– Мы? Я? Откуда вы знаете?
– А что такого? Что ты так переполошился? Мама твоя приходила, подписывала анкету для визы.
– А, мама… Да, еду, наверно, не знаю…
– Ох, Митька, смотри!.. – Елизавета шутливо погрозила ему пальцем. – Не родись красивым… Повезло тебе, кажется…
Митя извиняюще улыбнулся и побыстрее сбежал по лестнице вниз. Его там ждут друзья! Как же тяжело, как все непонятно. Тяжелее всего с женщинами. Это они все запутывают, усложняют, все время обижаются, друг к другу ревнуют… С ребятами гораздо проще. Если тебя друг называет «дебил», это не значит, что он тебя считает на самом деле дебилом. Просто… Просто у мужчин все иначе, правильнее, без лишних усложнений, загадочных взглядов, намеков…
Он вышел на улицу, оглянулся. Куда-то подевались его друзья… Митя обошел всю школу, но нигде не увидел своей компании. Не дождались его. Сам виноват, пошел к Марине. Друзья ушли.
Митя растерянно потоптался в школьном дворе и побрел домой. Потом решил не ходить домой, сначала пересдать физику, а потом уже показываться отцу на глаза. Так проще, и врать ничего не нужно. Или набраться смелости, прийти домой, честно сказать: «Я получил тройку, но пойду ее пересдавать, я договорился, я смог убедить физика»? Митя сидел, колебался-колебался, потом решил – надо все-таки пойти домой. Он – мужик. Он – смелый. Таким его воспитывает отец. Поэтому бьет.
Митя решил сначала обойти свой дом, подышать… Не решаясь признаться себе, что домой идти боязно, что не хочется, нет сил преодолевать сейчас возмущение отца… Он услышал сигнал сообщения.
Ну. Ты. Даешь. :-(
Митя пожал плечами. Что она имеет в виду? Что он с ней не поздоровался? Даже отвечать ничего ей на это не будет. Не поздоровался и не поздоровался. Свободный человек. Никому ничем не обязан.
Он убрал телефон, прошел еще кружок вокруг своего дома. Ну вот, испортила настроение. И так он перебаламучен всеми событиями…
Физика, ирония Алексея Ефимовича, презрительная ирония, ведь Митя все понял, просто преодолевал ее, потом Тося, ее горячие ладошки, смелые прикосновения, никто и никогда так его еще не трогал…
А еще и Марина Тимофеевна, ее милая хитрость, как она заманила его – он и это понял, он же не дурачок, все она придумала про путевки, ее тяжелая зовущая грудь, настойчивый ванильный запах ее духов, так иногда пахнет в туалете – в театрах, музеях, когда искусственный запах забивает все, сильный, навязчивый, неожиданное приглашение домой, внезапная неприязнь, которую он ощутил, глядя на ее не такое уж и молодое лицо, на сильно накрашенный рот, на морщинки над верхней губой, в которых собралась красно-карминная помада, на тугие плотные усики…
И Елизавета, проницательная, спокойная, которая вдруг подмигнула, так заинтересовалась фестивалем… Едет он, не едет… С кем едет… С кем!.. С ней!.. К которой мысли постоянно возвращаются сами. Он, Митя, не думает. А мысли возвращаются. Как странно устроена его голова…
Митя увеличил фотографию, которая у Эли была на главной. Сегодня она почему-то так на него не подействовала, как обычно. Ну глаза, ну сияют, ну губы, нежные, ненакрашенные, ну овал лица… Овал как овал – почему раньше ему казалось, что она похожа на рафаэлевскую мадонну? Ни на кого она не похожа. Ни на «Мадонну», ни на «Весну» Боттичелли… Он ей, дурак, писал ночью… На Эльку она похожа, которая хочет ходить с ним за ручку! И считает, что он чем-то ей обязан.
Митя покривился и написал:
Не понял. Ч хотела?
Эля ответила сразу, ждала, значит.
Митя… Зачем ты так?
