— Ради Бога, давай без нотаций.
Он порылся в карманах, вынул блокнот и приготовился писать прямо у себя на колене. Между тем ум его мечется в поисках выхода.
— Знаешь, — говорит он наконец, — эта бумага ничего не будет значить. Стоит только пораскинуть мозгами, и сразу ясно, что тут что-то не так.
Пожав плечами, он добавил:
— Чувствуется, что это все подстроено, продумано заранее, чтобы легче было получить развод. Я тоже пойду к адвокату… прямо завтра. И объясню ему, что написал это признание по твоей просьбе… Любовницы у меня нет, из семьи я не уходил, значит, у нас остается только один повод для развода: гнусные оскорбления да еще жестокое обращение с супругой. Ведь так?
Но она молчит. Не спускает с него глаз, словно ждет какого-то подвоха.
— Что ж, — решает он, — пожалуй, это и впрямь неплохо придумано. Так дело у нас пойдет быстрее. Всю вину я беру на себя… Да ведь мне не привыкать.
И он принимается писать: «Я, нижеподписавшийся Дюваль Рауль, настоящим признаю, что подстроил аварию…»
Она резко обрывает его:
— Нет! Пиши: признаю, что пытался убить свою жену…
— Но это же неправда, — протестует он. — Не пытался я тебя убить…
Он продолжает: «…при следующих обстоятельствах: 6 июля сего года на шоссе А7 автомобиль марки «Триумф» с номерными знаками 2530 РБ 75, который вела моя жена, остановился вследствие прокола левого заднего колеса…»
Он старается изо всех сил. Подбирает самые обтекаемые выражения, чтобы показать, насколько он беспристрастен и до какой степени все это ему теперь безразлично. Тут же монотонно перечитывает вслух написанное, словно чиновник из какого-нибудь учреждения:
— «Я сменил колесо, причем умышленно не затянул до упора крепежные болты, что неизбежно должно было привести к аварии…» Так пойдет?
— Укажи, что имеются свидетели.
— Ладно… «Авария произошла у последней автозаправочной станции перед поворотом на Авиньон. Тяжких последствий она не имела, так как машина сбавила скорость, чтобы въехать на стоянку, расположенную перед автостанцией. Двое рабочих, дежуривших ночью на станции, обнаружили поломку и приступили к ремонту».
Он вырвал листок, быстро перечитал его еще раз, добавил пару запятых, поставил дату и подпись, затем протянул его Веронике. Спокойно, словно ее здесь уже не было, положил блокнот в карман, поднялся со стула, подошел к автораздатчику и опустил в щель монетку. Кофе в бумажном стаканчике дымится и обжигает ему пальцы. Обмакнув губы в горячую жидкость, он прохаживается по залу, словно хочет размяться с дороги. На Веронику он и не глядит, хотя повсюду натыкается на ее отражение. Она обдумывает текст признания, застыв, словно манекен в витрине. Очевидно, пытается понять, не надул ли он ее. Наконец она аккуратно складывает листок и убирает его в сумку. Щелкает замком. Оба они чувствуют, что перед тем, как навсегда разойтись в разные стороны, им следовало бы произнести какие-то слова, хоть как-то выразить свои чувства. Пусть они враги, но до чего же глупо расставаться вот так, в магазине самообслуживания, среди плиток нуги и тюбиков крема для загара! Но Вероника выходит не обернувшись. Прощай, Вероника! Теперь-то и пойдет у них война нервов.
