Люди в холле зааплодировали, и Джун Рауб услышала, как кто–то рядом с ней произнес:
— Точно. Настоящий Дейнджерфильд так и сказал бы.
Это был оптик из Болинаса. Она открыла глаза и увидела его лицо. Должно быть, подумала она, я выглядела так же, когда впервые услышала, как Хоппи подражает Дейнджерфильду.
— А сейчас, — продолжал Хоппи все еще голосом Дейнджерфильда, — я покажу вам несколько фокусов, которые я умею делать. Думаю, все вы, дорогие друзья, упадете от изумления. Смотрите.
Элдон Блэйн, оптик из Болинаса, увидел, как фокомелус положил на пол в нескольких футах от себя монету. Экстензоры втянулись в фокомобиль, и Хоппи, все еще шепча что–то голосом Дейнджерфильда, сосредоточился на монете, пока она неожиданно со звоном не заскользила по полу к фокомелусу. Довольные зрители зааплодировали. Хоппи раскланялся и снова отбросил монету от себя, на этот раз подальше.
Колдовство, думал Элдон. Что там говорила Пат? Фоки обладают колдовскими силами в качестве компенсации за отсутствие рук и ног. Таким образом природа помогает им выжить. Снова монета заскользила к фокомобилю, и снова люди в зале зааплодировали.
Элдон сказал миссис Рауб:
— Он проделывает это каждый вечер?
— Нет, — ответила она, — у него богатый репертуар. Такого я никогда раньше не видела, хотя, конечно, я не всегда прихожу — у меня так много дел, связанных с жизнедеятельностью нашей коммуны. Замечательно, правда?
Воздействие на расстоянии, понял Элдон. Да, это замечательно. И мы должны заполучить его, сказал он себе. Никаких сомнений. Потому что, когда Уолт Дейнджерфильд умрет, а это очевидно, что он скоро умрет, у нас останется память о нем, его воспроизведение, воплощенное в этом фоке. Как запись на пластинке, повторяющаяся вечно.
— Он испугал вас? — спросила Джун Рауб.
— Нет, — ответил Элдон, — а что, должен был?
— Не знаю, — сказала она задумчиво.
— Он когда–нибудь пробовал связаться с сателлитом? — спросил Элдон. — Многим мастерам это удается. Странно, если он не пытался — с его–то возможностями.
Джун Рауб ответила:
— Он намеревался. В прошлом году он начал строить передатчик, работал над ним время от времени, но, видимо, ничего не вышло. У него столько замыслов… он всегда занят. Видели его башню? Выйдем на минутку, я покажу ее вам.
Они вместе вышли на улицу и немного постояли, пока их глаза не привыкли к темноте и не начали видеть. Да, действительно, своеобразная изогнутая мачта поднималась к ночному небу, но затем внезапно обрывалась.
— Это его дом, — сказала Джун Рауб, — там, наверху. И он построил его один, без чьей–либо помощи. Хоппи способен усиливать мозговые импульсы, как он говорит, до сервосигналов. Поэтому сил у него хватает, и их много больше, чем у обычного человека. — Она немного помолчала. — Мы все любим его. Он для нас столько сделал.
— Понимаю, — сказал Элдон.
— Вы ведь приехали сюда, чтобы выкрасть его? — тихо спросила Джун Рауб.
Он испуганно запротестовал:
— Нет, миссис Рауб, честно — мы прибыли, чтобы послушать сателлит, вы ведь знаете…
— Такие попытки уже делались, — сказала миссис Рауб. — Но у вас ничего не получится, Хоппи не дастся вам. Ему не нравится коммуна в Болинасе, потому что он знает о вашем декрете против мутантов. У нас такой дискриминации нет, и он нам благодарен за это. Он очень обидчив.
Элдон Блэйн в замешательстве отодвинулся от миссис Рауб, держась поближе к дверям в Форестер–холл.
