Мелодия военного марша из Наташкиной сумки меня насторожила. Реквием по мороженому уже поднадоел, но на горизонте высветилась возможность новой волны страданий, которой подруга непременно окатит не вовремя подвернувшегося слушателя. А через пару секунд я с открытым ртом наблюдала увлеченный телефонный разговор, происходивший между Наташкой и мачо. Он стоял в паре шагов от нас и надрывался так, как будто находился на противоположном конце земного шара. Наташка не отставала. Стоя спиной друг к другу, оба громко возмущались отсутствием киоска на запланированном пятачке. При этом мачо так активно жестикулировал, что я серьезно обеспокоилась за дипломат. Немногочисленный народ, спешивший занять свои места в кинотеатре, обходил беседующих сторонкой.
Первая попытка обратить Наташкино внимание на собеседника успехом не увенчалась. Грубо говоря, она мне просто дала по рукам, скроив при этом такую зверскую физиономию, которой позавидовали бы дикие аборигены диких дебрей дикой Амазонки, исполняющие дикий ритуальный танец удачной охоты на крокодила. Да что там аборигены! Сам крокодил бы обзавидовался. Выхода у меня не было, и я предприняла вторую попытку привлечь разумное внимание подруги – держась на расстоянии, шарахнула ее своей сумкой по плечу. И сразу нашла понимание. На короткое время Наташка заткнулась и, разумеется, услышала голос «мачо» не только из мобильника, но и в живую, прямо за своей спиной.
Оборачивалась она очень медленно и очень напряженно, не забывая «дакать» и кивать головой в такт объяснениям мачо, на какой по счету ступеньке лестницы, ведущей к главному входу в кинотеатр, он будет стоять. Его дипломат больше не мотался из стороны в сторону, просто спокойно покачивался в левой руке, и я подумала, что в данный момент его обладатель уже не опасен. Не знаю, о чем подумала Наташка, но она скроила виноватую мину. Зря. Я и не думала обижаться, потому как все понимала. Попробовал бы кто отнять у меня коробку конфет с ликером! Я от души улыбнулась подруге, благословив ее на решительные действия.
Мачо все еще определялся со ступеньками, когда Наташка, отключив мобильник, подошла и легонько постучалась в его спину. Реакция у него была молниеносная. Хорошо, что я невольно, но удачно оказалась на подхвате. Он так лихо развернулся, что подруге не пришлось выбирать, куда лететь…
Следующая минута была минутой Наташкиного кратковременного торжества и моего длительного испуга. Мачо извинялся с такой необузданной силой, что даже мне, пользующейся Наташкой как щитом, приходилось туго. В какой-то момент я поняла, что силы мои на исходе, и испытала искушение присесть прямо на асфальт. Спрашивать разрешения у Наташки не имело смысла, ей было все равно. Отбиваясь от активных извинений мачо, она увлеченно и обиженно повизгивала. Доведись подруге шлепнуться, всего-навсего придавила бы меня. Уяснив, что наше сопротивление ослабло, Альбрехт облапил Наталью и потащил к лавочке под раскидистым кустом непонятной породы. Я не сопротивлялась, все равно Наташку не стряхнуть. Повинуясь инстинкту самосохранения, она вцепилась в меня накрепко. Мне повезло уже в том, что не уселась на урну, хотя несколько секунд мы колебались в опасной от нее близости.
Знакомиться официально не было необходимости. Можно сказать, этот этап уже прошел. В неформальной дружеской обстановке и без существенных потерь. Оторванная ручка моей сумки не в счет. Дома (хвала хозяйственному мужу!) где-то валялась еще одна – от старой сумки.
Альбрехт был красив и пару минут назад элегантен. Я не зря обозвала его «мачо». Даже наполовину оторванный карман белой спортивной рубашки шел ему несказанно. Не совсем уверена, что Голливуд оплакивал его бесплодные поиски в качестве незаменимого героя-любовника экранных мелодрам, но, судя по внешности сорока – сорока пятилетнего красавца, содержание самих кинолент было не важно. Полный кассовый сбор гарантировался одним его участием даже в эпизодах. Мне совершенно не нравится такой тип мужчин: брюнет с копной волнистых темных волос, точеным волевым лицом, умными карими глазами… Нет, умные глаза, пожалуй, следовало исключить из составленного мной персонального списка недостатков Альбрехта. А вот накачанную спортивную фигуру – добавить. Лично мне импонируют такие личности, как мой Дмитрий Николаевич. Только бы не полысел раньше срока. Лучше бы конечно не лысел совсем, но коль скоро это признак великого ума… Не хочется думать, что вышла замуж за глупца.
– У меня не так много времени, – душеприказчик Светланы Владимировны сверкнул идеальной улыбкой, – но, может быть, вы разрешите мне угостить вас чашечкой кофе?
