Саулина узнала этот голос. Это был один из поэтов, посещавший вместе с другими литераторами и музыкантами салон мадам Грассини, молодой человек с томным и мечтательным взглядом, отличавшийся, однако, не только большим щегольством в одежде, но и завидным аппетитом. Вот он — золотой случай объявить о себе и попросить помощи! Когда мужчина подошел к двери, девочка бросилась за ним вслед, но тут галантерейщица настигла ее и мощным толчком отбросила обратно на груду коробок. Когда Саулина вновь поднялась на ноги, клиент уже успел скрыться.
— Итак, синьорина, чем могу служить? — В голосе лавочницы прозвучала издевательская нотка, не укрывшаяся от Саулины.
— Вы мне уже «услужили», сбив меня с ног, — ответила она с досадой.
— Ты сама чуть с ног меня не сбила, — не сморгнув солгала хозяйка лавки. — По нынешним беспокойным временам, моя милая, любой, кого не видишь в лицо, может оказаться врагом.
На самом деле она успела прекрасно рассмотреть Саулину.
— Я хотела поприветствовать того синьора, который отсюда вышел, — сказала Саулина, безуспешно стараясь привести в порядок свое красивое платье, сильно пострадавшее от многочисленных столкновений с грубой действительностью. Галантерейщица Аньезе встревожилась.
— Ты хочешь сказать, что зашла сюда, чтобы с ним поздороваться?
— Я хочу сказать, что знаю его.
— Чего ж ты тогда пряталась за коробками?
— Я не сразу поняла, что это он.
— Значит, ты хотела что-нибудь купить?
— Нет. Я спряталась от страшного человека. От него осталась только половина, и он хотел меня… съесть.
Женщина расхохоталась.
— Обрубок из Кандольи? — уточнила она. — Сразу видно, что ты не здешняя.
— Да, так он себя и назвал.
— Да он мухи не обидит! — заверила ее женщина.
— А почему… почему он такой ужасный?
— Не повезло бедняге. Мраморная глыба из каменоломен Кандольи упала ему на ноги, вот и пришлось их оттяпать. С тех пор люди и прозвали его Обрубком из Кандольи. Его тут каждая собака знает. Стало быть, ты не здешняя, — задумчиво повторила галантерейщица. — И ты знаешь господина, который только что отсюда вышел?
— Да, я его знаю.
— И как же его зовут? — спросила женщина.
— Этого я не знаю. Вернее, не помню. Но я его уже раньше видела.
Лавочница, уже составившая в уме собственный план насчет девочки, решила проявить к ней материнское участие, хотя это получалось у нее не слишком убедительно.
— Я всегда знаю, как зовут тех, кто мне знаком, — сказала она, исподтишка окидывая Саулину хитрым взглядом многоопытной сводни.
Она мгновенно оценила необыкновенную красоту этой девочки. Смятение, голод и отчаяние придавали облику особый драматизм и одухотворенность. Нет, такая красотка не для первого встречного. Она стоит того, чтобы отправиться к лучшему клиенту Аньезе.
— А я не всегда знаю по именам своих знакомых, — с вызовом сказала Саулина.
— Всякое бывает, — согласилась галантерейщица, ласково обняв ее за плечи. — А теперь закроем лавочку и поднимемся-ка наверх.
— Куда?
— Ко мне домой, — улыбнулась Аньезе.
— Зачем?
— Затем, что тебе надо умыться, — женщина погладила ее по голове, — и поесть. Разве не так?
— Да, синьора, все верно, — сдалась Саулина, готовая поверить любому, кто предложил бы ей еду и столь необходимый отдых.
13
Театр «Ла Скала» сверкал и переливался тысячами свечей. Миланцы всех сословий и состояний заполнили великий театр от партера до галерки. Они толпились в фойе, болтали, выпивали и закусывали в буфете, но все с нетерпением ждали появления прекрасной мадам Грассини. В этот вечер она должна была исполнять своим великолепным контральто арии из оперы Чимарозы «Тайный брак». Имя прославленной примадонны, столь дорогое знатокам бельканто, было на устах у всех: любовная связь с генералом Бонапартом притягивала к ней жадное внимание сплетников. Голос, пленивший Наполеона, радовал сердца завсегдатаев партера и простолюдинов, заполнивших галерку, знатнейших аристократов, занимавших кресла в ложах бельэтажа, и зажиточных мещан, разместившихся в амфитеатре.
Граф Гаэтано Порро в сопровождении двух «черных плащей» вошел в свою ложу, чтобы убедиться, что все в порядке. В этот вечер он пригласил в театр нескольких друзей из Рима и хотел быть уверенным, что им обеспечены надлежащие условия.