Он допивает кофе. Мсье Жо он скажет, что хорошенько поразмыслил и решил не открывать собственное дело. Никаких объяснений тот от него не потребует. Сам поймет, что у них с Вероникой теперь нелады. Клиентки придут в восторг. Остается проблема с адвокатом. Придется выложить ему все свои обиды и горести…
Он идет к другому автомату, находит мелочь, и автомат выбрасывает пачку «Голуаз». Закуривает, глубоко затягиваясь. «Почему вы на ней женились?» — спросит адвокат. Но те причины, которые все приводят в таких случаях, никогда не бывают истинными. Во-первых, она сама бросилась ему на шею. Она с тем же успехом могла захотеть завести таксу или другое животное. Взять хотя бы ее «триумф» — увидела его и сразу купила. Правда, в кредит. У нее есть доход, но собственного капитала нет. Словно у содержанки! Впрочем, ему неизвестно даже, кто она родом. Может, выросла на улице, как и он сам? О своем происхождении она никогда не рассказывала. У нее непринужденные манеры, кое-какой вкус, она элегантна — словом, ее внешний вид так же обманчив, как и у большинства женщин. Он-то этих баб знает наизусть — недаром мнет их целыми днями. Не так-то просто отличить потаскуху от светской дамы. По крайней мере, ему это не под силу. Одно он знает наверняка: он ее не любил. Но как это скажешь — пусть даже человеку, который всякого наслушался, почище любого священника!..
Мимо проносятся тяжелые грузовики. На мостовой скрещиваются лучи от фар. Дюваль выходит наружу. Ему душно в этом бункере, провонявшем бакалейной лавкой. Ночную мглу можно пить, как тягучее вино. Вероника стоит там, рядом с машиной. Издалека до него доносятся голоса. Пожилой рабочий, тот, что в куртке, кладет молоток.
— Вам бы лучше задержаться в Авиньоне, — советует он. — Болты перекосило. Конечно, если ехать потихоньку, ничего не случится. Но цилиндры придется менять. Не говоря уж о колесе. Оно-то вообще никуда не годится.
Дюваль заставляет себя подойти поближе, стараясь держаться непринужденно, чтобы загладить произведенное им дурное впечатление.
— Вам уже легче? — с чуть заметной иронией осведомляется молодой.
— Да, все прошло. Только голова еще побаливает.
Пожилой садится в «триумф», заводит его и на малой скорости объезжает вокруг автостанции. Другой присматривается к заднему колесу, даже садится на корточки, чтобы лучше видеть, как оно вращается.
— Ну, сойдет, — решает он. — Ясное дело, оно вихляет. Да ведь отсюда до Авиньона совсем близко.
— А автобусы здесь ходят? — осведомляется Вероника.
— Только не в это время! Да и не здесь. Надо дойти до шоссе. А зачем вам? Не хотите ехать на своей машине? Вам нечего бояться, поверьте.
«Триумф» останавливается рядом с ними.
— Ну чего, отец? Едет ведь, верно? А вот мадам опасается.
— Лучше уж я доберусь до Авиньона автостопом, — говорит Вероника. — Надеюсь, кто-нибудь меня подбросит.
— Наверняка, — соглашается пожилой. — А только опасности тут никакой нету.
Он с трудом выбирается из машины, ласково пинает шину ногой.
— На славу сработано! Молодцы англичане!
— Нет уж, мне не трудно подождать, — стоит на своем Вероника. — Не то чтобы я боялась… просто мне как- то не по себе.
— Ну, коли так… Но ведь когда-то вам придется снова сесть за руль, верно?
Он призывает в свидетели Дюваля. При виде женской слабости Вероники их объединяет мужская солидарность.
— Даже не знаю, — признается она. — Возможно, когда-нибудь потом. Или я ее продам!
Оба рабочих смотрят на Дюваля. Ждут, что он поставит ее на место. На то он и муж. Ему решать. Но Вероника обрывает спор.
— Пойду посижу на скамеечке, — говорит она. — Если кто-либо согласится меня подвезти, вы меня позовете.
Она удаляется не спеша, раскачивая на ходу сумкой. Они провожают ее взглядами.
— Гляди-ка, да с ней каши не сваришь, — бормочет старик. — А по мне, так она не права. Упал с лошади — тут же поднимайся и садись в седло. И с машиной точно так же. А не то и правда костей не соберешь.