— Подождите, — сказала женщина, — не стоит беспокоиться. Я никому ничего не скажу. И я не виню вас за то, что, увидев Хоппи, вы захотели заполучить его для вашей коммуны. Знаете, ведь он не уроженец Вест–Марина. Однажды, года три назад, он приехал из города на своем фокомобиле. Не на этом, а на старом, которым снабдило его государство еще до Катастрофы. Он рассказал нам, что проделал весь путь от Сан–Франциско в поисках места, где можно было бы поселиться, но никто, кроме нас, не принял его.
— Конечно, — прошептал Элдон, — понимаю…
— В наши дни можно украсть что угодно, — сказала Джун Рауб, — при достаточном старании. Я видела вашу полицейскую машину, спрятанную возле дороги, и я знаю, что те, кто приехал с вами, — полицейские. Но Хоппи делает только то, что хочет. Думаю, что, если вы попытаетесь применить силу, он убьет вас. Ему это нетрудно, и долго раздумывать он не будет.
Элдон Блэйн сказал после некоторой паузы:
— Я… высоко ценю вашу прямоту.
Не говоря больше ни слова, они вернулись в Форестерхолл.
Все глаза были обращены на Хоппи Харрингтона, который все еще увлеченно изображал Дейнджерфильда.
— …Вроде бы после еды боль исчезает, — говорил фокомелус, — что заставляет меня подозревать язву, а не сердечную болезнь. Поэтому, если какие–нибудь врачи слышат меня и имеют доступ к передатчику…
Один из слушателей перебил его:
— Я собираюсь связаться со своим доктором в Сан–Рафаэле. Я не шутил, когда говорил это. Хватит с нас мертвецов, летающих вокруг Земли.
Это был тот же самый человек, который говорил так прежде, и его слова звучали сейчас еще серьезнее. Он продолжал:
— Или, если, как предполагает миссис Рауб, дело в его психике, не может ли наш док Стокстилл помочь ему?
Элдон Блэйн подумал: ведь Хоппи не было в холле, когда Дейнджерфильд описывал свою болезнь. Как фокомелус мог изобразить то, чего не слышал?
И вдруг он понял. Ну конечно же. У Хоппи в доме был собственный приемник. До того как отправиться в Форестер–холл, он сидел один и слушал сателлит. Значит, в Вест–Марине было два работающих приемника, а в Болинасе — ни одного. Элдон почувствовал гнев и горечь одновременно. У нас нет ничего, подумал он, а у этих людей есть все, даже дополнительный приемник на одну персону.
Как перед войной, думал он, потеряв контроль над собой. Они живут так же, как тогда. Это несправедливо .
Он повернулся и выбежал из Форестер–холла в ночную тьму. Его ухода никто не заметил, всем было не до того. Они были слишком заняты спором о Дейнджерфильде и его здоровье, чтобы обращать внимание еще на что–нибудь.
По дороге шли, неся керосиновую лампу, три фигуры — высокий тощий человек, молодая женщина с темно–рыжими волосами и маленькая девочка между ними.
— Чтение кончилось? — спросила женщина. — Мы опоздали?
— Не знаю, — буркнул Элдон и прошел мимо.
— Ох, мы пропустили передачу, — жалобно сказала девочка, — я же говорила вам, что надо спешить.
— В любом случае мы зайдем внутрь, — сказал ей мужчина, и затем их голоса стихли.
Элдон Блэйн в полном отчаянии продолжал свой путь в темноте, подальше от людских голосов, от богатых обитателей Вест–Марина, у которых было так много всего.
Хоппи Харрингтон, продолжая изображать Дейнджерфильда, увидел, что в холл вошли Келлеры со своей девочкой и сели в последнем ряду. Вовремя, сказал он себе, радуясь увеличению аудитории. Но затем он почувствовал себя неуютно, потому что девочка внимательно изучала его. Что–то в ее взгляде заставляло его нервничать. Так всегда было в присутствии Эди, и это ему не нравилось. Он резко оборвал представление.
— Давай дальше, Хоппи! — крикнул ему Кэс Стоун.
