Она вспомнила о костре, когда тот уже почти угас, и долго раздувала искорки на сухих сучьях. Когда костер ожил, амазонка вновь скользнула под овечью шкуру.
Ахилл спал. Во сне его лицо было очень спокойным и чистым, как у мальчика. Он ровно дышал, тихо и безмятежно улыбаясь. Пентесилее очень хотелось еще раз поцеловать героя, но она боялась разрушить сказку его сновидений и лишь тихо-тихо провела губами по теплой щеке спящего.
Глава 7
Гектор проснулся на следующий день после полудня. Долгий сон укрепил его силы, и ему стало настолько лучше, что, выпив еще чашку бульона с куском лепешки и несколькими ломтиками жареного мяса, он даже смог приподняться и сесть на лежанке, опираясь на пару набитых травой мешков, которые Гекуба изготовила вместо подушек.
Ахилл осмотрел его раны, особенно тщательно и осторожно сняв примочки со сквозной раны над сердцем. Она оказалась чистой, края уже начали стягиваться, и Пелид радостно перевел дыхание.
Обитатели шатра коротко рассказали Гектору каждый о своих злоключениях. Сурово нахмурившись, он выслушал еще раз историю исчезновения жены и сына.
– Если Андромаху и Астианакса увезли ахейцы, то их наверняка можно найти! – сказал Ахилл твердо. – Не думаю, чтобы их могли продать куда-то за пределы Пелопонесса. Наши цари давно мечтали о троянских рабах и рабынях.
– Астианакса они могут убить! – жестко сказал Гектор, и даже голос его не задрожал. Герой уже столько вынес за последнее время и столько потерял, что душа его на время будто окаменела. – Если узнают, что это – мой сын...
– Во-первых, могут и не узнать, – сказала Гекуба, в это время ловко, как опытная рабыня, растиравшая меж двух камней над деревянной миской орехи, собранные в одной из рощ, собираясь к вечеру напечь из них лепешек. – Во-первых, могут и не узнать – кто же им скажет? В Трое из всех ахейцев бывали, кроме Ахилла, только Одиссей, Диомед и этот молодой мирмидонец – Антилох, кажется. Одиссей и Антилох видели Андромаху, но едва ли ее хорошо запомнили. Да она могла и не у них оказаться.
– А если и узнали, – добавил Антенор, – то какой им смысл убивать трехлетнего ребенка только из-за того, что он – сын Гектора? Из одной лишь мести? Не все же они такие идиоты! Может быть, можно опасаться его, когда он вырастет, но сейчас... Вот только твоя жена, Гектор, очень красива!
Эти слова вырвались у троянского воина против воли, и он тут же о них пожалел. Но намек, прежде вызвавший бы у Гектора вспышку ярости, сейчас не смутил его – только тень боли легла на исхудавшее лицо.
– Я все понимаю, – тихо сказал он и, подняв голову, обвел глазами всех, кто его окружал. – Но хочу, чтобы все знали: что бы ни случилось, я не откажусь от моей Андромахи! Если она жива, я ее найду! И сына найду. Я верну их… И Кассандру постараюсь найти. Ты мне поможешь, Ахилл?
– Я могу обидеться на такой вопрос, – сказал Пелид. – Мы об этом еще не говорили, но сейчас... Я прошу твоего позволения остаться здесь, Гектор. Мне некуда и не для чего уезжать.
– Во-первых, как это не для чего? – воскликнул Приамид. – Если ты отправишься со мной на поиски моих родных, то в любом случае уедешь. Во-вторых, разве тебе не хочется увидеть сына?
– Хочется. В том, что случилось, его вины нет. Но мы, боюсь, чужие друг другу… Я его увижу, конечно. Но всех этих... победителей видеть не хочу! Я бы хотел вернуться сюда, если ты мне позволишь.
– Почему я-то? – не понял Гектор.
– Потому что теперь царь Трои – ты.
– Что-о-о?
