Бехтеренко, внимательно следивший за ходом диалога, представил, как это было. Кавдейкин достал Викторию, а она перепихнула его к брату, прямо на заседание кабинета, чтобы впредь отвязаться от просителя.
— Не надо конфликтовать с Церковью, — отвечал Кавдейкин. — Лучше пойти ей навстречу.
— А то она проклянет нас, — насмешливо закончил за Кавдейкина Цыглеев. о — И проклянет, уверенно сказал Кавдейкин.
— Пошлет кары небесные, да? Землетрясения, потоп?
— И нашлет.
— Милейший и занудный Аптон Прокопович, ваши милейшие и занудные попы неплохо спекулируют знаниями, которые сохранились до наших времен, а я с помощью вычислительной машины еще пять лет назад просчитал цикличность катастроф. Так что мне надо было делать? Юродствовать, подобно Иеремии, Исайе, или вообще выдать себя за мессию? Честное слово, мне жаль вас. Скажите, вы умеете обращаться с компьютером?
— Я гуманитарий, — веско произнес Кавдейкин.
— И этим все сказано. Значит, не умеете?
— Не обучен.
— Наверное, в коммунистах числились в свое время?
— Не довелось.
— Оказывается, вас даже туда не взяли, — откровенно издевался Цыглеев. — Ладно. Бисер метать нечего. Поступим следующим образом: если глава Церкви докажет мне справедливость его просьбы и убедит в укреплении православной веры, я готов раскошелиться.
Кавдейкин удалился с надменным видом. Конечно, он понимал, что Цыглеев над ним издевался, но победил-то он, добился встречи иерарха с премьером. Не умели молодые работать и никогда не научатся без опыта старших, а он, Кавдейкин, и Цыглеева переживет, и катаклизмы, как пережил смуты, и бунты, и партийные съезды. И не забудет Цыглееву позора. И свидетелем его посрамления станет.
— Вот упорство! — искал понимания у кабинета Цыглеев, а глядел на Бехтеренко. Его сподвижники-одногодки никак не отнеслись к перепалке. Где-то усмехались, где-то переговаривались друг с другом и ждали окончания. А Бехтеренко слушал внимательно. — Как вы считаете, Святослав.
Павлович, у иерарха будут убедительные доводы? — обратился он к Бехтеренко.
— Еще какие, — усмехнулся Бехтеренко. — Не берусь судить, какие именно, однако, давши палец, вы рискуете крупно: иерарх постарается оттяпать всю руку. Два тысячелетия противостояния обществу о чем-то говорят.
— Вот как? — удивился Цыглеев. — Я считал, Церковь помогает обществу. По-своему она его союзник.
— В этом и кроется глубочайшее заблуждение человечества, Владимир Андреевич, — снова усмехнулся Бехтеренко. — Траву без пастыря овцы найдут, от волков бараны защиту отработают, а стрижку никогда не освоят.
— Так ли это нужно баранам?
— Привыкшим к стрижке — да. Надо помучиться им, чтобы следующая популяция стала короткошерстной.
Вернулись к прерванным делам. Бюджет разложился ладно. Его обсчитали прежде, с запасом прочности и до последнего винтика, и каждый министр свою долю знал точно, на чужую не претендовал. Когда есть из чего шить кафтан и закройщик надежен, о пуговицах не спорят. Бюджет не растащили по крохам, как в прежние времена, его разложили по полочкам.
«Хорошо быть молодым и денежным», блуждала улыбка на лице Бехтеренко. Он не осуждал их. Ему нравилась их легкость в подходе к сложным делам и просчитанная уверенность, как чувствует себя подготовленный студент на экзамене. Опыт пожившего человека подсказывал, что все это ненадолго, утопическое счастье скоро закончится, а затишье обернется бурей. Все они не старше тридцати лет, беспечны, несмотря на эрудицию, и в бурю сломаются, как никогда не встречавшие бури. Когда со всех сторон льет и швыряет вверх и вниз, тут на точных расчетах не выплыть, тут прочная посудина нужна и дядька боцман…
Он слишком глубоко ушел в себя; и очнулся, когда Цыглеев назвал его по имени-отчеству:
— Святослав Павлович, задержитесь. Сядьте ближе.
Бехтеренко пересел и приготовился слушать. Его министерство нареканий не имело, значит, разговор будет о делах интимных.
