Новый прыжок зверя, новый, на этот раз нестерпимо-пронзительный визг женщины. Уклоняться было некуда, и Терсит со своим противником, сцепившись, покатились по плоским камням тропы, затем ударилсь о скалу, и клубок распался.
Спартанца спасли толстые овечьи шкуры, которыми были прикрыты его плечи. Этот пастушеский плащ хорошо защищал от холода и дождя и теперь, хотя и был изодран в клочья, помешал когтям пантеры. По правому плечу Терсита, по его спине лились струйки крови, однако когти проникли неглубоко. Еще один след когтей – над правым коленом, был глубже, но здесь лапа зверя успела только коснуться тела перед ударом о скалу.
Елена все еще визжала, не думая бежать. Терсит вскочил, шатаясь, ища глазами пантеру. Она была рядом и уже вновь припала к земле. Еще миг...
В воздухе что-то свистнуло, над головами Терсита и Елены пронеслось громадное древко, и железный наконечник копья вонзился в тело зверя выше левой лопатки, намертво пригвоздив его к камню. Железо вошло в мягкий известняк, будто в овечий сыр... Несколько мгновений копье еще дрожало над бившимся в конвульсиях хищником, затем копье и зверь замерли.
– Ма-а-а-ама! – вскрикнула Елена.
Ее всю трясло.
– О, сатиры рогатые! – простонал Терсит, переводя дыхание и тут же сознавая, что вслед за копьем может явиться кое-кто пострашнее пантеры...
– Что это такое?! – прозвучал уже рядом знакомый голос, хотя копье пролетело не меньше полутораста локтей. – Терсит, ты что, решил показать свою доблесть, придушив пантеру голыми руками? Почему, если ты сопровождал Елену к реке, ты не взял оружия?
Ахилл выдернул копье из тела пантеры и вскинул его на плечо с таким разгневанным видом, что у спартанца сразу пропали из памяти все заготовленные шутки.
– Да... Я и не сопровождал ее. Пошел просто пройтись, а она тут холсты полощет...
– Ах, так она еще и одна пошла?! – грозный взгляд обратился к спартанке – Значит, вы оба никого не признаете и не слушаете?!
– Ахилл, но... – решилась заговорить Елена. – Я, виновата, да. Может, и Терсит виноват. Но у него же кровь хлещет, он ранен, а ты на него кричишь и бранишься. Ему надо раны перевязать, и поскорее, или он умрет!
– А ты молчи, женщина! – резко бросил герой, сумев подавить усмешку. – Он – воин и привык получать раны. Не взял оружия, пускай терпит!
По правде сказать, Ахилл не мог припомнить, чтобы осторожный Терсит за все двенадцать лет войны получил хотя бы одну серьезную рану. Но ему почему-то захотелось выше приподнять известного насмешника в глазах Елены, которая сейчас смотрела на него с явным восторгом.
– Можно, я вернусь за этими дурацкими холстами? – опасливо спросил Терсит, видя, что, кажется, все обошлось. – Хотя, если бы не они, меня бы эта тварь уже слопала... или нас обоих... Я их ей – в морду!
– Отличное оружие! – восхитился Ахилл. – В следующий раз возьми с собой чан с вареным мясом. И тоже – в морду! Не пачкай холсты кровью – иди поскорее в хижину. Я сам все соберу, а заодно прихвачу и вашу пантеру – шкуру я ей, кажется, не очень испортил. Иди, иди, сейчас Гектор тебе задаст!
– А можно, я скажу, что ты мне уже задал? – взмолился Терсит.
– Идем! – воскликнула, подбегая к нему, Елена. – Ничего они тебе не сделают! Ты дрался, как герой, хотя и был без оружия. Но сколько крови... Обопрись на мое плечо.
