Впрочем, разговор забавлял Трейси. Гюнтер Хартог рассказывал о своем прошлом:
– Я родился в Мюнхене. Мой отец был банкиром, и боюсь, что испортил меня. Я рос, окруженный дорогими картинами и антиквариатом. Моя мать – еврейка. Когда Гитлер пришел к власти, отец не захотел бросить ее и лишился всего. Оба погибли под бомбежкой. Друзья вывезли меня в Швейцарию, и после окончания войны я решил не возвращаться в Германию. Переехал в Лондон и открыл на Маунт-стрит небольшой антикварный магазинчик. Надеюсь, вы найдете время посетить его.
«Так вот в чем дело, – с удивлением догадалась Трейси. – Он хочет мне что-то продать».
Но, как выяснилось, она ошиблась.
Расплачиваясь за чай, Хартог небрежно бросил:
– В Гэмпшире у меня есть маленький загородный домик. В предстоящие выходные там собираются несколько моих друзей. Я был бы очень рад, если бы вы согласились присоединиться к нам.
Трейси колебалась: она совсем не знала этого человека и никак не могла понять, чего он хотел от нее. Но решила, что терять ей нечего.
Выходные доставили Трейси удовольствие. «Маленький загородный домик» Хартога оказался красивой усадьбой семнадцатого века с тридцатью акрами земли. Гюнтер был холостяком и, если не считать слуг, жил один. Он повел Трейси на экскурсию по своим владениям. В конюшне стояло с полдюжины лошадей, на скотном дворе выращивали кур и свиней.
– Чтобы не остаться без еды, – серьезно объяснил он. – А теперь покажу вам свое настоящее хобби. – Гюнтер увлек Трейси на голубятню. – Эти птицы умеют возвращаться домой. – Его голос наполнился гордостью. – Взгляните, какие красавицы. Видите ту – серую с синевой? Это Марго. – Хартог взял голубку в руки. – Хулиганка. Терроризирует всех остальных. Но очень умненькая. – Он осторожно погладил птицу по маленькой головке и посадил на место.
Разнообразие цветов поражало: иссиня-черные и серые с синевой всех оттенков, с неярким рисунком и серебристым отливом.
– Но ни одного белого, – заметила Трейси.
– Возвращающиеся домой голуби не бывают белыми, – объяснил Хартог. – Белые перья легко теряются, а когда эти птицы летят домой, они развивают скорость до сорока миль в час.
Трейси смотрела, как Гюнтер кормил голубей специальным составом с витаминными добавками.
– Удивительные создания. Они находят дорогу домой с расстояния в пятьсот миль.
– Потрясающе!
Гости Гюнтера вызывали не меньшее удивление. Среди них был член кабинета министров с женой, пэр, генерал с подружкой и супруга индийского махараджи – очень красивая и доброжелательная женщина.
– Зовите меня Ви-Джей, – предложила она почти без акцента. На ней было темно-красное сари с золотой нитью и прекрасные украшения. – Большую часть своих драгоценностей я держу в хранилище, – пояснила Ви-Джей. – Сейчас столько воровства!
В воскресенье, незадолго до возвращения Трейси в Лондон, Гюнтер позвал ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за чайным подносом. Разливая чай в чашки тончайшего фарфора, Трейси заметила:
– Не знаю, Гюнтер, с какой целью вы меня пригласили, но я отлично провела время.
– Я рад, Трейси, – отозвался он и продолжил: – Я наблюдал за вами.
– Понятно.
– У вас есть планы на будущее?
Она колебалась.
– Нет, пока я еще ничего не решила.
– Мы могли бы сработаться.
– В вашем антикварном магазине?
Хартог рассмеялся.
– Нет, дорогая. Было бы позорно расточать ваши таланты таким образом. Видите ли, я наслышан о вашем рискованном предприятии с Конрадом Морганом. Вы отлично справились.
– Гюнтер, все это в прошлом.
