– Это ваша «Мазда»? – спросил Денис, глядя на Виктора.
Тот кивнул.
– Прошу вас сесть в свою машину и уехать отсюда, – отчеканил Денис холодно. – Я вижу, ваш пикник уже закончен.
– Нет еще, – чуть хрипловато, но вполне спокойно ответил Виктор. – У нас еще остался сок и пряники. Вот доедим и тронемся, но не раньше. Не хотите ли к нашему, так сказать, шалашу?
– Что? – возмущенно просвистел Денис и сделал к нему шаг, однако Иван внезапно сказал:
– Почему бы и нет? – и сел на край плащ-палатки, взял пряник, глянул снизу на Любу: – А стакан для сока чистый найдется?
Люба опустилась рядом с ним на коленки – ну вот так вот взяли да и подкосились ноги, что-то было в этом обыкновенном человеке, что внушало… ну, если не страх, то трепет, а может, короля сыграла свита, может, она просто себе что-то навоображала, а он на нее и не смотрел так, как ей показалось… она только знала, что если бы она была собакой или кошкой, то от такого взгляда у нее бы вся шерсть на загривке вздыбилась. Во всяком случае, стало понятно, что этот человек мог добиться того, чего он добился, он умел себе подчинять… очень может быть, что на всем свете одна только Эля и смогла ему противиться.
Иван сейчас оказался рядом с Элей, и смотрелись они вместе, конечно, ужасно: ее сияющая юность и нежная красота подчеркивали его годы, его усталость, его тяжелую мудрость, опостылевший опыт и цинизм, который он, впрочем, тщательно скрывал. Она казалась крошечным мышонком рядом со старым, утомленным жизнью котом, который лапой со сточенными когтями мальца доводит до умопомрачения, но сам-то знает, что, вздумай тот убежать, у старого кота прыти не хватит его догнать, это раз, а во-вторых, зубов уже нет… так что зачем ему этот резвенький комочек плоти, совершенно непонятно! И при этом кот понимает, что, окажись он на крыше около печной трубы и встреться с соседским Васькой, который посмеет претендовать на местечко близ теплой трубы, от Васьки этого только клочья полетят!
Люба поспешно собрала со «стола» куриные кости в пластиковую тарелку, поставила в сторонку. Черныш мигом покинул Элю и припал к костям. Многие собаки их не едят, ну а этот… только хруст стоял! Люба обтерла руки салфеткой и нашла чистый стакан. Налила соку, протянула Ивану, показала на пряники:
– Кушайте, прошу вас. А вы что же стоите? – Это Денису адресовалось. – Присаживайтесь. У нас, как видите, запросто. На столе сидим…
Так, что-то она разошлась! А Дениса бросило в такую краску… Чувствовалось, что он еле сдерживается, и неведомо, долго ли еще сможет себя в руках держать.
Люба смотрела на него снизу, но как бы свысока. То ли рябина пресловутая продолжала ее будоражить, то ли еще что происходило, но она совершенно ничего не боялась. Мгновение страха, испытанного перед Иваном, в смеси с алкоголем до такой степени обострило ее разум, и жизненное чутье, и проницательность, что ей даже смешно стало… все было так просто, так на самом деле просто и объяснимо! Единственное, что сейчас беспокило ее, это необходимость молчать до поры до времени. Не обрушишь же вот так, с бухты-барахты, на людей свои открытия! Не скажешь же: ребята, я вас насквозь вижу! Кроме того, надо быть поосторожней с Денисом. Кто знает, как он отреагирует на то, что Люба теперь все про него знает и понимает! Еще начнет в отместку языком болтать, а ей это вовсе ни к чему!
На всякий случай, чтобы заставить себя молчать, она налила сок в стаканчик и теперь пила меленькими глоточками, уговаривая себя не спешить.
– Сядь, Денис, – мягко сказал Иван, но Денис воспринял это как приказ и неуклюже повалился на «стол», задев при этом Черныша. Тот наступил лапой на куриную косточку и грозно гавкнул на Дениса. Именно это послужило почему-то сигналом к тому, что Денис даже не вышел, а просто-таки вывалился из себя.
