В дверях кухни толпилось столько народу, что я не могла различить лица — анонимная шевелящаяся масса тел и рук. Пахло духами и табаком.
Мы протиснулись в гостиную. Там было посвободнее. В углу курили Сандра и Лилиан. Они, по-моему, удивились, увидев нас с Томми, но все же поздоровались. Группа парней из параллельного класса расположилась на полу в окружении банок с пивом. Я себя чувствовала как-то странно, заболело в низу живота. Я попросила Томми подождать и пошла искать туалет.
Ванная была рядом с лестницей на второй этаж, и туда уже выстроилась девчачья приплясывающая очередь. Среди них была и Каролина Юнгблум. Она держала перед собой карманное зеркальце и наводила красоту. Увидела меня и покачала головой:
— Только не обижайся, Петронелла… но кто тебя пригласил?
Язык у нее слегка заплетался, и она никак не могла прицелиться, чтобы накрасить ресницы, — все время промахивалась.
— Джессика. Ты ее видела?
— Она в кухне. По-моему, у нее истерика. Набилась куча народа, кого и не приглашали. Вот-вот все пойдет кувырком. Смотри, куда наступаешь, на полу полно битого стекла…
Я только что заметила, что она вся в черном. Черные туфли, черная юбка, черные колготки, черный топик и черная брошь. Даже лак на ногтях черный.
— Хеллоуин. — Она заметила мой удивленный взгляд. — Не знаю уж, что это за праздник такой, но что-то там связано с разными ужасами. У меня костюм ведьмы. Сигарета есть?
Я покачала головой — не курю.
— Сестра Ловисы заезжала, у нее свой «гольф». Кабриолет, между прочим. Сказала, что, если через час все не слиняют, она настучит родителям. Они только завтра приедут. Но не думаю, что кто-то уйдет добровольно.
В туалете кто-то рыдал. Карро постучала в дверь — поторопись, мол.
— А с кем ты пришла?
— С Томми.
— Извини, что спросила, но ты ведь как-то всегда держишься в стороне, вот что я имела в виду. Сама по себе. Я понимаю, как тебе нелегко… с твоими родителями, братом… — И дальше что-то неразборчивое.
Плач не смолкал. Каролина продолжала бормотать — якобы кто-то уже поцарапал соседскую машину, многие приехали аж из города — пронюхали про вечеринку и приехали. Я слушала вполуха.
— По крайней мере, Герарда нет, и то хорошо… Ты слышала, что они там натворили?
— Слухи… Взломы вилл и все такое.
— Они и краденым торговали. И мучили животных. Вчера была статья в газете. Какие мерзости они творили, даже представить трудно. Коровам резали вымя ножами, подкладывали битое стекло в корм, сжигали живьем… Ты можешь такое представить? Облили жеребенка бензином и подожгли. Еще летом. Все это выплыло только сейчас. В голове не укладывается… — Она сунула маскару в сумочку и достала пудреницу. — Я хотела бы поскорее окончить школу, только чтобы их не видеть. А что ты будешь делать после школы?
— Еще не знаю… Работу буду искать.
— Я-то сначала еду в Англию. Язык подучить. А потом в гимназию. Хорошо бы на естественное направление. Там кем хочешь можешь стать, это почти все профессии… надо только попасть на естественное.
Я попыталась стряхнуть омерзение после рассказа Каролины о подвигах Герарда с компанией. Если это все, конечно, правда. А почему бы и нет? Одно к одному. Котенок зимой, отец с подельниками на звероферме, Герард — одно и то же. Тупое, бессмысленное зверство.
— Ты красиво одета, — сказала Карро вроде бы серьезно. — Новое платье?
— Не-а. Это мамино, село после стирки.
— Все равно красивое. Это креп?
Она потрогала ткань. На указательном пальце у нее, оказывается, бородавка, никогда раньше не обращала внимания. Очень подходит к костюму ведьмы.
— Спасибо, — сказала я, — но я уже не могу ждать. Кажется, наверху есть еще один сортир.
И в самом деле, на втором этаже был туалет. Здесь оказался настоящий оазис — шум с первого этажа почти не слышен. Слабо пахло мылом и какими-то дорогими кремами для рук. Я никогда не видела такого шика. Над светло-голубой раковиной — зеркало в золотой рамке. Унитаз тоже светло-голубой. Банная вмурована в пол, на полках освещение, в душевой кабине — полдюжины флакончиков шампуня «Джейн Хеллен». На табуретке — штабеля безупречно сложенных вафельных полотенец.
Я пописала и увидела испачканную туалетную бумагу уже в унитазе. Типичное мое везение. Даже своему телу не могу доверять. Поискала в ящиках прокладки и не нашла. Пришлось свернуть в несколько слоев туалетную бумагу и сунуть в трусы. Вдруг меня осенило — у Ловисы в комнате наверняка есть прокладки. У меня было такое чувство, что я вот-вот изойду кровью.