– Да не на что тут опираться! – пробурчал он, однако воспользовался предложением Елены и нашел ее хрупкое плечико неожиданно крепким. Вдвоем они стали подниматься по тропе, в то время как Ахилл, не смущаясь такой женской работой, покидал мокрые и обляпанные песком холсты назад в корзину, затем связал поясом задние лапы мертвой пантеры и, надев ее на копье, закинул через плечо за спину – так охотники обычно носят подстреленных зайцев и лисиц. Корзину он сунул под локоть и зашагал следом за спартанцами, с удивлением следя, как нежно поддерживает гордая Елена раненого воина.
«И надо было из-за этой женщины спорить и состязаться всем царям Пелопоннеса, а потом двенадцать лет воевать двум народам, проливая реки крови?! – подумал он. – Где ты был раньше, Терсит? Где была эта глупая пятнистая кошка? Или Елене надо было, чтобы один из ее мужей обрезал ей волосы и выкинул за борт, а другой оказался жалким, лживым самозванцем – чтобы понять, кто ей был нужен на самом деле? Нет, так я неизвестно, до чего додумаюсь! Лучше придумать бы, как отвадить хищников бродить возле нас. Видно, в Трое их пир закончился...»
И он ускорил шаги, чтобы быть поближе к спартанцам, на случай, если запах крови привлечет другое зверье.
Глава 2
– Что ты там ищешь? Там одни тряпки. Все что можно, мы отсюда уже взяли. Едем, Пентесилея! Время за полдень, а не вернемся до темноты, о нас начнут тревожиться.
– Кто начнет? Нас кто-то считает маленькими детьми?
– Моя мать считает. То есть, она прекрасно понимает, что я вырос, но волнуется от этого не меньше.
– Это ты волнуешься, – она улыбнулась и, подойдя к нему, потерлась лбом о его плечо – Просто ты не привык иметь маму... И я тебя понимаю. Моя погибла в сражении, когда мне было одиннадцать лет. Сейчас поедем только увяжу эту сумку…
– Тебе не хочется уезжать? – спросил Ахилл.
– Не хочется. Здесь стало как-то... Красиво. Тоскливо, но хорошо. Совсем не так, как было в тот раз. Дожди отмыли дома от пожара, нет этого черного дыма, храмы стоят белые, чистые. Будто город ждет. Ждет, когда люди придут и помогут ему выздороветь.
Прошло десять дней со времени переселения в хижину старика Агелая. За это время не случилось больше ничего плохого и ничего необычного.
Раненые поправлялись. Гектор уже на седьмой день окончательно встал на ноги и, хотя еще прихрамывал, особой боли не чувствовал и силы его восстанавливались очень быстро. Антенор тоже уже вставал и ходил. Пошел на поправку и Деифоб – самая опасная рана в животе, наконец, закрылась и заживала, его уже несколько дней не лихорадило – возможно, благодаря хорошей пище: у старика Агелая были в запасе мед, орехи, сушеные фрукты, из которых он делал вкусные отвары. Молоко и мясо тоже не переводились – молоко давали козы, а луки и стрелы амазонок поставляли сколько угодно дичи, в этих местах достаточно обильной.
За эти дни отыскалось несколько троянских семей. Выгнав коз на зимний выпас – выше по склону было еще немало пожухлой, но пригодной для корма травы – Агелай встретил двоих пастухов, и те рассказали, что в одном из ближних селений пастушеские семьи также приютили троянцев, бежавших в дни осады и прятавшихся в лесу. Гектор встретился с пастухами и просил сообщить спасшимся, что их молодой царь жив, что живы, вероятно, еще многие троянцы, и город будет восстанавливаться, а потому уходить далеко не надо. Он просил узнавать у других пастухов и охотников обо всех жителях города, кому удалось спастись.
Братья Приамиды собирались вскоре начать постройку корабля, чтобы весной отправиться на поиски Андромахи и Астианакса. За оставшееся время Гектор рассчитывал узнать много больше об уцелевших троянцах, а совершая плавание, посетить Фивы, которые, по слухам, были уже обитаемы и даже отчасти вновь отстроены, некоторые прибрежные города и поселки, откуда можно было ожидать помощи при будущем восстановлении Трои.
