На привате всякий раз, готовясь к ночлегу, Пармен повторял, как молитву: вот придем на место, я вам чудо из чудес покажу. Они верили, не спрашивая заранее.
Чем ближе они подходили к этим местам, тем больше печалился Пармен, распознавая дурные приметы. Все реже попадались хариус и ленок, реже пересвистывались птицы, воздух приобретал чуждые тайге запахи, все чаще встречались следы постоянного присутствия человека. «Ничего, — сам себя успокаивал Пармен. — Вот доберемся, и конец нашим испытаниям. По цивилизации соскучился, внучек?» Кронид всегда отвечал: «Нет, дедушка, мне с вами здесь лучше». Пармен спрашивал и Оками, не пал ли тот духом, и он уверял односложно: «Дай дзебу» — сойдет, мол, нормально.
К последнему ночлегу они вышли затемно. Развели костер, попили чаю с сухарями, раскатали спальные мешки и уснули сразу, приученные дорогой не экономить на сне.
Кронид проснулся от бормотаний Пармена. Едва рассвело, моросило. Старик смотрел на восток и приговаривал что-то, прикрывая ладонью рот.
— Что там, дедушка Пармен? — насторожился Кронид.
Он выполз из спальника и взглянул туда же.
От места их ночлега лучом расходилась низина, и в дальней ее стороне слоился сиреневый туман.
— Чему вы напугались, дедушка Пармен? — снова спросил Кронид.
— Пока ничему, — ответил старик, но по голосу Кронид понял: случилось.
Выбрался из спальника Оками, подошел к ним. Они с Парменом ночевали вместе, третьего спальника не было, и Пармен вставал первым.
— Оками, — обратился к японцу старик, — скажи, почему такой туман? Цвет такой необычный…
— О-о!.. — не то насторожился японец, не то удивился вопросу. — Раньше в Токио перед наступлением смога появлялся такой. А еще, еще…
Ему страшно хотелось высказаться, разрешиться от тайны, какую нес он от самой встречи со старейшиной японского землячества. Одними губами Оками промолвил:
— Он готов лететь.
— Куда ему лететь? — по-своему истолковал Пармен.
— Большая вода будет, — пояснил свои слова Оками.
— Большая беда будет, — ответил Пармен и велел собираться.
Он повел их не к низине, а верхом к перевалу. Путь занял полдня. Было теплее обычного. Даже морось сыпала теплая. И это в середине февраля. Вообще в этом году они не встретили снега, и Пармен решил вести Кронида без зимовки. Когда присоединился Оками, старик поспешал: без них японец в Москве никго — и все равно двигались они медленно, делая изрядный крюк. Оками помалкивал.
Перевал открылся безлесной площадкой. Пармен, идущий первым, сразу поспешил к ее краю и застыл с разведенными в стороны руками. Переглянувшись, к нему подошли Оками и Кронид.
Увиденное их не испугало. Красиво отстроенный город ровным прямоугольником, расчерченным на клетки широкими улицами, лежал под ними. Его красота могла только угадываться, как в детской книжке «Раскрась сам». Именно таким его увидели Кронид и Оками, мысленно добавив яркие цвета.
— Дедушка Пармен, что же вы? — успокаивал Кронид. — Это новая столица России, ее отстроили по распоряжению президента. Вы разве не знали?
— Не знал я, не знал! — сокрушался, чуть не плача, Пармен. — Там гнездовье было родовое, там все мое богатство осталось! Где его искать теперь?
Кронид и Оками не расспрашивали огорченного старика и, когда он заспешил вниз, без слов заспешили за ним.
На окраине города Пармен умерил шаги, стал оглядываться по сторонам, что-то выискивая.
— Так… Нет, правее… Нет, вот так…
Город казался вымершим. Стояли они то ли у начала города, то ли у его конца. Собираются оживлять его люди или уже бросили на произвол судьбы? Не горел свет в окнах, не раздавался привычный шум толчеи в городских улицах, даже мощные ветряки энергостанций на окрестных высотах едва крутили пропеллерами, как бы экономя усилия до лучших времен. Нежилой угрюмый массив, похожий больше на кладбище. Серый, бесцветный и безгласый.
— Здесь располагалось наше гнездовье, — промолвил наконец Пармен, указав пальцем на угол десятиэтажки.
Как обычно, после строителей остались кучи невывезенного мусора. Одна, громадная, из битого кирпича, обрывков оберточной бумаги, обломков строительного дерева, пустых полиэтиленовых бочонков, возвышалась как раз на указанном месте. Скорее всего бульдозер подрыл землю, куда свалили мусор.