Нет, в такие разговоры он точно не будет пускаться. Наверно, лучше откровенные и понятные намеки Тоси. Да и не намеки! Просьбы! Девушка хочет быть с ним, и она об этом просит. Значит, надо выбрать ее. Ведь так учил отец? Если Митя его правильно понял… Спрашивать – бесполезно. Во-первых, отец бросится вызнавать, что и кто и как было уже у Мити с девочками. А во-вторых… Он воспитывает по наитию, по вдохновению. Спросишь – только подзатыльник получишь, от которого потом зеленые мушки перед глазами скачут и голова раскалывается.
– Не буду тебе ничего отвечать! – внятно сказал Митя Элиной улыбающейся фотографии. – Сиди там, жди! Я – свободный человек, не надо меня ловить. Меня – не поймаешь.
Он убрал телефон в нагрудный карман плотной рубашки, как взрослый, – сунул и одним щелчком задвинул. Совершенно некстати вспомнился глупый и оскорбительный для всех свободных мужчин анекдот про Джо Неуловимого… Джо никому на хрен не нужен… Но он-то – нужен, ему сегодня две женщины это доказали!
Он услышал звук сообщения, нарочито пожал плечами, словно Эля могла его видеть, достал телефон и прочитал:
Ты на что-то обиделся? Или нервничаешь перед поездкой? Еще есть время, не переживай.
Да что за ерунда! Почему она разговаривает с ним, как с маленьким слабым мальчиком! Заплаканным, описанным… Она должна сидеть сейчас и страдать, что он ее отвергает… А, вот… Неожиданная мысль заставила его даже встать. Да, вот что он сделает… Точно! Как ему это раньше в голову не пришло! Он быстро набрал сообщение:
Ты будешь сегодня вечером в музыкалке?
Да, приду пропеть с Еленой Самуиловной.
Больше он ничего не написал. Но ведь этого достаточно, чтобы она ждала.
Митя не уверен на все сто, что он ей нравится. Батя видел ее – и в записи, когда они пели, на концерт он не стал звать родителей, боялся, что засмеют, и потом, несколько раз, когда приходил за ним в музыкальную школу. И сам батя толком не понял, нравится ли ей Митя. И если нравится, то насколько сильно… Поймать она его хочет – это да. Но насколько сильно он ей нравится? Когда начинаешь об этом думать, в голове все путается. Анализировать это невозможно.
Митя пытался холодно рассуждать сам с собой, как он бы анализировал художественное произведение. Но ничего не получалось. Не сходились концы с концами. Взгляд – да. Совершенно особенный взгляд. Но кто сказал, что она так не смотрит на других? Интонация… Улыбается ему… Она вообще по жизни улыбается… То, что они переписываются по ночам… С Сеней он тоже переписывается по ночам, и что? А с Тосей вообще не переписывается, она никогда не знает, что сказать. Сидит с телефоном и ждет, что он напишет… Шлет ему смайлики, собачек, какие-то невнятные неприличные картинки… В общем, все непонятно. Батя ведь дал ему один хороший совет насчет Эли, еще в самом начале, ранней весной, а он им как-то не воспользовался, закрутился, забыл. Вот он сегодня и попробует.
Физику Митя пересдал легко. Он был уверен, что сделал несколько ошибок, одну задачу он вовсе не решил. Но Алексей Ефимович неожиданно поставил ему пятерку.
– Спасибо, Алексей Ефимович, но… – сердечно поблагодарил Митя. Он решил отказаться от незаслуженной пятерки. Он ее не заработал. Не о том думал. Не выходила из головы Эля, и параллельно носились волнительные, странные фантазии о Тосе. До него только сейчас дошло, что сегодня было. Так легко, так незаметно Тося призналась ему… в любви? Значит, она его любит? Раз так себя ведет. И как ему теперь быть?
– Иди, Бубенцов, отдыхай. На тебе лица нет. Пятерка тебе авансом.
– Нет, Алексей Ефимович, я не готов принять от вас…
– Уйди с глаз моих, Бубенцов. За старание, за пот…
– Я не вспотел… – стал оправдываться Митя, с подозрением оглядывая свои подмышки. – Разве я вспотел? Я просто…
– Какие же вы чудовища… – покачал головой физик. – Или я стал слишком стар и забыл, каким сам был сорок лет назад, или всё же вы другие. Странные, мозги у вас свернутые.