Комнату Ловисы я нашла в конце коридора. Впрочем, может, это была и не ее комната, но я почему-то решила, что ее. Так и оказалось. На стенах висели постеры голливудских фильмов и фотография принцессы Ди. В углу — туалетный столик с множеством каких-то притираний. Посмотрела названия — я о таких даже не слышала.
У нее собственный телевизор. Стоит за ширмой, а перед ним — маленький диванчик.
Я нашла тампоны и прокладки, взяла несколько штук и зашла за ширму. В окно был виден берег, за рядом прибрежных вилл постепенно темнел горизонт. Как он себя там чувствует, водяной, в нашей с Томми землянке? Что он подумал, когда услышал шум ветра в деревьях? Понял ли он хоть что-то в нашем мире?
Как бы там ни было, теперь он в безопасности. Мы приведем его в порядок, залечим раны. Неважно, сколько времени это займет.
Сюда, хоть и глухо, доносился многоголосый гомон с первого этажа. Голоса словно бы летали по вентиляционным каналам. Мужской голос: «Наверняка можно веселиться и без выпивки, но зачем рисковать». И другой: «Ты что, из тех, кто ссыт по-бабьи?» Старые идиотские шутки, повторяются и повторяются, неужели они кажутся им смешными?
Подумала о брате. Я не должна была его оставлять. Он не разыгрывал страх — был по-настоящему испуган. И что произошло у отца? Я чувствовала его настроение, как сейсмограф чувствует малейшее движение земной коры. У отца, похоже, серьезные неприятности.
Я спустилась вниз. Томми исчез. Хотела посмотреть, не в кухне ли он, но туда не протиснешься. Меня буквально унесло назад в гостиную. Музыка ревела так громко, что все кричали друг другу в уши.
В полуподвале у них была еще одна большая комната, и я пошла туда. Начались танцы. Какой-то парень в прошитых белым шнурком ботинках и логотипом MUF[24] на лацкане изображал диск-жокея. У стены я заметила Петтера Бенгтссона — он обжимал девчонку из седьмого и старался втиснуть ей колено между бедер. Меня затошнило при одной мысли о поцелуях — кто-то старается затолкать язык тебе в рот. Представить только, это длится часами, уже, наверное, языки судорога сводит, и изо рта пахнет. По-моему, тоска зеленая. И эта семиклашка… он лезет ей под юбку, а она делает вид, что отталкивает его руку.
Я снова поднялась наверх, проскользнула мимо туалета, где кто-то, не закрыв дверь, блевал в унитаз, обогнула группу парней — по-моему, у них назревала драка — и чуть не сшибла с ног Томми.
— Где ты была? — нервно спросил он. — Я тебя везде искал.
— И я тебя искала.
Он взял меня за руку и потянул за собой:
— Герард здесь… Только что его видел. Я отнес наши куртки к задней двери. Ловиса с ума сходит, не знает, как его выдворить.
Меня вдруг охватил жуткий страх, захотелось немедленно убежать. Мы выскочили на веранду. Там, с моей курткой на коленях, в плетеном кресле сидел Герард.
Я не видела его с тех пор, как он чуть не убил завхоза. Новая стрижка: на голове коротко, а на шее длинные волосы, почти до плеч. Вид усталый, будто давно не спал.
— Я нашел куртку на полу, — вяло сказал он. — Ничего, что я ее позаимствовал? Здесь довольно холодно.
— Мы собрались уходить. — Томми протянул руку за курткой.
— Ну и как праздник — удался? — спросил Герард, словно не замечая его жеста. — Еще не успел понять, что тут за обстановка. Половина уже надралась. Пытаются играть во взрослых… смех, да и только.
На коленях у него, кроме моей куртки, лежала бутылка с фантой.
— Я не пью ничего спиртного. Мне не нравится. И никогда не пил. Что за смысл — добровольно превращаться в идиота? Не соображать, что к чему. Уж ты-то лучше других это знаешь, Доска, с твоими-то предками…
— Что тебе от меня надо? — спросила я.
— Не знаю… может, хотел сообщить, что ты вне подозрений. — Он ухмыльнулся и посмотрел в окно на осенний сад. — Шикарно живут… я имею в виду, предки Ловисы. Почти как в «Далласе». Вот-вот появится Сью-Эллен с выпивкой. Кто они у нее? Дантисты, что ли? Кажется, дантисты… Не помню… — Он перевел на меня взгляд: — Про кота Педер настучал, да ты, наверно, и сама вычислила. Даже не сам Педер, а его младшая сестра. Она аж в истерике билась, бедняжка. Педер клянется, что никому не рассказывал, но с этого все и началось. А потом, после истории с завхозом… это ведь Педер предложил мне спрятаться на даче. Мы там и раньше бывали. Это дача каких-то корешей его предков, из Буроса. Дача — громко сказано… лачуга. Правда, на берегу. В Стафсинге. Они там почти никогда не бывают, самое большее — неделя летом. Никаких соседей, вообще никого, и вдруг полиция находит меня через два дня. Спрашивается — как?