«Черные плащи» принадлежали к высшему классу слуг, в чьи обязанности входило сопровождение своих хозяев повсюду, в том числе и в театр. Грозные, молчаливые, они неподвижно застыли за плечами графа, готовые по первому знаку броситься выполнять любое его распоряжение.
Граф Гаэтано Порро окинул толпу скучающим и презрительным взглядом. В зале стоял невообразимый шум, прямо как на базаре, франты стучали тростями по спинкам скамей, зрители выкрикивали грубые приветствия певцам, с галерки в честь любимого исполнителя дождем разбрасывали конфетти.
В фойе процветали азартные игры: фараон, мушка, лото, наконец, рулетка. Целые состояния переходили из рук в руки за один вечер. В ложах с опущенными шторами знатные дамы теряли остатки своей добродетели, приобретая взамен широкую известность.
Гражданин Гаэтано Порро, добровольно отказавшийся от графского титула, посещал театр «Ла Скала» с тех пор, как себя помнил. Здесь все-таки можно было провести вечер не без приятности.
Он знал, что шум прекратится, визиты из ложи в ложу будут прерваны и в зале установится полная тишина только с появлением мадам Грассини, умевшей зачаровать публику своей красотой, изяществом и необыкновенным вокалом. Ее триумф в опере «Цыгане на ярмарке» вдохновил одного из местных поэтов на краткий мадригал, известный решительно всему Милану:
Очень немногие за пределами узкого круга художников разного рода могли похвастаться ее дружбой. Джузеппина экономно распределяла свои милости и очень часто ограничивалась лишь тем, что искусно поддерживала разожженный ее чарами огонь желания, обрекая страдальца на долгие муки, вечно обещая и не принося удовлетворения. Чутье подсказывало ей, что неприступность и загадочность являются пружиной сложного механизма, именуемого успехом. Поэтому она по мере возможности окружила свою частную жизнь завесой тайны. Даже появление в ее доме маленькой спасительницы генерала Бонапарта стало загадочным событием, еще больше подогревавшим всеобщее любопытство.
Граф Гаэтано Порро взглянул на свое недавнее приобретение: только что вошедшие в моду новейшие часы «с репетицией». Народная молва мгновенно переименовала «репетицию» в «репутацию», отчего родилось множество забавных каламбуров, которыми не брезговал даже такой серьезный человек, как граф Порро.
«Если моя репутация меня не подводит, — подумал он, — у меня есть ровно десять минут, чтобы отправиться к нашей диве и переговорить с ней об интересующем нас предмете».
Он повернулся к одному из своих «черных плащей»:
— Мы идем к мадам Грассини.
Один из слуг, освещая путь лампой, первым стал спускаться по крутой и узкой лестнице, ведущей в партер. Они прошли через толпу, не обращая внимания на стоящий вокруг гвалт, привычно уклоняясь от летящих со всех сторон пакетиков с конфетти. Закрыв за собой неприметную дверь справа от сцены, они оказались в коридоре, который привел их к дверям уборной примадонны.
Граф негромко постучался. Ему открыла Джаннетта.
— Чему я обязана такой радостью? — осведомилась Джузеппина, протягивая графу руку для поцелуя.
— Желанию засвидетельствовать вам мое восхищение, — галантно ответил он, — и стремлению помочь вам в разрешении задачи, которая вас так волнует.
Граф по достоинству оценил нежный взгляд женщины и ее кроткую улыбку. Если она и впрямь волнуется о судьбе своей подопечной, подумал он, значит, как истинная актриса, умеет скрывать свои чувства.
— У вас есть известия о Саулине?
— Пока нет, но скоро будут, — заверил ее граф Порро. — Вы не должны предаваться унынию, поверьте.
Маленькая артистическая уборная буквально утопала в цветах: здесь были розы всех оттенков, от темно-красного до нежно-розового, белоснежные лилии, целые охапки пышных хризантем. — Я вам бесконечно признательна, — сказала Джузеппина, жестом приглашая его сесть.
Граф и Джузеппина заняли места на обитом парчой диванчике-визави.
— Необходимо, чтобы вы рассказали мне поподробнее об этой девочке, тогда мне легче будет вам помочь, — сказал граф Порро.
— Спрашивайте, — с готовностью кивнула Джузеппина, думая о том, что Наполеон, должно быть, отдал недвусмысленные распоряжения, если уж представитель одного из самых старинных благородных семейств Ломбардии решил заняться этим делом.
Она дала подробное описание Саулины, приобщив к своему рассказу то немногое, что сумели разузнать слуги после побега девочки из дому.
