Оруженосец сказал что-то еще, Олег расслышал только свое имя. Ксения поднялась, выступила на середину комнаты и торжественно произнесла:
– Воевода, Олег Иванович, благодарствую за избавление! Спаси тя Христос!
Девушка низко поклонилась, коснувшись рукой пола. Остальные тоже начали благодарить и кланяться.
– Пустое! – махнул железной дланью расчувствовавшийся Горчаков. – Сожалею, что не сумел сделать большего.
– Просьба у меня к тебе, воевода, – обратилась к нему Ксения. – Не хороните матушку здесь, отвезите ее в Коломну, чтобы и батюшка попрощаться смог.
В голубых глазах боярышни стыли боль и тоска.
«Только самоубийств мне здесь и не хватало!» – всполошился Олег, встретившись взглядом с девушкой.
– Мы никого в селе хоронить не будем, – ответил он, – священник убит. Отпевать некому. Всех в Коломну отвезем. Саней хватит, лошадей тоже.
– Благодарствую, – наклонила голову Ксения, – и еще есть у меня просьба. Вели баню растопить. Мерзко мне! Кажется, что я теперь за всю жизнь не отмоюсь после этого козла вонючего!
Высказав все это срывающимся голосом, девушка поникла и разрыдалась. Растерявшийся Горчаков не знал, что делать, он не мог найти подходящих слов, чтобы хоть немного успокоить боярышню. Ему на помощь пришли Вадим и девушка, оказавшаяся, как позже выяснилось, служанкой Ксении. Она обняла госпожу за плечи и повлекла к лавке, а оруженосец пошел рядом, говоря тихим голосом что-то о воле божьей и терпении.
Олег в это время отступил назад и с облегчением ретировался за дверь. Женские слезы выводили его из равновесия и всегда ставили в тупик. Горчаков не умел успокаивать. В таких случаях все нужные слова враз вылетали у него из головы.
– Итак, «Варфоломеевская ночь» закончилась, начинается «Утро стрелецкой казни»! – пробормотал Олег, появившись перед своими воинами.
То, что Горчаков собирался сделать, его совершенно не радовало, и на душе у него было погано. Олег искренне считал, что спорт и алкоголь вещи несовместимые, но будь у него сейчас водка, грамм сто пятьдесят он бы выпил!
– Суздальцы и рязанцы! – начал отдавать распоряжения Горчаков. – Берите копья и долбите лунки во льду. От этого берега и до того! – махнул он рукой. – Лунки должны быть узкими, чтобы в них можно было кол расклинить. Надобно их сто штук, через каждые пять шагов. Новгородцы! – развернулся Олег к стрелкам. – Вам идти в лес и заготовить сто кольев. Толщиной с руку у запястья и длиной в полторы косых сажени.
– А на что такие долгие? – спросил Неждан на правах друга. – Лучше бы покороче.
– В самый раз! – хмуро ответил Горчаков.
Как выяснилось через пару часов, они совершенно не поняли друг друга. Когда пленных без шуб, в одних овчинных халатах выгнали на реку, Олег ткнул пальцем в первого попавшего и коротко распорядился:
– Вот этого!
– А кто будет рубить? – снова влез вездесущий Неждан.
– Кого рубить? – не понял Горчаков.
– Как – кого?! – изумился приятель. – Ты ж хочешь им головы ссечь и на колья вздеть, так? Только колья длинноваты, головы высоко будут.
До Олега наконец дошло, что любимая казнь Влада Цепеша была на Руси не в ходу. Поэтому все воины ожидали экзекуции по озвученному Нежданом сценарию.
– Я не головы буду надевать на колья, а самих этих иродов, целиком! – раздраженно пояснил Горчаков и увидел в глазах воинов неодобрение.
– А на что так пачкаться? – скривился Неждан. – Мы ж не звери какие! Может, просто головы с плеч, да и делу конец?