Он словно рассказывал историю из книги, но при этом плохо помнил, в какой последовательности разворачивались события. Он и сам это почувствовал.
— К тому же Педер — единственный, кто унес ноги. Штрафом отделался. А меня отсылают в какой-то интернат на следующее полугодие. Он-то утверждает, что ничего никому не говорил, а откуда же все вылезло на допросах? Странно, правда? Как ты считаешь, Доска?
Я никак не считала — не хотела ничего знать, не хотела иметь с Герардом ни дел, ни разговоров.
— А почему ты ему напрямую не скажешь, если ты так уверен?
Он допил фанту и достал следующую бутылку. Что у него там, склад, что ли, под моей курткой?
— А зачем? Я ведь могу и ошибаться… И потом, так интереснее.
Он специально держит Педера в подвешенном состоянии. То дает понять, что знает, а в следующую секунду притворяется — всё, мол, как всегда.
— Не знаю, что ты по этому поводу думаешь, Доска, но когда человек ни в чем не уверен, он на все готов. На все что угодно. Страшные вещи готов сделать. И все для того, чтобы доказать свою… как это называется? Лояльность?
— Могу я взять свою куртку? — спросила я. — Мне надо идти.
— Конечно можешь, какой разговор. Договорим только… Кстати, ты успела собрать деньги?
— Что?
— Кончай выламываться, ты же должна мне тысячу спенн. Какая разница, кто проболтался про котенка… договор есть договор.
Он все время улыбался, точно все это было шуткой.
— Ничего я больше платить не буду. Ты получил пять сотен и «Walkman». Этого больше чем достаточно.
— Пошли, Нелла, нам пора. — Томми взял мою куртку с колен Герарда и протянул мне.
Герард не мешал ему, даже развел руками, точно мы могли давным-давно получить это чертову куртку.
— Правда, теперь будет побольше тысячи. Мы же договаривались, что я получу их две недели назад. Двадцать процентов в неделю — обычный счетчик в таких случаях, можешь спросить своего папашу. Скажем так: полторы.
Я так и не поняла, при чем тут отец. И что ему ответить? Я промолчала, взяла куртку у Томми и проверила карманы, все ли на месте.
— А ты ничего в этом платье, — сказал Герард. — Оно тебе идет. Ты даже лучше среднего уровня. По шкале от одного до десяти я бы поставил тебе семь… или даже восемь. Я теперь вижу… макияж делает чудеса. И цвет помады подходит.
Меня мгновенно затошнило — появилось чувство, будто он меня лапает, а пальцы скользкие и холодные, как жабы.
— А вот и мои посыльные, — сказал Герард.
В дверях появились Педер и Ула.
— И что там происходит?
— Ловиса хочет, чтобы мы ушли, — сказал Педер, неодобрительно глянув на нас с Томми. — Меня не удивит, если она позвонит в полицию.
— Твоя главная беда, Педер, что ты начинаешь метать икру по пустякам. И не Ловисе решать, уходить нам или оставаться. — Он опять повернулся ко мне: — Самое позднее — в понедельник. На этот раз я говорю серьезно. И я не хочу больше торговаться и не хочу слышать никаких оправданий. А то смотри, не ровен час, что-нибудь случится…
Срок, назначенный Герардом, вышел в понедельник, а о нем ничего не слышно. Денег у меня все равно нет… и потом — сколько можно бояться? Будь что будет. После Рождества его отправят в интернат для малолетних преступников, так что надо только продержаться.
К тому же у меня был забот полон рот. На следующий день после вечеринки вернулся из больницы Улуф. Брат увел его в подвал и рассказал, как и что. Они чуть не шептались там, в подвале, но Томми удалось подслушать. Монстр, как они его называли, исчез бесследно. Они не знали, что и думать. Это ведь практически невозможно — проникнуть на звероферму, освободить чудище от цепей и вывезти. Ничто не взято, все целым-целехонько, если не считать задушенного пса во дворе. Сплошная мистика. Улуф облазил все углы, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы решить загадку, — безуспешно. Дождь нам очень помог, он смыл все следы, кроме разрезанной сетки, — в ту ночь, как я потом прочла, выпало больше тридцати миллиметров осадков. На нас братья даже не думали, но были очень обеспокоены, не связано ли таинственное исчезновение монстра с их темными делишками. На этом фронте у них тоже были какие-то неприятности, Томми так и не понял, какие именно, но они решили «залечь на грунт». Так и сказали — «надо залечь на грунт».
