Они еще долго целовались в подъезде, пока Лана, чуть оттолкнув Юру, не сказала:
– Ну, все! Мне пора! До завтра!
– До завтра! – отозвался он, еще раз чмокнул ее в щеку и, сделав прощальный жест, вышел на улицу.
Лана сладко потянулась и принялась медленно подниматься по лестнице на свой четвертый этаж, сохраняя на лице безмятежно-счастливую улыбку. Когда дошла до площадки между третьим и четвертым этажом, ее улыбка сама собой превратилась в жесткий минус. На подоконнике, обняв ноги в коленках, сидела ее бывшая подруга. Лана не общалась с Ермаковой уже почти месяц, и потому ее появлению возле своей квартиры очень удивилась. Она подошла к подоконнику и молча остановилась перед Танькой. Спрашивать ее она ни о чем не собиралась. Сама пришла, пусть сама и говорит, что надо.
Танька отпустила коленки, спрыгнула на пол и сказала то, чего Кондратенко ожидала меньше всего:
– Давай помиримся.
– А что так? – Лана не смогла выжать из себя ничего более умного, оставаясь в растерянности. Кроме того, она считала себя виноватой перед Танькой, и немножко развязный тон был своего рода защитной реакцией.
– Ну… мы с тобой все же с первого класса дружим… я привыкла, что ты всегда рядом… одиноко как-то. Тебе-то, конечно, хорошо…
– Да, мне хорошо, Таня… Ты меня за это прости… за то, что все так получилось…
– Ладно… проехали… Мир?
– Ну… мир, если ты серьезно.
– Вполне.
– А как же… Майоров? Твоя… любовь к нему?
– А не было никакой любви! Ты действительно убедила меня в том, что она есть. Кому ж любви не хочется? Вот и мне захотелось, но ее, видимо, надо как-то… выстрадать… По чужому желанию не выйдет.
– То есть тебе совсем-совсем Юра больше не интересен? – на всякий случай спросила обрадованная Лана, которая без подруги тоже, в общем-то, скучала. Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем, но никому, кроме Таньки, она не доверяла.
– Совсем, – отозвалась Ермакова. – Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Значит, это не любовь была, а так – баловство, игры. Согласна?
– Я-то согласна, – наконец рассмеялась Лана. – Лишь бы ты больше зла на меня не держала.
Танька ответно улыбнулась и сказала:
– Я не держу. Ну… в общем, пошла я, раз все у нас опять хорошо. У меня, честно говоря, сочинение еще не написано, а завтра последний срок сдачи. Я побежала!
– Давай! – согласилась Лана. – Я за уроки вообще еще не садилась! Завтра зайти за тобой в школу?
– Конечно! Как раньше! Пока!
Лана кивнула подруге и поднялась к квартире. Надо же, как все нынче хорошо складывается: и Юра с ней, и Танька ее простила. Чего еще желать от жизни? Впрочем, есть что! Вспомнив об учительнице математики, Лана вздрогнула, и от хорошего настроения не осталось и следа. Конечно, учебный год только начался и до его конца еще далеко, но выше трех баллов она теперь не получает ни по алгебре, ни по тригонометрии. Как бы ни старалась. Как бы ни лезла вон из кожи. Таньке Лана сказала полуправду. Она действительно не садилась еще за уроки, если не считать алгебру. Домашнее задание по этому предмету она сделала сразу, как только вернулась из школы. Ответы на все примеры у нее сошлись с теми, которые в конце учебника, но она обязательно даст тетрадку отцу на проверку, чтобы тот посмотрел ход решения: вдруг можно решить проще и как-нибудь изящнее. Вообще-то он утверждал, что учительница явно придирается, и даже собирался идти в школу разбираться, но Лана упорно сопротивлялась. Как ей потом учиться дальше? Антонина ее просто живьем съест!
