интригующее предположение, которое в следующее мгновение уже превратилось в уверенность. — Конечно! Харлоу угрожал Даннету, потому что Даннет выслеживал или шантажировал его