– А что в будущем? Вы сказали, у вас нет никаких планов? Вам надо решать. Деньги, которые вы заработали, когда-нибудь закончатся. Я предлагаю партнерство. Понимаете, я вращаюсь в очень влиятельных международных кругах. Посещаю благотворительные балы, охотничьи слеты и вечеринки яхтсменов. Знаю все поездки, приезды и отъезды богачей.
– Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне?
– Я мог бы ввести вас в золотой круг. Золотой в буквальном смысле слова. Снабжать информацией о баснословных драгоценностях и произведениях живописи. Рассказать, как безопасно все это добыть. Затем потихоньку распорядиться добытым. Вы бы щипали денежки тех, кто нажил состояния за счет других. А прибыль мы делили бы пополам. Ну, что ответите?
– Отвечу «нет».
Хартог задумчиво посмотрел на нее.
– Понимаю. Позвоните, если передумаете.
– Я не передумаю, Гюнтер.
Вечером Трейси вернулась в Лондон.
Она влюбилась в этот город. Ужинала в «Ле Гаврош», «Билле Бентли» и «Коин дю Фе», а после театра заглядывала в «Дроунз» отведать настоящий американский гамбургер и острый чили. Ходила в Национальный театр и Королевский оперный театр[51], посещала аукционы «Кристи» и «Сотбис». Делала покупки в «Харродз»[52] и «Фортнум энд Мейсон»[53]. За книгами заглядывала в «Хэтчардз энд Фойлз» и в «Смит», нанимала машины с шофером. И провела запоминающиеся выходные в отеле «Чуитон Глен» в Гэмпшире на границе Нью-Форест[54], где наслаждалась прекрасными видами и безупречным обслуживанием. Но все это требовало немалых денег. Гюнтер Хартог оказался прав: сколько бы она ни заработала, эти средства когда-нибудь закончатся. Трейси поняла, что ей придется строить планы на будущее.
Ее снова не раз приглашали в загородный дом Хартога, и она с радостью ездила туда и получала удовольствие от общения с хозяином.
Однажды вечером в воскресенье за ужином к ней обратился член парламента:
– Мисс Уитни, я никогда не встречал настоящего техасца. Какие они?
Трейси озорно изобразила вдову техасского нувориша, и вся компания расхохоталась.
Позже, когда они остались наедине с Гюнтером, он предложил:
– Не хотите заработать немного денег подражанием?
– Я не актриса.
– Вы недооцениваете себя. В Лондоне существует фирма по продаже украшений «Паркер энд Паркер», которая, как выражаетесь вы, американцы, не прочь ободрать клиента. Вы подали мне идею, как заставить ее за платить за некорректное поведение. – И он изложил свой план.
– Нет, – ответила Трейси, но чем больше думала о нем, тем интереснее он ей казался. Она помнила, какой испытала душевный подъем, когда перехитрила полицию на Лонг-Айленде и Мельникова и Негулеску на корабле. Незабываемое ощущение. Но оно осталось в прошлом. – Нет, Гюнтер, – повторила она, но уже без прежней категоричности.
Октябрь в Лондоне выдался не по сезону теплым; лондонцы и туристы наслаждались солнечными деньками. Днем движение в городе было плотным, с пробками на Трафальгар-сквер, Пиккадилли-серкус и Чаринг-Кросс. Белый «даймлер» свернул с Оксфорд-стрит на Нью-Бонд-стрит и, пробираясь в потоке, миновал «Роланд Картье», «Гейгерз» и Королевский банк Шотландии. Через несколько домов машина остановилась напротив ювелирного магазина. На скромной полированной табличке у двери значилось: «Паркер энд Паркер». Шофер в ливрее выскочил из-за руля лимузина и поспешил открыть заднюю пассажирскую дверь. Из автомобиля выпрыгнула не в меру накрашенная молодая блондинка со стрижкой сэссун в облегающем вязаном итальянском платье, поверх которого было накинуто теплое, не по погоде, манто из соболя.
