Именно с целью организации Баск притащил в школу резинового таракана. А Варя во время обеда подсунула его в какао Колобкам. Реакция англичанки превзошла самые смелые ожидания организаторов. Что же касается Майбороды, то его сперва напугал истошный визг англичанки. Завуч дернулся и столкнулся с Павлом. То есть эпизод с «обедом по полной программе» возник стихийно. Хотя, если посмотреть с другой стороны, являлся следствием организованной неприятности за столом Колобков. Но главное, что Иван, проявив завидную реакцию, смог в нужный момент заснять Тараса Бульбу.
— Ребята, — наконец дошел Чича до собственной фотографии, где строит рожки Ольге Борисовне. — А вы вообще-то конкретно не боитесь?
— Тебя, что ли? — расправил широкие плечи Баск.
— При чем тут я, — улыбнулся Юрка. — Я чего. Мне даже нравится.
— Прикольно, — поддержал его Ленька.
— Я-то чего, — повторил Чича. — А вот им, — он последовательно указал на фотографии англичанки, завуча и директрисы, — им это может не показаться.
— Почему? — удивилась наивная Дятлова.
— Потому что взрослые не любят, когда над ними смеются, — разъяснил суть своих опасений Юрка.
— Но тут ведь не только взрослые, — возразила Наташка. — Тут все. И ты. И я. И Муму, например.
— Ну, положим, Мумушечка от своего образа не в восторге, — с иронией проговорила Варвара.
— От какого? — полюбопытствовал Чича. — Там, где он Дедом Морозом из камина вылезает?
— Дедом Морозом мне нравится, — поспешил сообщить Муму.
— Ага! — захохотал Кол. — Значит, тебя эта птица ломает!
— Вот, вот, — подтвердила Варя. — Наше дорогое Муму от этого и ломается, и корежится.
Герасим надулся.
— И подпись не захотел, — подлил масла в огонь Баск.
— А какая подпись? — мигом заинтересовались Кол и Чича.
Сеня объяснил, что подпись вообще-то придумали не они, а попугай, но Муму она не нравится. И наконец рассказал, что это за подпись.
Чича и Кол развеселились еще сильней. А потом Юрка еще раз повторил:
— Вот видите, даже Муму не нравится. А у Колобков с юмором вообще напряг. Отчаянные вы все-таки ребята.
— По-моему, Чича, ты делаешь из мухи слона, — сказал Павел.
— Думай, что хочешь, — откликнулся Юрка. — Мое дело предупредить.
Глава VI ТРИУМФ И ПАДЕНИЕ
Успех «Новогоднего калейдоскопа» превзошел самые смелые ожидания. Слухи о «прикольной газете» распространились по «Пирамиде» с космической скоростью. Ею наслаждались не только восьмой «А» и даже не только параллельный восьмой «Б». Никто не мог понять, как это получилось, но еще до начала уроков кабинет литературы напоминал вагон метро в час пик. В классе образовалась ужасная давка. Ребята, стремясь рассмотреть получше новогодний сюрприз Команды отчаянных, Баска и Дятловой, карабкались кто на столы, а кто и друг на друга.
To и дело классная комната восьмого «А» оглашалась взрывами хохота и восторженными восклицаниями.
Прибывшая на урок Ольга Борисовна пришла в совершеннейший ужас. Даже после звонка на урок ей с большим трудом удалось вытолкать из кабинета литературы посторонних учеников. Так что сама она рассмотреть «Новогодний калейдоскоп» так и не успела. Лишь мельком глянув на яркую газету, она уселась за стол и осведомилась:
— Чья инициатива?
— Наша, — ответил Павел. И, перечислив фамилии создателей, добавил: — Это сюрприз. Подарок всему классу к Новому году.
— Молодцы, — похвалила учительница. — Честно сказать, не ожидала. Чего ж вы меня не предупредили?
— Какой же тогда сюрприз, если предупредить, — логично возразил Муму.
— Твоя правда, — улыбнулась классная руководительница. — Насколько я понимаю, газета всем очень нравится.
Восьмой «А» в ответ одобрительно загудел.
— Ну! — с победоносным видом глянул Герасим на Чичу. — А ты боялся.
Чича, пожав плечами, многозначительно произнес:
— Еще не вечер.
— Внимание! — несколько раз хлопнула в ладоши Ольга Борисовна. — Кто не успел досмотреть газету, потерпите до перемены. А теперь начинаем урок.
На перемене паломничество в классную комнату восьмого «А» продолжилось. Приперлась даже малышня из второго корпуса. Поэтому шума и визгов было гораздо больше, чем перед первым уроком.
В числе других принялась изучать «Новогодний калейдоскоп» и Ольга Борисовна. Сперва она тоже весело хохотала. Однако потом, как заметил Павел, лицо ее посерьезнело, и на нем воцарилось неопределенно-задумчивое выражение.
