– А что с ними?
– Они подчищены. Либо врут законы физики, а они не врут… либо небосвод подчиняется особым законам. Я думаю, это Система ворочает небесные круги.
Король расхаживал по кабинету, комкая, дергая, пробуя на разрыв черную замшевую перчатку.
– Наш мир был искусственным от момента создания. Источник энергии лежит не внутри мира, а снаружи. Цель существования – тоже снаружи. Вне Системы наш мир нежизнеспособен, а черный камень – ключ к Системе. Если однажды он не получит подтверждение, Система отключит цепи и солнце остановится.
Янина как могла выпрямила спину.
Король смотрел на нее с лихорадочным блеском в глазах, с желтоватым огоньком на их дне. Он безумен, подумала Янина, и у нее закружилась голова. Один раз в жизни ей приходилось падать в обморок. Летом в поле, трава по колено и бабочки, как блики на воде, сумасшедший рев цикад, солнце напекло голову…
Король подхватил ее и помог сесть на кушетку. В полуобморочном состоянии она ощутила у него под пышными рукавами манжеты из плотной ткани, широченные, от запястья и почти до локтя. Под ними шрамы, подумала Янина. Сколько всего?
– Сколько раз вы это делали? – спросила Янина.
Он не стал уточнять, что именно.
– Двадцать семь. Мой отец рано умер… Ты подумала, что я сумасшедший, да?
Она подняла глаза:
– Да.
Он помолчал. Потом вдруг улыбнулся:
– Это было бы… прекрасно. Докажи мне, что я сумасшедший. Я буду рад.
– Какая может быть связь между черным камнем – и солнцем в небе?
– А какая связь между проклятием – и кольцом, которое падает с руки? Откуда сенсор знает, годен ли твой пропуск?
Я полил камень кровью Новина, и камень ответил: «В доступе отказано».
– И ничего ведь не случилось?
– Это был внеочередной запрос. Система включила счетчик: я должен был ввести подтверждение в течение минуты. Новин орал как резаный, его насилу увели… Я подтвердил доступ своим генетическим материалом. Счетчик отключился.
Король тяжело дышал, как будто одно воспоминание стоило ему значительного усилия.
Янина прикрыла глаза. Летом в поле, бабочки, колосится рожь на гладких склонах базальтовых плит… Если лечь на краю поля, прижать лицо к холодной основе, можно услышать, как струится вода по крохотным, едва различимым трубочкам в базальте. Надрезать такую трубочку ножом – выступит прозрачная капля, ее можно слизать. Излюбленное детское развлечение. Хотя детей страшно ругают за такое: трубочки нельзя повреждать, они медленно срастаются, без них погибнет урожай…
– Мы живем в искусственном мире, который создан с неизвестными целями, – сказал король. – Условие для его существования – наследник Первых Людей и Железной горы должен сидеть на троне. Мир наш устроен очень компактно. Ты читала, конечно, про заморские страны?
– Да, но…
– …но никто из ныне живущих там не бывал. Заморские путешественники – обманщики и шарлатаны. Наш мир гораздо меньше, чем принято считать. И очень экономный: больше трех детей от одних родителей не рождается никогда. Да и трое – редкостный случай.
Король уронил перчатку себе под ноги.
– У меня была дочь, она родилась первой. Трагически погибла.
Янина ничего не знала об этом. Смутные какие-то слухи: то ли была принцесса, то ли ее придумали, то ли утонула, то ли упала с башни…
– Новин – мой второй ребенок. Третьего не будет. Мой ресурс, – он усмехнулся очень неприятно, – исчерпан. Знаешь, сколько мне лет?
– Сорок.
– Сорок один. Ты никогда не задумывалась о том, что людям отведено столько лет жизни, сколько нужно для исполнения жизненной задачи?
– Нет.
– Почитай переписи населения. Дольше всех живут мастера-ремесленники. Для них возраст – инструмент, они должны накопить умения и передать их. Умения, а не знания. Чуть меньше живут ученые – они учителя, они должны засадить молодежь за книги и спросить потом урок. Женщины живут дольше мужчин – рожают, нянчат, потом передают опыт, как нянчить и рожать. Мужчины живут, пока есть силы работать. А короли умирают в тот момент, когда наследник входит в возраст. Когда их работа сделана и камень получает свежую кровь.
– Вы точно сумасшедший, – сказала Янина с облегчением. – Вы маньяк.
– Да, разумеется. До следующего обряда осталось двенадцать месяцев. Если я умру завтра – у страны есть шанс получить новую кровь ко дню летнего солнцестояния.
– Кровь младенца?!
– Сопли, слюни, что угодно. Но младенец должен быть, пойми. Мальчик.
– Почему вы говорите о смерти?