– Разрешаем, – машинально поправляя волосы и стараясь при этом не глазеть на Альбрехта, ответила Наташка. – Только в другой раз. Мы тоже торопимся. Я простой курьер, вот, возьмите…
Наташка достала из одного пластикового пакета другой и передала Альбрехту. Он бережно переложил его в дипломат.
– Вам довелось пообщаться со Светланой Владимировной накануне ее смерти, – с некоторой долей печальной зависти проронил он. – К сожалению, я был лишен этой возможности. Только во вторник вернулся. Намеревался приехать к ней утром в среду, чтобы хоть немного снять напряжение накануне операции. Она сильная женщина, но кроме меня, ее некому было поддержать. Светлана Владимировна, по-видимому, решила уберечь меня от лишних переживаний. Разговаривая со мной в пятницу – я звонил ей из Германии, – сообщила, что операцию переносят на среду или четверг. Не очень хорошая электрокардиограмма, нужна укрепляющая терапия… Словом, до среды приезжать к ней не стоило.
Альбрехт отвернулся и некоторое время упорно разглядывал стайку голубей и воробьев, объединенную стремлением к хлебным крошкам. Они не отвлекались на эмоции. Все конкретно: конкретные крошки, конкретная вода в луже. Будет день – будет пища. Будет смерть – ничего не будет.
Наташка легонько кашлянула в кулачок:
– Наверное, нужны деньги на похороны…
– Все вопросы уже решены. У Светланы Владимировны не было денег на похороны. Я ее должник. Она… просила что-нибудь передать? На словах. Мне или кому-либо еще. Сама или через соседок по палате.
Наташка оглянулась на меня, делая вид, что намеревается сесть поудобнее. И села, окончательно сдвинув меня к урне. Я успела изобразить на лице решительный протест, но он мне не пригодился, остальным – тем более.
– Нет. Особых… словесных поручений не было. Светлана Владимировна просто попросила в случае, если с ней что-то случиться, обязательно известить вас, поскольку вы ее душеприказчик. И лично мне соседки по палате ничего не передавали. Вам надо обратиться к лечащему врачу. Возможно, он что-то знает.
Мне показалось, что Альбрехт заметил секундное Натальино колебание с ответом. Умные глаза испытующе прищурились. Зря я исключила их из списка его недостатков.
– Благодарю вас. Уже обращался. Видите ли, я был близким другом ее сына. Его звали Альберто Франсиско Осипов. Немного смешно, правда?
– Чего не бывает в жизни, – пробормотала я, пытаясь осмыслить новость. Долг вежливости требовал хоть как-то ответить, когда так настырно спрашивают.
– Вы знали, что Светлана Владимировна по происхождению испанка?
На сей раз даже я не нашла сил для ответа. Выражение наших с Наташкой вытянувшихся физиономий говорило об истинном изумлении. Наташка пробормотала, что не рылась в анкетных данных больной Осиповой. Душеприказчик был доволен эффектом. Сразу расслабился, тон речи стал снисходительным.
– По традиции испанцы называли мальчиков именами святых, либо, что чаще, именами отца и деда – первое имя отца, второе – дедушки, но сейчас этого правила уже строго не придерживаются. Догадываетесь, что отца моего друга звали Альбертом. Осипов Альберт…
– Францискович, – предположила Наташка.
– Нет. Владимирович. Отец Альберто русский. Франсиско звали настоящего отца Светланы Владимировны. Но это имя практически не использовалось. Впрочем, как и первое – Альберто. Все близкие ласково звали его Бето. Ну что ж… – Альбрехт хлопнул себя ладонями по коленкам и потянулся за дипломатом. – Спасибо за то, что проявили участие к бедной женщине. Кстати, ее настоящее имя Тереза Мануэль. Или просто Маноло.
– Покойного папу Светланы Владимировны звали не только Франсиско, но и Тереза… – очередной раз проявила догадливость Наташка.
– Нет. Терезой звали ее маму. Папу – Франсиско Альверо, бабушку – Мануэль, а дедушку звали Альверо… Впрочем, это не важно.
В голове непрерывно вертелась карусель из названных Альбрехтом имен, я с трудом сосредоточилась на двух: Маноло и Бето. Мать и сын. Остальное отсекла, решив поскорее забыть, чтобы ненароком не свихнуться.
– А вашего дедушку звали Брехтом?
Похоже, Наташке было мало одной семейной истории происхождения имен.
– Я не испанец, а русский. Мое полное имя Ковач Альбрехт Генрихович.
– Я не испанец, а русский. Мое полное имя Ковач Альбрехт Генрихович.
