– Конечно, вы думаете, что раз он был осведомителем, то делал это ради денег. Вовсе нет. Помните, мы с вами были у Адриана Спиридоновича Горохова? Он еще произвел на нас такое приятное впечатление – открытый человек, прямодушный служака и так далее. – Амалия помолчала. – А теперь я думаю, то есть не думаю, а знаю, что он сумел нас обмануть. Потому что на самом деле Адриан Спиридонович – великий ловец душ. И я знаю, как полицейский поймал Николая, – на его порядочности. Ведь студент Петров, как честный человек, был противником насилия, хаоса и террора. И Адриан Спиридонович ему внушал, что он будет доносить, следить и внедряться не ради самого Адриана Спиридоновича и даже не ради государя, а ради самого Николая, ради его любви к Даше и их будущего. Вот так он его и поймал. – Амалия вздохнула. – И Петров стал осведомителем. Нет, он был не настолько простодушен, чтобы Горохов сумел провести его окончательно. По его дневнику видно, что молодой человек колебался, мучился, хотел все бросить. Но потом случайно, как часто и бывает, через каких-то знакомых приблизился к террористам. Мало-помалу узнал об их планах, и они его ужаснули. И тут произошло очень важное событие. – Говоря, Амалия складывала обгоревшие клочки уцелевших страниц. – Николай узнал, что террористы пользуются серьезной поддержкой, что у них есть свой человек в полиции, который разоблачил нескольких внедренных агентов, и тех убили. – Девушка умолкла. – Студент слышал разговоры, что кто-то дал деньги на бомбы и ежедневные расходы, очень большие деньги. Женщина, по описанию – та самая блондинка с канала, как-то упоминала при нем, что их не найдут, потому что за ними сила, которая тоже хочет избавиться от государя. Но когда Николай попытался расспросить ее подробнее, она обратила все в шутку.
– Может быть, потому что никакой силы на самом деле не было? – предположил Александр.
– Может быть. Но Петров решил выяснить все до конца. Примерно в то же время он встретился с неким могущественным человеком, который сказал ему, что входит в тайную организацию, охраняющую государя. Вам что-нибудь известно о такой?
Александр нехотя кивнул.
– Ходили слухи. Но вообще-то обыкновенное сборище болтунов. По-моему, все, чего они хотели, – лишний раз заявить о своей верноподданности и получить деньги.
– Только Николаю, очевидно, не было известно об этом, – заметила Амалия. – Потому что тот человек показал ему какие-то знаки охранного союза и заодно предостерег против Горохова. Причем не просто предостерег, а представил некие доказательства, будто тот нечист на руку. Словом, Петров перестал верить Адриану Спиридоновичу, а когда полицейский пригрозил ему разоблачением, окончательно разочаровался в нем. И стал носить сведения тому самому могущественному человеку, который говорил ему, будто охраняет императора.
– Что это был за человек? – мрачно спросил Александр.
– Не знаю, – с сожалением призналась Амалия. – В той части, которую я успела прочитать, и в сохранившихся фрагментах его имени нет. Раз в неделю Николай встречался с ним в неком доме, где никто не жил. Если бы возникла надобность в срочной встрече, то Петров должен был подать знак – переставить горшок с цветком из окна того дома на другую сторону. А потом что-то произошло, не знаю что. Возможно, Николай заразился всеобщей подозрительностью и перестал доверять тому человеку тоже. Полагаю, именно тогда он написал письма на случай своей смерти, отправил письмо в полицию и вдобавок оставил сообщение для Горохова. И я думаю, – медленно произнесла Амалия, – подозрения студента были не беспочвенны. Он был убит 27 февраля, именно в тот день, когда у него должна была состояться очередная встреча с таинственным господином. Возможно, молодой человек пришел на свидание в тот самый дом, и там его убили. А это значит, что либо Николай как-то выдал себя и его выследили террористы, либо таинственный господин был на самом деле с ними заодно и играл с Николаем как кошка с мышкой. В таком случае следует обратить особое внимание на его фразу об интересах в письме Горохову. Кто-то, определенно, помогал террористам, и, если наш странный господин знал о тайной организации, которая охраняла государя – или делала вид, что охраняет его, – раз мог предъявить знаки данной организации, раз знал подноготную Горохова, получается, что он должен стоять достаточно высоко. Мы можем строить какие угодно предположения, но прежде всего надо найти этот дом.
– Вам что-нибудь о нем известно? – быстро спросил Александр. – Улица, номер или, может быть, кому он принадлежит…
– Только номер, – вздохнула Амалия, показывая ему обрывок с нацарапанной на нем цифрой «6». – Часть листка с названием улицы, увы, сгорела.