— Продолжай, — раздалось еще несколько голосов.
— Изобрази двойняшек из «Кул Эйд», — попросила какая–то женщина, — спой ту песенку, которую они поют, ты ведь знаешь…
— «Кул Эйд, Кул Эйд, ждать не могу»… — запел Хоппи, но сейчас же остановился. — Думаю, хватит на сегодня.
В холле наступило молчание.
— Мой брат, — послышался голос маленькой дочки Келлеров, — говорит, что мистер Дейнджерфильд где–то в этой комнате.
Хоппи рассмеялся и сказал возбужденно:
— Точно.
— Он уже читал?
— Да, чтение кончилось, — сказал Эрл Кольвиг, — но нам не удалось его послушать, мы смотрели и слушали Хоппи. Он здорово нас сегодня повеселил, да, Хоппи?
— Покажи девочке фокус с монетой, — попросила Джун Рауб, — думаю, ей понравится.
— Да, покажи его снова, — крикнул со своего места аптекарь, — это было здорово. Я уверен, мы все с удовольствием поглядим еще раз.
Горя желанием все рассмотреть получше, он вскочил со стула, забыв о тех, кто сидел позади него.
— Мой брат, — тихо сказала Эди, — хочет услышать чтение. Он пришел только за этим. Его не интересуют фокусы с монетами.
— Прекрати, — одернула ее Бонни.
Брат, думал Хоппи. Нет у нее никакого брата. Он громко расхохотался, и несколько человек в публике машинально улыбнулись.
— Твой брат? — спросил он девочку, подкатив к ней на фокомобиле, — твой брат? — Он остановил фокомобиль прямо перед Эди, все еще смеясь. — Я могу изобразить тебе чтение, — сказал он. — Я могу быть Филиппом, Милдред и другими персонажами книги. Я могу быть самим Дейнджерфильдом — иногда я действительно бываю им. Я был им сегодня вечером, именно поэтому твой брат думает, что Дейнджерфильд в этом зале. На самом деле это я. — Он окинул взглядом аудиторию: — Так, ребята? Все они на самом деле — один Хоппи?
— Точно, — согласился, кивая, Кэс Стоун. Другие тоже закивали. Все — или по меньшей мере большинство.
— Ради бога, Хоппи, — строго сказала Бонни Келлер, — успокойся, или ты выскочишь из коляски.
Она смотрела на него свысока, как обычно, и он почувствовал, что его снова поставили на место. Вопреки своему желанию он отступил.
— Что здесь происходило? — требовательно спросила Бонни.
Аптекарь Фред Квинн ответил:
— Хоппи так здорово изображал Дейнджерфильда, что можно было подумать — он превратился в него.
Аудитория кивками выразила согласие.
— У тебя нет никакого брата, Эди, — сказал Хоппи девочке, — почему ты говоришь, что твой брат хочет слушать чтение, если у тебя его нет?
Он продолжал смеяться, но девочка молчала.
— Его можно увидеть? — спросил он. — Я могу поговорить с ним? Дай мне с ним поговорить — и я его изображу.
Сейчас он так хохотал, что у него выступили слезы, и он должен был вытереть глаза экстензором.
— Вот это будет представление! — сказал Кэс Стоун.
— Хотелось бы послушать, — хихикнул Эрл Кольвиг, — давай–ка, Хоппи.
— Я изображу его вам, — пообещал Хоппи, развалившись в центре фокомобиля, — как только братец заговорит со мной. Я жду, — сказал он девочке.
— Хватит, — воскликнула Бонни Келлер, — оставь моего ребенка в покое!
Щеки ее гневно вспыхнули.
Не обращая на нее внимания, Хоппи обратился к Эди:
— Где он? Скажи — где? Близко?
— Наклонись поближе ко мне, — сказала Эди, — и он поговорит с тобой.
Ее лицо, как и лицо ее матери, пылало гневом.
Хоппи нагнулся к ней, склонив голову набок, иронически показывая, что он весь — весь внимание.