Даже после того как отец заверил Лану, что примеры решены идеально, девушка никак не могла успокоиться. Да, любовь – это здорово. Она несказанно счастлива с Юрой, но в институт поступить все же хочется. Она собирается в университет на филологический факультет. Сдавать математику на вступительных экзаменах, конечно, не придется, но средний балл аттестата сейчас играет существенную роль. А разве можно рассчитывать на высокий балл, если по трем предметам: алгебре, геометрии и тригонометрии – будут трояки? Хорошо, если хоть трояки удастся вытянуть… Может, все же запустить в школу отца? Нет, пожалуй, еще рано…
– На меня Антонина тоже все время как-то странно смотрит, – сказала Танька в ответ на Ланины жалобы на математичку.
– Брось… Чего ей на тебя смотреть? – Лана небрежно махнула рукой.
– Вот честное слово! У меня такое впечатление, что она хочет своим взглядом меня намертво приварить к парте!
– Ну и зачем ей это надо?
– Откуда я знаю? Ведь ей зачем-то надо к тебе придираться. Весь класс уже заметил, что Антонина тебя ненавидит. Можешь предположить, за что?
– В том-то и дело, что не могу!
– Слушай, а может, на нее пожаловаться?
– Кому?
– Директрисе!
– И что ты скажешь? Что она тебя к парте приваривает, а мне напрасные пары ставит? Мне предложат лучше готовиться к ее урокам, а тебе – провериться у психиатра.
– Пожа-а-алуй… – протянула Ермакова и замолчала. Молчала и Лана, размышляя, не пожаловаться ли на Чеснокову классной руководительнице, Маргарите Максимовне. В конце концов, Маргарита тоже заинтересована в успеваемости своего класса. Может быть, как-то поможет?
В этот момент мимо девушек, подпиравших стену в рекреации у кабинета физики, прошел лаборант Евгений Павлович. Лана проводила его равнодушным взглядом, но он вдруг вернулся, как-то странно посмотрел сначала на нее, потом на подругу и сказал, обращаясь уже только к Таньке:
– Ермакова, вы не могли бы помочь мне установить на парты приборы для лабораторной работы?
– Могу, конечно… – дрожащим голосом отозвалась Танька.
– Тогда пройдемте со мной, – проговорил он и, уже больше не оборачиваясь, направился к лаборантской. Танька засеменила за ним.
Об этом происшествии Лана тут же забыла, потому что к ней подошел Юра, и они начали договариваться о том, как проведут воскресенье. В предвкушении чудесного выходного дня она даже не заметила, что Танька, сидевшая с ней на лабораторной работе по физике, была необычно тиха и все время путалась, снимая показания с приборов.
Лана с Юрой договорились поехать в воскресенье в близлежащий лесопарк, но, как это часто случается, погода испортила их планы. С самого утра сизые тучи так низко опустились на город, что своей полупрозрачной дымчатой кисеей закрыли верхние этажи зданий. С девяти утра эта кисея начала как бы подтаивать, осыпая улицы мелкими горошками капель. К десяти, когда вся прозрачность искапала, из потемневших и уплотнившихся туч хлынул настоящий проливной дождь.
– Что будем делать? – огорченная Лана прокричала этот вопрос в телефонную трубку.
– Прямо и не знаю… – отозвался не менее огорченный Юра. – Впрочем, есть вариант… Мои родители, несмотря на эту дождяру, уехали в поселок Радужный. Там живет мамина старшая сестра, у нее сегодня юбилей, полтинник шандарахнул. Думаю, они вернутся поздно вечером.
Уже понимая, что он ей предложит, Лана, оттягивая этот момент, спросила:
– А ты чего не поехал?
– Ну… мы же с тобой договорились встретиться, – ответил Юра.
– Меня на юбилей к такой близкой родственнице, как родная тетя, родители все равно погнали бы силой!
– Меня не гнали. У тети Наташи детей нет, в поселке вообще молодежи мало, да я с ними и незнаком. Мама будет помогать готовить еду, у отца с мужем тети Наташи свои дела, так что я там был бы лишним. Меня, конечно, приглашали, но только для порядка. Когда я отказался, все только обрадовались.
