Я порвала это письмо. Да что это я, с ума сошла? Захотела, чтобы Дилис поняла то, в чем я и сама-то толком не разберусь. Как объяснить Дилис, что я выхожу замуж за Габриела потому, что по мне самой не совсем понятной причине я жалею его и знаю, что он нуждается в моей помощи. Потому что безумно хотела бы любить того, кто принадлежал бы мне; потому что отец оттолкнул меня, когда я попыталась проявить свою привязанность к нему, хотя в ответ я многого от него и не ждала; потому что мне хотелось убежать из этого дома, который был с рождения моим…
Вместо этого письма я послала ей обычную маленькую записку с приглашением на свадьбу.
Фанни была все еще настроена скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят. Она приводила в пример пословицы типа «Замуж поспешишь — потом наплачешься», говорила, что потом мне «горя не расхлебать». Но хотя мысль о предстоящем «несчастье» подогревала ее, она все-таки намеревалась показать моим новым родственникам, если они соизволят, конечно, приехать на свадьбу, что во время свадьбы не к чему будет придраться.
Габриел регулярно писал мне пылкие письма, но в них речь шла только о его преданности мне и желании поскорее быть вместе. Ничего относительно реакции его семьи он не сообщал.
Дилис написала, что я слишком поздно ей сообщила о своей свадьбе. У нее уже столько приглашений, что она вряд ли сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши пути теперь совсем разошлись в разные стороны, а вместе с этим пришел конец и нашим близким отношениям.
За три дня до свадьбы приехал Габриел и остановился в Кингс Хед, меньше чем в полумиле от Глен Хаус.
Когда Мэри вошла ко мне с известием, что он ждет меня внизу в гостиной, я с нетерпением поспешила вниз. Он стоял спиной к камину и смотрел на дверь. Как только я открыла ее, он пошел мне навстречу и мы обнялись. Он выглядел взволнованным, моложе, чем до отъезда, и натянутость его исчезла.
Я взяла его лицо обеими руками и поцеловала.
— Как мама своего любимого ребенка, — чуть слышно проговорил при этом он.
Он совершенно точно определил мои чувства. Мне хотелось заботиться о нем. Я надеялась сделать счастливой его жизнь, сколько бы ему ни осталось. Я не была страстно влюблена, но не придавала этому большого значения — в то время я еще не знала, что такое страсть. И все же я любила его, и когда он крепко прижал меня к себе, я знала, что испытывала к нему именно такую любовь, которой он ждал от меня.
Я высвободилась из его объятий и заставила сесть на кушетку, набитую конским волосом. Я хотела услышать, как отнеслась его семья к новости о нашей помолвке и сколько гостей приедет на свадьбу.
— Видишь ли, — медленно проговорил он. — Мой отец слишком слаб, чтобы ехать. А что касается других… — Он пожал плечами.
— Габриел! — вскричала я в ужасе. — Ты хочешь сказать, что никто из них не приедет?
— Ну послушай, есть еще тетя Сара. Но она, как и отец, слишком стара, чтобы пускаться в дорогу.
— Но ведь у тебя есть сестра и ее сын!..
Ему было неловко, и я заметила, как он нахмурил брови.
— Дорогая, какое это имеет значение? Это же не их свадьба?
— Но — не приехать?! Значит, они не одобряют наш брак?
— Конечно, они одобрят. Но сама церемония не так уж важна, правда? Послушай, Кэтрин, я опять с тобой! Я хочу быть счастливым…
Было невыносимо видеть, как у него опять портится настроение, и я постаралась скрыть свое беспокойство. Но все-таки это так странно! Чтобы никто из семьи жениха не приехал на свадьбу? Это было чересчур необычно. Но когда я оглядываюсь теперь назад, то оказывается, что все, что предшествовало нашей свадьбе, было также не совсем обычным.
Я услышала, как кто-то царапается у двери. Фрайди знала, что Габриел приехал, и сгорала от нетерпения увидеть его. Я открыла дверь, и она прыгнула прямо к нему на руки. Я наблюдала за ними: Габриел смеялся, когда Фрайди пыталась лизнуть его в лицо.
Я сказала себе, что от семьи Габриела нельзя было ожидать обычной реакции, ведь Габриел и сам этого не ожидал. И почувствовала облегчение от того, что Дилис отклонила приглашение.
— Кажется, они думают, что ты недостаточно хороша для них. — Таков был приговор Фанни.
Мне не хотелось, чтобы Фанни поняла, насколько меня обеспокоило поведение семьи Габриела, поэтому я просто пожала плечами.
После свадьбы мы с Габриелом собирались провести неделю в Скарборо, а потом уже отправиться в Керкленд Ревелз. Придет время — и я сама разберусь, что думает его семья о нашем браке, а до того надо было запастись терпением.
