Бежавшие к нему напарники погибшего, размахивавшие тандзе, кусаригма и тонфа, были встречены потоком сюрикенов и незамедлительно отправлены в нирвану. Джошуа вскочил, издав боевой клич южного Хоккайдо, – и автоматная очередь заставила его снова залечь за мотоцикл. По полю, рассыпавшись цепью, к нему бежали солдаты, на ходу вставляя новые обоймы, – не менее трехсот человек…
– Боб, пошли обедать. Жрать охота.
– Ну не менять же сценарий… Давай, дорогой, вводи третье допущение.
– А коэффициент достоверности?
– Черт с ним! Доведем этого камикадзе до финала – получим премиальные! Давай, Фрэнки
… не менее трехсот человек. Джошуа откатился за ближайший валун, лихорадочно разгребая землю под крайним левым выступом. Где-то здесь…
Нижняя часть камня послушно отъехала в сторону, обнажив провал тайника. Джошуа засунул руку по локоть в черную дыру, пошарил там с полминуты, и выволок на свет божий свой любимый импульсный седиментатор, подаренный Трехглазым еще во времена Первого нашествия альтаирцев.
Огненный смерч пронесся над замершим полем, и второй гвардейский батальон коммандос серым пеплом лег на обугленную равнину. Зеленые береты кружились в потемневшем небе. Джошуа вытер мокрый лоб, глянул на встроенный в рукоять радиолокатор – и обессиленно сполз на спекшуюся землю. На экране четко просматривались тридцать семь объектов, со сверхзвуковой скоростью идущих к Джошуа. Это могли быть только ядерные баллистические ракеты со спутниковых баз, и означали они только одно – конец!
– Бобби, я не могу питаться одним святым духом…
– Плевать, Фрэнки, вводи четвертое… Этот парень меня разозлил!
– Предохранители сгорят!
– Соединяй напрямую. Погоди, я сам сяду. Ну-ка…
…Конец? Черта с два! Посвящение окружило Джошуа своим непроницаемым кольцом. Инициация свершилась, и горящие глаза Лучезарного вопрошали: «Помнишь ли ты, прах земли? Мир твой – не есть мир изначальный, но мир сотворенный; есть высшие реальности, где Посвященный сможет сам творить свою судьбу. Восстань и иди!..»
Толстый Фрэнк выругался, наклонился за упавшим предохранителем и застыл с согнутой спиной, обалдело воззрившись на возникшего в пульт-операторской закопченного Джошуа. Роберт попытался было воззвать к небесам, но был грубо схвачен за шиворот и выброшен из помещения. За ним вылетел Фрэнки, и дверь захлопнулась. Джошуа подошел к компьютеру и сел за терминал. Он уверенно набрал нужный оператор и стал вводить новую программу. Теперь-то он начнет с самого начала!..
«Вначале сотворил ДЖОШУА небо и землю…»
Замигали лампы под потолком, взвыли силовые трансформаторы, включилась аварийная сирена – но Джошуа упрямо продолжал…
«И сказал ДЖОШУА: да будут светила на тверди небесной, для отделения дня и ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов…»
Летели искры, горела изоляция, между вздыбленными волосами Джошуа проскальзывали разряды – но ничто уже не могло его остановить…
«…И сказал ДЖОШУА: да произведет земля душу живую по роду ее, и скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так…»
Ураганы и вихри, цунами и землетрясения, катаклизмы и катастрофы – конец света не мог бы помешать ему, оборвать последнюю фразу…
«…И увидел ДЖОШУА все, что Он создал, и вот, хорошо весьма…»
Грохот взрыва, сорвавшего дверь с петель, потряс комнату и отшвырнул Джошуа к стене. В дверном проеме возникло нестерпимое ослепительно-белое сияние с едва различимыми в ореоле пушистыми кончиками крыльев. Сияние угрюмо прошлось по комнате, остановилось у пульта и склонилось над дисплеем.
– Высшие Реальности, – недовольно пробурчало сияние. – Нехорошо, Джошуа, нехорошо… Весьма.