— Надо поискать, — тяжело переведя дух, сказал Пармен. — Вдруг повезет…
— А что искать-то, дедушка? — недоумевал Кронид. Он был готов перевернуть всю кучу, лишь бы не кручинился наставник.
— Книги, внучек, — ответил Пармен. — Тут лабаз стоял, где запасы хранились, чтобы зверье таежное не растаскивало, а под лабазом потаенная молельня была со священными знаками прародителя Ория и книги священные там хранились. Их из рода в род передавали. Случалась беда, первым делом спасали книги, не считаясь ни с чем. Им столько лет! Дохристовы книги. И письмена дохристовы. От них пошла истина по белу свету о Боге едином.
— Их могли унести с собой, — возразил Оками, поняв, о чем идет речь. — Ушли ведь люди.
— Если бы так, — сокрушенно отвечал Пармен, — Только всех выгнали из дому среди ночи и подожгли его. Увели неведомо куда. Наш род всегда крамольным считался, крепко держался он за древлее благочестие. При киевском Владимире началось гонение, при царе Алексее продолжалось, Петр, тот вообще издевался над староверами, а уж нехристи-коммуняки измывались больше других. Посмотри, Крони-душка, вдруг отыщется что…
— Обязательно, дедушка Пармен, — кивнули одновременно Кронид и Оками, направляясь к самой куче.
— Здесь искать?
— Левее примите, — направлял старик, и оба отошли левее. — Точно. Тут лабаз стоял.
— Как вы так точно запомнили? — участливо спросил Оками.
— Точно запомнил, — подтвердил старик. — С порога лабаза можно было видеть щель меж крутых сопок. Пять шагов в любую сторону — и щель исчезала. Обожди, Оками, пусть Кронид…
Пармен с надеждой наблюдал, как отрок его, вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами, медленно ходил по кругу, расхаживая его в спираль. Потом он вернулся в центр и замер, чуть шевеля кончиками пальцев.
— Нету, дедушка, — промолвил наконец Кронид и опустил голову. В потухшее лицо старика он боялся смотреть.
Пармен близоруко огляделся. Неподалеку от крайней к ним десятиэтажки стоял вагончик, в каком обитали обычно строительные рабочие. Пармен дотащился кое-как до приставного крылечка и сел. Все вокруг потеряло для него смысл.
— Нету, детушки, сил никаких…
Заночевали в вагончике, еле уговорив старика перебраться внутрь. От строителей остались лежаки, стол и «буржуйка».
И вот третий день Пармен лежал недвижимо. Кронид и Оками поочередно дежурили подле старика, дожидаясь его решения.
В дежурство Кронида, пока напарник промышлял съестное, старик заговорил:
— Кронидушка, я отойду сейчас. Упокойте меня на вер-ховине. Нехорошо получилось. Намаял тебя, японцу наобещал — и не сбылось.
— Дедушка Пармен, не говорите так, — сжалось сердце Кронида. — Я найду книги, обязательно найду!
— Дай Бог, — выдохнул Пармен. — На-ка вот, прими заступу, — снял он с шеи ладанку и передал Крониду. — Носи не снимая. Упокоишь меня, возвращайся к Судских. Наклонись. Я завещаю тебе святая святых…
Пармен прошептал в ухо отроку три слова, хранимых им по завещанию последнего патриарха. Каждое состояло из шести букв, и Кронид повторил их одними губами.
Имеющий ум да сочтет их.
Пармен коснулся руки отрока, широко открытыми глазами глянул в его лицо и медленно опустил веки. Так же медленно рука опустилась на грудь. Последним был выдох.
Аминь.
Слеза юноши упала под ноги и с тихим звоном разбилась.
Аминь.
Кронид опустился на колени у ложа усопшего и не стал сдерживать рыданий. Он навсегда расставался в этом мире с единственным любимым человеком, впервые горько плакал.
Он родился в грустный день смерти своей матери, грустные годы сопровождали его в этом мире недомолвок и больших тайн, трагедий и катастроф, но рядом оставались искренние люди, передавая его с рук на руки. Одного из них, может быть, самого лучшего поводыря, сейчас не стало.
Отрочество закончилось, оборвалась мелодия мечтаний.
Снаружи послышались возбужденные голоса. Тщательно вытерев слезы, Кронид вышел из вагончика.
Двое конных казаков, громко переговариваясь и матерясь, направлялись к вагончику, поочередно подталкивая рукоятками нагаек между лошадиными крупами перепуганного Оками.
— Мир вам, — поклонился Кронид с крылечка вагончика.
— Ишо один! — казаки соскочили с лошадей. — Щас покажем и тебе мир. Какого хрена ошиваетесь тута?
— Мы путники, у нас есть разрешение, — спокойно, не выразив беспокойства, ответил Кронид.