И мы наконец перевели дыхание. Но расслабляться было рано. Если мы хотим помочь водяному, надо выждать немного. Не показываться пока на заброшенном хуторе.
И еще одна радость — братишка решил вернуться в школу. Во время ланча он появился у моего шкафа. Выглядел как всегда, только без очков.
— Желудок победил, — сказал он с кривой улыбкой. — Не могу больше ходить голодным.
Дома никому не было до него дела, а в школе по крайней мере раз в день горячий обед.
— Хотя… я же все равно ничего не увижу, что учителя пишут на доске. Без очков я почти совсем слепой.
— Хочешь, пойду к школьной медсестре и попрошу ее раздобыть для тебя новые? Или поговорю с куратором.
Он покачал головой:
— Позже… пока-то я пришел поесть. И объяснить, почему отсутствовал. И сегодня хороший день — у нас домоводство.
— И что вы будете готовить?
— Торт из блинчиков.
Никто не поверит, если рассказать, думала я, глядя ему вслед, — неуверенная походка, чуть ссутулился… ни один человек не поверит, что кое-кто приходит в школу, только чтобы поесть. Вдруг мне стало мерзко — я вспомнила, как некоторые прятали под кучей салфеток куски недоеденной рыбы, которая им, видите ли, не нравилась. Но очки надо раздобыть как можно быстрее… я мысленно записала очки в список первоочередных дел.
Может, и у мамы был такой список, только мы не замечали. Последнее время она, похоже, ложилась спать только для того, чтобы больше не вставать. В доме с каждым днем становилось все грязнее, комнаты никто не убирал, она сутками лежала в спальне с задернутыми шторами. Отец где-то пропадал. Он приходил поздно вечером, когда мы уже спали. После Гётеборга он нас будто не замечал. Я-то была совершенно уверена — у него неприятности. Что-то произошло за эту поездку, и теперь он, как мне казалось, перепуган до полусмерти. Лейф и другие уголовники не появлялись. Наверное, вышли из игры. А может, и нет — как-то вечером я пришла домой и увидела, что отец сидит на диване и дожидается меня.
— Поговорим?
Я остановилась в проеме двери, и этого ему хватило.
— Мне надо отсюда уехать. И может быть, надолго. Не пойми меня превратно — я не собираюсь опять за решетку. Просто надо какое-то время держаться в стороне.
— От чего?
— Не от чего, а от кого. От некоторых типов. Я собираюсь освободить твою комнату, так что ты можешь переехать назад.
— Я могу идти?
Он посмотрел на меня с удивлением:
— Конечно. Только, будь любезна, позаботься о Роббане. Ему одному не справиться.
По твоей вине, подумала я, но вслух не сказала.
— И мама… — Он показал пальцем на потолок. — Сама видишь, в каком она состоянии.
— Не беспокойся.
— Я хочу, чтобы ты знала: я очень ценю то, что ты делаешь, Нелла. Это ты держишь дом на плаву. Мне очень жаль, что все так получилось. Я знаю, каково это… когда тебе пятнадцать и тебе не к кому прислониться. Я был беспризорником в твои годы…
Он замолчал. Рассматривал свои руки, точно никак не мог найти им применения.
— Ты сильная, Нелла… ты справишься. Я в тебя верю. — Он неожиданно подмигнул правым глазом: — Скажи Роберту: мне жаль, что так получилось с очками. Я ведь хотел как лучше…
Отец встал с дивана. С трудом, как будто ему лет сто.
— Странную штуку я видел недавно, — тихо сказал он. — Никогда даже подумать не мог, что такое бывает. В мире есть много такого… понять невозможно.
Водяной, подумал я. Он говорит о водяном. Может быть, ему стыдно за их зверства?
— И знаешь, когда видишь что-то странное, то и реагируешь странно, правда?
Не знаю, что на него нашло. Так, языком чешет. Какая мне разница? Не хочу даже думать, что он натворил, что собирается натворить и вообще кто он такой.
— Послезавтра я уезжаю, если ничего не случится. А когда вернусь — не знаю. Посмотрим…
На следующий день на большой перемене в школу явилась мать, что само по себе было совершенно невероятно — видеть ее среди вывалившихся из классов толп учеников. Красиво одета, накрашена, сумочка на плече. Подошла поближе, и я заметила фингал под левым глазом.
— Давай выйдем, Нелла… Мне надо с тобой поговорить.
Я сняла с вешалки куртку и пошла за ней. Она, ни слова не говоря, подвела меня к месту для курения, выщелкнула из пачки две сигареты и одну протянула мне.
— Как все нелепо… — протянула она. — Я так мало о тебе знаю. Даже не знаю, куришь ты или нет.
Уже выпила с утра, определила я. Выхлоп есть, хоть и сжевала не меньше полпачки «Fishermans friend».[25] Я покачала головой — не курю.