— Да, кстати, про силу магов. А смерть этого целителя не могли спланировать? Может, так кто-то пытался избавиться от Владыки во время ритуала? — уточнила Тилль.
— Об этом я тоже задумывался, уж очень удачно он шагнул за Грань. Но это слишком сложно просчитать: он ведь вполне мог умереть или до ритуала, или уже после. Если только и его смерть не была кем-то ускорена, но в это мне верится слабо. Может, кто-то и подсунул его с таким расчетом, но с надеждой на авось. Мол, сработает — отлично, не сработает — не повезло. Возвращаясь же к предыдущему вопросу, намекнуть Владыке на включение тебя в состав участников ритуала через кого-то из приближенных мог кто-то местный. Кто-то, кто контактировал с этими детьми там, где они учились, и знал, когда они прибудут в Приморский.
— И у тебя есть конкретные подозрения? — с надеждой поинтересовалась целительница.
— Более-менее, — поморщился он. — Их преподаватели, еще кое-кто… Десяток, думаю, наберется.
— А их не могло быть несколько?
— Не думаю, — осторожно возразил Миль. — Если бы заговор имел большие масштабы, можно было найти более профессиональных исполнителей, а использовали детей. То есть, вероятно, у заговорщика не имелось других вариантов и более опытных бойцов под рукой. Но эту версию я тоже учитываю, не волнуйся.
— А как ты все-таки на них вышел? — уточнил я.
— В конечном итоге — через мальчишку, — пожал плечами темный. — Все-таки версия с участием загадочного менталиста редкой силы не выдержала испытаний логикой, он бы сделал все гораздо чище. Хотя бы обставил как самоубийство. Опять же, специалисты в конце концов подтвердили, что какие-то сложные складки пространства в здании есть. Найти ходы не смогли, но почти не сомневались в их наличии, так что пришлось полностью сосредоточиться на этой версии. Когда начали предметно проверять всех, кто мог быть связан с этим зданием, потихоньку вышли на парня. А там уже дело техники, потому что наследили они знатно — если знать, что искать. Крошечные капли крови, обрывки аур, у девочки в волосах — следы маскировочного порошка, он трудно вымывается. В общем, мелочей много, а у нее еще и нервы не выдержали: удивительно вспыльчивая и впечатлительная особа. Так что с ними все ясно. Теперь осталось выяснить главное: кто подтолкнул их к такому шагу, потому что в их собственные таланты я не верю. Танагриаль слишком порывистая и горячая, чтобы продумать и воплотить такую сложную комбинацию, а Лантаин вообще какой-то странный, даже для менталиста. Апатичный и безразличный ко всему; не знаю уж, сумел бы он что-то придумать, но сильно сомневаюсь, что ему хватило бы воли решиться на подобное. Даже не воли, а… не знаю. Лень ему шевелиться, что ли? В общем, буду искать.
— А нас ты, значит, уже не подозреваешь?
— Тилль, ты меня, конечно, извини, но… с вашей замысловатостью и хитростью только малышей в прятки обыгрывать, честное слово. Что один, что вторая — просто идеальная пара. Изумительная бесхитростность, а все мысли и эмоции написаны на лице вот такими буквами, — он демонстративно развел руки широко в стороны, — причем еще и на двух языках, на эльфийском и на всеобщем. Я вас с самого начала на карандаше держал только для порядка, а сейчас… чтобы кто-то из вас двоих закрутил такую интригу, подставив под основной удар пару детишек? Тю! Да Фель, скорее, сам себе струной голову отрежет, чем в такое влезет, а про тебя я уже и не говорю. Но вы, кстати, не особо распространяйтесь на эту тему, — опомнился он. — «Не особо» — это значит вообще никому ни слова. По официальной версии виноваты как раз эти двое, других подозрений у меня нет, обманку я проглотил с потрохами и составляю протоколы для светлых. Ясно? Тогда свободны, буду копать дальше.
— Успехов, — едва не в голос пожелали мы, одновременно поднимаясь со своих мест. Темный окинул нас странным насмешливым взглядом, качнул головой в такт своим мыслям и напомнил:
— Фель, а с менталистом ты все-таки поговори. Вдруг и правда поможет, раз он сильнейший и древнейший!
— Поговорю, — подтвердил я, и мы, попрощавшись, вышли.
— Ты сейчас к эль Алтору? — спросила целительница, пока мы двигались к выходу из здания.
— Да, заодно на всякий случай проведаю Инталора. Сомневаюсь, что он в самом деле мог по пробуждении чего-то испугаться под присмотром такого менталиста, но… — Я развел руками. — А ты в госпиталь? Может, пойдем со мной? — предложил тихо, когда мы оказались снаружи, осторожно приобнял ее одной рукой за талию. Отстраняться Тилль не стала, положила обе ладони мне на грудь, но отрицательно качнула головой.