Гектор резко подался вперед и, сморщившись от боли, откинулся на подушки.
– А ведь он сказал правду! – тихо проговорил Деифоб, в этот день тоже почувствовавший себя много лучше, но все еще лежавший неподвижно. – Троя сожжена, но она существует, и ее можно и нужно возродить. Род Приама не истреблен – остались мы, трое его сыновей, жива наша отважная мать, и есть надежда отыскать других. И потому теперь ты, старший из нас, должен принять на себя имя царя Трои.
– О, боги!
Казалось, Гектор впервые утратил спокойствие. Его взволновала не мысль о том, что его объявляют царем в сожженном и опустевшем царстве, но внезапно родившаяся надежда на воскрешение Трои.
– Не мало ли нас тут для целого города? – проговорил герой, вновь скользя взглядом по лицам своей матери, братьев, Ахилла, Пентесилеи.
– Троя сожжена, но Троада не вымерла, – откликнулась Гекуба. – Ахейцы разорили большую часть городов, зато возникло множество селений, откуда придут сюда люди и станут нам помогать. И потом – почему, думаешь, я жгу вечерами эти костры? Я уверена, что живы и другие троянцы.
– И я уверен, – подхватил Ахилл. – Слушай, Пентесилея, мы с тобой были в городе. Как по-твоему, сколько мертвых мы видели?
– Думаю, около тысячи, считая останки людей, уже растерзанных хищниками, – ответила амазонка, привыкшая определять потери в бою с одного взгляда. – Из них человек двести ахейцы, остальные троянцы.
– И у меня такие же подсчеты, – кивнул Пелид. – Правда, мы были не на всех улицах, не везде смотрели. Не поднимались в верхний город, не заходили во все дома. Но в той части города, где мы были, и во дворце, безусловно, больше всего жертв: туда обрушился первый удар. Давайте считать, что мы видели тысячу мертвых и предположим, что жертв в пять, ну, в шесть раз больше. Получается шесть тысяч убитых. Допустим, около пяти тысяч увезли в рабство. Больше невозможно: кораблей не хватило бы, учитывая еще и то, как ахейцы перегрузили их данью и еще наверняка догрузили награбленным. Считаем: одиннадцать тысяч. А жителей в Трое было больше двадцати тысяч, ты сам мне это говорил, Гектор. Значит, около девяти… ну, восьми тысяч человек, вероятно, спаслись и успели бежать через верхний город в горы. Конечно, кто-то ушел далеко и не вернется, часть людей могла погибнуть в лесах, попасть в лапы зверью, часть, конечно, приютят пастухи, кто-то дойдет до дальних селений… Но из Троады они не уйдут: далеко ли уйдешь, имея только то, что успел на себя надеть? Их можно будет разыскать и вернуть. А уж остальное – дело времени. Каменные здания города можно восстановить – их стены огонь почти не повредил, остальное снова отстроится. Вот достойное дело для молодого царя. И я бы хотел в этом участвовать, потому что более многих других виноват в том, что случилось. Позволь мне, Гектор!
– Перестань, наконец, говорить глупости! – воскликнул Приамид-старший. – То есть все, что ты сейчас сказал, как раз очень умно и правильно, и я начинаю верить, что все это возможно. Но не смей спрашивать моего позволения на то, что давно уже – твое право: мой отец, если помнишь, сказал тебе, что в Трое ты теперь навсегда свой. Не поступлю же я против воли покойного отца?
– Эвоэ! Мы отстроим Трою! – завопил юный Троил, вскакивая. – Эвоэ! Она будет еще лучше, чем раньше, и проклятущие ахейцы полопаются от злости! Хоп, хоп, хоп!
И он завертелся и запрыгал на месте. Но места было слишком мало, и мальчик тут же зацепил ногой самодельный треножник, так тот едва не рухнул вместе с варившейся на нем похлебкой. Елена, как и накануне, занятая стряпней, едва успела подхватить полный чан. В одной руке у нее был, по счастью, кусочек овчины, другую она сильно обожгла и вскрикнула от боли, но не выпустила ручку драгоценной посудины.