— Милан велик, — заметил граф, — но, мне кажется, я знаю верный способ отыскать вашу маленькую подопечную.
— Господь да вознаградит вас за это, гражданин, — с чувством ответила Джузеппина. — Признаюсь вам как на духу, — продолжала она, — я вся дрожу при мысли о родителях бедной малютки. Они доверили мне свое сокровище, а я его потеряла! — ее прекрасный голос задрожал от волнения.
Граф Порро одарил ее добродушной улыбкой.
— Не падайте духом, гражданка: мы отыщем ваше сокровище.
Он догадывался, что отец Саулины, должно быть, отдал это так называемое сокровище в обмен на горсть звонкой монеты, и поэтому делал скидку на некоторую театральность последних слов певицы.
Крестьянских девочек нередко отдавали в услужение или для забавы семьям аристократов или просто зажиточных горожан. Для родителей тут была двойная выгода: они получали вознаграждение и избавлялись от лишнего рта.
— Я успокоюсь лишь тогда, когда мы ее найдем, — ответила Джузеппина.
— Начиная с этой минуты я буду делать все от меня зависящее, чтобы вернуть ее вам.
— Я буду вам обязана по гроб жизни, — произнесла певица, пока граф на прощание почтительно касался губами ее прекрасных длинных пальцев.
За дверями уборной его терпеливо дожидался верный «черный плащ».
— Закажи корзину белых роз и отошли ее мадам Грассини от моего имени, — распорядился граф Порро.
— Будет сделано, — ответил слуга, протягивая вперед руку с фонарем, чтобы осветить путь хозяину.
— И дай знать, — граф заговорил так тихо, что бедному телохранителю пришлось наклониться и вытянуть шею, чтобы услышать приказание, — дай знать Рибальдо, что я хочу с ним встретиться в гостинице «Колодец».
* * *Саулина воспрянула духом. Мир больше не казался ей таким враждебным. В уютном доме Аньезе над галантерейной лавкой накормленная и умытая девочка почувствовала себя совсем неплохо. Жизнь снова оборачивалась к ней светлой стороной. Восстановлению ее веры в человечество способствовало то, с каким участием, с каким бескорыстием хозяйка лавки пришла ей на помощь.
Обычно недоверчивая и скупая на слова, Саулина пустилась в подробный и откровенный рассказ о себе, о генерале Бонапарте, о синьоре Джузеппине, о своих приключениях и злоключениях, а галантерейщица внимательно слушала, время от времени участливо кивая и покачивая головой.
— И все это тебе пришлось пережить, бедная деточка? — воскликнула она жалостливо.
— Да, все так и было, — подтвердила Саулина. — Мне так повезло, что я вас встретила! — радостно добавила она, проглатывая последний кусок белого хлеба, пропитанный подливкой прекрасного жаркого из поросенка.
— Я помогу тебе найти твою табакерку, — обещала Аньезе.
— Это было бы чудесно! — обрадовалась Саулина. — И генерал Бонапарт вас обязательно отблагодарит.
— Я в этом не сомневаюсь, девочка моя. И я с тобой совершенно согласна. У тебя был бы жалкий вид, если бы ты вернулась к своей покровительнице без табакерки.
— Но как же мы ее найдем?
— Ты мне верь, — сказала Аньезе. — Мы его из-под земли достанем, этого мерзавца.
Поскольку слова женщины отвечали тайным чаяниям самой Саулины, она поверила всей душой. К тому же ей было лестно, что взрослый человек так внимательно ее слушает и принимает близко к сердцу ее горести. Она бы ни за что так слепо не доверилась этой женщине, если бы та сказала ей вполне разумные слова: «Ты никогда не разыщешь вора. Возвращайся к своей благодетельнице, вот все, что тебе остается. Она же небось волнуется! Дама она важная, она и поможет тебе найти твое сокровище».
Но Аньезе ничего такого ей не сказала, прежде всего потому, что не поверила ни единому слову из рассказа Саулины. А главное, потому, что ей было выгодно поддакивать своей загадочной гостье. Девчонка, конечно, сочиняет и привирает, как все подростки. Сама Аньезе была такой когда-то. Однако как необыкновенно хитра эта Саулина. Такие способности к сочинительству свидетельствуют о мятущейся душе и врожденной тяге к любым рискованным приключениям, лишь бы они разворачивались в обстановке богатства и роскоши. Оставалось лишь подтолкнуть девочку в нужном направлении. А уж об этом Аньезе позаботится.
— Пока мы ведем наши поиски, — сказала она вслух, — ты будешь жить у меня. Я о тебе позабочусь. Надо достать новое платье: то, что на тебе, совсем мятое и грязное.