– Где этот лабаз, парень? – громко спросила она с неприятным техасским акцентом.
– Сюда, мадам. – Шофер показал на дверь.
– О’кей, пупсик. Посиди, подожди. Я ненадолго.
– Мне придется объехать квартал. Здесь нельзя стоять.
– Делай что положено, малый.
«Малый!» Шофер поморщился. Его наказали, переведя на прокатную машину. Он терпеть не мог американцев. И особенно техасцев. Дикари! Но дикари с деньгами. Он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что его пассажирка ни разу в жизни не была в Штате одинокой звезды[55].
Трейси взглянула на свое изображение в зеркале витрины, широко улыбнулась и шагнула к двери, которую распахнул перед ней швейцар.
– Добрый день, мадам.
– Привет, малый. В этом лабазе продают что-нибудь, кроме побрякушек на платье?
Швейцар побелел. Женщина ворвалась в магазин, распространяя за собой всепобеждающий аромат «Хлое». Продавец в визитке Артур Чилтон поспешил ей навстречу:
– Могу чем-нибудь помочь вам, мадам?
– Может, сможешь, а может, и нет. Старина Пи-Джей сказал, чтобы я сама выбрала себе подарок на день рождения. Вот я и заявилась. Показывай, что у тебя есть.
– Вас интересует что-то конкретное?
– Шустрые вы ребята, англичане! – расхохоталась американка. – Своего не упустите! – И хлопнула его по плечу. – Может, изумруды? Старина Пи-Джей любит покупать мне изумруды.
Артур Чилтон изо всех сил старался сохранить хладнокровие.
– Извольте сюда. – Он подвел ее к витрине, где на нескольких планшетах были выставлены изумруды.
Артур Чилтон изо всех сил старался сохранить хладнокровие.
– Извольте сюда. – Он подвел ее к витрине, где на нескольких планшетах были выставлены изумруды.
Обесцвеченная блондинка презрительно повела глазами.
– Что за крохотульки? А где их папы и мамы?
– Разница в цене до тридцати тысяч долларов.
– Эка невидаль! Я столько даю на чай своей парикмахерше. Пи-Джей оскорбится, если я заявлюсь с такой мелкой галькой.
Чилтон представил себе этого старину Пи-Джея: толстый, пузатый и такой же громогласный и бесцеремонный, как эта женщина. Вполне подходят друг другу, два сапога пара. Интересно, почему деньги всегда плывут в руки недостойных?
– Какой ценовой уровень интересует мадам?
– Давай начнем с сотни тысяч джорджиков.
Продавец моргнул.
– Джорджиков?
– Я считала, что вы тут клево говорите по-английски. Со ста тонн зеленых. Со ста тысяч баксов.
Чилтон сглотнул застрявший в горле комок.
– В таком случае вам лучше переговорить с исполнительным директором.
Исполнительный директор Грегори Хэлстон требовал, чтобы всех, кто намеревался заключить крупные сделки, направляли к нему. И поскольку служащие фирмы «Паркер энд Паркер» комиссионных не получали, им это было безразлично. А от такой невыносимой клиентки Чилтон избавлялся с особым удовольствием. Пусть ею занимается Хэлстон. Он нажал на кнопку под конторкой, и через секунду из задней комнаты торопливо выбежал бледный худосочный человек. Бросил взгляд на ужасно одетую блондинку и вознес про себя молитву, чтобы никто из его постоянных клиенток не заглянул в магазин, пока она не ушла.
– Мистер Хэлстон, это миссис… э-э-э… – Он повернулся к женщине.
– Бенеке, мой сладкий. Мэри Лу Бенеке. Жена старины Бенеке. Вы наверняка слышали о нем.
– Разумеется. – Исполнительный директор чуть-чуть растянул в улыбке губы.