– Значит, так! – повысил голос Олег. – Если кто-то тут больно жалостливый, ступайте и постойте под яблоней, где девочки выпотрошенные висят! Это излечит вас от излишнего гуманизма! Жалости то бишь, – расшифровал Горчаков незнакомое слово.
– Да не в том дело, что мы ворога жалеем, – пояснил приятель, – просто воину – мужу честному невместно такими делами заниматься.
Олег понял, что без политинформации и прояснения текущего момента тут не обойтись.
– Ладно, – сказал он, – я сейчас объясню, для чего это надобно. Был в Трансильвании один такой князь, Влад Дракула его звали. Так он однажды несколько тысяч пленных на кол посадил, а шедшее вслед за плененными войско, узрев это дело, устрашилось и назад повернуло.
– Думаешь, и монголы спужаются и уйдут? – Неждан с сомнением покачал головой.
– Нет, я так не думаю, – ответил Горчаков. – Назад они не повернут, но страх в их сердцах я посею. А воин со страхом в сердце, он ущербный. Ежели у монголов что не так пойдет, страх мигом вырвется наружу и таких бед натворит, что и неприятель такого худа войску не сделает. Вот, смотрите, – поднял ладонь Олег, – рать у них большая, коней много, сена им вдоль дороги не хватит. Поэтому монголы должны еще в стороны от главного войска отряды за сеном и зерном рассылать. Капля – она ведь и камень точит. Сейчас этих казнить, да еще пару отрядов перехватить, глядишь, и забоятся вороги по лесам за сеном шастать. А без сена им кирдык наступит, бо пешими сражаться они не умеют.
– А не лучше ли тогда самим перед войском вражеским идти и сено жечь? – спросил Ратмир.
– Лучше, – согласился Горчаков. – По-хорошему, прямо сейчас надо все деревни и села, что на пути монголов лежат, выселять. Пусть крестьяне забирают все, что можно увезти, а прочее поджигают и уходят на север. Еще надо бы жителей Коломны и Москвы отправить к Твери, а сами города сжечь! Надо, чтобы перед монгольским войском, до самого Владимира, лежала пустыня! Тогда они без боя назад повернут.
После этих слов воины заговорили все разом. Олег стоял и удивлялся, что такие простые вещи, как тактика «выжженной земли», которую еще скифы применяли против персов, оказались для опытных ратников чем-то сродни откровению. Взлетевший после сегодняшней победы рейтинг воеводы поднялся сейчас и вовсе на недосягаемую высоту. А ведь он еще до конца и не высказался. Спохватившись, Горчаков посмотрел на чернобородого переводчика, которого вместе с сотниками держали в сторонке от остальной толпы пленных. Олег заметил, что мусульманин навострил уши и внимательно слушает. «А вот то, что я дальше скажу, тебе знать незачем», – подумал Горчаков.
– Эй, стража! – позвал он. – Отведите-ка этих подальше.
Подождав, когда шум начал стихать, Олег поднял руку, привлекая внимание.
– Тише! – крикнул он. – Я еще не все сказал!
Воины захлопнули рты и ожидающе уставились на воеводу.
– Более всего лютая казнь нужна мне для имиджа, – с ухмылкой пояснил Горчаков.
– А что это за зверь такой – иминд? – поинтересовались из толпы.
– Имидж – это мнение, и не всегда оно верное. Я должен сделать что-то необычное и страшное. Такое, чтобы обо мне сразу заговорили! – Олег согнал с губ усмешку и заговорил серьезно. – Я хочу, чтобы обо мне слагали пугающие легенды. Хочу, чтобы рассказчики врали и все мои поступки приукрашивали. Еще хочу, чтоб вороги боялись меня! И не только. Хочу, чтобы монголы считали меня очень жестоким, а главное! – Горчаков поднял перст, подчеркивая важность момента. – Главное, чтобы монголы знали, что я свое слово держу! Хочу, чтобы свято верили они, что ежели я пообещал кого на кол посадить, то так оно и будет! А ежели я обещал кого убить, то муж сей может смело числить себя в покойниках и заказывать могильную плиту. Ибо приговор вынесен и будет приведен в исполнение несмотря ни на что!