Лана на это ничего не ответила, и Юра вынужден был продолжить сам:
– Ну что, придешь ко мне в гости? Ведь еще ни разу не была…
– Не была… – эхом откликнулась Лана.
– Так придешь?
– Приду… – еле слышно прошептала девушка. – Когда?
– Можешь прямо сейчас… – Голос Майорова тоже сразу сел.
– Какая у тебя квартира?
– Сорок седьмая, на втором этаже… Значит… я жду?
– Жди… – Лана никак не могла угнездить трубку на рычаг, руки неприятно дрожали. Девушка растревожилась, и было отчего: она еще ни разу не оставалась с молодым человеком наедине в квартире. Они встречались с Майоровым каждый день, но всегда на улице. Несколько раз, правда, ходили в кино. На сеансах сидели, держа друг друга за руки и мало понимая, что происходит на экране. Целовались в парках и подъезде Ланиного дома, но вполне пристойно, достаточно невинно и целомудренно. Молодые люди были так красивы и настолько нежны друг с другом, что любой из взрослых, застав их за поцелуями в подъезде, только пробормотал бы себе под нос что-нибудь вроде «где мои семнадцать лет?!» и пошел дальше, вспоминая собственную юность и сожалея, что она так быстро прошла. В квартире Майоровых с Ланой должно произойти что-то в принципе другое. Она и хотела этого, и боялась.
О том, чтобы объявить родителям, что она идет домой к Юре, не могло даже идти речи, поэтому, созвонившись с Ермаковой и перебросившись несколькими условными фразами, Лана сказала маме, что отправляется в гости к подруге.
О том, чтобы объявить родителям, что она идет домой к Юре, не могло даже идти речи, поэтому, созвонившись с Ермаковой и перебросившись несколькими условными фразами, Лана сказала маме, что отправляется в гости к подруге.
– Ты погляди, какой дождь сечет! – отозвалась та, не отрывая глаз от капустного кочана, из которого намеревалась сделать голубцы.
– Мы не пойдем на улицу, – быстро ответила Лана. Ей казалась, что у нее даже голос изменился, но мама ничего не заметила, поскольку была очень занята капустными листами. Размышляла, отбить ли их толстые места молоточком для мяса или все проварится и так. Решив, что проварится, она спросила дочь:
– Что делать-то будете?
Лана, которая уже надевала в коридоре плащ, вздрогнула и тут же этого испугалась. Нормальные люди не вздрагивают от такого пустякового вопроса. Неужели она решилась на что-то неправильное… плохое… стыдное? Нет, этого не может быть! Они с Юрой любят друг друга, а потому ничего дурного между ними произойти не может.
– Будем готовиться к зачету по истории, а потом фильм посмотрим… Какую-то французскую комедию с Луи де Фюнесом должны показать… – ответила Лана. Голос ее окреп. Они с Юрой вполне могут и историю вместе почитать, и фильм посмотреть, так что она, возможно, не слишком кривит душой.
– К обеду-то придешь? – крикнула из кухни мама. Вслед ее словам до девушки донеслось звяканье деталей мясорубки.
– Ой, не знаю, мама… Материала к зачету очень много… – Лана вовсе не собиралась уходить от Майорова через какую-то жалкую пару часов. Когда еще выпадет такая удача, чтобы целый день не было дома его родителей!
– Ты гляди, не объедай там чужих людей! Дома голубцы будут и суп гороховый! Еще шарлотку сделаю… С Танечкой приходите потом… покушаете…
– Ладно! – уже с порога крикнула Лана и захлопнула за собой дверь.
– Пришла… – задушенным голосом проговорил Юра, как только увидел перед собой девушку, щеки которой пылали пожаром. Руки его заметно подрагивали, когда он помогал подруге снять плащ, и Лана четко осознала, что они сегодня не только не откроют учебника истории, но даже и фильма с де Фюнесом не посмотрят. Им ничего и никого не нужно, кроме друг друга.