Как и думал Ахилл, хищные звери, завершив свой жуткий погребальный обряд над погибшими, покинули Трою. И теперь нашествие львов, пантер, волков и шакалов, привыкших к сытой жизни, могло стать бедствием для прибрежной части Троады. У Гектора было в мыслях, дождавшись полного выздоровления Деифоба и призвав на помощь живущих поблизости охотников, объявить хищникам войну, чтобы к весне спровадить их в горы и в дальние чащи, откуда они явились в таком множестве. Приключение Елены и Терсита на берегу ручья лишь подкрепило это намерение.
– Только оружия нужно будет больше, – произнес задумчиво Гектор, пока Елена промывала и перевязывала раны своего защитника. – У нас всего пять луков, три копья, мечей – четыре. Про доспехи я вообще не говорю... Надо кому-то поехать в город. Там много всего осталось, ахейцы тащили только ценное, а нам сейчас все пригодится. Брат, ты как? Поедешь с Пентесилеей? Я-то пока из-за раненой ноги не смогу твердо держаться в седле.
– Хорошо, мы поедем, – с готовностью согласился Ахилл. – Заодно, может, найдется и одежда, и посуда. Поедем верхом, чтобы не тащить на себе громадных тюков.
Они отправились на следующее утро и, действительно, за несколько часов насобирали в некоторых отчасти уцелевших домах, а кое-где просто на улицах много нужных вещей – оружие, простые воинские доспехи, массу стрел, одежду, сохранившуюся в домашних ларях, там, куда не добрался пожар, медную и глиняную посуду. Навьючив на лошадей большие сумки и узлы, они вели их в поводу, довольные своей добычей.
Троя, в которой не видно было больше мертвых тел (по крайней мере, они уже не валялись на улицах и в открытых местах), омытая ливнями, очищенная ветрами от груд пепла, была и в самом деле прекрасна жуткой красотой смертельно раненого богатыря, ожидающего чуда. Покидать ее в этом ожидании было грустно. Но они знали, что вернутся.
Троя, в которой не видно было больше мертвых тел (по крайней мере, они уже не валялись на улицах и в открытых местах), омытая ливнями, очищенная ветрами от груд пепла, была и в самом деле прекрасна жуткой красотой смертельно раненого богатыря, ожидающего чуда. Покидать ее в этом ожидании было грустно. Но они знали, что вернутся.
В одном из простых домишек верхнего города Пентесилея нашла кувшин с дорогим маслом и захватила его с собой.
– Зайдем в какой-нибудь храм! – попросила она Ахилла. – Жрецов нет, и обряд совершить некому, ну так хотя бы сами принесем жертвы и помолимся. Мы ведь уже муж и жена, а брака так и не заключили...
– Да, нужно зайти в храм, – охотно согласился Ахилл. – Только не в городе. Здесь в храмах убивали людей. Жрецы должны будут очистить их от человеческой крови перед тем, как вновь приносить жертвы. Тогда уж потратим время, поднимемся к храму Аполлона.
– Но там убили тебя! – воскликнула амазонка.
– А вот это не имеет значения, раз я живой. Поехали.
Они вскочили в седла, потеснив свою поклажу, и очень скоро Рей и Дес (так назвала Пентесилея белого красавца-жеребца, пойманного Критой на равнине) галопом взвились на вершину холма, где, будто ничего не произошло, светлый и невозмутимый, стоял храм Аполлона Троянского.
Герой и амазонка спешились локтях в трехстах от святилища, привязали коней и только собрались идти дальше, как вдруг навстречу им показалась из гранатовых кустов девушка. Невысокая, в темном плаще, закинутом через плечо, с корзиной в руке.