Гроза разразилась на третьей перемене. К этому времени «Новогодний калейдоскоп» посмотрела уже почти вся школа. А те, кто сам не видел, были о нем наслышаны.
По-видимому, директриса «Пирамиды» Екатерина Дмитриевна Рогалева-Кривицкая наконец решила последовать известной поговорке: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Ибо в самом начале большой перемены она в сопровождении завуча Афанасия Ивановича Майборо-ды вошла в восьмой «А».
Завидев величественную директрису, на лице которой плавала слащавая улыбка, разновозрастная толпа, продолжающая осаждать газету, разом стихла и испуганно расступилась. Екатерина Дмитриевна с важностью прошествовала по образовавшемуся проходу вплотную к «Новогоднему калейдоскопу».
Афанасий Иванович тоже начал с интересом разглядывать рубрику «Неожиданный ракурс» и даже было хохотнул, однако Рогалева-Кривицкая смерила его таким взглядом, что казацкие усы завуча как-то вмиг обвисли, и лицо его сделалось напряженным.
В кабинете литературы незримо, но явственно запахло грозой. Чуткие к таким атмосферным колебаниям ученики других классов принялись осторожно, но быстро покидать класс.
Рогалева-Кривицкая вдруг резко развернулась к Ольге Борисовне и, обведя рукою вокруг газеты, сурово спросила:
— Кто это разрешил?
Обычно уверенная в себе классная руководительница восьмого «А» отпрянула назад с таким видом, будто директриса влепила ей пощечину.
— Это наши ребята, — жалобно пролепетала она. — Они хотели сделать сюрприз. Новогодний сюрприз.
— Вот, значит, как?
От медоточивой улыбки Рогалевой-Кривиц-кой не осталось и следа. Губы ее побелели. Видно было, что она едва сдерживает ярость.
— Екатерина Дмитриевна, — уже немного оправилась от потрясения классная. — По-моему, вышло смешно. Вам не кажется?
Ища поддержку, Ольга Борисовна покосилась на Тараса Бульбу. Тот, однако, угрюмо молчал и старательно отводил глаза.
— Странная у вас, как я вижу, складывается обстановка в классе, — сухо произнесла Рогалева-Кривицкая. — Хочу вам напомнить, что юмор должен быть смешным. А это что?
— Но, Екатерина Дмитриевна… — чувствовалось, что Ольга Борисовна готова встать на сторону авторов «Новогоднего калейдоскопа».
Директриса, однако, не предоставила ей такой возможности.
— С вами, Ольга Борисовна, я побеседую отдельно, — перебила она. Затем, повернувшись к завучу, добавила: — Афанасий Иванович, снимите, пожалуйста. Отнесете ко мне в кабинет. И тех, кто сделал, прошу прямо сейчас ко мне.
Директриса удалилась. Афанасий Иванович, по-прежнему избегая встречаться взглядом с Ольгой Борисовной и с еще довольно многочисленным количеством ребят, оставшихся в классе, снял «Новогодний калейдоскоп» и вышел.
Самое пикантное заключалось в том, что большинство виновников торжества дольше всех пребывали в блаженном неведении. Так как оба урока литературы прошли и наступила большая перемена, Команда отчаянных преспокойно себе отправилась в столовую и, уплетая булочки с соком, обсуждала дальнейший план расследования.
В кабинете литературы случайно оказались лишь Баск и Дятлова. Им-то Ольга Борисовна и дала задание срочно найти остальных, а потом уже всем вместе отправляться в кабинет директора.
— Накрылась наша газета, — подлетел к столику, где сидела Команда отчаянных, Сеня. — Большим медным тазом накрылась!
Муму, поперхнувшись булочкой, зашелся от кашля.
— Ты о чем? — уставился Иван на Сеню.
— Газету сняли! — подоспела к столику Дятлова. Глаза у нее были заплаканы.
— Кто снял? Зачем? Почему? — в унисон выкрикнули Павел, Марго и Варвара.
— М-майборода, — всхлипнула Наташка.
— Но почему? — пребывал в полном недоумении Луна.
— Рогалева-Кривицкая приказала, — внес ясность Баск. — Явилась. Посмотрела. И приказала. Ольга там наша вся ни жива ни мертва. По-моему, ей тоже вломят.
— А г-говорили, у н-нас д-демократия, — уже заливалась в три ручья Дятлова.
— Кончай выть! — рявкнул на нее Баск. — И без тебя тошно!
Окрик его возымел эффект прямо противоположный желаемому. Дятлова зарыдала в голос.
— Кончай выть! — рявкнул на нее Баск. — И без тебя тошно!