– Троил, угомонись! – прикрикнула на младшего сына Гекуба. – Ты ведешь себя, как неразумный ребенок... Я тоже верю, что мы возродим нашу Трою, я совершенно уверена, что отыщутся Андромаха с Астианаксом, верю, что, возможно, живы и другие наши родные. И остальные верят. Но что будет, если мы все сейчас запрыгаем по шатру, будто барашки?
В это время полог откинулся и вбежала Авлона, которая, по приказу Пентесилеи, несла дежурство возле шатра.
– К нам кто-то едет! – закричала она. – Судя по тому, как сидит в седле, это наша, амазонка...
– Должно быть, Крита, – сказала Пентесилея, вставая. – Как раз вчера я приплыла бы с Ламеса, закончив искупительные молитвы, если бы мне не пришлось уплыть днем раньше. Она, наверное, приехала меня встретить, увидела, что обычное место на берегу пусто, отправилась сюда и увидела, что города нет...
Царица оказалась права. Ее юная оруженосица прискакала из Темискиры днем раньше и, напрасно прождав на берегу до рассвета, пустилась на поиски. Увидав сгоревший и полуразрушенный город, она всерьез испугалась за Пентесилею: что, если та вмешалась в битву и погибла? Поэтому, встретив царицу живой и невредимой, девочка даже завизжала от радости.
– Я тоже рада тебе, моя Крита! – сказала Пентесилея, обнимая юную амазонку. – Без тебя мне будто чего-то не достает. Хотя сейчас я, наверное, богаче всех, кто здесь находится. Здесь все что-то потеряли, что-то очень дорогое, и только я одна не потеряла, а обрела... И еще: теперь нам дорог каждый воин, а ты – еще одна секира.
– Я готова служить тебе, госпожа! – ответила Крита. – Совет принял твою просьбу об отъезде из Темискиры и согласился избрать новую царицу, несмотря на совершенный тобою обряд искупления. Раз ты сама так хочешь… Скорее всего, изберут Аэллу. Но... – тут она запнулась, – но все очень жалеют, что ты уходишь.
– Я готова служить тебе, госпожа! – ответила Крита. – Совет принял твою просьбу об отъезде из Темискиры и согласился избрать новую царицу, несмотря на совершенный тобою обряд искупления. Раз ты сама так хочешь… Скорее всего, изберут Аэллу. Но... – тут она запнулась, – но все очень жалеют, что ты уходишь.
– Я ухожу к своему мужу, – сказала амазонка. – Многие так уходили. Ну, не многие, но некоторые... Привяжи коня, Крита, и идем в шатер. Отдохнешь с дороги, а вечером будешь дежурить. Здесь опасно не выставлять караул: кругом хищники и неизвестно, кто еще – а здоровых среди нас мало.
В этот вечер на ужин ели мясо козы, подстреленной Критой еще накануне, неподалеку от мыса, и выпили по несколько глотков хлебного вина, которое оруженосица привезла из Темискиры. А ночью разразился сильнейший шторм, и сумасшедший ветер набросился на шатер, норовя вырвать из земли слабо вбитые колья и лишить уцелевших троянцев единственного убежища.
– Нельзя допустить, чтобы шатер сорвало! – крикнул Ахилл. – На таком ветру, при таком холоде, раненые долго не выдержат! Нельзя, чтобы погас очаг!
Он встал меж двух опор шатра, раскинул руки во всю ширину и ухватился за обе опоры, удерживая их вертикально. Пентесилея вцепилась в третью опору, Троил с Терситом поддерживали четвертый столб. Крита, Авлона, Елена, Гекуба с разных сторон старались придавить к земле края полога, которые то и дело вырывало из рук, и тогда шквалы ливня влетали в шатер, грозя залить пламя, тлеющее в очаге.