– Разве я могла не прийти… – проговорила она и не узнала своего голоса. Он был странно низким и каким-то вязким. Казалось, что слова с трудом проходят сквозь щель рта. Сначала Лана испугалась того, что сделалось с голосом, поскольку это очень походило на симптом какого-то недуга, но через несколько минут поняла, что он ей просто больше не нужен, а потому сам собой свернул свои функции. Говорить им с Юрой совсем не надо. Сегодня они будут общаться другим способом. Каким же?
Девушка не успела продумать этот вопрос, потому что Юра притянул ее к себе, и она почувствовала на своих губах его чуть влажные теплые губы. Вот оно что! Вот каков будет их язык сегодня! Язык поцелуев! Язык прикосновений, нежных и ласковых! Или не очень ласковых? Почему-то Юрины губы прижимаются к ее губам уж очень сильно… Но разве это неприятно? Вовсе нет… Это странно… Очень странно и непривычно… И сладко… как же это сладко… И почему-то сделалось жарко внизу живота… Ощущение совершенно новое, необъяснимое… Боли нет, но боли сродни… Нужен какой-то выход из этого состояния… но какой же… Какой? Может быть, Юра знает? Его губы, которые всегда были прохладными, сейчас вдруг сделались горячими, его поцелуи жалят, будто укусы. Все лицо уже горит, шея – будто крапивой исхлестана. А губы занемели, как бывает у стоматолога, когда вводят анестезирующий препарат. Они кажутся толстыми, как сосиски, и уже ничего не чувствуют. Зато чувствует все тело… С низа живота жар поднимается все выше и выше, и вот уже вся Лана пылает, будто зашла в костер… Юра… Юра… Он ведь должен как-то облегчить это состояние сгорания, испепеления… Но все, что он делает, только поднимает температуру Ланиного тела. Да-да, он прав, одежда, конечно же, лишняя в такую нечеловеческую жару… Странно… вроде бы осень… но слишком жарко… слишком… Нет, теперь совсем не легче… Юрина кожа так же горяча, как Ланина, а может быть, еще горячее… Впрочем, уже невозможно понять, где Лана, где Юра… Да что же это такое? Она же сейчас просто взорвется! Юра! Юрочка! Да сделай же что-нибудь! Иначе не выжить… Не выжить! Да слышишь ли ты, любимый?!!
– Это что еще такое?!! – сквозь горячее марево услышала Лана. Она еще не могла сообразить, откуда в ее сознание проник этот вопрос, а тот, кто должен был облегчить ее сладостные страдания, не успев это сделать, уже оторвался от нее.
– Мама? – опять услышала Лана и наконец открыла глаза. Перед ними стояла женщина, до боли похожая на Юру, такая же голубоглазая, с копной темных волнистых волос.
– И не только мама! – жестко произнесла голубоглазая женщина. – Отец тоже здесь. В машине задержался. Сейчас придет сюда, а потому вам лучше немедленно одеться!
Только после этих ее слов Лана вдруг осознала, что лежит на диване перед Юриной матерью совершенно обнаженной. Ее тут же охватило таким холодом, что кожа покрылась отвратительными пупырышками. Вместо того чтобы начать одеваться, она пыталась как-то прикрыться руками, которые не слушались и совершали абсолютно бесполезные движения.
– Но… почему вы здесь? – деревянным голосом спросил Юра. – А как же юбилей тети Наташи?
– А у тети Наташи прямо при нас случился приступ аппендицита, и ее увезли в больницу! – ответила его мать. – Не до юбилеев ей нынче! Да и нам, похоже, не до праздников! – Женщина уселась на стул, бросила презрительный взгляд на Лану, которая наконец вспомнила, что одежда прикрывает тело куда лучше, чем дрожащие ладони, а потому судорожно натягивала чулки, и спросила сына: – Как давно вы этим занимаетесь?!
– Чем? – глупо спросил Юра.