– Добрались, значит, до нее? – глухо спросил он, обвиняюще глядя на Любу. – А что ж на обочине сидите? На ресторан денег не хватило? И чего же домой ее к себе не повезли? Что, не в масть вам такая деревенщина?
Люба готова была к словесной схватке, даже мечтала о ней, но от такой откровенной чуши даже растерялась. Ее опередил Виктор:
– Рестораны закрыты на спецобслуживание, это раз. Во-вторых, мы с Любой – любители пикников, ну и будущую сноху решили пригласить посидеть с нами. А в-третьих, непосредственно отсюда, подзаправившись перед дальней дорогой, мы все намеревались отправиться в Нижний. Так что… так что намеки ваши неуместны, уважаемый.
Вот это ответил так ответил! Даже Люба не могла бы сказать лучше. Не зря она так любила этого человека столько лет, и пусть он теперь связан с другой, все равно – он достоин если не любви, то уважения.
– Как это – все намеревались отправиться?! – оторопело переспросил Денис. – А… надолго?
– Навсегда, – отрезал Виктор.
Он принял на себя солирующую партию, вел ее достойно, и Люба мешать ему пока не собиралась. Она только косилась на Ивана, который тоже молчал себе да молчал, только жевал один мятный пряник за другим. Это напомнило Любе, как истово она поглощала пирожки, и чуть слышный смешок сорвался с ее губ, потонув в стакане с соком и разбрызгав этот сок ей на лицо и свитер.
Иван проворно схватил со стола салфетку и протянул ей.
– Осторожней, – сказал он очень серьезно, и Любе почему-то показалось, что он говорит вовсе не о соке.
– Спасибо. – Она взяла салфетку и принялась вытираться, а он смотрел, как она это делает.
Что-то вдруг произошло, и Люба это ощутила как прикосновение или как звук. Она больше не боялась его. Ничуточки. Черт, это ее задорило, злило, веселило… пить надо меньше, вот что! Или все-таки дело не в питии?
– Как это навсегда? – спросил между тем Денис. – Но твои документы дома!
– Мои документы, – чуть слышно прошелестела Эля, – теперь всегда со мной. Когда я поняла, на что ты способен, я подумала, что однажды в них может появиться штамп о том, что я уже вышла замуж за Ивана Леонтьевича Кравцова.
– Эвона, – смешно сказал Иван, но вдаваться в подробности не стал, только головой покачал.
– Погоди, а родители? Ты что, могла бы их бросить? – возмутился Денис, откровенно пропустив мимо ушей обвинение Эли. – Они тебя вырастили, они тебя любят…
– Ваши уважаемые родители, дай им бог здоровья, многое сделали для Эли, но они ей всего лишь дядюшка и тетушка. Родители же ее будущего мужа вполне могли бы стать и ее родителями, – необычайно витиевато и обстоятельно изрек Виктор.
– Родители! – хмыкнул Денис. – Во-первых, ваш сын и знать ее не хочет. Во-вторых, вы в разводе, насколько мне известно.
Иван резко опустил стакан и глянул на Любу. Недопитый сок выплеснулся ему на свитер, и теперь настала ее очередь хватать со стола салфетку и протягивать ему.
– Осторожней, – усмехнулась Люба, а Иван ответил:
– Спасибо.
И опять это было как бы не о соке, а может, и о нем.
– Можно перестать быть мужем и женой, но перестать быть родителями невозможно, – сказал Виктор. – Что касаемо сына… я думаю, если он узнает, что его насчет Эли одурачили, то поймет, что от своего счастья из-за клеветы отказываться глупо.
– Это она, что ли, счастье?! – издевательски протянул Денис, кивая на сестру. – Да уж, нашли тоже! Да она…
И осекся под взглядом Ивана.