Море ревело и выло, будто с кем-то билось насмерть. Вздыбленное, оно отвоевало у берега десятки локтей, и темные, в рваной пене валы подступали вплотную к утлому убежищу людей. В грохоте волн, в истерических воплях буревестников, метавшихся над стихией и то и дело сметаемых ветром, как клочья дыма над очагом, в отдаленном грохоте грома, особенно страшного зимою, когда гроза бывает так редко, – во всем этом могучем, грозном хоре людям мерещился рев морских чудовищ и хохот ночных демонов, пожелавших добить упрямый Приамов род и тех, кто остался ему верен.
– Нас зальет и утопит! – вскричала Гекуба в отчаянии. – Надо отсюда уходить!
– Нет! – Ахилл стоял, как вкопанный, поддерживая опоры шатра, которые буря, будто живая, пыталась вырвать из его рук. – Берег высокий и море далеко. Оно не может достать нас здесь. Пускай кто-нибудь выйдет и посмотрит, насколько близко подступила вода.
Троил, пригнувшись и приоткинув полу шатра, вылез из него и почти тут же вкатился обратно.
– Там темно и холодно, как в царстве Аида! Меня чуть не оторвало от земли и не унесло! Даже конь Криты шатается под напором ветра, его только привязь и держит. А море не достает нас локтей на сто.
– Значит, уже не достанет! – подал голос Гектор, которому было особенно горько, что он не может помочь Ахиллу и остальным. – Сейчас уже время отлива, и шум бури стихает.
Но прошло еще часа три-четыре, покуда ветер не начал, наконец, слабеть. Его порывы стали короче, шквалы дождя реже. Волны медленно и неохотно отползали, отступая с отвоеванной ими земли назад, в свои исконные владения. На рассвете ветер, собрав остатки сил, ретиво погнал тучи прочь.
Буря кончилась.
Глава 8
Шатер троянцев устоял, но вид у него после шторма был печальный: намокшие стенки провисли и хлюпали на слабом ветру, полы обтрепались. Правда, солнце быстро высушило плотную ткань, но от этого в ней еще отчетливее засветились дыры, оставленные ветвями и сучьями, которые швырял в беззащитный шатер безумный ночной ветер.
– Надо куда-то перебираться отсюда, – сказала Гекуба, заново развешивая на сорванных бурей и вновь укрепленных меж кипарисовыми кустами ремешках полоски холстов, предназначенные для перевязки раненых. – Сейчас море успокоилось, но оно снова взбунтуется... На моей памяти такое уже бывало: не успеют закончиться осенние шторма, как почти тут же начинаются зимние. Шатер не защищает от них. А раненым нужны покой и тепло.
– Но перебираться некуда, мама! – возразил Троил. – В городе – полно зверей, дома кое-где еще горят – во-о-он виден дым! Вблизи никаких поселков, ничего. А далеко нам просто не уйти – трое тяжелораненых, лошадь только одна...
Они совещались среди зарослей кипариса, где царица Трои пыталась привести в порядок свое поврежденное штормом хозяйство. Впрочем, в совещании принимали участие все обитатели шатра – теплый солнечный день позволил отогнуть одну из стенок, чтобы раненые могли дышать свежим после грозы и бури морским воздухом и слышать все, что говорили остальные, занятые каждый своим делом. Гекуба собирала, полоскала в ручье и сушила ленты бинтов; Ахилл возился с найденным на берегу помятым медным нагрудником, стараясь вернуть ему форму и намереваясь приделать оторванные застежки; Пентесилея обтачивала ножом нарезанные в соседней роще ветви, собираясь приладить к ним оперение и наконечники, привезенные Критой из Темискиры; юная оруженосица царицы амазонок стояла на страже, вернее, сидела на камне перед шатром и старательно осматривалась – но чаще смотрела на Троила, который ловко, со сноровкой взрослого мужчины, разогревал над костерком найденный им недавно лук с порванной тетивой, намереваясь натянуть новую; Елена, присев на корточки, зашивала порванную снизу стенку шатра, используя вместо иглы острый кончик ножа и вместо ниток – козьи жилы; Авлона возилась в шатре с очагом.