– Миссис Бенеке интересуется изумрудами, – объяснил продавец.
Грегори Хэлстон сделал жест в сторону планшетов на витрине:
– Вот там у нас очень хорошие изумруды…
– Мадам желает что-нибудь примерно за сто тысяч долларов.
На этот раз на лице исполнительного директора заиграла настоящая улыбка. Прекрасное начало дня.
– Понимаешь, у меня день рождения. И старина Пи-Джей хочет подарить мне что-нибудь неслабенькое.
– Отлично. Извольте пройти со мной.
– Ах ты, баловник! Что это у тебя на уме? – хихикнула блондинка.
Хэлстон и Чилтон обменялись страдальческими взглядами. Чертовы американцы!
Исполнительный директор подвел покупательницу к запертой двери и открыл ее ключом.
– Здесь мы храним товар для наших самых ценных клиентов.
В середине помещения находилась витрина с поражающим изобилием сверкающих всеми оттенками бриллиантов, рубинов и изумрудов.
– Это больше похоже на дело! Старина Пи-Джей здесь бы рехнулся.
– Вам что-нибудь нравится?
– Дайте-ка поглядеть поближе.
Хэлстон извлек из кармана еще один маленький ключ, открыл витрину, достал планшет с изумрудами и поставил на стол перед Трейси. На бархате лежали десять камней. Трейси схватила самый большой – заколку в платиновой оправе.
– Старина Пи-Джей сказал бы: «Вот этот на меня смотрит».
– У мадам отличный вкус. Этот колумбийский травянисто-зеленый камень в десять карат безупречен.
– Безупречных изумрудов не бывает.
Хэлстон на секунду растерялся.
– Мадам, разумеется, права. Я хотел сказать… – Он впервые заметил, что у женщины такие же изумрудные глаза, как камень, который она вертела в руках и поворачивала в разные стороны, разглядывая грани. – Могу предложить вам другие на выбор.
– Не стоит, мой сладкий. Я беру этот.
Продажа заняла не больше трех минут.
– Великолепно, – пробормотал Хэлстон и осторожно добавил: – В долларах это получается около ста тысяч. Как вы собираетесь расплачиваться?
– Не трепыхайся, Рэлстон, старина. У меня в одном из банков Лондона есть счет. Вот возьму и выпишу такой маленький чек, а старина Пи-Джей потом мне все восполнит.
– Отлично. Я прикажу почистить камень и отправлю вам в отель. – Камень не нуждался ни в какой чистке, но Хэлстон не собирался выпускать его из рук, пока не разберется с чеком. Слишком много драгоценностей воровали мошенники, а он гордился тем, что до сих пор его не надули ни на фунт. – По какому адресу прикажете доставить?
– Номер Оливера Мессела в Дорче.
– Отеле «Дорчестер»? – уточнил исполнительный директор.
– Я же сказала. Номер Месси. Сейчас многие не любят эту гостиницу: говорят, там полно арабов, но мой Пи-Джей ведет с ними дела. «Нефть – она и есть нефть», – говорит он. А он – парень что надо.
– Не сомневаюсь, – с готовностью поддакнул Хэлстон.
Он наблюдал, как американка вырвала чек и начала заполнять его. Чек оказался из банка «Барклиз». Хорошо. Там у него есть приятель, который проверит подлинность счета Бенеке.
– Камень пришлю завтра утром.
– Он понравится старине Пи-Джею.
– Уверен, – вежливо отозвался исполнительный директор и проводил покупательницу до двери.
– Слушай, Рэлстон…
Он чуть было не поправил ее, но потом решил, что не стоит. К чему? Слава Богу, он больше в глаза ее не увидит.
– Что, мадам?
– Приходи к нам как-нибудь попить чайку. Тебе понравится старина Пи-Джей.
– Не сомневаюсь. Но к сожалению, днем я работаю.
– Хреново.