– Мир вам! – совершенно спокойно приветствовала она незнакомых людей, пораженных ее появлением, и вдруг вскинула руки и вскрикнула, не скрывая радости:
– Ахилл! О, сребролукий Аполлон! Ты вернулся! Ты жив!!!
– Хрисеида! – ахнул герой. – Я думал, ты и твой дед либо погибли, либо давно ушли отсюда...
– Нет, – она смеялась от радости. – Мы никуда не ушли. Дедушка не захотел уходить, и никто его не тронул: ахейцы сюда просто не приходили. И он служит в храме, как и служил. А ты...
– А я пришел с женою, чтобы совершить жертвоприношение. Но если почтенный Хрис здесь, то не согласится ли он снизойти к нашей нынешней нищете и соединить нас по должному обряду и по троянскому обычаю, надеясь, что отблагодарим мы его и принесем дары храму лишь в будущем?
– Дедушка тебе и так обязан на всю жизнь! – твердо сказала девушка. – И ничего нам от тебя не нужно. Но ты... Раз ты жив, то почему не уехал с ахейцами?
– Потому что я – троянец, Хрисеида. Потом расскажу. Позови же деда!
Девушка убежала к своему домику, а Приамид с Пентесилеей подошли к ступеням храма.
– А теперь подожди! – сказала амазонка и, сняв с седла одну из сумок, скрылась в боковой галерее.
Ахилл вошел в храм – он был так же торжественно пуст, как в тот день, когда на рассвете из кустов вылетела отравленная стрела Париса. Герой вдруг понял, что Пентесилея исчезла в той самой галерее, где все случилось, и ему стало тревожно. Он хотел окликнуть амазонку, но тут она сама появилась на площадке храма. Она и не она. На ней было длинное, до пят, белоснежное платье, очень простого покроя, стянутое в талии широким, тоже белым поясом, без рукавов, так, что прекрасные смуглые руки были открыты до самых плеч. Белое, чистое, как лепесток, покрывало скользило с головы молодой женщины, приколотое к волосам гребнями. Среди этой белизны чернота волос царицы амазонок и яркая синева ее глаз были ослепительны.
– О, Пентесилея! – Ахилл почувствовал, что глупеет и теряет дар речи, ошарашенный этим превращением и вновь сраженный ее красотой. – Ты... ты...
– Я нашла это платье в одном из домов, – тихо сказала она. – Я никогда длинной одежды не носила, так что если буду спотыкаться, не смейся. Амазонки выходят замуж в белом. Ты не знал?
– Нет. Это очень красиво.
Появился старый Хрис в своем жреческом облачении, тоже белом, с золотой каймой и золотым изображением солнца на груди. Он нес розы (в его садике они цвели круглый год) и сосуды с маслом и зерном.
– Здравствуй, великий герой! Как я счастлив твоему возвращению! И как приятно мне совершить над тобою этот обряд вместо того, что я думал совершать совсем недавно. А вот и та, кого все сочли богиней Фетидой! Я узнаю ее. И кто же это?
– Моя невеста, а если сказать правду, уже моя жена, которую я хочу назвать так перед лицом всего Олимпа и всего света, сегодня и навсегда! Соедини нас у этого священного алтаря, мудрый Хрис!
– Сделаю это с великой радостью, дети...
– Добрый жрец! – прошептала Пентесилея – А это очень страшный грех, что я выдала себя за богиню? Боги разгневаются на это?
– Ни я и никто не слыхал, чтобы ты назвала себя богиней, – ласково ответил старик. – А как ты была одета и на чем приехала по морским волнам, это ведь – твое дело. Боги не запрещают ездить на дельфинах.
Когда обряд был совершен, и жрец со своей внучкой, проводив мужа и жену до спуска с холма, отправились к себе, Пентесилея хотела было переодеться.
– Не надо! – запротестовал Ахилл. – Побудь еще в этом. И… мы ведь должны объявить о нашем сочетании моим родным! Приди к ним в брачной одежде.