– Мой отец умер в тридцать четыре. Ни один король не доживал до пятидесяти. Если бы Новин был нормальным, здоровым юношей – я не говорил бы с тобой сейчас, Янина. И не просил бы тебя о том, о чем я прошу… Я женился по любви, зная, что род моей жены отягчен мутациями. Я надеялся, что любовь все искупит. Получилось наоборот: дочь погибла. Новин идиот. У меня осталась одна надежда – ты.
Король остановился перед Яниной. Потом встал на колени.
* * *Несколько дней подряд шли проливные дожди. Туманы, еще не холодные, но уже липкие и душные, как из погреба, стояли в низинах, заливали город и дотягивались до верхних этажей дворца.
Ранним утром, глухим, ватным, Янина вышла из комнаты принца на трясущихся ногах, и никого не было рядом. Ни воспитателя (она запретила ему показываться в покоях до утра). Ни слуг, ни стражников, ни Мышки, няньки-шпиона. Янина шла, держась за стену. За ней волочилась по полу теплая шаль, а в потной ладони она сжимала пригоршню пыли – все, что осталось от высохшего виноградного листка.
Принц уснул на своей кровати, низкой, без балдахина; во сне его лицо было спокойным, нормальным. Казалось, он сейчас откроет глаза, потянется и скажет, глядя ей в глаза прояснившимся синим взглядом: «Здравствуй, принцесса, теперь я здоров, ты расколдовала меня, мы будем жить долго и счастливо, потому что я люблю тебя, а ты… Можешь ли ты принять меня – такого, каким я стал?»
Янине так хотелось этих слов, что она провела по светлым волосам, желая разбудить принца. Он чуть приоткрыл глаза, испугался спросонья, вскрикнул, но скоро успокоился, сказал «Инина» и заснул опять.
Тогда она встала, оделась в полумраке, накинула на плечи шаль и пошла к себе. В последний момент ее взгляд упал на высохший лист, неизвестно как оказавшийся у принца на подушке. Янина взяла его и судорожно сжала в кулаке.
Каким был бы этот мальчик, если бы его можно было «расколдовать»?
Очень нежным, это точно. Слабеньким. Но очень искренним.
* * *В тот же день они ужинали с королем на вершине самой высокой башни. Был безветренный вечер, внизу расстилался город, поднимались тонкие дымы пекарен и кузниц, и крыши казались накрытыми сеткой – так много ласточек носилось над городом.
– Хотите танцы? – спросил король. – Хотите, устроим бал?
– Нет.
– А поэтов? Вы же любите стихи? Давайте устроим «схватку на языках», большую, денька на три без перерыва?
Янина улыбнулась.
– Я хочу, чтобы вы развлекались, – с нажимом сказал король. – Выступление танцовщиц? Фестиваль искусств? Какое угодно зрелище? Все в наших силах. Заказывайте.
Янина покачала головой.
– Хотите фейерверк? – не сдавался король. – Я бы хотел… Я бы хотел, чтобы было много огней, шумно, чтобы грохотали пушки.
– Новин боится пушек.
– Мы вывезем его заранее за город…
Король осекся. Янина улыбалась.
– Я сижу как дурак, – тихо сказал король. – Я должен спросить…
– Как проявил себя ваш сын в постели?
– Да.
– Новин мой муж. Я люблю его, потому что должна любить. И я боюсь, – она запнулась, – что у него с этого дня появится интерес, который затмит в его глазах даже ванильное мороженое.
Янина тут же пожалела о своих словах. Король стал похож на человека, держащего руку на раскаленных углях.
* * *Однажды утром Мышка, ставшая с некоторых пор на диво почтительной, явилась к ней с докладом: поэт Бастьян, молодой, но уже признанный в городе, трижды (или четырежды?) за последние сутки умолял о даровании ему аудиенции.
Янина внутренне просветлела.
Горничные помогли ей одеться. В маленьком зале для приемов, который король отдал в полное распоряжение Янины, она приняла того, кого так хотела видеть когда-то своим гостем в Удоле.
Сколько времени прошло? Всего-то несколько месяцев. Все изменилось совершенно. Но когда поэт низко поклонился, держа в уголках губ лукавую теплую улыбку, у Янины заныло сердце.
Он знал, что одна из его слушательниц, тончайшая ценительница поэзии, оказала ему честь приглашением – как раз накануне дня, когда ей суждено было стать невестой принца. Все эти дни он наблюдал за ней издали. Он надеялся, что рано или поздно у него будет возможность высказать, как он ей благодарен. И прочитать стихи, посвященные Янине из Удола, принцессе и королеве.