– Я читал, что неизвестно еще, будет ли у нас потомство, потому что мы первое облученное поколение, живем, пронзенные радиоволнами с утра до вечера. Может быть, у нас что-то с гипоталамусом из-за этого или… или еще с чем-то. Я забыл.
Физик с большим интересом посмотрел на Митю.
– И ты так спокойно об этом говоришь? Ты понимаешь, что означает, если ваше поколение окажется бесплодно?
Митя улыбнулся.
– Но у меня-то детей точно не будет.
– Почему?
Говорить или не говорить об этом физику? Митя пожал плечами. Почему бы и не сказать?
– У меня будет другая жизнь. Я не собираюсь жениться. У меня другие цели.
– Хорошо, Бубенцов. Иди. До новых встреч в сентябре! Иди, отдыхай, гипоталамус свой проветривай! В голове у тебя каша полная.
Обязательно надо будет пригласить Алексея Ефимовича на свой первый концерт в консерватории или в зале Чайковского… Не забыть. Надо начать составлять список всех, кого надо не забыть. Столько хороших, добрых людей, весь зал можно заполнить. И пусть сидит целый ряд женщин, которые обожают Митю. Все его поклонницы. Эля в длинном золотом платье, у нее есть такое, он видел фотографию на ее страничке, ослепительная Эля… Там дальше всякие учительницы, и Марина пусть с мужем придет, жмет руку мужу, а смотрит на него, на далекого, звездного Митрофана Бубенцова… И Тося с Посей пусть придут, и Элина грубая подружка Таня, что-то в ней есть такое, цепляющее, что-то ёкает в животе от ее колкостей… И… надо еще всех вспомнить… Из лагеря девочка, которая позвала когда-то его танцевать и горячо дышала ему в шею, а он не знал, куда ему деваться от стыда, тогда еще у него из-за девочек ничего нигде не ёкало и не волновалось, он был совсем маленький, ноги был безволосые, голос не ломался еще. А она все дышала и дышала в шею, щекотала его спину… И писала потом Вконтакте… Надо ее найти. И сколько еще будет женщин! Целый ряд поклонниц, или два, или даже три! Отец говорит, что вообще все женщины его будут, надо только правильно с ними себя вести. Главное – чтобы они увидели, какой он необыкновенный, какой сильный и – недоступный.
Глава 10
Преподавательница вокала долго не отпускала Элю после занятия.
– Элька, – смеялась Елена Самуиловна, – вот другие рвутся без голосов петь, а ты с голосом не хочешь.
– У нас это семейное, вы же знаете.
– Да, феномен какой-то. Я нашла записи Федора Александровича, отца твоего. Ну слушай, это правда нереально! Он не имел право так поступать. У него необыкновенно красивый голос.
– Он считает, что у него неразличимый тембр.
– Да что за глупости! И тебе внушает…
– Нет, что вы, Елена Самуиловна! – искренне воскликнула Эля. – Ничего подобного. Папа только за, чтобы я училась пению. Наоборот, он говорит, что для женщины и желать ничего другого не нужно.
– А почему же тогда, Элечка?
– Не знаю, Елена Самуиловна… Моим мозгам все время пища нужна. Я даже летом не могу без нагрузки для мозгов. Покупаю журналы с новостями науки, решаю судоку.
– И что, ты на физмат пойдешь?
– Не знаю, не пойму пока.
– Ну ладно. У тебя есть еще два года. Для голоса пятнадцать лет – не возраст. Все еще только начинает развиваться. Родители ведь не будут настаивать, чтобы ты в их бизнес включилась?
– Нет, конечно! – засмеялась Эля. – Они же молодые еще у меня, довольно рано поженились. Маме сорок, папе сорок пять… Они еще работать сами будут. Меня никто не заставляет к ним подключаться.
– А сама ты хочешь?
Эля пожала плечами.
– Не знаю. Можно, я пойду?
Елена Самуиловна взглянула на девочку:
– Ждут тебя?
– Кто? – покраснела Эля.
– Да уж знаю я, кто. Давай-давай, иди, хороший мальчик. Чудной, зажатый, с тараканами в голове, но хороший, чистый. Нина Георгиевна от него стонет, правда, неугомонный, все репетирует и репетирует. Вы когда свой номер будете проходить? Позови меня обязательно.