– Мне интересно послушать, – сказал тот. – Ты уже однажды уверял меня, что твоя сестра спит и видит, как выйти за меня замуж. Потом оказалось, что я ей и даром не нужен. Теперь мне бы хотелось узнать, в чем грешна эта девушка, которую ты расписывал мне не просто как подарок судьбы, но и воплощение всех самых немыслимых достоинств.
«Ну, господа… ну, – подумала Люба, – если воротилы малого деревенского бизнеса изъясняются таким вот штилем, может, еще не все потеряно в России и она на самом деле встала на путь возрождения?!»
– Да вы на нее посмотрите, – кивнула она на Элю. – В чем эта девушка может быть грешна? Только в том, что у нее есть брат, а у брата – жена, и этим двоим вообще на все и вся наплевать, только бы благодеяния от Ивана Леонтьевича Кравцова продолжали на них сыпаться.
– Да? – приподнял брови вышеназванный.
– Да, – кивнула Люба. – Вместе с вами тут солнце восходит. А по горизонту движется не с запада на восток, а в тех направлениях, куда вы передвигаетесь.
– Эвона, – снова сказал Иван задумчиво. – А солнце, стало быть, с запада на восток движется? Век живи, век учись.
– Ну, с востока на запад, какая разница, – равнодушно отмахнулась Люба, потому что и в самом деле разницы не было ну совершенно никакой! – Суть в другом. Суть в том, что Денис был готов на все, лишь бы приблизиться к вам ну просто вплотную. И он решил, что это можно сделать с помощью Эли. Что-то мне подсказывает, что сначала на себя пыталась обратить ваше внимание его жена… поправьте меня, если я ошибаюсь…
Она даже приумолкла, давая им время внести, так сказать, коррективы, однако Денис только снова жутко покраснел, а Иван молчал и смотрел с интересом. Люба хотела сказать, что молчание – знак согласия, но это было слишком банально, поэтому она продолжила:
Она даже приумолкла, давая им время внести, так сказать, коррективы, однако Денис только снова жутко покраснел, а Иван молчал и смотрел с интересом. Люба хотела сказать, что молчание – знак согласия, но это было слишком банально, поэтому она продолжила:
– Эля воспринималась им как безответное существо. Сирота, совсем молоденькая, все такое… Денис думал, что она слабая. А она очень сильная на самом деле. Когда-то Денис обмолвился в разговоре со мной: «Элька у нас барышня с идеалами. Ей любовь нужна. Ну а денежки – потом». Здесь должно было стоять имя «Эля», потому что речь шла о его сестре, за которую он Эльку и выдавал.
– Как так? – с живым интересом спросил Иван, и Люба ответила, поглядев ему в глаза:
– Расскажу. Но все по порядку. Значит, он решил выдать сестру замуж за всесильного Ивана Леонтьевича Кравцова. Вы человек одинокий, – проговорила она, не сводя глаз с Ивана. – А всякий одинокий человек мечтает о любви и нежности.
– Всякий? – уточнил Иван.
– Всякий, – твердо сказала Люба. – В любом возрасте. Мужчина, женщина… всякий. Особенно если ему кажется, что влюблено в него существо молодое и необыкновенное.
Ей хотелось оглянуться, потому что взгляд Дениса пробуравил ей висок уже до середины головы, но Иван смотрел ей в глаза и как будто не отпускал от себя. И поэтому Люба продолжала рассказывать:
– Вы уверились, что Эля к вам неравнодушна, и начали за ней ухаживать. Но наткнулись на откровенное сопротивление. Вдобавок появился какой-то студентишка, в которого она так же откровенно влюбилась. У меня такое ощущение, что вы женскую натуру не слишком понимаете, да?
Иван подумал и кивнул.