Янина покраснела. Она не была еще королевой. Она с ужасом думала о том дне, о котором король говорил спокойно: о дне его смерти. Но поэт улыбался, он был хорош, умен и увлечен Яниной. Она приготовилась слушать, уселась, глядя на поэта с благосклонной улыбкой, – и не была разочарована.
Янина покраснела. Она не была еще королевой. Она с ужасом думала о том дне, о котором король говорил спокойно: о дне его смерти. Но поэт улыбался, он был хорош, умен и увлечен Яниной. Она приготовилась слушать, уселась, глядя на поэта с благосклонной улыбкой, – и не была разочарована.
Она была для него будто музыкальный инструмент. Своими стихами он заставлял ее улыбаться, грустить, думать о небе и о камне, о воске, о смерти – и сразу же о солнце. Он поразил ее: тем вечером, на «схватке на языках», в его импровизациях не было и половины того чувства, точности и звучности, какие она находила в его строках теперь.
– Я желаю, чтобы вы развлекали меня каждый день, – сказала она, когда поэт с горящими щеками и дерзким взглядом склонил перед ней голову. – Я дарую вам звание моего придворного поэта… если вы согласитесь, – прибавила она смущенно.
Он согласился с радостью.
* * *Ночью принц заснул, в первый раз обняв ее. Правда, его руки скоро ослабли и соскользнули.
Янина укрыла его, укутала одеялом, как мать. Погладила по голове и ушла к себе.
Она оделась – полностью, без помощи горничных. Был третий час ночи. Янина причесала волосы, собрала их на затылке в пучок, разбудила Мышку и отдала ей странное приказание.
– Но, моя принцесса, поздно, – пыталась возразить Мышка.
– Это приказ.
Мышка ушла и скоро вернулась – тихо и незаметно проскользнула в комнату, оправдывая свое прозвище.
– Его величество готов принять вас, принцесса.
Вид у няньки был озадаченный.
У входа на половину короля Янину приветствовали гвардейцы. Король, как она и предполагала, и не думал ложиться спать – сидел, закинув на стол ноги в сапогах, с книжкой на коленях.
Когда Янина вошла, он с явным сожалением скинул ноги со стола и поднялся.
– Что-то случилось?
– Ничего, ваше величество. Я предполагала, что вы не спите.
– Я почти никогда не сплю. Мне не нравится то, что я вижу во сне.
– Я только хотела спросить… Если бы Новин вдруг стал здоров, это противоречило бы мировым законам? Законам Системы?
Король остро на нее посмотрел.
– Это противоречит бытовым законам, которые соблюдаются вокруг нас каждый день. Но не противоречит высшим законам, определяющим реальность.
Янина не поняла. Он догадался об этом по ее лицу и снисходительно улыбнулся.
– Возьми два множества, множество женщин и множество дурочек. Множество женщин, безусловно, включает в себя все множество дур, но остается крохотная прослойка, тоненькая полоса на графике, отображающая подмножество женщин, не являющихся дурами.
– Зачем вы так говорите… – пробормотала Янина. – Я, возможно, хочу польстить тебе. Если бы Новин выздоровел, это событие попало бы в число феноменов, именуемых чудесами. Теперь я ответил на твой вопрос?
Янина поклонилась, пожелала спокойной ночи (спокойного утра, скорее всего) и вернулась к себе. Мышка не спала, ей было любопытно. Янина отдала ей следующее приказание.
– Но это неприлично, принцесса!
– Это королевский дворец, что здесь может быть неприличного? Я приму его в зале. Можешь присутствовать при нашей встрече.
Они прошли по длинным коридорам, где днем и ночью горел свет, и гвардейцы на постах приветствовали их с нескрываемым удивлением. В малом зале для приемов их ждал поэт – бледный, немного всклокоченный, но очень почтительный.
– Я приняла решение. – Янина остановилась перед ним. – Возьмите.
И протянула ему маленький, почти невесомый узелок.
Поэт низко поклонился. Принял сверток двумя руками; ладонь левой была плотно обмотана кожаной лентой: поэт поранился недавно, защищаясь голыми руками от каких-то бродяг в переулке.
Накануне они долго беседовали. Принц рассказывал Янине о власти слов и знаков. О заклинаниях, которые суть концентрированная форма поэзии, до того наполненных смыслами, что человеческое разумение не в состоянии расшифровать их.
Янина неожиданно для себя рассказала о сорочке, изнутри расписанной символами. Возможно, это тоже заклинания?
Поэт очень разволновался. О таких сорочках, сказал он, ему доводилось слышать легенды. Внутри зашифрованы не только формулы здоровья и безопасности для носителя, но чаще всего – заклинания-шифры для исполнения его желаний. Чаще всего – одного желания, если оно, конечно, не противоречит основным мировым законам.