1992 г.Алексей Корепанов
Заколдованные (рассказ)
Небо уже темнело, и мир сужался, готовясь обернуться черным комком ночи, и лес обреченно затих, погружаясь в зловещий сон, когда за поворотом давным-давно нехоженой дороги выросли коренастые угловатые башни замка. Темный мох расползся по стенам, сквозь бойницы серыми тенями сновали летучие мыши. Безмолвным был вечер, и замок был тих, и возле ворот лежала белая кружевная перчатка, и сквозь кружева проросла пыльная трава.
Створки ворот были приоткрыты, словно только что выехал из замка печальный Всадник Вечер на сером коне и отправился искать недобрую Всадницу Ночь, уже укрывшую солнце черным плащом своим. И скоро, скоро ринутся в подземные кладовые одинокого замка летучие мыши, с шорохом взовьются над мрачным лесом и понесут на небо звезды.
Он неуверенно шагнул в ворота, оглядел просторный пустой двор, серую каменную мостовую, темные окна, бугристые стены – и увидел открытую дверь. Сердце тревожно стучало, и шуршали крылья летучих мышей, но он заставил себя пройти по камням, преодолеть три покатые ступеньки и добраться до порога.
Закопченные огромные котлы, закопченная огромная плита, закопченные стены и потолок. Тусклые широкие лезвия ножей, груда дров на грязном полу. Безлюдная кухня.
Скрипнула дверь в дальнем темном углу. Он вздрогнул и попятился, с ужасом ожидая, что вот-вот загрохочут шаги и обступят его немые железные Стражи Ночи. Дверь в углу отворилась, и в кухню заглянула белая коза.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, и коза вдруг медленно повела головой, словно приглашая следовать за собой. Он замер посреди закопченных котлов, не решаясь сделать хотя бы шаг, но любопытство победило страх, и он направился по темным переходам вслед за своей провожатой.
Коза привела его в огражденный высокими стенами сад. Разбегались в разные стороны песчаные дорожки, извивался в траве ручеек, зеленели деревья и дремали под темнеющим небом розы, розы, розы…
И наконец коза заговорила.
– Если хотите остаться здесь, – тихо сказала она, – у вас будет все, чего вы пожелаете. Но вам придется провести три ночи в комнате, которую я вам укажу.
Он удивленно молчал, хотя ожидал, конечно же, ожидал чего-то необычного, предвкушал это необычное, еще шагая по лесной дороге и не зная, что будет за следующим поворотом. Он ожидал чудес, потому что именно желание чуда и повело его в путь.
«Вот странный замок, где козы разговаривают, как люди», – подумал он с восторгом, потому что обещанные чудеса уже начались.
Белая коза словно прочитала его мысли и грустно сказала:
– Я не всегда была такой, какой вы меня сейчас видите. Меня держат здесь злые чары. Все мои родные тоже околдованы, но иначе, чем я. Если вы будете точно исполнять все, что я вам скажу, вы нас всех освободите и не раскаетесь в этом.
«Ну конечно!»
Он чуть не подпрыгнул от восторга и нетерпеливо спросил, чувствуя, как сладостно-тревожно замирает сердце:
– Что нужно сделать?
– Вам придется провести в одной из комнат три ночи подряд и при этом не промолвить ни единого слова, не проронить ни единой жалобы, что бы вам ни пришлось увидеть или услышать и что бы с вами ни делали.
Он оцепенел от этих слов, но решительно вдохнул побольше воздуха, расправил плечи и ответил:
– Я постараюсь.
Голос его все-таки дрогнул, и мурашки закопошились на спине под рубахой, но он рассердился на себя и с вызовом повторил:
– Я постараюсь!
Потом они опять шли темными переходами, поднимались по узким винтовым лестницам, и пламя факелов освещало им путь. Коза оставила его в какой-то комнате без окон и ушла. Он сидел на высоком деревянном табурете у стола и слушал, как медленно затихает, удаляясь, стук ее копытец.