Отец был моим посаженым отцом. Мы с Габриелом поженились в нашей деревенской церкви июньским днем, спустя два месяца после нашей первой встречи. На мне было белое платье, довольно поспешно сшитое нашей деревенской портнихой, белая фата и венок из флердоранжа.
В гостиной Глен Хаус на праздновании гостей было немного: викарий с женой, доктор с женой — и все…
Как только выпили за наше здоровье, мы с Габриелом сразу же уехали. Свадьба была тихой, и мы оба с удовольствием покинули немногочисленных наших гостей. Нас отвезли на станцию, где мы сели в поезд до побережья.
Когда мы остались наедине в купе первого класса, я почувствовала, что мы настоящие жених и невеста. До этого вся необычность нашей женитьбы — короткий срок знакомства, то, что было мало гостей и не присутствовали родственники жениха — придавала происходящему налет нереальности. Теперь же, когда мы были одни, я смогла расслабиться.
Габриел держал меня за руку, и было приятно видеть на его лице довольную улыбку. Я никогда прежде не видела его таким умиротворенным, и тогда я поняла, что именно этого ему всегда не хватало — спокойствия. Фрайди была с нами — уехать без нее было просто немыслимо. Я устроила ее в закрытой корзине — ведь неизвестно, как она переносит дорогу. Я специально выбрала редко сплетенную корзину, чтобы Фрайди могла сквозь нее все видеть, и время от времени разговаривала с ней, объясняя, что надо немножко потерпеть такое положение. Это уже вошло в привычку — беседовать с ней, все ей объяснять. При этом Фанни не могла удержаться, чтобы не ухмыльнуться. Она считала, что я «просто сумасшедшая».
Итак, мы добрались до гостиницы.
В первые дни медового месяца я чувствовала, как растет моя любовь к Габриелу. Я была так нужна ему, чтобы вывести его из состояния мрачного уныния, в которое он легко впадал. Было приятно сознавать, что так много значишь для другого человека, — это поначалу я и приняла за любовь.
Стояла великолепная погода, солнечные дни. Мы часто ходили на прогулки втроем, ведь Фрайди всегда была с нами. Мы знакомились с великолепными местами на побережье, начиная с бухты Робин Гуда до Флэмборо Хед. Все без исключения вызывало у нас восторг: небольшие заливы, величественные скалы, бухты и проглядывающие за ними торфяники. Мы оба наслаждались длительными прогулками. А еще мы нанимали лошадей и уезжали далеко от побережья, чтобы посмотреть на дикие пустоши и сравнить их с нашими, в Вест Райдинг. На побережье иногда попадались разрушенные стены старинных замков, а однажды мы даже нашли руины старого монастыря.
Габриела так и тянуло к развалинам. Но вскоре я обнаружила, что эта любовь носила какой-то болезненный характер. Впервые за время нашего супружества я увидела, что к нему возвратилось то уныние, которое, я надеялась, оставило его. Фрайди сразу заметила, что счастье медового месяца начало для Габриела блекнуть. Однажды, когда мы осматривали руины монастыря, я увидела, что Фрайди трется у ног Габриела и просительно заглядывает ему в глаза, как бы умоляя вспомнить, что мы все еще вместе, втроем и, следовательно, должны быть счастливы.
Вот тогда-то моя радость и была омрачена первыми признаками тревоги. Я спросила:
— Габриел, эти руины напоминают тебе Керклендский монастырь?
— Все руины чем-то похожи, — услышала я уклончивый ответ.
Вопросы вертелись у меня на языке. Я была уверена, что причина его беспокойства была связана с Керклендским монастырем и с поместьем Ревелз.
Я спросила наугад:
— Габриел, но ведь ты, наверно, не хочешь будить воспоминания?
Он обнял меня, и я увидела, что он отчаянно борется с навалившейся на него тоской.
Я быстро сменила тему.
— Похоже, будет дождь. Как ты думаешь, не пора нам возвращаться в гостиницу?
Он был рад, что я не буду задавать вопросов, на которые он вынужден был бы давать уклончивые ответы.
Вот уж скоро, думала я, мы приедем в мой новый дом, и, может быть, там мне удастся разгадать причину странного поведения моего мужа. Я подожду еще немного. Но уж когда я доберусь до причины — то устраню все, что беспокоит его. Я не позволю, чтобы что-нибудь помешало нашему счастью, сколько бы лет судьбой нам ни было отпущено.
Глава II
Закончился медовый месяц. В последний день мы оба были немного раздражены. Габриел все время молчал — и меня это злило. Я не могла понять этих перепадов настроения. А может быть, я просто нервничала, хотя и не признавалась себе в этом, перед встречей с семьей Рокуэлл. Фрайди чувствовала наше настроение и тоже утратила свою веселость.