Душеприказчик явно потерял к нам всякий интерес. Его голос окончательно утратил мягкость, ответ прозвучал сухо. Вне сомнения, Альбрехт намеревался исчезнуть с концами, в дальнейшем вежливо пресекая по телефону все возможные попытки напомнить ему о нашей встрече. Наверняка заблокирует Наташкин номер. Ошеломленная всем услышанным, я никак не могла сосредоточиться. Нельзя было вот так просто отпускать душеприказчика. Следовало каким-то образом подогреть интерес к нашим персонам. Именно поэтому я и ляпнула:
– Светлана Владимировна не могла умереть от сердечной недостаточности! – И скромно потупилась.
Вскочивший было мачо немедленно сел на место и живо спросил, что я хочу этим сказать.
– Только то, что сказала. – Теперь уже я придала своему голосу сухость. – Извините, мы тоже торопимся. – В доказательство своих слов повернула Наташкино запястье так, что стал виден циферблат ее наручного будильника, и поцокала языком, демонстрируя высокую степень огорчения. – Опаздываем!
– Я готов вас подвезти, – не отставал упрямый душеприказчик.
– Спасибо, за нами сейчас мой муж подъедет, – тепло поблагодарила его я. – Боюсь, он не поймет, почему я возвращаюсь с работы в вашей компании. К сожалению, у него один, но существенный недостаток – сначала действует, потом думает. А иногда и вообще не думает. Если не возражаете, встретимся на похоронах. Мы считаем себя обязанными проводить Маноло – Светлану Владимировну в последний путь.
Рванув озадаченную Наташку за руку, я немного поторопилась, но кто ж знал, что она для комфортности переговоров успела разуться? В ходе нашей стихийной перепалки душеприказчик Альбрехт успел влезть с вопросом, известно ли нам, кто посещал Светлану Владимировну в больнице.
– Никто! – не отвлекаясь от выуживания босой ногой туфли из-под лавочки, Наталья успевала огрызаться на два фронта. Я, видите ли, была ей плохой опорой, а «мачо» влез со своим вопросом в неподходящий момент. Душеприказчик топтался рядом, без конца напоминая, что завтра нам с ним лучше всего встретиться в морге, откуда Светлану Владимировну повезут на кремацию. Главное, не забыть время – одиннадцать часов. Но если даже и забудем – не страшно, он позвонит Наташе и напомнит. Почему-то я была уверена, что, попрощавшись с нами, он непременно заедет в больницу.
5
Тот факт, что Светлана Владимировна умышленно сообщила своему душеприказчику неверные сведения о дате операции, насторожил нас обеих. Напрашивался только один вывод – она ему не доверяла. Об этом свидетельствовала и история с деньгами, столь своеобразно обнаруженными Наташкой в кармане своего пиджака. Смерть Светланы Владимировны Осиповой действительно наступила в результате острой сердечной недостаточности. Наталья выяснила это еще утром, вот только ей не понравилось поведение Александра Васильевича – лечащего врача. Он разливался соловьем, уверяя Наталью, что судьба ниспослала больной Осиповой прекрасную возможность уйти из жизни легко и красиво. Сердце отказало в тот момент, когда она под действием успокоительного спокойно спала, расположившись в кресле холла с книжечкой. Разумеется, ей не стоило покидать кровать после официального отбоя, сомневаясь в том, что заснет. Медицина у нас не так уж бессильна. Если требуется успокоить человека, то это совсем не сложно.
Вскрытие показало, что планируемая операция больную Осипову не спасла бы. Более того, только приблизила и продлила период мучений. Так что неожиданный летальный исход был для нее избавлением от грядущих страданий. Все бы ничего, да хронический молчун Александр Васильевич слишком долго и нервно радовался такому повороту дела с больной Осиповой, что само по себе говорило об одном: он очень расстроен. Не первый и не последний случай в отделении. Волею судьбы до операции не доживали и более молодые люди с суровым диагнозом, но за них он так не радовался, обходился сухой констатацией факта.
Будучи человеком сообразительным, Наташка связала поведение лечащего врача с зареванной физиономией постовой медсестры Ульяны, сменившейся утром в понедельник, но неожиданно задержавшейся на работе по инициативе начальства и не желавшей делиться своими переживаниями ни с кем. Патологоанатом ни о чем не переживал – работа есть работа, но делиться результатами вскрытия Осиповой с Натальей не стал. Напомнил ей, что эти сведения ее никоим образом не касаются, и посоветовал обратиться к Александру Васильевичу. Получился замкнутый круг.
– Точно, Улька вколола Осиповой что-то не то! – возя по моему кухонному столу чайную ложку с крупинками сахара, делилась со мной Наташка. – А теперь все стараются обернуть это на благо покойнице. Я уточняла, именно Улька дежурила на посту с воскресенья на понедельник. Вообще-то она ничего. Одна ребенка растит, муж у нее приходящий. В основном раз в месяц наведывается, девочку навестить и взаймы взять. Не понимаю, почему Улька с ним не разведется? Может, потому что живет со свекровью? Впрочем, не наше дело.