Александр потер лоб. Затем произнес:
– Должен сказать, в Петербурге улицы отнюдь не короткие, и почти на каждой есть дом номер шесть.
Амалия кивнула.
– Верно, поэтому придется пойти другим путем. В одной из записей Николай упоминает, что видел в церкви Дашу, а потом пошел на встречу с тем самым господином. Пошел, заметьте, а не поехал на извозчике или на конке. Получается, – продолжала девушка, – что дом, где Николай встречался с таинственным господином, находится не так далеко от церкви, куда ходила Даша. Я расспросила ее и узнала, что церковь расположена по соседству с квартирой, которую снимали мои родные раньше. Стоит еще принять во внимание, что Николай был здоровым молодым человеком и, как сказала Даша, любил ходить пешком. Одним словом, нам придется осмотреть шестые дома улиц той части Петербурга, которая замкнута между реками Малая Нева, Малая Невка, Большая Невка и Большая Нева, а это довольно большая территория. Прежде всего осмотрим улицы за Кронверкским проспектом и возле Большой Пушкарской, находящиеся невдалеке от церкви, а когда найдем дом, поищем свидетелей. Может, кто-то что-нибудь видел или знает.
Амалия с некоторым неудовольствием отметила, что Александр, хотя вроде бы и слушает ее, мыслями где-то бесконечно далеко. На самом деле мысли молодого человека касались куда более близкого предмета. Точнее, что в тот день, когда он забеспокоился и отправился искать Амалию, добравшись наконец до злополучного флигеля, им был сделан самый правильный выбор в жизни. Потому что, если бы он поступил иначе, девушка погибла бы, чего он никогда бы себе не простил.
И когда Амалия спросила, будет ли барон помогать ей в поисках, Корф, конечно же, ответил утвердительно.
– Только я прошу вас, – добавила она, – никому не говорить о том, что именно мы ищем, не говорить о дневнике и, по возможности, вообще не упоминать о Николае Петрове.
Александр заверил, что Амалия может на него положиться, поцеловал ей на прощание руку и ушел.
Он принес домой парюру, открыл бархатную коробку и долго смотрел на нее. В голове у него вертелся обрывок какой-то фривольной песенки. И вертелся только потому, что Александр не хотел думать о словах, сказанных Амалией, – кто мог знать, куда он спрятал дневник Льва и, следовательно, имел возможность украсть его? А не хотел Александр думать об этом человеке потому, что тогда вновь, как и в случае с засланным часовым, получалось: он совершенно не разбирается в людях.
Вошел Степка и почтительно осведомился, будет ли Александр обедать вне дома или, может быть, стоит заняться приготовлением еды сейчас.
– Да я еще не знаю точно, – беспечно отозвался молодой человек. – Степка, подойди-ка сюда!
Когда денщик подошел, господин барон схватил его за горло и прижал к стене. Степка захрипел, лицо его налилось кровью… Но отбиваться он не посмел.
– Где дневник? – без всяких объяснений вопросил Александр.
– Какой дневник? – выпучил глаза бедный Степка.
– Который ты вытащил из ящика моего стола, – ласково ответил Александр и перехватил горло слуги поудобнее, по лицу Степки поняв, что тот намерен все отрицать и отпираться до последнего.
Денщик и выполнил бы свое намерение, но – посмотрел в глаза господина, прочел в них смерть свою и покорился.
– Я взял… ваше благородие…
Больше он ничего не сказал, потому что Александр внезапно отпустил его. Согнувшись в три погибели, кашляя и судорожно ловя воздух ртом, Степка принялся растирать шею. И бормотал будто себе под нос:
– Я и не знал, что это дневник… там почти все не по-нашему написано… Он сказал: принеси – ну, я и принес…
– Кто «он»? – дернув щекой, спросил Александр.
– Аким, слуга Андрея Петровича…
Так, так, подумал Александр. Занятно, однако, выходит. Слуги, значит, столковались и решили шантажировать своих господ. Интересно, а к матери тоже Аким залез? Или сам, верный, честный и преданный Степка?
– Ему слуга Льва Андреича доложил, что пропала какая-то тетрадка… мол, хозяин в нее писал, а она куда-то делась. Андрей Петрович и велел Акиму во что бы то ни стало тетрадку вернуть… А Аким вспомнил, что вы были у покойного… спросил, не могли ли вы тетрадку взять-то… Я сказал, что не могу знать, но он… – Степка умоляюще посмотрел на Александра, – к графу меня вызвал, и крестный сразу же синенькую на стол выложил.
Стало быть, за пять рублей Степка согласился забраться в стол… Очаровательно, подумал Александр. Просто очаровательно!