Интуитивно Бехтеренко догадывался, что пойдет он о сестре Цыглеева. Девушка была своенравной, неуравновешенной, пост свой занимала благодаря брату и делами занималась из рук вон плохо. Спасали заместители, а Вика чаще появлялась в дансингах, в ночных клубах, чем в своем министерстве. Ей все сходило с рук. Будь это в старорежимном обществе, братца доконали бы не Викины дела, а сплетни о делах Вики. Приписалось бы все, еще бы назвали братца Калигулой, подробно живописуя о кровосмесительных делишках, а в новой столице никому это не интересно. Чем занимать умы, сверстники Цыглеева знают, досуга хватает, ну разве что похихикают: как это Вовчик Вику трахает. Вот невидаль! Голубое разрешено, лесбийское — без проблем, бисексуальное — да ради Бога! Брат с сестрой сожительствуют… Это старичков занимает, чей хинкал давно увял, осталось только в святоши записаться. А старичков оставили переживать о нравственности в прежней жизни.
— Святослав Павлович, что там за увлечение у моей сестры? Знаете небось? — подступил Цыглеев с первым вопросом.
— Да мне кажется, вы знаете об этом лучше меня, — уклонился на первый случай Бехтеренко. — Мы слежкой не занимаемся.
— Она говорила мне, что старается понять рассуждения какого-то мальчишки, чтобы применить полученные знания в учебной практике. Кто это? Вы знакомы с ним?
— Слышать слышал, — снова осторожничал Бехтеренко. — Парень помешан на ведической вере. Кстати, он лично известен Гречаному, его знали Момот и Судских. Он был единственным, кто пережил Зону, поэтому его опекали на высоком уровне.
— Вот как? А я даже не слышал об этом.
— Ничего удивительного. Он много странствовал со своим пастырем, сейчас живет тихо за Ульдыкским перевалом.
— С пастырем?
— По-моему, нет. Как будто пастырь скончался. Сейчас он один.
— Может, ему помочь, сюда переселить?
— Вряд ли он захочет. Хотел бы, давно перебрался, имея высоких покровителей. Затворничество, знаете ли, удел высокоорганизованных натур, делает ее цельной, в будущем не подверженной соблазнам бытия, чего простым смертным не дано.
Цыглеев воспринимал эти слова Бехтеренко камешком в свой огород. Вот-де как надо выходить в правители. Однако обижаться не в его правилах: пускай одни, отшельничая, выходят в мудрые мира сего, он вполне доволен положением сильного. Было бы интересно пообщаться с этим затворником — так ли он мудр, как считает Бехтеренко.
— Над чем же он корпит? — спросил Цыглеев в прежней спокойной манере общения.
— Не в курсе. Краем уха слышал от Новокшонова, будто читает древние книги и, вероятно, размышляет над ними.
— Если так, то я подобное затворничество прошел. Только не над книгами корпел, а над программами. И разумеется, в одиночку, — уравнял намек Бехтеренко Цыглеев, давая понять, что помудрил и он для будущего восхождения.
— Не спорю, Владимир Андреевич, — мягко согласился Бехтеренко.
— Кто по старинке привык, кто другие методы освоил. В старину, к примеру, когда корпуса пароходов клепали, им давали год Оржаветь, потом до чистого металла сдирали ржавчину и только потом красили и достраивали. Износу не было.
— Прекрасное сравнение, — пропустил мимо ушей намек Цыглеев, готовый отразить его своим. — Корпуса в самом деле не изнашивались лет по тридцать — пятьдесят, а двигатели за это время морально устаревали. Так есть ли смысл отшельничать и возвращаться в общество морально устаревшим?
«Уел», — про себя усмехнулся Бехтеренко и ответил:
— Старое — это надежно забытое новое.
— Ой ли? Может, наоборот?
— Именно так, Владимир Андреевич. Но не будем спорить. Я в идеологии не силен, — ушел от спора Бехтеренко. — Вернемся к нашим баранам.
— Разумно, — засчитал себе очко Цыглеев. — Понимаете, Святослав Павлович, до развлечений сестры мне особого интереса нет, но это моя сестра, ее жизнь мне небезразлична. Я не ханжа, не святоша, но здоровье блюду свято. Хотелось бы знать, не болен ли этот молодой человек?
Бехтеренко тактично промолчал.
— Не подумайте слишком плохо, — пришлось Цыглееву откровенничать дальше. — Но я заметил на ее руках неприятную сыпь. Будьте добры, разберитесь с этим молодым человеком. Обследуйте его, что ли… Это моя личная просьба, Святослав Павлович.
— Займусь, — утвердительно кивнул Бехтеренко, хотя ему до чертиков не хотелось заниматься подобным поручением.
— Так, говорите, старое — это надежно забытое новое? — неожиданно напомнил Цыглеев.
— Так получается, — улыбнулся Бехтеренко.
— Я понял вас.
Сам того не ведая, Бехтеренко помог Цыглееву открыть новый закон микросенсорики. Не житейская мудрость, не Соломонова притча, а закон поступательного движения материи, которым владели жители Зоны, сумевшие держать под контролем всю планету…
2 — 11
Вика обещала вернуться через неделю, и Кронид томился ожиданием новой встречи. Он ждал ее и боялся одновременно ее прихода. Она раздражала его, сеяла сомнения и влекла.