Голос в глубине его, казавшийся частью его внутреннего мира, сказал:
— Ты починил проигрыватель? Как ты на самом деле починил его?
Хоппи вскрикнул.
Каждый заметил, как он побледнел. Каждый вскочил на ноги, никто не смеялся.
— Я слышал Джима Фергюссона, — прошептал Хоппи.
Девочка спокойно смотрела на него.
— Хотите, чтобы мой брат сказал вам еще что–нибудь, мистер Харрингтон? Скажи ему еще несколько слов, Билл, он хочет тебя послушать.
И снова в мозгу Хоппи зазвучал голос:
— Такое впечатление, что ты исцелил его, сделал сломанную пружину снова целой…
Хоппи резко рванулся с места и покатил свою коляску в дальний конец холла, остановился там, задыхаясь, стараясь держаться как можно дальше от девочки Келлеров. Сердце его колотилось, и он смотрел на нее. Она молча ответила ему взглядом, но на лице ее показалась легкая улыбка.
— Вы слышали моего брата, не так ли? — спросила она.
— Да, — ответил Хоппи, — да, я слышал.
— И вы знаете, где он?
— Да, — кивнул он, — не делай так больше. Пожалуйста. Если хочешь, я никого больше не буду изображать. Договорились?
Он умоляюще смотрел на нее, не получая ответа, не слыша обещания.
Медленно и жестко девочка сказала:
— Вы можете увидеть его, если хотите, мистер Харрингтон. Хотите посмотреть, как он выглядит?
— Нет, — ответил он, — не хочу.
— Он напугал вас? — Сейчас девочка открыто насмехалась над ним, но улыбка ее была пустой и холодной. — Мой брат просто отплатил вам за то, что вы мне не поверили. Он рассердился, поэтому и сделал так.
Подойдя к Хоппи, Джордж Келлер спросил:
— Что случилось, Хоппи?
— Ничего, — ответил тот коротко.
Как он напугал меня, думал Хоппи. Одурачил меня, изображая Джима Фергюссона. Он заставил меня поверить… я действительно подумал, что это Джим. Эди была зачата в тот день, когда Джим погиб, когда упала бомба. Я знаю, потому что Бонни говорила мне об этом однажды. И Билл был зачат тогда же. Нет, это неправда — это не Джим, это имитация.
— Видишь, — сказала девочка, — он умеет имитировать.
— Да, — кивнул он, дрожа, — да.
— Правда, здорово? — Темные глаза Эди сияли.
— Да, очень хорошо, — сказал Хоппи.
Так же хорошо, как я, думал он. Может быть, лучше меня. Следует быть с ним поосторожнее, думал он, с этим братцем Биллом. Следует держаться от него подальше. Я получил хороший урок.
Это мог быть и Фергюссон, понял он. Рожденный снова, воплотившийся, как говорится. Бомба могла повлиять каким–то особенным образом, как — я не понимаю. Тогда это вовсе не имитация, и я был прав первый раз, но как убедиться в этом? Он мне не расскажет, он ненавидит меня. Наверное, потому, что я смеялся над его сестрой. Я дал маху. Не следовало так делать.
— Там–та–ра–рам! — сказал он, и люди обернулись к нему. Он снова завладел вниманием аудитории. — Ну вот и ваш старый приятель, — сказал он. Но он говорил механически, голос его дрожал. Он смотрел на них, но они все опускали глаза. — Может быть, мы сможем немного продлить чтение, — сказал он. — Брат Эди хочет послушать.
Ты можешь получить все, что хочешь, мысленно обратился он к Биллу Келлеру. И чтение, и что угодно. Сколько ты пробыл там? Только семь лет? Больше похоже на вечность. Кажется, что ты существовал всегда. Со мной говорило ужасно старое, сморщенное, белое существо. Нечто маленькое, но тяжелое, плавающее. Губы, заросшие пушистыми волосами, которые ниспадают сухими космами. Держу пари, что это Фергюссон. Он там, внутри этого ребенка. Интересно, сможет ли он выбраться наружу?