– С другой стороны, – подал голос Виктор, – ну кто ее понимает, верно? Я вот тоже… теряюсь иногда…
Иван кивнул, но головы к Виктору не повернул, а продолжал таращиться на Любу, как будто она изрекала бог весть какие откровения. А может, это и были для него откровения…
– Думаю, Денис сказал вам, что Эля вовсе не влюблена в Женю, а нарочно дразнит вас. И нужно так себя повести, чтобы всем стало ясно, кто тут хозяин. И вам нужно быть порешительней. Наверное, вы привыкли доверять Денису. Поверили ему и теперь. Тогда вы совершили и храбрый, и нелепый поступок: вы залезли к Эле в окно. Однако сами над собой смеялись, оттого и хохотали, когда сорвались со стены. Думаю, вы что-то самому себе хотели доказать: вот, мол, я в окошко к девушке лезу… Вам, наверное, никогда в жизни такого совершать не приходилось?
Иван моргнул растерянно. И Люба опять не стала уточнять, что молчание – знак согласия.
– Но скандал состоялся. И была достигнута главная цель, которую ставил себе Денис, провоцировавший вас: Женька взбесился. И этим воспользовалась Элина, жена Дениса. Или Элька, как ее чаще называют. Она пришла к парню в комнату и сказала, что ему лучше уехать, потому что у Эли с Иваном роман вовсю, а ему она просто голову морочит, чтобы своего фактически жениха заводить. Женька поверил. Вообще эта пара, Денис и его жена, обладают большим даром убеждения.
– Слушайте, по вашим словам, выходит, будто это просто Яго какой-то, ну а Элька… – начал было Иван, но Люба перебила:
– Он-то Яго, но Элька – отнюдь не Эмилия, потому что та мужу своему противилась, за что и была им убита, а Элька Денису вернейшая и преданнейшая помощница. Итак, она убедила Женьку, что он тут третий лишний. И ушла, но в коридоре встретила Элю. Которая направлялась к своему любимому объясняться, готовая ради того, чтобы его успокоить, на все. Элька бросила пошлую фразочку, мол, Женя уже ни на что не годен и спит, просто ляпнула скабрезность. Утром Женя уехал, ненавидя ту, которую любил, полный решимости с ней порвать. И все же у него оставались сомнения… Я помню, с каким выражением показывал он мне фотографию, где изображены он, Эля и Денис с Элькой. Теперь, в Америке, он озлобился еще сильней, теперь он убежден, что между Элей и Иваном Леонтьевичем роман. Думаю, ему кто-то что-то написал, а впрочем, этого я наверняка не знаю, могу лишь предполагать.
– Да вы вообще ничего толком не знаете, можете лишь предполагать, – срывающимся голосом бросил Денис, и Люба наконец-то к нему повернулась:
– Отчего же? Я совершенно точно знаю, что однажды вы с Элькой появились у меня дома, причем мне было сказано, что Элька – ваша сестра, которая беременна от Женьки.
– Так ты знал?! – тихо ахнула Эля. – А она мне говорила, что ты…. что она…
– Что за чепуха? – холодно перебил ее Иван.
– Никакой чепухи нет, – так же холодно ответила Люба. – Думаю, эту мысль им подсказала попытка Эли отделаться от Ивана Леонтьевича, распустив слух, что она от Женьки беременна. Разумеется, в это никто не поверил, потому что все ее слишком хорошо знали. Однако Денис с женой соображают быстро, иногда даже чересчур. Спустя несколько дней Денис и Элька приехали в Нижний, якобы обследование проходить, и Элька поселилась у меня.
– Но я не пойму… – с откровенной растерянностью проговорил Иван. – Если она его жена… как же?! – Он тоже начал от изумления запинаться, как Эля. – Да нет, не может быть!
– Я понимаю, – кивнула Люба. – Тем более что она беременна, конечно, от собственного мужа. Однако Эле было сказано, что от Женьки. Якобы в ту ночь, когда к Эле в окно лазил Иван Леонтьевич, Элька пошла утешать Женьку, а он на нее набросился. Что-то в этом роде вам было сказано, да?
Эля кивнула:
– И еще она уверяла, ну, потом, когда почувствовала, что беременна, что Денису ни о чем пока не скажет, что не любит его больше, а хочет с Женькой быть и попытается Любовь Ивановну убедить, что ребенок его и что она собирается Женьку из Америки ждать. И уехала к вам в Нижний.