Американка шагнула из магазина на тротуар. И к ней тут же скользнул белый «даймлер». Из машины выскочил шофер открыть пассажирке дверцу. Блондинка обернулась, махнула Хэлстону рукой, мол, не робей! И укатила.
А исполнительный директор, вернувшись к себе в кабинет, немедленно позвонил своему приятелю в «Барклиз».
– Питер, дружище, у меня тут чек на сто тысяч долларов со счета миссис Мэри Лу Бенеке. Можешь проверить, там все нормально?
– Не клади трубку.
Хэлстон ждал. Он очень надеялся, что чек подлинный. В последнее время дела шли не споро. Его братья, совладельцы магазина, хандрили и постоянно жаловались, словно виноват был он, а не спад в экономике. Конечно, прибыли могли бы упасть еще ниже, но в «Паркер энд Паркер» был специальный отдел, где чистили украшения. Время от времени клиенты сетовали, что им возвращали камни хуже тех, что они принесли. Но доказать ничего не могли.
Телефон снова ожил.
– Никаких проблем, Грегори, – успокоил исполнительного директора Питер. – На счету вполне достаточно денег, чтобы покрыть чек.
Хэлстон с облегчением вздохнул.
– Спасибо, Питер.
– Не за что.
– Обед за мной – посидим на следующей неделе.
На следующее утро по чеку был произведен клиринг, и Хэлстон отправил колумбийский изумруд в отель «Дорчестер» на имя миссис Бенеке.
Но перед самым закрытием секретарь исполнительного директора сказал, что пришла американка и хочет его видеть. Сердце Хэлстона екнуло. «Наверняка пришла вернуть заколку, и отказать ей будет очень трудно. Черт бы побрал этих женщин, этих американок, этих техасок!»
– Добрый день, миссис Бенеке. Неужели заколка не понравилась вашему мужу?
– Не угадал, парниша. У него от камня просто крыша поехала.
– Вот как! – Сердце исполнительного директора запело.
– Старикан хочет, чтобы я взяла еще и сделала пару серег. Подберите мне под пару к тому.
Хэлстон нахмурился:
– Боюсь, миссис Бенеке, мы столкнемся с небольшой проблемой.
– Какой такой проблемой, мой сладкий?
– Тот камень уникален. Другого такого не существует. Могу вам предложить ансамбль совершенно в ином роде.
– Не хочу в ином роде. Хочу точно такой, как я купила.
– Откровенно говоря, миссис Бенеке, на свете очень немного идеальных колумбийских изумрудов в десять карат. – Хэлстон перехватил ее взгляд и уточнил: – Почти идеальных…
– Ты уж постарайся, приятель. Попробуй где-нибудь раздобыть.
– Признаться, я видел мало подобных камней. И думаю, что воспроизвести точно такую же форму и цвет почти невозможно.
– В Техасе говорят: невозможно – это значит чуть дольше. В субботу мой день рождения. Пи-Джей хочет, чтобы у меня были точно такие же сережки. А что хочет Пи-Джей, он всегда получает.
– Я в самом деле полагаю, что…
– Сколько я вам заплатила за заколку? Сто тысяч? Уверена, Пи-Джей раскошелится на двести и даже на триста кусков за такой же камень.
Грегори Хэлстон соображал быстро. Должен же быть где-нибудь еще один подобный изумруд. Если Пи-Джей Бенеке готов заплатить за него лишних двести тысяч, это будет означать баснословную прибыль. «А ведь, – подумал он, – я могу провернуть дело так, что для меня это будет чистой прибылью». Вслух он сказал:
– Попробую что-нибудь предпринять. Уверен, ни у одного ювелира в Лондоне нет ничего похожего. Но какие-то камни всегда выставляются на аукционы. Я дам объявления, и посмотрим, что у нас получится.
– Ты уж управься до конца недели. И между нами – только чтобы никто не слышал – старина Пи-Джей не поскупится на триста пятьдесят.