И все же он был рад, что дело оказалось вовсе не в шантаже. Но на всякий случай спросил:
– К моей матери тоже ты залез?
– Я? – испугался Степка. – Господь с вами, Александр Михайлович! Да я бы никогда! Только ваш крестный меня смутил… зачем, говорит, твоему барину тетрадка, которая мне принадлежит по праву… – Денщик сбивчиво выговорил еще несколько фраз и умолк.
– Дурак, – устало сказал Александр. – Ты дурак, Степка. Сказал бы мне, мол, так и так, Андрей Петрович о тетрадке беспокоится. Я бы сам ему ее отвез. – Подумал мгновение и добавил: дал бы тебе не пять рублей, а целую десятку. Теперь же, видишь, как скверно получилось. Я отныне знаю, что тебе доверять нельзя. Нехорошо ведь!
Услышав о десятке, Степка вытаращил глаза, стал каяться и чуть не бухнулся барину в ноги. Он, мол, боялся побеспокоить Александра Михайловича, хотел как лучше, и вообще Аким на пару с Андреем Петровичем так его застращали, что мочи нет, последний разум потерял.
– Ладно, – проворчал Александр, – но в другой раз, если что меня касается, всегда говори мне, и внакладе не останешься. Ступай займись обедом.
Барон махнул рукой, отпуская Степку. Тот вышел, пятясь и кланяясь на каждом шагу. От усердия даже стукнулся затылком о дверь, охнул, виновато улыбнулся и исчез.
Итак, одно таинственное происшествие разъяснилось, но это вовсе не проливало света на все остальное – на покушение на самого Александра, на исчезновение писем его матери и уж тем более – на неизвестное лицо или лиц, которые поддерживали террористов и, судя по всему, вели какую-то свою тонкую игру.
Александр спрятал коробку с парюрой, достал письма, которые получал в последние несколько лет и кои хранил все до единого, и стал разбирать их. Затем извлек большую карту Петербурга, расстелил ее на столе и принялся изучать ту часть города, которую они с Амалией собирались прочесать.
Ближе к вечеру наведался Никита Васильчиков.
– Учти, я понятия не имею, что там у тебя произошло с Сержем, – весело блестя глазами, заявил приятель. – Но Мещерский каялся так, словно совершил страшное преступление, за которое ты имеешь полное право его четвертовать. Просил передать, что очень сожалеет и что кругом виноват в том, что сегодня случилось.
– Хватит глупости болтать, – отмахнулся Александр. – За что мне его четвертовать? Было недоразумение, но теперь оно исчерпано.
– Фу, слава богу! – воскликнул Никита. – А то бедный Серж так переживал, что я, ей-богу, решил: дело плохо. Кстати, он звал тебя к Дюссо.
Ресторан Дюссо на углу Большой Морской и Кирпичного переулка был одним из излюбленных заведений среди гвардейских офицеров.
– По какому случаю? – буркнул Александр.
– Старик подал в отставку. Прощальный ужин или что-то вроде того.
Корф откинулся на спинку стула. Нельзя сказать, чтобы он любил командира полка – скорее уважал, но теперь ему было грустно, словно целая эпоха его жизни уходила в прошлое.
– А по какой причине? – спросил Александр. – Почему именно сейчас?
Никита вздохнул.
– Видишь ли, причина самая простая. Старик никогда не жаловал наследника и считал его олухом. А теперь наследник – император, ну и…
– Я приду, – просто сказал Александр.
– И правильно, – кивнул Васильчиков. – Все наши там будут.
В восьмом часу вечера Александр ехал в наемном экипаже вдоль Большой Морской по направлению к памятнику Николаю I[32]. Извозчик миновал Мариинскую площадь и остановился у ресторана Дюссо, известного всему Петербургу, объявив:
– Тридцать копеек, ваше благородие!
Александр не стал торговаться, заплатил и двинулся к ресторану. И тут его словно кольнуло острым холодом. Не раздумывая, что бы это значило, он резко обернулся и увидел на той стороне Кирпичного переулка человека, который прятался за углом дома, подняв воротник пальто. Поняв, что его заметили, незнакомец вытащил револьвер и трижды выстрелил в Александра.
Глава 26 Поэзия и проза
– Он в тебя влюблен, – сказала Аделаида Станиславовна.
– И вовсе нет! – покраснела Амалия. – Барон просто помогает мне искать человека, который убил бедного Николая Петрова.
– Помнится, – уронила в пространство мать, – твой отец никогда не любил поэзию.
– При чем тут это? – спросила Амалия уже сердито.