«Законам Системы», – мысленно сформулировала для себя Янина.
– Сколько времени вам понадобится? Не могу сказать. Завтра отвечу точно…
– Поторопитесь. Я никогда в жизни не снимала ее надолго. Без нее мне… странно.
– Не волнуйтесь, принцесса, я понимаю, что это за сокровище, и возвращу вам ее в целости и сохранности!
Прежде чем лечь спать, она сходила к начальнику караула и отдала еще одно распоряжение.
* * *Ей удалось поспать часа два, не больше.
– Принцесса, вы велели будить себя, если будет сообщение от стражи.
Янина выскользнула из сна моментально. Покрылась холодным потом: принимая меры предосторожности, она надеялась, что они никогда не понадобятся.
– Что случилось?
– Господин поэт задержан при попытке спешно оставить дворец… Он говорит, вы ему приказали…
Дальше она помнила все урывками.
Едва одевшись, она прибежала на центральный пост. Поэт, взлохмаченный, с безумными напуганными глазами, был к тому моменту связан – так яростно он добивался свободы, так настаивал на своем праве немедленно покинуть дворец.
При виде Янины он страшно побледнел.
– Что случилось? – Она смотрела ему в глаза. – Куда вы?
– Мне понадобились некоторые книги, я не успел расшифровать…
Он говорил и блуждал глазами. Янина ощутила головокружение.
– Где она? Где моя рубашка?
– Дайте мне время, я верну ее, только позвольте, дайте мне время…
Янина кинулась в комнату, где поэт ее милостью жил. Портьеры, ковры, все тряпки пропахли паленым, хотя окно было распахнуто настежь. В камине тлел последний обрывок тончайшей расписной ткани.
* * *– Это экран, – сказал король, разглядывая белый лоскут с обгоревшими черными краями. – Это экран, совершенно точно. Вещь защищала вас от чего-то… От некоего постоянно действующего фактора… Либо, наоборот, защищала мир от вас. С какого возраста вы ее носили?
– С рождения.
– Что?!
– Она росла вместе со мной.
Король в ярости отшвырнул лоскуток.
– Что я говорил о множестве женщин – и подмножестве дур?!
– Вы были правы.
Янина закрыла сухие, воспаленные, саднящие глаза. Поэт стоял здесь же. Два гвардейца держали его за локти. Он уже не вырывался – только тяжело дышал.
– Ты ведь не сам до этого додумался, – сказал ему король.
– Я все расскажу, – прошептал поэт разбитыми губами.
– Покажи руки. Эй, отпустите его, я хочу видеть его ладони…
Король рванул полосу черной кожи, обмотанную вокруг левой ладони поэта. Открылась кожа: рука с тыльной стороны и на ладони была черной, и на аспидной коже выделялись символы, похожие на узоры, либо узоры, похожие на символы.
– Я все расскажу, – тихо, как-то очень интимно сказал поэт. – Пожалуйста.
* * *Главный королевский палач был тощим неприметным человечком, отцом двух взрослых дочерей. У него было отвратительное, с точки зрения Янины, качество: после первого часа в допросной камере подследственный начинал любить главного палача, обращаться к нему голосом, полным нежности, и плакать от невозможности рассказать больше, чем знает.
Поэт говорил без умолку.
Он заметил Янину во время «схватки на языках». Либо потом, после приглашения, переданного через дуэнью, вообразил себе, что заприметил даму, сидевшую в первом ярусе. Тем поразительнее для него была новость, что Янина станет женой принца.
Поражение в схватке ранило его сильнее, чем можно было предположить. Он понимал, что обойден несправедливо. «Я был не в себе, я же творческая личность, я совсем ничего не помню из этих дней, только обиду, отчаяние… Мне казалось, что кончена жизнь…»
Он решил обратиться к колдуну – не к шарлатану, которых полно было в городе. К настоящему колдуну, из запрещенных, живущих в глухих местах, в глубоких пещерах. Говорили, что настоящий колдун способен сделать талантливого человека гением; слово «гений» произносили шепотом, оно имело несколько смыслов, в том числе весьма опасные. Однако поэт ничего не боялся в тот момент: он был слишком уязвлен. Он жаждал признания.
Ему повезло: он быстро нашел такого колдуна, и тот взял его в обучение. Чему и как учил колдун, поэт не мог вспомнить, не мог, как ни старался. Скорее всего, колдун вообще ничему не учил его: показал «синий огонь, от которого тело делается деревом, а взгляд – древесным корнем». Поэт ходил после этого твердый, послушный, а взгляд его, как ему казалось, проникал в природу вещей. Колдун нанес на его руку символы и отпустил. Высшее знание о природе мира подсказало поэту, что он должен явиться к Янине, найти «это» и уничтожить.