— Мир вам, — поклонился Кронид с крылечка вагончика.
— Ишо один! — казаки соскочили с лошадей. — Щас покажем и тебе мир. Какого хрена ошиваетесь тута?
— Мы путники, у нас есть разрешение, — спокойно, не выразив беспокойства, ответил Кронид.
— Како тако разрешение? — ощерился один со смоляными усами и подтолкнул Оками ближе к вагончику.
— С нами дедушка Пармен, оно у него.
— А кто имущество разрешил трогать? — продолжал возмущаться казак и, отодвинув Кронида в сторону, вошел в вагончик. Крикнул оттуда; — Захар, покойник здеся…
Второй казак зыркнул глазами на Кронида и заспешил внутрь.
— Стоять мне!
— Что случилось, Оками? — спросил Кронид. В его присутствии японец немного успокоился и ответил:
— Я хотел наловить рыбы, а казаки на обратном пути поймали меня, обозвали поганым тунгусом и требовали указать шайку сообщников. Ругались, будто бы мы били стекла в домах…
Один за другим появились казаки, не тая злорадства в глазах.
— Шо, мозгляки, замочили старика?
— Это дедушка Пармен, — насупился Кронид. — Его сам президент знает. Не смейте говорить плохое.
— Глядь, Захар, он еще права качает! А ну топайте на пост, там будет вам президент по полной мерке!
— Сначала надо упокоить дедушку, — с трудом выговорил Кронид.
— Щас я тебе упокою! — ответил казак и замахнулся нагайкой. Рука зависла без удара. Казак удивился. — А никак ведуны, а? Христа признаешь? Отвечай!
— Мы уважаем всех, но признаем праотца Ория, — без страха ответил Кронид.
— Христопродавцы! — прошипел казак, но ударить не решился. — Шкуру живьем сыму!
Кронид молчал. Лицо Оками съежилось от страха.
Казаки взобрались на лошадей и погнали обоих скитальцев меж лошадиных крупов.
Откуда-то издалека раздался выстрел, следом целая очередь.
Казаки без удали переглянулись:
— Не иначе архангелы?
— Твою мать! — ругнулся другой. — Поспешаем на пост!
— А этих куда?
Казак достал наручники.
— Прицепи их, Захар, к поручню, пусть пока поскучают, — скомандовал он.
Захар подтолкнул обоих к металлической ограде у многоэтажки, приковал одной парой наручников и крикнул на прощание:
— Не рыпаться мне!
Ускакали они быстро. Едва конский топ смолк, Кронид без особых усилий высвободился из своего стального кольца. Оками выпучил глаза, настолько чудесным казалось ему освобождение товарища: ладонь Кронида свернулась в трубочку и выскользнула из металла. Обеими руками он захватил ладонь Оками, сжал запястье, и вот уже рука его на свободе.
— Ой, какой… — сглотнул от возбуждения слюну Оками. — Как это получилось? Нет, ты колдун…
— Да просто это. Если с детства приучать тело повиноваться, тогда можно заставить и предметы слушать тебя, и живые существа.
— Почему же ты разрешил казакам обижать нас?
— Дедушка Пармен запретил использовать силу против людей.
— И убивать станут — нельзя?
— Только защищаться. Нужно загодя предупреждать нападение. Казаки собрались побить нас, я не дал. А когда бьют, уже поздно, значит, я не упредил удар и все мои способности уйдут на их отражение. Нельзя подпускать зло предельно близко. Давай, Оками, поторопимся, — кратко закончил Кронид. Он не любил говорит^ о своих необычных способностях.
Молча они уложили сухонькое тело Пармена поверх спального мешка и понесли его вверх по склону.
— Дедушка Пармен говорил, что несколько тысячелетий назад сюда пришли сторонники ведической веры, чтобы дождаться собратьев из космоса. Это они заложили городок Ессей в память о единоверцах, которые не хотели подмены истинного Бога на Христа, — решился высказаться Кронид.
— Ессей? — переспросил Оками. — Туда уже трассу ведут.
— Ессей были единственными среди иудеев, которые не приняли Пятикнижия Моисеева, а десять заповедей он взял из «Тишайшего свода». Иудеи истребляли их, тогда они ушли за Балканы и осели на Руси. На беду хазары приняли иудаизм и стали истреблять ессеев. Русины не могли их защитить, своих бед хватало, тогда ессей ушли за Урал в Сибирь. Дедушка Пармен говорил, что в священных книгах, которые они унесли с собой, сказано, куда и когда прилетят собратья из космоса.