— Слишком много чести, синьора, — сказала Саулина, растроганная таким проявлением щедрости. — Даже не знаю, как мне вас благодарить.
— Бескорыстие — само себе награда, — назидательно изрекла Аньезе. — Чем ты можешь меня отблагодарить? Ну, выполнишь для меня кое-какие мелкие поручения.
Галантерейщица еле сдерживала распирающее ее изнутри нетерпеливое возбуждение, любуясь исподтишка пленительной чистотой и свежестью еще не распустившегося бутона.
— Вот, пожалуй, сегодня и отнесешь заказанные кружева одному из моих клиентов. Веди себя почтительно, вежливо отвечай на все его вопросы. Это очень важный господин. Если сумеешь добиться его расположения, он может помочь тебе в твоем деле.
— Найдет мою табакерку?
— Саулина, он все может! — воскликнула Аньезе, обнимая девочку.
14
Щегольски одетый молодой человек со светлыми волосами скакал на резвом английском жеребце вровень с дилижансом, приближавшимся к Милану. Путешественники, измученные томительным десятидневным путешествием из Парижа, почувствовали себя чуть ли не в раю, когда дилижанс остановился на берегу Навильо. Они с радостью покинули карету и вошли в прекрасную церковь Сан-Бартоломео, чтобы помолиться и оставить пожертвования в благодарность богу за то, что уберег их от разбойников, диких зверей и других напастей. Никто из них и вообразить не мог, что у самых ворот города к ним присоединится один из самых опасных разбойников этих мест — Рибальдо.
С другой стороны, молодой человек в камзоле сизого цвета, безупречных панталонах из мягкого сукна, начищенных до зеркального блеска сапогах, в рубашке и галстуке бантом, пахнувших лавандой, безусловно, выглядел как настоящий дворянин. Изящество черт, гордый взгляд, мужественная элегантность наряда говорили об аристократическом происхождении человека, который лишь по странному капризу судьбы был вынужден жить и бороться по другую сторону от места, предназначенного ему по праву рождения.
Гордо и уверенно держась в седле, он окинул внимательным взглядом пустынную дорогу, темный силуэт церкви на фоне охваченного закатом неба и шелестящие на ветру старинные буки и вязы — все, что осталось от некогда непроходимого леса.
Милан, прекрасный и ненавистный Милан всякий раз наполнял его сердце волнением. Чуть тронув коня коленом, Рибальдо направил его к вознице, сидевшему на козлах в ожидании своих пассажиров.
— Найдется для меня место в дилижансе? — спросил Рибальдо у кучера.
— Как посмотреть, — неприветливо буркнул тот.
— Я должен попасть в гостиницу «Колодец» сегодня вечером, — пояснил Рибальдо, передавая кучеру монету достоинством в одну лиру: щедрую плату за столь скромную услугу. Щедрую, но не чрезмерную.
— Давай залезай, — сказал кучер, ловко подхватив монету и разражаясь заразительным смехом. — Залезай и перестань морочить мне голову.
— Ты меня сразу узнал, верно?
— Вот уже час как я тебя чую и глотаю пыль из-под твоих копыт. Рад, очень рад. Нечасто приходится встречать тебя без маски.
— Я тоже рад. Ну, что новенького?
— Это ты мне скажи, что у вас тут новенького. Пока туда, пока обратно, я уже двадцать дней в Милане не был.
— Все течет, и ничто не меняется, — сказал Рибальдо.
Он спешился, привязал коня позади дилижанса и одним прыжком взобрался на козлы рядом с возничим. Из открытых дверей церкви доносились благодарственные песнопения.
— Давно ты меня ждешь? — спросил возница.
— Ты пунктуален, как судьба, — ответил Рибальдо, сверкнув белозубой улыбкой.
— Торопишься?
— Один мой друг хочет меня видеть сегодня вечером.
— В таком случае придется тебе въехать в город вместе со мной, — многозначительно заметил возница.
— Я бы и сам справился, но вместе с тобой я въеду через ворота, как знатный синьор, вместо того чтобы лазить по стенам, как контрабандист, — и Рибальдо дружески хлопнул его по плечу.
— Ничего, тебе не впервой. Ты же любишь рисковать.
— Видишь ли, я не хочу портить этот прекрасный камзол, — отшутился Рибальдо.
Путешественники тем временем стали понемногу выходить из церкви. Они болтали, смеялись, несмотря на усталость, так как уже чувствовали себя в безопасности. Один за другим они забрались в дилижанс, и он тронулся по направлению к Новым воротам. Городские стены, рустованные серыми, нарочито грубо обтесанными гранитными плитами, имели неприступный вид.