— Ее не переспоришь, — смиренно улыбаясь, признается Дюваль. — Мы тут повздорили…
— Оба виноваты! — смеется молодой.
— Точно. Ну дат ладно! Поеду один. Она может сесть на поезд в Авиньоне. Сколько с меня?
Пока старик считает, молодой обмахивает тряпкой ветровое стекло. Теперь он настроен дружелюбно и готов признать, что Дювалю выбирать не приходится. Пусть уж отправляется без нее. Когда подъедет Тони на своей трехтонке, он будет только рад подбросить мадам до вокзала. Он здесь всегда останавливается. Мужик что надо.
— Не стоит рассказывать ему об аварии, — советует Дюваль. — Дурацкая история! Не могу себе простить.
— Ладно, не берите в голову!
Счет вполне умеренный. Дюваль, не скупясь, округляет его.
— Мы за ней присмотрим, — обещает пожилой. — Можете не беспокоиться. Да сами-то смотрите не торопитесь.
Они пожимают друг другу руки. Наверняка оба думают, что у его жены нелегкий характер. И если когда-нибудь им придется выступать свидетелями, похоже, они встанут на его сторону.
На прощание он оборачивается. Вон она стоит за дверью. Он резко жмет на газ. Дорога все еще окутана ночной тьмой… как и его жизнь… но на востоке уже пробиваются предрассветные лучи.
Глава 3
У мэтра Тессье оказались густые седые волосы, образующие на затылке буйную гриву. Он представлял собой нечто среднее между стареющим актером и перезрелым музыкантом. Но здесь, на Лазурном берегу, и не найдешь человека, чье лицо соответствовало бы его профессии. Дюваль уселся в просторное кресло, пока адвокат отдавал распоряжение секретарше, казавшейся голой в своем куцем платьице.
— Ну-с, так в чем дело, мсье Дюваль? — спрашивает адвокат, усаживаясь за заваленный папками стол.
— Ну, — говорит Дюваль, — речь идет всего лишь о разводе. Я женился в начале декабря. Но позвольте я прежде объясню вам…
Зазвонил телефон, и мэтр Тессье, ловко прижимая трубку плечом, долго слушал, постукивая левой рукой по столу, затем сделал в блокноте пометку о встрече с клиентом. Наконец он положил трубку.
— Извините, мсье Дюваль… Я вас слушаю… постойте… лучше письменно изложите мне вкратце, в чем состоят ваши разногласия с супругой. Ваша биография… суть дела, факты… Понимаете?.. Одни голые факты. Закон не интересуется чувствами. Дети есть?
— Нет.
— Мадам Дюваль беременна?
— Нет.
— Разумеется, у вас есть доказательства супружеской измены?
— Не было никакой измены.
Снова зазвонил телефон. Адвокат поднес трубку к уху красивым округлым жестом. Дюваль насторожился. Ему стало не по себе еще в вестибюле, двери из которого вели в адвокатские конторы. Казалось, что он очутится где- то в банке, во вражеском логове. Как забыть то время, когда они с товарищами забирались в глубь серых предместий и украдкой писали огромными буквами на стенах заводов: «Долой кровососов!» А теперь! И всему виной Вероника! Они сговариваются у него за спиной! Все они заодно! Мэтр Тессье положил трубку, нажал на кнопку и склонился над селектором:
— Пожалуйста, не мешайте нам. Со мной никого не соединять.
Затем, на сей раз уже довольно сухо, обратился к Дювалю:
— Ну-с! У вас есть иные основания для искового заявления?
— Развода требует моя жена.
— Ах вот как! Значит, вы нуждаетесь в защите… Что же она ставит вам в вину?
— Она считает, что я пытался ее убить.
— Вы вовсе не похожи на убийцу, — заметил адвокат. — Не знаете, кто представляет ее интересы?
— Нет.
— Ну же! Давайте-ка расскажите мне все по порядку!
Дюваль попытался растолковать ему свое отношение к русской рулетке. Но похоже, адвокат не слишком хорошо его понял.