— Тунгусский метеорит, — понимающе кивнул Оками. — Скажи, Кронид, ты такой сильный, умный и совсем молодой, но почему ты так просто живешь? Ты бы мог прямо сейчас добиться успеха. Построить дом, заняться наукой, бизнесом, везде тебе будет сопутствовать успех, а ты избрал жизнь паломника, — не спеша подбирал слова Оками, путая русские с японскими. Поступки Кронида часто сбивали его с толку. — Зачем тебе напрасно тратить молодые годы на утопические идеи?
Кронид улыбнулся, прежде чем ответить:
— А смогли бы жить люди без веры? Возможно, ты веришь в богиню солнца, свою Аматерасу или Каммон, может, нет, но память твоя сохраняет ее образ и ты не позволишь осквернять ее.
— Как осквернять? — не понял Оками.
— Допустим, кто-то плюнул на статую богини, вошел в ее храм, не снимая обуви?
— Но это просто некрасиво! Я, конечно, буду возмущен.
— Вот видишь, духовное начало живет в тебе. Свинья выразит неудовольствие, если у нее отнять корыто, а кто туда плюет, ей безразлично. Сейчас идет смена воззрений, чтобы люди объединились перед грядущими испытаниями. Кому-то надо идти к ним, помочь понять сущность объединительной веры. А такой может быть только та вера, которая не запятнала себя.
— Никому это не надо, — с тоской промолвил Оками. — Вы стали жить богато, а зла прибавилось, люди стали сыты, а дети не уважают старших, по телевидению с утра до вечера показывают непристойности, и никого это не волнует. Почему так?
— Были не готовы к сытости. Объелись. Президент Гречаный допустил большую ошибку, и дедушка Пармен говорил ему об этом, предостерегал: нельзя укреплять новую веру, одновременно уничтожая коренную. Получится разброд. Так и получилось. Так было и с реформаторами в конце прошлого века. Смешали в кучу политику, веру, экономику и сознание, решили одним махом перестроить все. В мудрой Библии, заимствованной из ведических книг, хорошо сказано; «Не паши на воле и осле вместе. Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе».
— Это так, — согласился Оками. — Помню, студентами в Васэда, мы посмеивались над Горбачевым и Ельциным, столько глупостей они творили с самым умным видом. Однажды перед нами выступал известный политик, расписывал прелести перестройки, с помощью которой Россия быстро преодолеет трудности и обгонит Японию. Мы были молодыми скептиками и на веру его слова не принимали. Кто-то из наших умников спросил: а хватит ли у русских умных политиков? «Ну как же! — возмутился русский. — У нас сплошь и рядом умники!» Тогда другой студент, знавший русский и, возможно, очень хорошо Библию, процитировал: «У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне», — смущаясь, произнес Оками. — Ты понял?
— Нет, это нехорошо он сказал, — смутился и Кронид.
— А никто сразу не понял, приняли за бестактность. Мы его потом спросили, что он имел в виду. Он ответил: у русских нет и пока не предвидится умных политиков, они бездуховные импотенты. Поэтому Япония может не бояться русской экспансии. Несмотря на трагедию японцев, Россия по-прежнему не готова поучать других. И ты готовишься вразумлять тех, кто почти забыл таблицу умножения и — с другой стороны — ушел в мир виртуальных величин?
— Я хочу сделать это, — упрямо сказал Кронид.
Впервые Оками нападал, затрагивая основу его воззрений.
— Мне жаль тебя. Не так это делается. Мы сложные существа и живем по сложным законам бытия. Тебе одному не под силу такая задача. Даже Христос сначала оброс учениками, создал, так сказать, апостольский штаб. Позже создавался пантеон героев и мучеников христовой веры. Россия немыслима без Андреевского флага и двуглавого орла, а ты пытаешься посягать на святыни.
— Ошибаешься, Оками, — непреклонно возразил Кронид. — Ты прав, что Андрей Первозванный христов ученик, но флаг-то ведический и означает он посадочные линии космодрома. Орел действительно византийский, но и он заимствован из ведических книг — так обозначали Орион до того, как погибли две звезды в его изголовье. Основатели христианства были достаточно мудры и хитры^ заимствуя Символы. Проще всего смешать старое и новое, чтобы попрать хулящего. Вот так, на ровном месте, появляются сложные и усложненные правила, которые удобны правителям. Я не могу жить прежними законами, мои позволяют заглянуть дальше. Будут и у меня ученики, мы с дедушкой не зря прошли всю Россию, встречая верующих и неверующих. И я не уговариваю тебя стать ведистом — это избирает твоя совесть. Но ты ел со мной хлеб, слушал мои слова, видел мой образ жизни, тебе и сравнивать с другими, — закончил он, подымаясь. — Пойдем дальше, Оками, упокоим дедушку Пармена и станем ждать встречи с другом.