Окрик его возымел эффект прямо противоположный желаемому. Дятлова зарыдала в голос.
— О-она же в-всегда г-говорила, ч-что у н-нас в ш-школе п-полная с-свобода, — сквозь слезы продолжала сетовать девочка. — А к-какая же это с-свобода, к-когда г-газету с-снимают. М-мы с в-вами т-так с-старались!
Наташка, опустившись на свободный стул, закрыла лицо руками и затряслась от плача.
— Ладно тебе. Успокойся. Пробьемся. Мы же ничего плохого не сделали, — наперебой принялись успокаивать ее ребята.
«Неужели Наташка и впрямь такая наивная? — с изумлением размышляла Марго. — Принимать за чистую монету речи Рогалевой-Кривицкой!
Екатерина Дмитриевна старалась при каждом удобном и неудобном случае подчеркивать уникальность их экспериментальной авторской школы. По словам директрисы, спонсор «Пирамиды», латиноамериканский миллионер русского происхождения Ярослав Хосе Рауль Гон-салес, вкладывает свои средства именно в создание учебного заведения, основанного «на лучших гуманитарных традициях русской интеллигенции». А потому в их «Пирамиде» каждый волен открыто высказывать свое мнение обо всем.
— Наташка права, — отвлек Марго от дальнейших размышлений Каменное Муму. — Вот она, наша демократия. Только не понимаю, чего Рогалева-Кривицкая взъелась? Ее-то мы в смешном виде не снимали.
— Боится наша Екатерина Дмитриевна, — вкрадчиво проговорила Варя. — Сами знаете, лиха беда начало. Сегодня посмеялись над Колобками с Тарасом, а потом и ее в каком-нибудь виде покажем.
— Надо бороться, — воинственно изрек Герасим. — Я лично этого так не оставлю.
— Эх, жизнь-кочерга, — покачал головой Павел.
— Вот сейчас основная кочерга тебе и начнется, — перебил Баск. — Нас ведь в кабинет директора вызывают,
— Да-аже та-ак? — протянула Варя.
— Сволочь этот Чича, — вдруг исказилось от злости лицо у Муму.
— Чича-то при чем? — вытаращился на него Баск.
— Накаркал, — убежденно произнес Герасим.
— Вот это мне в нашем Мумушечке нравится! — всплеснула руками Варя. — Мы делали газету, а виноват, значит, Чича: что накаркал.
— Ну, ребята, — Павел закинул в рот последний кусок булочки и поднялся, — пошли, что ли? Чему быть, того не миновать.
— Ох, сейчас она нам устроит камеру пыток, — выдохнул Баск. — Только бы предка не вызвали.
Друзья знали, почему он тревожится. Нефтяной олигарх Баскаков-старший воспитывал сына по методу Дж. Д. Рокфеллера, широко применяя систему материальных поощрений и взысканий. Если бы Виталия Семеновича Баскакова вызвали в школу, он неизбежно бы вычел из карманных денег Сени энную сумму. Ибо поход к директрисе — это потеря времени. А время нефтяного олигарха стоит дорого.
Наташка вытерла слезы и тоже встала из-за стола.
— Что ж, пойдемте, — всхлипнула она. Слух о гонениях на создателей «прикольной
газеты» уже успел облететь «Пирамиду», а потому на всем пути следования от столовой к кабинету Рогалевой-Кривицкой семерых ребят провожали сочувственными взглядами и еще более сочувственными напутствиями вроде: «Держитесь». Или «Не съест же она вас в конце концов». А кто-то неизвестный даже умудрился написать мелом на стене лестничной площадки: «Тарас — редиска». — Вот это правильно, — одобрил Герасим.
— Да при чем тут Тарас? — отозвался Баск. — Наш Бульба даже смеялся. Поэтому я бы совершенно другое лицо редиской назвал.
Несмотря на драматизм ситуации, друзья расхохотались. Очень уж не шло слово «редиска» важной Екатерине Дмитриевне.
— Ребята, внимание, — сказала Варя. — Приближаемся к кабинету «редиски». Уходим в глухую оборону.
Друзей разобрал нервный смех.
Перед самой дверью они все же сумели взять себя в руки и, сделав серьезные физиономии, шагнули в приемную.
— Проходите, проходите, — строго взглянула на них секретарша. — Екатерина Дмитриевна уже заждалась.
Ребята вошли в кабинет. Екатерина Дмитриевна восседала за широченным столом. Стена позади нее пестрела международными дипломами в застекленных рамочках. Кроме этого, тоже под стеклом и в рамочках, на стене висели многочисленные фотографии иностранных делегаций, снабженные восторженными отзывами по поводу посещения «Пирамиды».
За маленьким столиком сидел угрюмый Афанасий Иванович Майборода. Он явно чувствовал себя неуютно.