Дверь отворилась, и в темном проеме появились над полом две руки. Одна рука держала массивный подсвечник с горящей свечой, другая замерла в воздухе и вдруг поманила. И исчезла. Он облизал пересохшие губы и слез с табурета. Ноги дрожали, но отступать он не хотел. В конце концов, пускаясь в путь к замку, он мог представить, чем все это обернется!
Он шел следом за бесшумно скользящей вдоль каменных стен рукой, настороженно вслушиваясь в тишину. Отдаленный железный звон донесся из глубины коридоров, а потом – чей-то тяжелый вздох. Испуганно дернулось пламя свечи в заколдованной руке, испуганно дрогнуло сердце. Послышался негромкий плеск – и стих.
Ему было просто страшно, у него даже ладони вспотели от страха, но он заставил себя идти за слабой свечой. Он знал, что за стенами замка нет ничего, кроме черного комка ночи, он знал, что должен, должен развеять злые чары.
Рука привела его в темную комнату, со стуком поставила на стол тяжелый подсвечник – и растаяла в воздухе. Он огляделся. По затянутым тусклыми гобеленами стенам бесшумно извивались тени – и шевелились на стенах драконы, пробирались дремучим Броселиандским лесом конные рыцари, грустили у окон замков златовласые принцессы, сидел на пороге своего старого домика на краю Рамьерского леса человек, зеленый, как трава, и с одним глазом во лбу, висел на золотых цепях между небесами и землей замок злого волшебника, и стены замка были выложены серебряными шестифранковиками, а углы отделаны чистым золотом, и томилась в замке превращенная в скорпиона принцесса Дангобер, порхала в саду чудесная птица Дредейн, точил нож мрачный человек с длинной синей бородой, и отважный Золотой Драгун летел на крылатом коне освобождать свою возлюбленную, запертую Духом Ночи в башне из железа, и стали на самом дальнем краю звезды, что посреди созвездия Трех Дев…
Только стол стоял в комнате, и четыре табурета, и кровать у затянутой гобеленами стены. Он, не раздеваясь, лег на кровать и стал рассматривать тусклые гобелены, а сердце тревожно стучало, предчувствуя страшное… Тихо, очень тихо было в заколдованном замке, погруженном в самое чрево черного комка ночи.
Шевелились, хмурились, улыбались и плакали принцессы и короли, феи и великаны, трепетало пламя свечи, и из угла под потолком печально смотрел на него бледный рыцарь с выклеванным сердцем.
Он лежал в тревожной ночной тишине и ждал. Вот сейчас… Вот-вот…
И загремели чьи-то тяжелые шаги, и опрокинулся и со стуком упал табурет, и стол заскрипел, и прогнулись его грубые доски, и раздались голоса.
– Давайте играть в шары, – громко сказал кто-то.
– Нет, лучше придумаем новую игру, – хрипло ответил другой.
Он съежился на кровати и смотрел во все глаза, хотя едва удерживался от того, чтобы с плачем забраться под одеяло, – и никого не видел в мрачной комнате с гобеленами.
– Знаете что, – со смехом сказал невидимка, – займемся сперва тем, кто лежит на кровати.
– А разве там кто-нибудь есть?
– Ну да, смотрите!
Загремели шаги, приближаясь к нему. Он не выдержал, закричал, и понеслись к нему с гобеленов ужасные драконы, изрыгая багровое пламя, – и ночь просочилась сквозь каменный потолок и навалилась на него жарким омерзительным брюхом…
* * *– Ну сколько можно его звать? – Женщина раздраженно бросила на стол три вилки. – Поужинать не соберемся. Один газеты читает, другой в игры свои играет.
– Что за шум? – Мужчина заглянул на кухню, с шорохом складывая газету. – Я купил парню «Французские сказки». Блеск! У меня в шесть лет таких игрушек не было. Помнишь наши компьютеры? У тебя ведь в детстве был комп?
– Был. – Женщина раскладывала по тарелкам макароны. – Да, играла, но если мама звала ужинать, я не дожидалась повторного приглашения.