За годы общения с Парменом у них никогда не возникала тема отношений мужчины и женщины. Врачевание — в порядке вещей от самых сокровенных областей тела до обычных грибковых поражений. Он осваивал естественные и физические науки, постигал философию и не задумывался над природой естества, а Пармен часто повторял: подрастешь, станешь крепок душой и телом, тогда тебе откроется иной мир. И Кронид послушно ждал. Он верил наставнику свято. Скажи ему Пармен, что дети заводятся в капусте, он бы принял это за аксиому, врачуя тем не менее беременную женщину.
Развитие Кронида опережало возраст. В четырнадцать лет он выглядел хорошо сложенным юношей. Умным, воспитанным и наивным. Именно о таких мечтают все родители и удивляются, когда детишки дают им советы в области секса и деторождения.
Давным-давно в Зоне Кронида опекали все женщины. Он жил в отдельной сухой и теплой пещере, тепло было снаружи, и взрослые ходили в купальниках, плавках, шортах, часто без маек. Был какой-то праздник, и Кронида оставили без присмотра. Он терпеливо дожидался, когда ему расскажут поучительную историю на сон грядущий, не дождался и вышел поискать очередную няньку.
Он вошел в большую пещеру, где время от времени собирались жители Зоны, если начинался дождь. Играла приятная музыка, мужские тела сплетались с женскими, и Кронид наблюдал, силясь понять детским умом, почему взрослые танцуют, лежа на подстилках. И голые. Его заметили. Одна из женщин спохватилась и, как была нагишом, вскочила, уводя его прочь. Она спешила, и в такт шагам колыхалась се грудь.
— Это от болезни? — спросил он, указывая на возвышенности женского тела.
— От болезни, — с готовностью подтвердила она.
— А это? — указал он пальцем на другое непонятное место. У него было не так.
— И это от болезни, — спешила женщина уложить Кронида и вернуться к прерванному празднику.
— Так вы лечились в большой пещере… — догадался мальчик.
— Лечились, — выдохнула женщина, не зная, плакать или смеяться. — Только ты больше туда не входи, когда взрослые лечатся. Процесс излечения можно нарушить…
Вот и все познания на первый случай. Пармен обходил запретную тему, а Кронида она не волновала совсем.
Едва они познакомились, Вика стала освобождаться от одежды. В землянке тепло, и сам Кронид стянул промокшие куртку и комбинезон. Управившись первым, он дожидался Вику, чтобы взять ее одежды и развесить для просушки.
Его терпеливое ожидание она истолковывала по-своему и раздевалась неторопливо, изгибаясь, улыбаясь зазывающе, как опытная стриптизерша. Хозяин землянки приглянулся ей, и Вика, живущая без комплексов, сразу смекнула, что с этим славным мальчиком она развлечется всласть. Не хватало только приятной музыки, способной землянку превратить во дворец, а скромного паренька в страстного мужчину, рыцаря женских просьб и слабостей. Она уж постарается, ей он ни в чем не откажет…
Снят комбинезон, майка, колготки, остались лишь узкие плавочки. Маленькие груди торчали вызывающе и хищно.
— А у тебя резинки есть? — деловито осведомилась она. — Я не захватила. — И, взяв пальцами плавки, приготовилась демонстративно снять их.
— Какие резинки? — не понял Кронид, во все глаза разглядывая девушку. Он ощущал внутреннюю тревогу, а инстинкт подсказывал, что ей надо помочь: гостья, несомненно, больна, пришла излечиться. Кто-то подсказал ей… у кого-то вызнала, что он умеет врачевать любые болезни…
— Эй, — управилась с плавками Вика, начиная по-своему соображать, что юноша этот сам нуждается в помощи и явно не имел до этого женщин. Догадка усилила ее азарт — в кои-то веки заполучить девственный цветочек! — Ты никак лопушок? Никогда голой бабы не видел?
— Почему же, — сглотнул слюну Кронид. — В детстве видел. А еще когда дедушка Пармен учил врачевать женские болезни…
Вику одолел нервный смех. Она вольно расселась на ложе, хохотала до колик, падала ниц, поднималась, без слов тыча пальцем в Кронида, и вновь заходилась в смехе, утирая слезы.
— Дедушка… Бабушка… Ой, кончусь!..
Кронид недоумевал. Лезла в голову только притча о бесплодной, которой привиделся Будда…
— Вы хотите ребенка? — участливо спросил Кронид.