— Разумеется, ваше душевное состояние заслуживает внимания, уважаемый мсье… Не забудьте описать свои детские годы в том резюме, о котором я вам говорил… Но в конечном счете все сводится к одному вопросу: чего вы все- таки хотели добиться, не закрепив как следует колесо?
— Сам толком не знаю.
— Продолжайте.
Дюваль поведал о сцене на автостанции, наконец речь зашла и о подписанной им бумаге. Адвокат даже зажмурился, словно не в силах вынести того, что открылось его взору.
— Немыслимо! — прошептал он. — Немыслимо!
Затем он взглянул на Дюваля, покачал головой.
— Чего же вы теперь от меня ждете? У вашей жены все козыри. Мы у нее в руках. Она может даже, если пожелает, обратиться в прокуратуру… Имеются свидетели. Да вы хоть отдаете себе отчет? Вы сами загнали себя в угол.
— Я подписал признание, — объяснил Дюваль, — чтобы облегчить судебную процедуру. Надо было пойти на это или вовсе отказаться от самой идеи развода.
— Да нет же, нет. Как вы наивны, мой друг! Развод можно получить при любых условиях. Это уже наше дело. Но никогда — вы слышите, никогда! — нельзя давать противнику таких преимуществ!
Он принялся играть с ножом для бумаг.
— Вы, безусловно, понимаете, — продолжал он, — что нам с вами придется нелегко. Скажите, а на каких условиях был заключен ваш брак?
— Совместного владения имуществом. Но деньги были только у жены. У меня, кроме моей профессии, ничего нет. Я массажист.
— Она потребует алиментов и без труда их добьется. Сколько вы зарабатываете?
— Как когда… от трех до четырех тысяч в месяц… Да! Я забыл сказать, что моя жена уже один раз разводилась.
— Прекрасно! Это развод состоялся по ее вине?
— Нет. Ее первый муж, Шарль Эйно, взял вину на себя.
— Жаль!.. Так или иначе, вот что мы с вами можем пока предпринять… Прежде всего вы должны уйти из дому.
— Это я уже сделал, — сказал Дюваль. — Я снял номер в гостинице.
— Значит, там и оставайтесь. Это очень важно. Предположим, ваша жена скончается в результате пищевого отравления. Подумайте, в каком положении вы окажетесь, если по-прежнему будете жить вместе? Вас немедленно заподозрят. Так, затем пришлете мне резюме… И постарайтесь яснее изложить причины, толкнувшие вас на подобный поступок… Попытайтесь также припомнить точный текст вашего признания. И приходите ко мне дней через восемь… Следующая пятница вас устроит?
— А долго придется ждать? Я имею в виду судебное решение.
— Довольно долго. По крайней мере несколько месяцев.
Адвокат поднялся.
— Постараемся свести неприятности к минимуму, но будьте готовы к тому, что вам придется туго. Отчего же вы не обратились ко мне за советом, прежде чем принимать какие бы то ни было решения?.. Подумать только, подписать признание!.. Секретарша скажет вам, какую сумму в счет гонорара надо внести сразу.
Он проводил Дюваля до двери, вяло пожал ему руку.
— До скорого свидания! Мужайтесь.
Около дюжины клиентов ожидали в приемной. Дюваль умел по едва уловимым признакам распознавать богатство. Здесь оно присутствовало. От посетителей исходил аромат больших денег. Дювалю вдруг пришло в голову, что, покупая себе развод, он живет не по средствам. Он выписал чек на тысячу франков и попробовал прикинуть, какая часть денег на их общем с Вероникой счете принадлежит ему. Вздумай она закрыть счет, и он останется без гроша. Эта мысль так его встревожила, что он позвонил домой из кафе.