— Здравствуйте, — нестройным хором выдавили из себя ребята и выстроились перед столом директрисы.
Обычно Рогалева-Кривицкая всегда предлагала сесть. Благо, что стульев и кресел в ее кабинете стояло предостаточно. Но на сей раз такого предложения не последовало. Из чего семеро друзей заключили: «Разбор полетов предстоит серьезный».
— Так, так, — сурово взирала на них директриса. — И чья же это была идея? — брезгливо поморщившись, ткнула она в лежащую на столе газету.
Идея принадлежала Марго. Все семеро ребят об этом прекрасно помнили. Однако Иван быстро произнес:
— Моя.
— Ваня, — с таким ужасом воззрилась на него Рогалева-Кривицкая, словно он только что совершил тяжкое уголовное преступление. — Вот уж от тебя никак не ожидала.
Дело в том, что Екатерина Дмитриевна дружила с матерью Ивана, Ингой Сергеевной. Именно благодаря этому он, переехав на Ленинградский проспект, и оказался в восьмом ^классе «А» экспериментальной авторской школы «Пирамида».
— Да-да, — скорбно покачала головой Рогалева-Кривицкая. — Какой ужас.
Иван молча пожал плечами.
— А что мы, Екатерина Дмитриевна, собственно, такого ужасного сделали? — с невинным выражением лица осведомилась Варвара.
— И она еще спрашивает! — Директриса развела руками и закатила глаза.
— А что мы, действительно, сделали? — неожиданно изрек Муму. — Разве новогодняя газета — преступление?
— Каменев! — повысила голос Рогалева-Кривицкая. — Оставь свою демагогию. Не надо передергивать. Я просто возмущена! И, между прочим, Афанасий Иванович тоже возмущен. Правда ведь? — повернулась она к завучу.
Тарас Бульба поерзал, отчего кресло под ним затрещало, и промычал что-то крайне неопределенное. Ребята заметили, как Екатерина Дмитриевна кинула на него очень нехороший взгляд. Похоже, Тарасу еще придется пожалеть о своей, так сказать, «нечеткой позиции».
— Афанасий Иванович очень возмущен! — усилила напор директриса. — Вы поставили под удар высокую репутацию нашей школы! Унизили достоинство педагогов! И кроме того… — Палец директрисы с длинным красным ногтем постучал по снимку, на котором запечатлелся от души зевающий во весь рот председатель совета Английского клуба Игорь Коростелев. — Вы оскорбили гордость школы! Нашего Игоря, на которого все должны равняться!
— Екатерина Дмитриевна! — звонким, срывающимся от волнения голосом воскликнула Дятлова. — Мы никого не хотели унизить! Мы никого не хотели оскорбить! Мы просто делали веселую новогоднюю газету, чтобы все радовались и смеялись! Мы там и свои фотографии поместили: они ведь тоже смешные!
И к изумлению остальных ребят, примерная и прилежная Наташка, еще недавно не думавшая ни о чем, кроме хороших отметок, и вовсю стремившаяся расположить к себе учителей, вдруг ринулась в спор с директрисой.
Подскочив к газете, она, яростно тыкая в фотографии, воскликнула:
— Вот я! А вот Герасим! И Павел! Мы что тут, не такие смешные, как учителя? Все тут одинаковые! Вы же сами, Екатерина Дмитриевна, нам всегда говорили… И мы вам верили! Верили! А получается, нет никакой демократии!
Тут эмоции окончательно захлестнули Наташку, и она залилась слезами. Завуч с явным сочувствием взирал на Дятлову. И только Екатерина Дмитриевна по-прежнему сухо произнесла:
— Вы просто неправильно понимаете демократию. Если бы это были только ваши фотографии — дело одно. Ничего не имела бы против. Но вы выставили на посмешище взрослых уважаемых людей.
— А Коростелев тоже взрослый? — вырвалось у Дятловой.
— Помолчи! — оборвала ее Рогалева-Кривиц-кая. И, проигнорировав реплику девочки, продолжила: — У себя дома можете делать все, что угодно. А вы вывесили это, — указала она на «Новогодний калейдоскоп», — в школе. В общественном месте! В учреждении! Нас почти каждый день посещают иностранные делегации! Что они о нас подумают?
— Что мы веселые люди, — мрачно изрек Каменное Муму. — Вы считаете, что стыдно?
— Молча-ать! — Голос директрисы сорвался на визг. — Мы существуем на деньги спонсора. И на нашей репутации не должно быть ни одного пятна!
Иван резко опустил голову. Его совершенно не к месту разобрал смех. Он вспомнил, как его папа, Константин Леонидович, полушутя-полусерьезно несколько раз назвал Ярослава Хосе Рауля Гонсалеса латиноамериканским наркомафиози.