Недоуменная пауза — и Вика взвыла от восторга. Смех чуть не задушил ее. Кое-как справившись с кашлем, она жестом попросила воды. Опорожнив кружку до дна, спросила:
— Ты откуда такой взялся? С Луны?
— Нет, — серьезно ответил Кронид. — Из созвездия Орион.
— Да-а-а? — протянула Вика. С шизиком она еще не трахалась. — И зачем ты здесь? Сделать мне ребенка? А ты умеешь?
— Я многое умею, — с достоинством сказал Кронид. Он обуздал себя, и прелести Вики его больше не мучили.
— А как насчет ребенка? — вела свою игру дотошная Вика. — Пообещал и не приступил. Тело остывает, давай!
— Я сразу вспомнил, — степенно говорил Кронид, — что именно нужно сделать от бесплодия.
— Так ты врачеватель, — растягивая слоги, догадалась наконец Вика, и новая игра открылась ей.
— Да, я могу врачевать любые болезни, — подтвердил Кронид. — Необходимо найти уязвимые точки на теле больного человека и повлиять на них.
— Любые не надо, — соображала Вика. До сих пор ни один мужчина не мог так долго сопротивляться ей. Ну, поигрались и будет. Или ее умно дурачат? Не может же этот красивый и взрослый парень в самом деле оказаться девственником. Сейчас такие профуры вокруг, ей не чета, так изловчатся, что ухо подставят не моргнув глазом.
Она решила подыграть ему:
— Вылечи меня от бесплодия. Мне говорили о тебе, вот я и пришла за помощью.
— Хорошо, — вежливо согласился Кронид. Слава Богу, и для него все прояснилось. — Ложитесь удобнее.
— Ну наконец-то! — обрадовалась Вика и, удобно расположившись на ложе, прикрыла глаза. Ей повезло. Этот милый лопушок знает только «пирожок», но это приятнее приевшихся фигурных поз и технических наскоков ее обильных партнеров.
— Ну, что же ты медлишь? — прошептала Вика, сгибая ноги в коленках. — Иди же, иди…
— Надо бы вам лечь на живот, — попросил Кронид, и Вика приоткрыла один глаз: не так прост этот оголец. А она-то думала… Э, да он извращенец! Вот так лопушок… Ну что ж, прививка от СПИДа у нее есть, на случай изощренности она разбирается в приемчиках рукопашного боя. — Ну давай, — разрешила она, перевернулась, а глаз следил за ним неотступно.
Он плотно припечатал ее тело к ложу и от плеч к копчику стал массировать его. Пальцы были настолько приятными, что глаза сами закрылись, и она отдалась блаженной дреме. Вот так мальчик, вот так лопушок, да он форменный дамский угодник, и какой секс может быть приятнее мужского угодничества?
Казалось, еще миг, и она взорвется от страстного желания, а он продолжал разогревать ее одними пальцами. Может быть, язычком коснется? Ах, как приятно…
— Ниже, милый, ниже…
— Достаточно, — издалека пришел его голос. — Я уверен. Теперь полежите и давайте пить чай.
Она выгнулась подобно гусенице. Очарование исчезло.
— И это — все?
— Для первого раза достаточно.
«Ну садист! — прикусила она губу, а женское естество подсказывало: клянчи, он добрый. — И вежливый садист!»
— Доктор, так нельзя, — захныкала она. — Неужели у вас никакая жилочка не дернулась?
— Это так, — согласился Кронид. — Мне с вами было трудно работать. Что-то мешало мне сосредоточиться. Но я справился.
— Ой, как вы не правы! — перевернулась на спину Вика, приняла позу аппетитнее. — Вам надо раздеться! Это мешало вам, — нажала она на «это». — А мне сказали, вы опытный…
Кронид почувствовал угрызения совести: Пармен учил находить нужные точки, но чего-то он не учел, врачуя Вику.
— Как будто я ничего не упустил, — понурил голову Кронид.
«Он определенно шизик», — вернулась к прежнему мнению Вика, в упор разглядывая Кронида.
— Давайте я вам подскажу, как сейчас лечат от бесплодия, — решилась еще на одно средство Вика. — Я сама немножко врачую. Раздевайтесь.
Кронид покорился. Учиться он был готов всегда. Опытным глазом Вика оценила его мускулистую фигуру. Особенно фронтальный мускул. Что ни говори — это подарок.
— Ближе, доктор, — опять залихорадило ее от желания.
Кронид не скрывал смущения от касания рук Вики, особенно в тех местах, где он сам касался нехотя.
— Сейчас, доктор, сейчас, — подбадривала она скорее себя, чем его. — Ну что же такое…
Ничего не получалось. Вика оставила попытки. Села, оглядела его с сожалением.
— Паренек, это тебя лечить надо, я-то здорова.
— Я вполне здоров, — выдавил он.