Эди Келлер спросила своего брата Билла:
— Что ты такого наговорил ему, что он так перепугался? На нем лица не было.
Знакомый голос внутри ее ответил:
— Я превратился в человека, которого он знал раньше. В того, кто сейчас мертв.
— А, — сказала Эди, — вот в чем дело. Я подозревала что–то в этом роде. — Она была взволнована. — Ты собираешься сделать с ним еще что–нибудь?
— Если он мне не понравится, — сказал Билл, — я могу и не то с ним сделать. Много чего…
— Откуда ты знаешь о том мертвом?
— Ну, — сказал Билл, — потому что — ты знаешь — я ведь тоже мертв.
Он захихикал где–то в глубине ее живота, и она задрожала.
— Нет, ты — нет, — сказала она. — Ты живой, такой же, как я, поэтому не говори так. Это неправда.
Она испугалась.
Билл сказал:
— Я просто придуриваюсь. Извини. Хотел бы я видеть его лицо. Как он выглядел?
— Когда ты заговорил с ним — чудесно, — сказала Эди. — Лицо его вытянулось, как у лягушки. Но ты ведь не знаешь, на что похожи лягушки, ты вообще ничего не знаешь. Поэтому нет смысла тебе рассказывать.
— Хотел бы я выбраться наружу, — жалобно сказал Билл, — родиться как все. Может быть, я и смогу — попозже?
— Доктор Стокстилл говорит, что — нет.
— Тогда не может ли он помочь? Мне казалось, ты говорила…
— Я ошибалась, — сказала Эди, — я думала, он может сделать маленькую круглую дырочку, и все, но он сказал — нет.
Ее брат глубоко вздохнул и замолчал.
— Не расстраивайся, — сказала Эди, — я буду по–прежнему рассказывать тебе обо всем, что вокруг происходит. — Она хотела утешить его и добавила: — Я никогда не сделаю так, как в прошлый раз, когда я на тебя разозлилась. Помнишь, я перестала тебе все рассказывать? Обещаю — такого больше не будет.
— Может быть, я заставлю доктора Стокстилла помочь мне выйти, — предположил Билл.
— Разве ты сможешь? Не сможешь.
— Смогу, если захочу.
— Нет, — сказала она, — ты врешь. Ты ничего не можешь. Только спать, болтать с мертвецами да еще изображать их, как ты недавно делал. Не так уж и много; я практически могу сделать то же самое и еще многое другое.
Внутри ее было молчание.
— Билл, — сказала она, — знаешь что? Теперь уже два человека знают о тебе — Хоппи Харрингтон и доктор Стокстилл. А ты ведь всегда говорил, что никто тебя не обнаружит. Значит, не такой уж ты умный. Нет, я не думаю, что ты умный.
Билл спал внутри ее.
— Если ты сделаешь что–нибудь плохое, — продолжала она, — я могу проглотить какую–нибудь гадость, и ты отравишься. Ведь так? Поэтому лучше веди себя прилично.
Она все больше и больше его боялась. Она говорила сама с собой, пытаясь подавить страх. Может быть, если бы ты умер, было бы хорошо, думала она. Только потом мне все равно придется носить тебя, а это будет неприятно. Мне это не понравится.
Она почувствовала дрожь.
— Не беспокойся обо мне, — сказал вдруг Билл. Он снова проснулся, или, может быть, он никогда и не спал, может быть, он только притворялся. — Я много знаю, и я могу позаботиться о себе. Я и тебя защищу. Лучше радуйся, что я есть, потому что я могу… ну, тебе не понять. Ты знаешь, я могу видеть каждого умершего так же, как этого человека, которого так испугался Хоппи. Их так много — триллионы и триллионы. И все они разные. Когда я сплю, я слышу их бормотание. До сих пор они близко.
— Близко, — спросила Эди, — где?
— Под нами, — ответил Билл, — внизу, в земле.
— Брр, — сказала она.