— Я в госпиталь, но, наверное, только к полудню. Пока мне надо спокойно посидеть и подумать, голова совсем не тем занята.
— А я обещал с тобой утром поговорить, — опомнился я. — Может…
— Поговорил уже, — кривовато улыбнулась она, но поспешила пояснить: — Нет, я не в том смысле. По поводу твоей истории свое мнение я уже высказала и не изменю его. Просто… слишком много всего случилось и слишком быстро, нужно в этом разобраться, пока я не запуталась окончательно.
— Но ты же мне расскажешь, до чего додумаешься? — поинтересовался я. Получилось отчего-то мрачно и почти безнадежно.
— Вряд ли я додумаюсь до чего-то настолько ужасного, — слабо улыбнулась она. — И уж точно я не намерена бросаться со скалы или принимать какие-нибудь подобные категорические решения. Люблю, когда есть несколько путей отступления.
— Ты меня утешила, — хмыкнул я, хотя никакого спокойствия не чувствовал вовсе. Поцеловал — она не отстранилась, ответила искренне, обняла меня за шею, порывисто прижалась всем телом. — Буду ждать.
— Очень на это надеюсь. — Улыбка на этот раз вышла уже теплой и живой, Тилль осторожно выскользнула из моих рук и, не оглядываясь, легко зашагала прочь. И почему-то, пока я провожал ее взглядом, на сердце было тяжело и тревожно.
Тилль
После прошедшего шторма море сделалось — тихим-тихим, небо — ясным-ясным, будто окружающий мир чувствовал себя виноватым за вчерашнее буйство стихии и теперь подлизывался, виляя хвостом, как нашкодивший щенок. Я лежала на нагретых камнях, бездумно разглядывала высокое небо, слушала стрекот цикад и перекличку птиц.
Если бы еще у меня в душе все выглядело так же тихо и безмятежно!
Происходящее там походило не на шторм, а на землетрясение, все не желающее утихать: с треском и грохотом рушился привычный понятный мир. Очень хотелось зажмуриться, забиться в угол и переждать катаклизм в тихом месте. Только, как и положено при катастрофе, происходящие события не желали интересоваться моим мнением. Да и… куда можно сбежать в такой ситуации? «Выйти из себя» теоретически можно, только фразеологизм этот, увы, о другом.
Отсутствие рядом отвлекающего фактора в лице Бельфенора совсем не помогало. Даже в одиночестве я уже не могла думать о нем так, как в первый момент знакомства. Слишком многое случилось за эти жалкие несколько дней, но не это главное. Главное, я уже точно знала: брезгливый заносчивый светлый был совсем не основной частью Феля. На беду, за это время я успела познакомиться со многими остальными, если не со всеми.
Да, заносчивый и гордый. Да, презирающий иные разумные виды. Да, порой занудный, циничный и безжалостный. Враг, которого я искренне ненавидела.
Преданный своими же воин, вынужденный навсегда поселиться на чужой земле. Вымотанный, истерзанный судьбой мужчина, потерявший все — решительно все, кроме самого себя — и, несмотря на это, упрямо цепляющийся за жизнь, в которой, кроме гордости и чести, ничего не осталось. И пусть в глубине души он считал эту жизнь своим наказанием, но все равно жил — назло себе, врагам, богам, собственной памяти.
Благородный. Честный. Нежный. Заботливый. Теплый — не только физически, но согревающий одним своим присутствием. Меня — согревающий. А, в конце концов, какое мне дело до других?
Предавала ли я с ним память Ира? Не думаю, Кальвитор в этом вопросе был совершенно прав. Война кончилась, нам больше нечего делить с этим светлым и не за что враждовать, а Ир… он воевал за свободу. Свободу быть собой и судить окружающих только по поступкам.
Я прикрыла глаза, представляя знакомое до каждой черточки лицо с вечной ироничной улыбкой в уголках губ и папиросой в зубах. И попыталась представить, что бы сказал он, если бы мог передать мне привет из-за Грани?
«Ого! — ухмыльнулся бы он, насмешливо вскинув брови. — Говорил же, и из светлого может получиться нормальный мужик! Кому-то для этого надо получить в ухо, а кому-то — связаться с Тилль. Хм. А я начинаю ему завидовать. Почему ему — красивая женщина, а в ухо — мне? Хотя, с другой стороны… В ухо — это разовая акция, а ему с тобой теперь всю жизнь мучиться. Мне вот что интересно: дети у вас будут черные, белые, серые или получится что-то поинтереснее? В полосочку там или в пятнышках?»