– А как я поеду верхом? – спросила Пентесилея и вдруг напряглась. – Ахилл, смотри: что это?
Она указывала рукой в сторону моря, светившегося за холмом широкой зеленой полосою. И среди этой светлой зелени, у северной оконечности огромной бухты, далеко, но очень ясно вырисовывались четыре белых квадратика.
– Корабли! – крикнул Ахилл.
– Кто же это плывет сюда в пору штормов? – удивилась амазонка.
– Это надо узнать, – ответил герой. – Вряд ли они поплывут вдоль такого неровного берега ночью – луна-то на ущербе. Значит, встанут за мысом и возле нашей бухточки будут не раньше, чем завтра после полудня, даже при попутном ветре. Надо рассказать Гектору. Едем, жена!
Солнце еще не коснулось горизонта, а они уже пересекли маленькую бухту и поднялись по тропе к хижине Агелая.
Глава 3
– Э-эх, и славным вином можно было разжиться прежде у здешних пастухов! У всех, кто жил на этих склонах, были виноградники, и все делали такое вино, что после него вместо одного весла увидишь четыре!
За время войны глупые данайцы всех повыживали из этих мест, а кто остался, прячется в горах. Теперь вот данайцы убрались, обчистив Трою до косточек, а винца-то все равно взять негде!
– А ты не сетуй раньше времени, Тавик! Может, мы здесь кого и встретим, да и попросим нацедить кувшинчик. А то и без спроса возьмем – кто же откажет нам? Можно будет и в город наведаться – там всяко могли уцелеть винные погреба. Только вот пристали мы далековато.
– Мы что, за вином сюда приплыли, Фол? Нас интересуют совсем другие бочки! И некогда нам идти в Трою, тем более, что она сожжена и разрушена. Нет, наше дело добыть еды на ужин, чтобы завтра с рассветом обогнуть бухту с юга и не упустить добычу!.
Такой разговор вели между собою трое крепких мужчин, шагавших среди негустых зарослей по склону, что поднимался от рифов, которые окаймляли южную оконечность Троянской бухты.
Они сошли с одного из приставших к берегу кораблей. То были большие и быстроходные суда, по виду торговые, но даже человек, редко бывавший на море, скорее всего признал бы в сошедших на берег мореходах не торговцев, а обыкновенных морских разбойников. И дело было не в том, что у каждого из них висело на поясе по два-три кинжала и за плечами топорщились луки – вооруженными часто ходили и торговцы, опасаясь именно разбойников, как морских, так и сухопутных А кроме того, эти трое шли охотиться. Но на каждом болталось по паре золотых цепей, руки их, грубые и загорелые и, несмотря на прохладную погоду, обнаженные выше локтя, были унизаны золотыми и серебряными браслетами, мужскими и женскими, самой разной формы, а в кожаных сумках побрякивали уж никак не игральные кости и не дорожные фляжка с чашкой. Они таскали с собой свою долю добычи, чтобы во время их отсутствия лихие товарищи не поделили награбленного поиному... Одежда выдавала в них фригийцев, хотя у каждого к обычному наряду добавлялось что-нибудь несуразное – один намотал на фригийский колпак тончайшую женскую шаль и продел ее конец в свою золотую серьгу, другой украсил короткую кожаную тунику подвесками из серебра, какие носят на голове персиянки, третьему пришла фантазия напялить роскошный египетский платок, белый с синими полосами, и тоже поверх колпачка – его вид вызывал бы смех, если бы не свирепое выражение физиономии.
Разбойники шли открыто, никого не опасаясь. Они знали, что места эти теперь пустынны. Прежде их предводитель, известный всему побережью морской грабитель Пейритой, никогда не осмелился бы пристать так близко к Троянской гавани: воины Приама как-то проучили его за попытку напасть на одно из прибрежных селений, и с тех пор хитрый разбойник избегал приближаться к Трое – хотя, бывало, и нападал на троянские суда. Теперь ему некого было бояться.