До прихода Дмитрия Николаевича я успела пересмотреть весь сборник стихов Марины Цветаевой и прийти к интересному заключению: беленькая тесемочка закладки лежала на определенном стихотворении не зря:
– Наталья! – дрогнувшим голосом прервала я невеселые рассуждения подруги. – Тащи образок!
– Зачем?
Чайная ложка дала крен, и песок высыпался на стол.
– Затем! Если сопоставить просьбу Маноло, то бишь Светланы Владимировны, прикопать банку с иконкой к ней в могилу, то это стихотворение прямо указывает место, где ее потом следует искать.
– А зачем нам искать, если мы сами ее прикопаем? Пусть даже и чужими руками. Могилка не поле чудес.
– Напряги память! Вспомни дословно, что Маноло сказала тебе.
Наташка добросовестно задумалась:
– Ну… прикопать… Нет, прикопать банку. А стихи… Стихи оставить себе. Только обращаться с книгой аккуратно. Если когда-нибудь объявится достойный человек, а он непременно объявится, и попросит передать ему эту книгу, обязательно выполнить его просьбу. Я еще удивилась: у этого человека все достоинства на показ, что ли, будут? Список на табличке, табличка на шее? Откуда мне о них знать. С мужем столько лет вместе, а его достоинства до сих пор из него так и прут. Тревожа мои недостатки. А она мне улыбнулась и сказала: «Наташенька, вы не ошибетесь, за книгой может прийти только один человек». Ир, я в твоих достоинствах никогда не сомневалась, поэтому сразу же, как только у меня возникло такое желание, сбагрила книгу тебе. Пусть она у тебя дома хранится. У меня собака, она стихов не любит… Подожди! Я же не выполнила до конца просьбу Маноло! Сейчас.
Подруга слетела с табуретки, выхватила из подставки ножницы и не успела я ахнуть, как она перерезала ими закладку.
– Вот теперь все!
Моя версия рушилась на глазах. Тем не менее я проявила упрямство и настояла на том, чтобы Наталья сбегала за образком. Она тоже заупрямилась, заявив, что не намерена в угоду моим амбициям без конца шляться по общему коридору из конца в конец. И если уж мне так приспичило, могу и сама к ней прогуляться.
Кофе мы допивали уже в Наташкиной кухне, сетуя на то, что он вымывает из организма кальций. На каждые две чашки благородного напитка следует непременно выпивать стакан молока – рекомендация, которую мы неосмотрительно игнорируем. С другой стороны, кофе стимулирует умственную деятельность, что я с удовольствием и отметила. Когда ума на что-то явно не хватает – прекрасное средство. Лично у меня его точно не хватало: никак не могла отыскать хоть какую-то зацепку в пользу того, что образок являет собой некий своеобразный ларчик. Очень миниатюрный, но предназначенный для хранения больших секретов. Увы, ничего подобного. Старенький образок Божьей матери, ладанка на стареньком черном шнурочке, только и всего.
Не хотелось выглядеть полной идиоткой. Повертев иконку в руках и так, и эдак, я с умным видом заявила, что Маноло была католичкой.
– Ясень пень, – насмешливо согласилась Наташка. – Все испанцы католики.
Но тут началось благотворное воздействие кофе на мою умственную деятельность, и я разом выдала Наташке результат:
– Значит так: наша покойная Маноло очень беспокоилась за две вещи: сборник стихов и иконку. Собираясь ложиться в клинику, не решилась взять их с собой. Возможно, надеялась вернуться. Наши врачи могут вселять оптимизм в души безнадежно больных людей. Честь им и хвала за это. В случае ее смерти в клинике, ценности, о которых я говорила, могли либо навсегда затеряться на помойке, либо попасть не в те руки. Сама знаешь, личные вещи, не представляющие особого интереса, отдают тому, кто назовется близким человеком умершего. В момент, когда укладывалась в клинику, старушка не догадывалась, что там найдется человек, который вызовет у нее доверие. Но утром пятницы она обратилась к тебе с просьбой заехать к ней домой и привезти определенные вещи. Наверное, было какое-то предчувствие… Понятно, что ей нужны были только иконка и книга, но заострять твое внимание на этих предметах она не хотела. В числе других вещей они не выглядели чем-то особенным. Вафельное полотенце для самодельного бандажа казалось самым необходимым. По-видимому, ей пришло в голову, что домой она может и не вернуться. Или просто боялась за сохранность своих амулетов. Как показали последующие события – не зря. Вспомни квартирный разгром! Также не известно, что испугало Маноло в пятницу… Или в четверг. Мы знаем только о телефонном разговоре с душеприказчиком, возможно, причина кроется в нем. К вечеру она специально спустилась к тебе с этой своей оригинальной просьбой…