Картина представилась настолько явственно, что я успела искренне возмутиться бестактному вопросу, распахнула глаза… и увидела только синее небо над головой. А Ира не было. Давно уже не было.
Но — странно — тоска о нем уже не казалась столь сокрушительной, как прежде. Да, его не хватало, но… Точно так же мне не хватало родителей, сестер, других погибших в войну друзей. Кажется, я в самом деле смирилась и пережила эту потерю. Уж не благодаря ли Фелю?
А если еще напомнить себе, что я разговаривала сейчас не с реальным Иром, а с порождением собственной фантазии, возникает еще один вопрос: а с чего это я задумалась о детях? Неужели я симпатизирую светлому — настолько?
Подумав еще, с искренним недоумением и даже страхом обнаружила, что — да, настолько. Это разум терялся и паниковал, терзался моральными сомнениями и прочей ерундой, а вот все остальные части меня совсем не возражали против углубления знакомства и против того, чтобы назвать светлого «моим мужчиной». Да и… честно говоря, разум после всех предшествовавших размышлений уже сопротивлялся весьма вяло. Единственный значимый аргумент сводился к «еще неизвестно, что думает обо всем этом сам Бельфенор», который в свете поведения его самого казался неубедительным.
В общем, можно сказать, попытка разобраться в себе оказалась успешной, и действительно пришло время поговорить со светлым. Но это терпело до вечера, а сейчас стоило добраться до госпиталя, пока меня там не потеряли: заворачивать в него по дороге и предупреждать об отлучке я поленилась.
Но от этих мыслей меня отвлек слабо различимый на фоне прочих звуков шелест и весьма характерный запах.
— Привет, Лит, — весело поздоровалась я, садясь.
— Слушай, ну так не честно! Как ты меня заметила и как вообще поняла, что это я? — с дурашливой обидой проворчал он, выступая из-за скалы. Смазанная полупрозрачная фигура на глазах обрела четкость и плотность, и друг плюхнулся на камни рядом со мной.
— Во-первых, ты топочешь, — ехидно отозвалась я. — Ну как будто не эльф, честное слово! А во-вторых… запах, Лит. Когда ты пользуешься чарами, остается запах. Изумительно приятный запах свежего весеннего ветра. Смирись, не быть тебе разведчиком, — захихикала я. Налатин ткнул меня пальцами под ребра, но серьезную обиженную мину все-таки не удержал и рассмеялся.
— Ну, попытаться-то я должен был! — возразил он.
— Должен, — не стала спорить я. — А ты чего подкрадывался-то? Искал меня? Что-то случилось?
— Я не подкрадывался, я практиковался. — Маг назидательно воздел палец кверху. — Ожидал найти тебя в госпитале, когда не застал — решил проверить здесь. Строго говоря, хотел узнать из первых рук, что это за история со светлым мальчиком? Остальные не вдавались в подробности и вообще отмахиваются, не до того.
— А… Дети войны, — досадливо поморщилась я. — Мальчик десять лет прожил один в здешних скалах. Чудо, что выжил и не одичал совершенно. Хорошо, у него нашелся дед, который удачно оказался сильным менталистом. Надо надеяться, он сможет помочь бедолаге. А дед, кстати, очень интересный тип, ты с ним еще не пересекался? По-настоящему, а не как я, проживший долгую жизнь очень мудрый эльф. Весьма достойный тип.
— Светлый? — насмешливо уточнил Лит.
— Ну, номинально я тоже светлая, — пожала плечами. — А он не политик, целитель. И вообще…
— Да я верю, верю, — отмахнулся друг. — Я вообще о другом хотел спросить; ты уверена, что это было верное решение?
— Отдать ребенка его родственнику? — опешив, вытаращилась я на Лита.
— Да нет, ты что, — поморщился он. — Если есть такая возможность, ребенок должен расти в семье. Я имею в виду использование для этого портала. У нас вообще-то из-за этого работы по восстановлению всего портального комплекса сдвинулись минимум на две недели: опять придется ждать, пока стихнут остаточные возмущения, а из-за шторма портальщикам пришлось здорово поднапрячься, и это затянется теперь даже дольше, чем в прошлый раз.
— Прости, я не подумала об этом, — вздохнула виновато. — Просто… страшно даже представить, чего им обоим стоил каждый день ожидания. Представляешь? Ребенок — один — десять лет! И дед его плакал от радости, когда его увидел. Древний сильный маг-менталист — плакал… Я просто не могла ему сказать, что придется добираться без порталов.
— Все понятно, — со смешком оборвал меня Налатин, ободряюще приобняв за плечи. — Уверена — значит, уверена. Разве я спорю?