Среди них не было только Терсита: он с утра вызвался пройтись вдоль линии прибоя, по полосе берега, которую ночью заливала вода. Спартанец знал, да и остальные не сомневались, что там можно насобирать немало рыбы и раковин.
– Нам лучше бы не уходить далеко от Трои, если уж мы так твердо решили, что будем ее возрождать! – заметил из шатра Гектор. – Но здесь действительно небезопасно – если шторма будут повторяться, нам тут станет несладко. У Деифоба, кажется, снова лихорадка…
– Просто было холодно, вот и все... – ответил Деифоб, но таким слабым голосом, что не успокоил, а скорее напугал остальных.
Ахилл молчал, сосредоточенно вертя в руках нагрудник, который под его могучими пальцами прогибался и менял форму, как свежая лепешка. Наконец, герой поднял голову.
– Наш грот в апельсиновой роще не подойдет! – проговорил он задумчиво. – Он мал для нас всех – в нем было бы еще теснее, чем в этом шатре. Найти бы вблизи какое-то жилье... Ну не вблизи, хотя бы в пределах бухты или рядом с нею. Хоть какое жилье!
– Есть такое! – неожиданно вмешалась Елена.
Все удивленно посмотрели на нее. Спартанка почти всегда молчала, она даже редко поднимала глаза, все время выполняя какую-то работу и, кажется, больше всего желая, чтобы ее совсем не замечали... Ее никто и не замечал – всем было просто не до нее.
– Есть такое жилье, – повторила женщина тихо.
– Ты о чем это? – спросил Гектор. – Вблизи Трои есть подходящее жилье для нас? Но все ближайшие поселки давно разорены ахейцами.
– Поселки – да! – сказала Елена. – Но за южной оконечностью бухты, за полосой рифов, есть еще одна бухточка, в нее впадает горная речка – я забыла, как она называется... Выше по ее течению, но очень-очень близко от берега маленькой бухты, в лощине, стоит хижина старого пастуха Агелая. У него даже не одна, а две большие хижины – когда-то он имел семью, но сейчас живет один. Его ахейцы не трогали, потому что там кругом скалы, кажется даже, что к берегу в этом месте и не пройти. Туда только с моря легко добраться, но кораблю не войти в мелкую бухту, там во время отлива и лодка не пройдет. Вот старик и живет себе спокойно... И, я думаю... Думаю, он бы нас принял. Там много места, а Агелай – очень хороший человек! У него – козы и овцы, молоко, сыр... Там было бы спокойно. И пути туда, если ехать морем, ну... часа четыре по солнечным часам.
– Постой! – воскликнул Гектор. – Агелай, это... Это же – дед Париса, то есть тот самый пастух, которого считали его дедом, пока не открылось, что он сын троянского царя и царицы!
– Ну да… – смущенно пролепетала Елена. – Дедушка Агелай. Мы... мы с Парисом иногда ездили к нему в гости, когда не было боев, когда это было безопасно. Уходили через западные ворота в верхнем городе и навещали его. Парис по-прежнему любил старика, и тот очень любил Париса. Правда, в последнее время мы у него не бывали, но Парис справлялся у пастухов, которые пригоняли в Трою скот, и те говорили, что дедушка жив-здоров.
– А почему вы больше туда не ездили? – спросил Ахилл. – Хотя бы во время перемирия?
Елена вспыхнула, сверкнула глазами, но тут же опустила голову и проговорила почти спокойно:
– Возможно, Парис и ездил. Просто мы стали почти чужими, и я не хотела с ним нигде бывать. Мне не хотелось вообще его видеть!
Этот резкий, почти истерический возглас вырвался у женщины против воли, и она тут же умолкла, закрыв лицо руками.
– Отчего тебе было не пойти к царю Приаму и не сказать, что ты готова уйти к своему мужу Менелаю? – жестко спросила Пентесилея.