– Э, брось! – Мужчина положил газету на холодильник и сел к столу. – За уши не оттянешь, я знаю. А разве можно сравнить наши игры и теперешние? Ну смотришь на экран, ну нажимаешь кнопки. А сейчас? Ты что, не пробовала, что ли? Полнейший эффект присутствия и соучастия. А что, лучше, чтобы он где-нибудь по улице шлялся с мокрыми ногами?
– Ну хватит! – Женщина достала из настенного шкафа солонку и с размаху захлопнула дверцу. – Если он любит, чтобы его десять раз звали, пусть считает, что его компьютерным игрушкам конец. Я не намерена допоздна крутиться на кухне. Я тоже хочу отдохнуть. Между прочим, сегодня по стерео уже пятнадцатая серия, а я доброй половины не видела!
– Хорошо, хорошо, сейчас я его приведу.
Мужчина неторопливо поднялся, поддел на вилку кусок сыра с тарелки и, жуя на ходу, отправился в детскую.
В детской было тихо. Неярко горела настольная лампа, и в полумраке таинственно поблескивало полированными панелями компьютерное чудо. На коврике были разбросаны квадратные коробочки игровых программ. Мальчик в синем электронном шлеме сидел в глубоком кресле возле компьютера. Глаза его были закрыты. Отец пересек комнату, склонился над компьютером и прочитал надпись на торце вставленной в панель блестящей коробочки. Улыбнулся и выключил игру.
– Вставай, «принцесса Тройоль», а то получишь от матери.
– Ну сколько можно ждать? – раздалось из кухни.
Отец вгляделся в бледное лицо ребенка, потряс его за руку. Рука болталась безвольно и безжизненно.
– Врача! Скорей вызывай врача! – крикнул мужчина, срывая с ребенка синий шлем.
* * *– Не понимаю, почему он потерял сознание? – Мужчина нервно вышагивал по спальне, женщина сидела перед зеркалом и теребила пояс халата. – Ведь обыкновенная же детская сказка! Впечатлительный слишком, что ли, черт его знает!
– С меня довольно. – Женщина резким движением стерла с губ помаду. – Нет покоя ни днем, ни ночью. Хватит, больше никаких сказок!
– Но почему? Помнишь, сколько шума было из-за наших детских компов? Сколько твердили о дефиците общения, о разобщенности! Ну и что? На работе работать надо, а не общаться. Зачем нам это общение, если мы только и делаем, что все вечера общаемся в стереокомнате с кем только захочешь? И ведь вполне нормальные люди, правда?
– Не знаю. – Женщина устало пожала плечами. – Но сказок ему больше не видать.
Он осторожно прошел мимо спальни родителей и проскользнул в детскую. Сквозь шторы пробивался свет уличных фонарей, приглушенно и тепло отражаясь в полированных боках дремлющего в углу компьютерного чуда.
Три дня он искал спрятанные отцом коробки игровых программ и наконец нашел у стены под ванной. Неужели они не понимают, что это жестоко – отнимать его сказки? На улице скучно и не с кем играть, да и разве кто-то когда-нибудь играл с кем-то? Игры – это любимый компик, а с ним можно играть только в одиночку, но зато как играть! Им, взрослым, хорошо, у них есть стереокомнаты, а что есть у него кроме компика? Да, врач запретил, но что понимают эти врачи? Просто он очень испугался невидимок в той комнате, испугался, когда они обнаружили его, но он больше не будет бояться и снимет чары с принцессы. Неужели они не понимают, что без компика ему совсем незачем жить?
Он с ногами забрался в глубокое кресло, достал из-под пижамы теплую коробочку, задвинул ее в прорезь панели и надел шлем.
– Вам предстоит провести в одной из комнат три ночи подряд, – тихо сказала белая коза, глядя на него печальными глазами. – Вам нельзя будет проронить ни единого слова, что бы с вами ни делали.
Сердце тревожно сжалось от этих слов, и ладони вспотели от предчувствия страшных испытаний, но он решительно вдохнул теплый воздух, наполненный ароматом роз дивного сада, и ответил:
– Я сделаю все, что смогу.