— Ну… честно говоря, я вообще не вспомнила, что там работы запланированы, и про этот остаточный фон — тоже. Просто…
— Тилль, не оправдывайся, я все понял, — вновь оборвал он. — Будем считать, что решение оправданное. Значит, надо поскорее вернуть его обратно, не затягивать. Ну или предложить прогуляться на перекладных, если по послевоенному времени не струсит.
— Тогда я постараюсь реабилитироваться и найти его прямо сейчас, — согласилась, поднимаясь на ноги. — А насчет «струсит», мне кажется, ты погорячился: он все-таки очень сильный менталист, и я не думаю, что хоть кто-то способен нанести ему серьезный вред.
— Пойдем, составлю тебе компанию. Посмотрю, из-за кого у нас куча дополнительных трудностей, — иронично заметил Лит, тоже вставая.
— А ты не занят? — осторожно уточнила я. — Просто… это же я почти бездельничаю, а вы там работаете — каждый за троих…
— Ничего, отдохну. Иногда полезно, — отмахнулся он. — Расскажи хоть, кто такой этот древний светлый?
— Я, честно говоря, подробностей не знаю, — пожала плечами. — Эль Алтор из корней Красного Клена, полного имени он не называл. Фель сказал, он жил отшельником, ни в какие политические дела не лез и только изредка помогал кому-то по своей специальности или преподавал. А еще он чуть ли не самый древний из всех живущих в нашем мире.
— Фель? — растерянно уточнил Лит.
— Бельфенор, — пояснила я.
— Кхм. То есть вы все же нашли с ним общий язык? — осторожно поинтересовался Налатин.
— Ну… в общем, да, — проговорила я смущенно, чувствуя, что краснею. Очень уж отчетливо и явственно вспомнились мне наши вчерашние «поиски общего языка». Уж чем-чем, а языком этот стихийник владел в совершенстве… Понимая, что я уже не только покраснела, но и, кажется, всерьез настроилась продолжить прошедшую ночь, причем желательно прямо сейчас, поспешила отвлечься разговором и осторожно попыталась защитить Феля: — Он при ближайшем рассмотрении оказался не настолько ужасным, как представляется издалека. Просто благородный и слишком гордый, ему трудно принять поражение. Если бы не упрямство, наверное, ему даже проще было бы покончить с собой, чем жить здесь. Но он честно старается.
Лит — это все-таки не Кальвитор и даже не Валек. Из всех ребят он всегда был настроен против светлых наиболее радикально и настаивал на продолжении военных действий до окончательной победы. Его можно понять: в отличие от остальных, высокородных и происходящих из благополучных семей, Налатин вышел как раз из самых низов общества, да еще и рос без отца, что не могло не сказаться на характере. Учитывая, что при силе собственного дара он просто не мог не учиться и не получать высшего образования, неприязнь к светлым у него была давнишняя и глубоко личная. Насмотрелся он на них за время учебы. Может, даже на Бельфенора насмотрелся; я точно не знала, были ли они знакомы раньше и одно ли учебное заведение заканчивали. Не удивлюсь, если были, потому что Налатин тоже получал военную специальность. И присягу давал, но разорвал ее в одностороннем порядке, когда выбрал для себя другой путь.
И, в отличие от остальных друзей, Лит мог отреагировать на мою связь со светлым не так добродушно и лояльно. Да и остальные тоже… Кир радовался, что я ожила, но тогда это был результат всего одной ночи. Порадуются ли они за меня, если узнают, что я всерьез настроена продолжить близкое знакомство с этим стихийником? Нет, они слишком хорошо воспитаны, чтобы предъявлять какие-то претензии и укорять, и почти наверняка посчитают, что лучше уж заносчивый светлый, чем Грань. А вот Налатин…
— Тебя послушать — так просто образец благочестия, — иронично хмыкнул он.
— Нет, почему же? Далеко не образец, и натворил он в жизни всякого, — вполне честно проговорила я, а в горле мгновенно образовался комок, стоило вспомнить заледеневшее лицо и помертвевший голос Феля после разговора с Танагриаль. — Но он не безнадежен. Он… знаешь, какой-то очень… родной, что ли? Мне почему-то очень легко с ним.
Лит покосился на меня очень странно, с непонятным выражением, но тему закрыл осторожно и дипломатично.
— Ну… в конце концов, это твоя жизнь и твой выбор. Погоди, а куда мы идем? Разве этот менталист не в бывшем темном посольстве? — растерянно огляделся он.
— Поселили его туда, только Мельхиор попросил… — беспечно начала я, но осеклась, вспомнив, что темный просил особенно не распространяться. Лит, конечно, свой, но распоряжение Миля было вполне конкретным: никому и ни о чем.