— Вероника… Я только что посетил адвоката. Я звоню насчет счета… ну да, нашего общего, в «Сосьете женераль»… Я бы хотел забрать то, что мне причитается… Может, это не так много, но у меня уже есть кое-какие расходы… ты ведь понимаешь…
— Понимаю. Можешь взять половину. Я собираюсь вести с тобой честную игру.
Ни малейших следов гнева. Наверняка она только что проснулась после обеда — голос в трубке показался ему немного сонным. Обычно она так легко не уступала.
— Я выбрал мэтра Тессье, — продолжал он. — Он спрашивал, к кому думаешь обратиться ты.
— Не знаю. Я еще не решила.
— Я зайду домой за вещами. Нам не следует жить под одной крышей.
— Ладно. Можешь заходить, когда угодно. Я тебя не гоню.
Он подождал еще немного. Она тихонько повесила трубку. Он не почувствовал никакого удовлетворения, возможно, потому, что она вела себя столь дружелюбно. Резкие, злобные слова пришлись бы ему больше по душе. Он заказал кока-колу и выпил ее не присаживаясь. Ему было жарко. Улицы кишели туристами. У него мелькнула мыль перезвонить Веронике и попросить ее не тянуть время. В конце концов, не так уж сложно условиться с адвокатом о встрече. Ведь авария произошла целых три дня назад!.. Дюваль взглянул на часы. Он опаздывает. Мсье Жо непременно сделает ему замечание. Он допил свой стакан, перебирая бродившие в голове обрывки мыслей. Дорога — работа — сон… Как же были правы его товарищи, потрясая кулаками и требуя перемен! Ему сейчас двадцать пять. Неужели еще тридцать или сорок лет ему предстоит месить больные телеса, а в это самое время мсье Жо приобретет квартиру в престижном квартале Канна, затем яхту, затем домик в горах? Разумеется, ему самому богатство ни к чему… разве только чтобы обрести свободу… получить возможность валять дурака, как те бездельники, что бесцельно слоняются по улицам… До чего же все избито! Вот, например, жалеют рабов. Считают их несчастными. Но ведь их убивает не что иное, как монотонность. Я молод, но уже износился, постоянно ведя борьбу с самим собой. Пожалуй, этот развод пошел бы мне на пользу… беда лишь в том, что он вернет меня к прежней жизни. Я только еще сильнее погрязну в ней.
Он допил кока-колу, подбросил на ладони несколько монеток. Сколько же придется платить Веронике? Триста франков? Четыреста? Дюваль привык иметь дело с мелкими суммами и поэтому прикидывал только ежемесячные расходы. Снова ему придется планировать свой бюджет: столько-то на квартиру, столько на еду… Он будет вынужден отказаться от лишних трат, экономить на сигаретах… До встречи с Вероникой он всегда себе во всем отказывал. Хорошо бы втолковать это адвокату… Как, впрочем, и многое другое… Боже, что за мука!.. Он вышел из кафе и побрел по улице Антиб.
Как обычно, мсье Жо сидел за кассой — модная прическа, бакенбарды, как у отставного вояки, элегантная шелковая рубашка — и почитывал «Л’Экип».
— Мадам Верморель уже ждет, — бросил он. — Поторопитесь!
Для Дюваля мадам Верморель — это сложный вывих. Он не помнил ее в лицо, зато ее ступню и щиколотку изучил вдоль и поперек. Натянул халат — тот самый, с застежкой на плече, — тщательно вымыл руки. Все звуки тонули в гуле кондиционеров, голоса звучали приглушенно, словно в парикмахерской. В соседних комнатах еще два массажиста трудились не покладая рук. В глубине коридора располагался маникюрный кабинет. Он задернул занавеску, за которой скрывалось то, что он именовал своей операционной. Мадам Верморель уже лежала на кушетке. Сорок пять лет, жена промышленника из Рубе. Получила сложный вывих, играя в теннис. «Денег у них куры не клюют, — предупредил его мсье Жо. — Повозитесь с ней подольше!» Пока он разматывал эластичные бинты, она в очередной раз рассказывала, почему тогда упала.