Глава II
Закончился медовый месяц. В последний день мы оба были немного раздражены. Габриел все время молчал — и меня это злило. Я не могла понять этих перепадов настроения. А может быть, я просто нервничала, хотя и не признавалась себе в этом, перед встречей с семьей Рокуэлл. Фрайди чувствовала наше настроение и тоже утратила свою веселость.
— «Нас трое, и мы вместе», — вот что она хочет нам сказать, — заметила я. Но это не подбодрило Габриела.
Путешествие через Норт Райдинг оказалось длительным, мы должны были делать пересадку, так что мы добрались до Кейли уже к вечеру.
Нас ждал экипаж, очень внушительный; и, как мне показалось, кучер был поражен, увидев меня. Странно, подумала я, что он не слышал о женитьбе Габриела (а он явно ничего не знал), потому что, если бы он уже знал об этом, то не нашел бы ничего удивительного в том, что жених приехал со своей невестой.
Габриел помог мне сесть в экипаж, пока кучер возился с нашим багажом, украдкой бросая на меня любопытные взгляды.
Я никогда не забуду этой поездки. Мы ехали от вокзала около часа и добрались почти засветло.
Впервые мой новый дом предстал передо мной в легких сумерках.
Мы проехали вересковую пустошь, показавшуюся мне дикой и зловещей в смеркающемся свете. Но это место очень напоминало мне окрестности Глен Хаус. И я чувствовала себя как дома, на своей любимой вересковой пустоши. Запах торфа бил в ноздри, и у меня поднималось настроение, несмотря на растущие опасения. Я представила себе, как мы с Габриелом будем ездить верхом в этих местах. Потом дорога пошла вниз, и местность стала не такой дикой, хотя все еще напоминала торфяники. Мы подъезжали к деревушке Керкленд Мурсайд, возле которой и находилось поместье Керкленд Ревелз — мой новый дом.
Трава стала гуще, попадались дома, обработанные поля.
Габриел наклонился ко мне.
— Если бы было светлее, ты бы увидела вон там Келли Гранж — поместье моего кузена. Я тебе о нем, кажется, рассказывал. Его зовут Саймон Редверз.
— Да, ты рассказывал. — Я напрягла зрение и, как мне казалось, увидела слабые очертания дома где-то справа от нас.
Потом мы переехали мост. И вот тут-то я впервые увидела монастырь. Передо мной была башня в Нормандском стиле, у которой сохранился только каркас. Стены вокруг нее осыпались, но на расстоянии не было заметно, что это только остов. Она выглядела величественно, но пугающе. А может быть, под впечатлением мрачных рассказов моего мужа мне показалось в тот момент, что она внушает страх.
Вдоль дороги, по которой мы ехали, росли огромные дубы. Внезапно мы выехали на открытое место — и дом предстал передо мной.
Я затаила дыхание: он был прекрасен. Меня просто поразили его размеры. Это было массивное каменное сооружение овальной формы. Позднее я узнала, что внутри находился двор. И хотя дом был построен в стиле Тюдор, последующие века и реставрации привнесли что-то свое. Над высокими створчатыми окнами были вырезанные из камня фигурки бесов и ангелов, вилы и арфы, завитки и розетки в стиле Тюдор. Это было настоящее родовое гнездо. Каким же маленьким должен был казаться Габриелу наш Глен Хаус, когда он приезжал к нам!..
Около десяти ступеней, истертых в середине, вели к галерее из массивного камня, отделанной такой же резьбой, как и пространство вокруг окон. Тяжелая дубовая дверь была отделана изящными металлическими украшениями. Как только я начала подниматься по лестнице, дверь открылась и я встретилась с первым членом моей новой семьи.
Это была женщина лет сорока, ее сходство с Габриелом не оставляло сомнений в том, что передо мной была его вдовствующая сестра, Рут Грантли.
Она молча смотрела на меня несколько секунд, взгляд ее был холодным и оценивающим, но потом она постаралась придать ему теплоту.
— Здравствуйте! Вы должны простить наше удивление. Мы узнали обо всем только сегодня утром. Габриел, разве можно быть таким скрытным!
Она взяла меня за руку и улыбнулась. Хотя этот оскал вряд ли можно было назвать улыбкой. Я заметила, что ресницы у нее такие бесцветные, что их почти не видно. Она была немного светлее, чем Габриел. Ее холодность неприятно поразила меня.
— Входите, — сказала она. — Боюсь, что мы не совсем готовы. Это такой сюрприз!
— Представляю себе, — выдавила я и вопросительно посмотрела на Габриела. Что за причина была скрывать?