– А зачем тебе это, Олег? – Неждан смотрел на друга с невероятной смесью опаски, восторга и изумления, как на диковинного хищника.
С каждым разом новый товарищ удивлял его все больше и больше. Молодого, но далеко не глупого новгородца одолевали сомнения. «Может, он и родился у франков, – думал он о рыцаре, – но, как видно, побывал в таких местах, о коих и помыслить страшно!»
– Ежели будет мне удача, – чеканя слова, заговорил Горчаков, – то я один войско монгольское назад заверну!
После этих слов возникла немая сцена, похлеще чем в «Ревизоре».
– Ты б рот прикрыл, – посоветовал Олег приятелю в наступившей тишине, – не ровен час, галка залетит.
Неждан покачал головой и рассмеялся.
– Задумал я ханов монгольских застращать! – продолжал делиться планами Горчаков. – Хочу сотню пленных казнить, а прочих, кои на это поглядят, разослать с грамотами грозными. И первому Батыю я весточку пошлю! Вестимо, что ханы сперва посмеются над моими якобы пустыми угрозами. А вот когда поймут, что угрозы-то вовсе и не пустые! Когда прочувствуют до печенок, что все мои приговоры приводятся в исполнение, вот тогда и призадумаются! Ибо одно дело приказы людоедские раздавать, за спинами тысяч воинов схоронившись, и совсем уже другое, когда собственной драгоценной шкуре опасность угрожает. Вот мы и поглядим, насколько этот Батый реально крут!
Олег допрашивал пленных в трапезной. Трупы из нее ратники выволокли и побросали через перила с красного крыльца. Монголов приводили по одному. После жуткой казни товарищей они пребывали в шоке, смотрели на Горчакова с ужасом и отвечали на вопросы без дополнительных мер воздействия, чему Олег был несказанно рад. Он уже получил сегодня массу впечатлений, и на «форсированный допрос» его бы просто не хватило. Довольно было и того, что Горчакову пришлось самому взяться за кол, подавая пример дружине.
Ига и Московской Руси, превративших воинов в холопов, здесь пока еще не было. Традиции воинского братства, дошедшие из языческой древности, пусть и не все, но соблюдались. Поскольку обычай: «Князь уже начал! Последуем же и мы за князем!» – еще никто не отменял, предводители первыми шли в бой, а перед важным шагом советовались с дружиной. Чтобы не услышать впоследствии: «Ты, княже, без нас это задумал, вот и ступай в поход один». Отношения князя и дружинников основывались на взаимных клятвах, и обе стороны имели права и обязанности.
Олег был всего лишь воеводой, клятву ему принесли только Вадим и Берислав. Поэтому он не мог свалить на кого-то «грязную работу» и должен был выполнять ее вместе со всеми. Разумеется, он прикинул еще раз: нужен ли ему имидж Влада Цепеша? Выходило, что нужен. Получить послание от никому не известного рыцаря или от графа Дракулы, это, как говорили в Одессе, «две большие разницы».
«Ну, кое-чего я уже достиг», – думал Горчаков. Монгольские сотники, а тем более простые воины, ожидавшие на льду своей очереди, а потом помилованные, даже и не пытались изображать из себя «партизан на допросе».
Переводчика Махмуда ал-Хереви Олег вообще запугал до икоты. Когда экзекуция была в самом разгаре, он подошел к мусульманину и сказал с нехорошей усмешкой: «А теперь ты!» От этого приглашения на встречу с Аллахом смуглое лицо Махмуда стало серым, он рухнул на колени, ткнувшись лбом в снег, и завопил: «Смилуйся, пресветлый эмир! Пощади! Смени гнев на милость! Рабом твоим буду! Все, что прикажешь, исполню!»
Теперь он старательно переводил вопросы и ответы, поминутно кланялся, прикладывая руку к груди, и подобострастно заглядывал в глаза Горчакова.