– Не знаю, – честно ответила Эля. – Я вообще не знаю, поедет ли он.
– Да перестань! Почему?
– Он говорит такие непонятные вещи…
– Да что ты его слушаешь! – замахала руками преподавательница. – Разве можно всерьез относиться к тому, что говорит мальчик, у которого вся голова изрешечена пубертатом? Ты смотри на то, что он делает. А не слушай. У него вообще сейчас речь отдельно, ноги отдельно, руки отдельно живут. С такой точки зрения к нему подходи. Понимаешь?
– Не совсем…
– У мальчиков – рост толчками, им самим с собой очень трудно. Я-то знаю, у меня же свой такой есть. Вырос уже, слава богу, сам успокоился вроде, и мы чуть в себя пришли. А так из-за его пубертата весь дом года два перетрясало. А то и три. То напился, решил все напитки сразу в один вечер попробовать, а то как же – все друзья пробовали, рассказывают про свои подвиги, один он лох, то сразу двоих полюбил, запутался, то всех сразу разлюбил, обеих бросил, то хотел в мореходку, бесплатно мир посмотреть решил, всю землю объехать, то надумал барабанщиком быть, потом дирижером. Это сейчас он такой приличный, костюм даже купил, брючки, правда, странные, до щиколотки, но пиджак хотя бы не отрицает, и бреется иногда… А раньше… Ладно, расскажу еще как-нибудь, всё, доросла, надо тебе секреты всякие рассказать, которые только мамы мальчиков знают. Поди, твои тебе не рассказывают? У тебя же брата нет? Опыта никакого? Мальчики – они совсем другие, поверь мне. Не учитывать этого нельзя. Больно тебе делает, а сам страдает больше твоего. Не знала этого?
Эля смущенно взглянула на преподавательницу. Интересно, откуда она все про нее знает? Неужели это так видно? Ну и что, что они с Бубенцовым репетируют и вместе собираются ехать… Конечно, ей стыдиться и скрывать нечего, но все начинают сразу подшучивать, интересоваться, советы неожиданные давать…
– Ладно, Элька, иди! Попроще с ним себя веди. А то ты иногда как королева. Глянешь – так мне самой прямо нехорошо становится. Представлю, мой бы такую привел, я бы не обрадовалась. Шучу, шучу, я же тебя люблю, иди! – Елена Самуиловна засмеялась и махнула полной белой рукой. – Иди-иди, хорошо очень выглядишь сегодня, а им это самое главное. Можешь вообще ничего не говорить, главное – выгляди и загадочно улыбайся. Вот.
Эля вышла из кабинета. Мити нигде не было видно, ни в коридоре, ни в вестибюле на первом этаже. Наверно, передумал. Ведь не зря же он спрашивал ее, есть ли у нее занятие. Может быть, хотел пройти их номер… И потом проводить ее до дома… Эля остановилась у стенда прочитать афишу концертов на начало июня и услышала за спиной музыку и знакомый голос:
– Привет!
Эля обернулась и даже ойкнула от неожиданности.
– Пойдем? Ты освободилась? – сказал Митя, это, конечно, был он, но Эля не сразу его узнала.
Митя стоял перед ней в длинных, до колена, ярко-бордовых шортах, черной майке с синим блестящим черепом и яркими надписями в стиле граффити, в огромных кроссовках с кислотно-желтыми шнурками, в темных очках, на ушах у мальчика были большие зеленые пушистые наушники, некоторые девочки в таких ходят зимой, вместо шапки, но от этих наушников шли провода, и Эля слышала, что в них включена музыка, тяжелый рок. В довершение всего на голове у Мити была соломенная шляпка, с красной ленточкой, небольшая, почти без полей, очень модная этой весной, она уже не раз видела молодых людей в подобных шляпках. Молодые люди в них были похожи не на мужчин, а на забавных, кокетливых и капризных принцессок.
– Привет… – только и смогла выговорить Эля.
Митя, видя ее реакцию, самодовольно ухмыльнулся.