– Да ну, как можно в такое верить?! – хмыкнул Денис. – Это была просто шутка, розыгрыш, только такая дура, как ты, могла повестись!
– Однако Эля поверила, – перебила его Люба. – Поверила настолько, что сорвалась и приехала в Нижний. Пришла ко мне домой – и очень удачно – в кавычках, – конечно, застала в моей квартире Эльку. От волнения Эля даже в обморок в подъезде упала. А Элька объявила ей, что все дело сделано, что я вполне убеждена, что она моя как бы сноха, что Женька только о ней и мечтает, ну, видимо, что уже на днях они разойдутся с Денисом. Насколько я понимаю, целью было заставить Элю потерять от горя голову и броситься в объятия Ивана Леонтьевича. Однако, хоть голову она потеряла, ни в чьи объятия не бросилась и бросаться не собиралась. Она просто решила покончить с собой.
– То есть как? – растерянно спросил Иван.
– Ну, это грех, – глухо произнесла Эля, прижимаясь лицом к голове Черныша. – Если утопиться или повеситься… Я долго думала, как бы так устроить, чтобы как будто нечаянно. А потом решила после бани выйти и на холоде постоять. Чтобы простудиться насмерть. И я уже стояла в воскресенье, когда баню топили. Я долго стояла, да меня тетя в дом загнала. И я не простыла ничуть. Тогда я подумала, что придется ждать настоящих морозов, чтобы лечь в сугроб.
– Вот дура, – громко сказал Денис.
– Молчи, – тихо приказал Виктор. – Молчи, а то…
– За что ж ты меня так ненавидела? – спросил Иван, повернувшись к Эле.
Она подняла голову и улыбнулась, хотя серые глаза были полны слез:
– Да я не ненавидела вас. Просто я Женьку очень люблю, мне никто на свете не нужен, кроме него… у меня мама была такая же, я знаю: как увидела папу моего, так и влюбилась, и это на всю жизнь. Они когда в аварию попали, папу сразу убило, а мама еще жила. И мне потом доктор рассказывал, ну знаете, наш хирург, Василий Ильич, он тогда пытался ее спасти и говорит, что спас бы, наверняка спас бы, да, на беду, тетя, мамина сестра, пришла ее навестить и сказала, что папа погиб. От нее это скрывали. Ну и все, она как узнала об этом, сразу потеряла сознание и умерла вечером. Это от любви, от любви же тоже умереть можно… Я понимаю это. Может быть, мне даже не пришлось бы в сугроб ложиться, я бы и так…
Люба повернула голову и посмотрела на Виктора. Он слушал с ошарашенным видом. И Люба поняла, что он снова думает о том же, о чем она: а справится ли Женька с такой любовью? Понимает ли он, кто такая Эля? Что, если для него и впрямь все потеряло значение – все, что было с ней связано?
– Вообще хватит этой ерунды! – вдруг вскричал Денис яростно. – Это все бредни какие-то. Эля обвиняет мою мать, которая ей жизнь, можно сказать, посвятила, которая ее кормила, растила. Вы, Любовь Ивановна… – его голос на мгновение дал петуха, – эти ваши измышления слушать тошно. Ну мы прямо такие лгуны, и выдумщики, и аферисты! Ну вот скажите… ну скажите, вы помните, что, когда мы с Элькой у вас впервые появились, мы просто умоляли вас позвонить Женьке и рассказать ему…
– Ха-ха, – громко, отчетливо сказал Виктор, а потом так и закатился смехом.
Элька печально посмотрела на брата, а Иван только вздохнул:
– Эх, Денис, прокололся ты! Сам себя выдал, Яго ты наш Яго! Вот уж прав был Лесков: «Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета…» Ну что так смотрите? – Это адресовалось Любе. – Я как бы умею читать. Это странно? Вообще по первому образованию я учитель русского языка и литературы. Лет десять в сельской школе оттрубил в доперестрочные времена. Потом уже другая жизнь закрутила, но кое-что помню. И Шекспира всегда любил.