Мы вошли в зал, где жарко пылали дрова в очаге, и на меня пахнуло стариной. Видно было, что этот дух здесь ценили и поддерживали. Стены были увешаны гобеленами, которые, несомненно, были выполнены членами этой семьи сотни лет назад. В середине стоял трапезный стол с бронзовой и оловянной посудой.
Я огляделась.
— Ну как? — спросила Рут.
— Здесь так… интересно, — ответила я.
Казалось, она была довольна. Она обратилась к Габриелу:
— Габриел, зачем все эти тайны? — Потом ко мне, протестующе разведя руками. — Кажется, у него не было причин держать нас в неведении до этого утра.
— Я хотел удивить вас, — сказал Габриел. — Кэтрин, ты, должно быть, устала. Тебе, наверное, хочется пройти в свою комнату?
— Ну конечно, — вмешалась Рут. — С семьей вы познакомитесь позже. Могу только сказать, что все с нетерпением ждут встречи с вами.
Глаза ее заблестели, и выдающиеся вперед зубы снова обнажились в улыбке. И тут вдруг залаяла Фрайди.
— Как, и собака? — не сдержалась она. — Так вы любите животных, Кэтрин?
— Да, очень. Я уверена, что Фрайди понравится всем. — Я уловила какое-то движение высоко на стене и быстро взглянула на галерею.
— Это певческая галерея, — объяснил Габриел. — Мы иногда пользуемся ею во время праздников.
— Мы здесь придерживаемся старых обычаев, Кэтрин, — сказал Рут. — Я надеюсь, мы не покажемся вам слишком старомодными.
— Что вы, я думаю, мне очень понравятся старинные обычаи.
— Надеюсь. Когда есть свои традиции…
В ее голосе была доля издевки. Предполагалось, что я не смогу оценить традиции такой семьи, как эта.
Холодный прием Рут только усилил мои опасения, и я невольно вернулась к мысли о том, что же побудило Габриела утаить известие о нашей женитьбе.
Слуга спросил насчет нашего багажа, и Габриел сказал:
— Отнеси его в мою комнату, Уильям.
— Будет сделано, хозяин.
Он пошел наверх с моим дорожным сундуком на плече. Габриел взял меня под руку, и мы последовали за ним. Рут шла сзади, и я чувствовала спиной ее цепкий, изучающий взгляд. Я была благодарна своему дяде Дику в этот момент больше, чем когда-либо. Нарядный дорожный костюм из темно-синего габардина придавал мне уверенности.
В конце лестничного пролета виднелась дверь. Габриел объяснил:
— Это дверь на певческую галерею. — Я думала, он распахнет ее, и я увижу там кого-нибудь. Я была уверена, что заметила какое-то движение на галерее, и теперь меня интересовало, кто же из обитателей этого дома предпочел спрятаться там, чтобы посмотреть на меня — вместо того, чтобы спуститься вниз и поздороваться.
Лестница была широкая и очень красивая, но при свете масляных фонарей мне казалось, что кругом двигаются какие-то неясные тени. Пока я поднималась, меня охватило жуткое ощущение, что все члены этой семьи, жившие в этом доме за последние триста лет, неодобрительно наблюдают за мной — девушкой, которую Габриел привел в дом, не посоветовавшись с семьей.
— Мои комнаты, — сказал Габриел, — на самом верху. Нам еще долго подниматься.
— Теперь, когда у тебя появилась жена, ты будешь жить в тех же комнатах? — Голос Рут донесся из-за моей спины.
— Конечно. Если только Кэтрин не станет возражать.
— Разумеется, я не стану возражать.
— Если вам эти не понравятся, то можно выбрать другие — комнат много.
Когда мы поднялись на второй этаж, увидели молодого человека. Высокий и стройный, он был очень похож на Рут. Он воскликнул, еще не видя нас:
— Они уже здесь, мама? Ну и как она… — Он замолчал, ничуть не смутившись, и посмеялся над собой, оглядывая меня.
— Это Люк, мой племянник, — сказал Габриел.
— Мой сын, — смущенно пробормотала Рут.
— Очень рада видеть вас, — я протянула руку.
Он пожал ее и наклонил голову так, что прядь длинных светлых волос упала ему на лицо.
— Я со своей стороны тоже рад, — сказал он, чуть растягивая слова. — Так интересно, когда у кого-то в семье свадьба.
Он был очень похож на мать, а значит, и на Габриела тоже: такие же рельефные черты аристократического лица, мягкие белокурые волосы, томный скучающий вид.
— Как вам наш дом? — поинтересовался он.
— Но она не пробыла здесь еще и десяти минут и увидела пока меньше, чем десятую часть всего дома — да и то не при дневном свете, — напомнила ему мать.
— Завтра я поведу вас на экскурсию, — пообещал он, и я поблагодарила его.