– Идем, идем… Что застыла? – Митя говорил громко, потому что не выключил музыку в наушниках.
Они вышли на улицу.
– Ну, пока! – сказал Митя и не двинулся с места.
– Пока, – пожала плечами Эля.
– Ты домой? – спросил Митя.
– Да.
Он еще потоптался. Ну должна же она его спросить, а куда он? Она ведь думает, что он сейчас пойдет ее провожать, она так вопросительно и с надеждой на него смотрит! Кажется…
– А я вот… – наконец сказал Митя, видя, что Эля молчит, – хочу побегать. В парке.
– Молодец. – Эля улыбнулась, и совершенно непонятно было, что она имела в виду. – Здорово.
– Да, вот я… Будет районный кросс летом, и я хочу прибежать первым.
– Здорово, – повторила Эля. – Молодец.
– И я буду тренироваться. Я так решил. Пока! – Митя резко развернулся и побежал, не оглядываясь.
Эля смотрела, как он бежит – легко, энергично, ноги у него мощные, как раз для бега, сзади вообще кажется, что бежит крепкий юноша лет двадцати трех… Шляпа, конечно, мешала, съезжала назад. Он несколько раз поправлял ее, потом все-таки снял, оглянувшись. Увидел, что Эля смотрит, и побежал быстрее, чуть склонив вперед голову, как настоящий спринтер.
Эля, вздохнув, пошла домой. Поверить, что он просто хотел показаться ей в спортивной одежде и побежать на ее глазах на тренировку, было очень трудно. А чего он хотел? Встретиться с ней на полминуты, так соскучился? Вряд ли. Тогда что?
– Элька, за тобой не заехать? – Федор позвонил ей, когда она уже садилась в трамвай. – Мы освободились.
– Да нет, па, я на трамвайчике доеду. Все хорошо.
– А мальчик никакой не вызвался тебя провожать? Девять уже почти, поздновато.
– Мальчики – тупиковая ветвь развития человечества, пап. Если хочешь, встреть меня через семь минут, погуляем немного, на улице тепло и хорошо. До реки дойдем. Светло же, весна.
– Договорились, дочка, – немного обескураженно ответил Федор, как всегда удивляясь, что Эля выросла. Как-то он и не заметил. А вот так скажет что-то неожиданное, и понимаешь – дочка уже одной ногой вышла из родительского дома.
Эля ехала в трамвае и улыбалась, вспоминая, как нарядился Митя. Какой же он глупенький! Ну да, понятно, хотел перед ней погарцевать… Лучше бы погуляли в парке или вместе пробежались, она не отказалась бы побегать. А шляпа… Ну при чем тут шляпа, совсем не шла к его спортивной одежде… На ком-то увидел, наверно, понравился ему вид… Но она-то знает, что за этой мишурой – хороший, честный мальчик, положительный, очень необычный. Елена Самуиловна даже зря ее уговаривала, она это сама поняла еще ранней весной, когда они, спев песню, проведя в репетициях три дня, стали переписываться. Слово за слово, слово за слово…
И она даже испугалась тогда – неужели вот оно… Точнее, вот он, которого ждет каждая девочка – и грубая Танька, и рассудительная и скрытная София, и все-все, и она тоже. Ведь когда она влюблялась раньше, она всегда точно знала – нет, это не он. Это… ну как хватаешь что-то перекусывать, когда ужасно хочешь есть, а обеда никак не дождаться.
Сейчас она, может быть, отцу расскажет о своих сомнениях. Он мужчина, с мужской точки зрения может ей объяснить что-то. Почему вдруг Митя так резко меняется – вроде ночью разговаривали, а потом он в школе отворачивается, как будто его подменили. Или вот этот сегодняшний забавный демарш. И вообще надо получить отцовское согласие на поездку, пока он очень уклончиво отвечал: «Смотря кто с тобой поедет… А кто еще там будет? А взрослые где будут жить? Почему не едет Елена Самуиловна, она же твой педагог…» Надо объяснить, что едет еще целый ансамбль малявок и с ними – их педагог. И что все они будут жить в одном небольшом отеле, поэтому отцу беспокоиться не о чем. Хотя с Митей и вообще беспокоиться не о чем.