– Вы не раскаетесь в этом.
Они пошли по темным переходам, и где-то плескалась вода, и кто-то вздыхал, и звенело железо. Ночь окутала замок, и летучие мыши развесили звезды по небесам. Ввинчивались под прокопченные балки скрипучие шаткие лестницы, сумрак наваливался из-за поворотов и недовольно отползал перед факелами, закрепленными в каменных стенах. Он шел, озираясь по сторонам, и старался держаться поближе к печальной козе.
Отворилась дверь в темную комнату – и вспыхнул вдруг ослепительный свет. И чей-то пронзительный голос зазвенел под мрачными сводами, и растаяли, пропали мрачные своды в ярком свете, прогнавшем Всадницу Ночь.
– Как ты посмел, мерзавец? Как ты посмел?
Безжалостные материнские руки сорвали с его головы электронный шлем, безжалостные отцовские руки вырвали квадратную коробку из панели и швырнули в стену. Стукнуло, треснуло, разлетелось по комнате…
– Кто тебе разрешил, паршивец? – визжал голос.
Он сидел, забившись в угол кресла, и смотрел на их бледные лица, так не похожие на чудесный сказочный мир. Ничего, кроме злости, не было в их глазах, подобных тусклым индикаторам приборной панели.
– Как я вас ненавижу, – тихо сказал он, изо всех сил вцепившись в мягкий подлокотник. – Ненавижу!..
Кировоград, 1988 г.Антон Тудаков
Драконы никогда не спят (рассказ)
– Рико, а кто будет проверять гидропонику в оранжерее?!
Гневный материнский вопль настиг Рико несущимся по потолочным скобам к тамбуру. До выхода наружу оставались считаные метры, он даже успел включить воздушный пузырь на ошейнике… И такой облом!
А, была не была! Один отчаянный прыжок, и Рико выплывает из потока света, льющегося через осмотическую мембрану. Над ним раскинулась россыпь звезд Млечного пути. Рико никогда не уставал глазеть на текущую в темноте реку огней, пусть даже кое-где ее загораживали фермы транспортных лифтов и паутина струн Марчо Боба, отвечавшего в поселке за работу системной мультилинии или стармульки. Струны Марчо перевешивал каждую неделю, но качество связи от этого не улучшалось.
– Рико, негодник! А ну марш обратно!
В вакууме, конечно, звук не распространяется, а вот по локалке мамин глас мог настигнуть Рико в любом конце Сциллы. Благо серебристая кондактовая татушка ползла у него по спине от затылка.
Оставалось одно – молчание и позорное отступление под опоры стабилизатора, рядом с которым локалка глохла. Вообще-то связь отключать запрещалось, но Рико, как и большинство колонистов, нарушал это правило постоянно. Другое дело, что сделать это сейчас будет чревато дополнительной взбучкой вечером.
Стоило Рико нырнуть под массивную башню стабилизатора, как в голове поселилось противное гудение, будто кто-то разбудил рой пчел… Рико как-то на Геспере их видел – маленькие противные твари, живущие в ульевых лианах. На Сцилле такого не держали, обходились гидропонными оранжереями. Здесь все крутилось вокруг свалки.
Именно туда Рико и направлялся.
Вообще-то после войны и Исхода в поясе астероидов скопилось много всякого хлама. Где-то больше, где-то меньше. Около Сциллы и Харибды, которые когда-то были единым целым, приключилась крупная потасовка, так что уж чего, а хлама здесь хватало. Предки Рико прибыли на Сциллу вместе с первой волной Исхода, лет двести спустя после завершения боевых действий. За это время все, что вращалось вокруг астероида радиусом в пару сотен километров, осело на нем несколькими слоями железа, металлокерамики и пластика. Просеивая скопившийся мусор, поселенцы выискивали что-нибудь полезное, после чего обменивали найденное на нужные для колонии предметы. В ход шло все – трубы, платы, севшие батареи, бронеплиты, кабеля… А самое ценное находило своего покупателя потом, когда прилетали миротворцы.