– Притом, – наставительно ответила Аделаида Станиславовна, – что как-то ему захотелось прочитать Адама Мицкевича, и он попросил меня быть его наставницей в польском языке. Кончилось все тем, что я вышла за него замуж.
– Мама, – проговорила Амалия, – я не понимаю…
– Я к тому, – объявила неугомонная полячка, – что господину барону Николай Петров нужен так же, как твоему отцу Адам Мицкевич. По-моему, – задумчиво прибавила дама, – мы так и не продвинулись дальше двух первых строф.
И она победно поглядела на дочь.
– Мама, – в изнеможении проговорила Амалия, – но у него уже есть невеста!
– О да, – фыркнула Аделаида Станиславовна, – барышня, похожая на общипанную индюшку.
Амалия прыснула: ее мать и в самом деле точно уловила сходство.
– Кстати, у меня тоже был жених, и даже не один. Подумай над этим!
И Амалия думала над этим полночи, ворочаясь с боку на бок. И додумалась до того, что у нее опять заболела голова.
Впрочем, на следующий день все запуталось еще сильнее, потому что Александр явился навестить ее и как бы между прочим сообщил, что вчера в него опять стреляли и пытались убить. Одна из пуль разбила витрину за его спиной и ранила приказчика, но, в общем, ничего страшного не случилось, потому что он заметил стрелявшего и успел увернуться.
– Его схватили? – заволновалась Амалия. – Вы видели его лицо?
Александр признался, что как раз лицо разглядеть не успел, потому что было уже довольно темно. На улице поднялась суматоха, и, пользуясь ею, стрелявший скрылся.
– Это все очень странно, – призналась Амалия. – Я имею в виду, теперь, когда многие из террористов схвачены, у оставшихся должно быть на уме, как бы поскорее скрыться, не привлекая лишнего внимания. Какой интерес может представлять для них ваша смерть?
– Вы забываете, – ответил Александр, дернув щекой, – что я был там, когда все случилось.
– Там были многие, – возразила Амалия, – а между тем я не читала в газетах, чтобы их так преследовали, как вас. Нет, в этом деле у террористов должен быть свой резон. Может быть, вы видели что-то, что представляет для них угрозу? Может быть, именно поэтому они боятся вас и готовы на все, лишь бы заставить вас замолчать?
Александр задумался.
– Боюсь, я видел то же, что и все. Единственное, я знаю в лицо часового, который был пособником террористов и успел скрыться. Но ведь видел его тоже не я один. Серж… я хочу сказать, князь Мещерский тоже мог бы опознать его с легкостью. Равно как и Никита, и многие другие офицеры и солдаты.
– Нет, – настаивала Амалия, – раз вас так преследуют, значит, вы, именно вы, знаете что-то, представляющее для них опасность. Иного объяснения я предложить не могу.
У него на языке вертелся вопрос: «А если меня убьют, вы станете жалеть обо мне?» Но говорить о таких вещах с молодой барышней было не то что невежливо, а попросту неприлично. И тут Амалия сказала:
– Берегите себя, Александр Михайлович. Мне будет очень жаль, если… если с вами что-нибудь случится.
И молодой человек сразу же воспрянул духом. И условился с Амалией, что послезавтра, в среду, когда девушка будет чувствовать себя лучше, они начнут поиски загадочного дома номер 6.
– Я еще раз просмотрела весь дневник Петрова и вспомнила все, что успела прочесть, – продолжала Амалия. – Если бы Николай оставил хоть какие-то приметы… Но мы знаем лишь, что дом нежилой, что на окне стоит цветок, и, возможно, там есть погреб.
– Он так написал? – удивился Александр.
– Нет, – ответила Амалия, – это лишь моя догадка. Видите ли, ведь тело обнаружили только через три дня после убийства. Возможно, его оставили в погребе того же дома, где Николай был убит, а потом перевезли на Фаянсовую улицу. Доктор сказал мне: на волосах у студента была земля, а ведь нашли его в снегу.
Тут Александр поймал себя на том, что ему ужасно хочется расцеловать сообразительную и логичную барышню, что было более чем нелогично, если учесть предмет их беседы. И вообще офицер был готов слушать ее речи о чем угодно, лишь бы девушка разрешила ему сидеть здесь, возле ее кресла, и смотреть на нее.
«Как он странно на меня смотрит! – в смятении подумала Амалия. – Неужели мама права?»
По чести говоря, Амалия считала свою мать не слишком рассудительной и, скажем так, довольно-таки легкомысленной. Однако по-своему Аделаида Станиславовна была вовсе не глупа. Она просто считала, что ни к чему показывать лишний раз свой ум, если его можно потом с успехом использовать против тех, кто никак этого не ждет.