– Ну… этим… самым… – Женщина выставила вперед тонкий палец с ногтем, покрытым ярким малиновым лаком, при этом Лане показалось, что она целит им прямо в ее сердце. – Я спрашиваю, давно ли у вас постельные отношения?
– Нет… недавно… То есть у нас их вообще не было…
– Понятно! Значит, стоило нам уехать, как ты тут же привел в дом девку!
– Это не девка, мама! – крикнул Юра. – Как ты можешь?! Это Лана из параллельного класса! Я люблю ее!
– Конечно! Что ты можешь еще сказать! А ты, милочка… – Мать Майорова наконец посмотрела Лане прямо в глаза. – Тоже будешь лепетать про любовь?
Лана, которая как раз натянула через голову тонкий свитерок, смогла только кивнуть, глядя на Юрину мать сквозь пряди волос, облепившие лицо. В этот момент в комнате появился Майоров-старший, высокий, но излишне полный мужчина с абсолютно седыми волосами, и застыл изваянием, как только увидел собственного сына, который успел натянуть одни лишь трусы, и незнакомую девушку, полностью одетую, с лицом, занавешенным волосами.
– Вот, полюбуйся, Саша, чем сынок занимается в наше отсутствие! Мы только за порог, а он – девку в постель!
– Я же попросил тебя, мама, выбирать выражения! – опять вскинулся Юра. – Это не девка! Это моя девушка! Я люблю ее! Очень люблю!!! И мы… мы поженимся, как только закончим школу!
– Нет, ты только посмотри на него, Саша! Он, видите ли, женится! – Женщина в раздражении ударила себя по коленкам, обтянутым нарядным платьем из васильковой шерсти с белой отделкой, которое очень шло к ее глубоким голубым глазам, и продолжила: – А содержать твою семью мы с папой должны, да?! Тебе учиться надо, чтобы получить приличную профессию! Тебе в институт готовиться надо, а не в постели… кувыркаться!
– Я поступлю на заочное отделение и устроюсь на работу!
– Тебя мигом заберут в армию! Или вы уже и ребеночка заготовили, чтобы тебя не забрали?!
– Что за бред, мама! – очередной раз возмутился Юра. – Прекрати немедленно! Или… или я… даже не знаю, что сделаю… Уйду из дома, да и все…
Женщина тут же призвала на помощь мужа:
– Саша! Ну что ты стоишь, как истукан, и молчишь?! Сын совершено спятил, а от тебя слова не дождешься!
– Да куда он уйдет, Леночка?! Где его ждут?! Не на улице же он собирается жить! Все обойдется, не волнуйся. – Седовласый мужчина подошел к жене, успокаивающим жестом положил ей руку на плечо и добавил: – А если они уже успели то, чего ты опасаешься, то есть ребеночка организовать, так против этого медицина уже давно научилась бороться. Все сделаем. Никаких денег не пожалеем.
Этого Лана вынести уже не могла. Она соскочила с дивана, на котором сидела с видом преступницы, застигнутой на месте преступления, выбежала в коридор, всунула ноги в туфельки, сдернула с вешалки плащ и выскочила на лестницу. Она слышала, как душераздирающе Юра выкрикнул ее имя, но бежать за ней, видимо, не смог. Во-первых, он раздет, во-вторых, огромный папаша наверняка не дал бы сыну этого сделать даже в том случае, если бы на том была застегнутая доверху куртка и уличные башмаки.
* * *Таня Ермакова накручивала волосы на бигуди и размышляла о том, что лучше надеть: свое новое нарядное платье из цветастого финлена или трикотажный костюм старшей сестры, яркий, густо-малиновый, на который все всегда обращают внимание. Конечно, Нинка рассердится, когда узнает, что Таня опять надевала ее костюм, но пусть себе посердится. Вечно ведь злиться не будет. К тому же она иногда надевает Танины черные лакированные туфельки на небольшом каблучке, а потому есть, чем заткнуть ей рот. Успокоив себя таким образом, Таня достала из шкафа Нинкин костюм и пошла гладить его на кухонном столе.