– Сядь вон там, – сказал переводчику Олег, когда увели последнего из допрошенных, и указал на лавку у окна.
Сам он поднялся из-за длинного стола и, заложив руки за спину, прошелся вдоль него взад-вперед. «Прямо, товарищ Жуков, обдумывающий план операции!» – подколол сам себя Горчаков.
На темном дубовом столе, как и полагалось в штабе, лежали листки бумаги, карандаши, набор цветных гелевых ручек, линейка, циркуль, рядом с ними бинокль, а у самого края, поперек столешницы, красовались карабины. На бедре Олега при ходьбе покачивался длинный меч. Дополняли картину коричневые ремни на плечах с пистолетом слева и запасными магазинами справа.
Горчаков очень удачно прихватил с дачи полпачки бумаги для принтера, а также пакет с чертежными принадлежностями, альбомом и двумя толстыми тетрадями. Одна была наполовину исписанной, другая еще чистой.
В альбоме Олег рисовал эскизы оружия. В тетради он делал расчеты и записи. При изготовлении доспехов сначала надо было вычертить шаблоны на картоне, а уже потом кроить по ним стальные листы.
В общем, за годы работы в ящиках письменного стола чего только не скопилось. Горчаков все собирался навести там порядок, да руки так и не дошли. А при переезде он ссыпал содержимое ящиков в один большой пакет, который сунул в сумку с вещами перед бегством.
«Значит, диспозиция вырисовывается следующая. – Олег остановился и посмотрел на самодельную карту. – После взятия Рязани армия монголов разделилась на две части, одна из которых двинулась на юго-запад. Куда – пленные не знают. В этом направлении у нас находятся, – Горчаков склонился над картой, – города Новый Ольгов, Пронск, Ижеславль и Белгород. Куда двинется противник, овладев этими городами? – спросил себя Олег и, не задумываясь, ответил: – Монголы пойдут на Коломну. А поскольку передвигаются они исключительно по замерзшим рекам, то самый подходящий маршрут проходит по реке Проне до Ижеславля. И дальше от него до впадения в Проню речки под смешным названием Жрака, по ней до Белгорода, а от него по реке Трака… м-да, – покачал головой Горчаков. – Названия из серии «нарочно не придумаешь»! По льду Траки можно добраться до полноводной реки Осетр, которая впадает в Оку немного выше Коломны. Стало быть, Батыя следует ждать оттуда», – заключил Олег и задумчиво посмотрел на переводчика.
– Махмуд, – окликнул он хорезмийца, – кто состоит толмачом при хане Бату?
– Пресветлый эмир! – подскочил ал-Хереви и поклонился, приложив руку к груди. – Не гневайся, но твоему недостойному рабу неведомо, кто переводит речи для грозного Бату-хана, да ниспошлет ему Всевышний… – начал по привычке Махмуд, но, вспомнив, где он находится и с кем говорит, хорезмиец захлопнул рот и виновато посмотрел на Горчакова. – Да будет ему во всем неудача! – верноподданнически закончил он.
Олег с усмешкой кивнул, одобряя этот экспромт.
– Так значит, если я продиктую тебе письмо для хана Бату, у него в ставке может и не найтись человека, способного его прочесть? – спросил он.
– О храбрейший из всех воителей! – снова «завел свою волынку» Махмуд. – На этот вопрос твой недостойный раб знает ответ и будет счастлив услужить пресветлому эмиру! Бату-хан сам умеет читать на нашем языке! В детстве его учителем был мудрейший из мудрейших, Хаджи Рахим аль-Багдади! Ныне этот ученнейший муж, украшенный тысячью и одной добродетелью, состоит при Бату-хане лекарем! Твое письмо будет прочитано, о достойнейший!
– Отлично! – довольно потер руки Горчаков и перешел ко второй части монгольской армии.
Она состояла из четырех туменов. Самым сильным в этом войске был корпус Бурундая. В двух его туменах служили только монголы. В остальных монгольское ядро было доукомплектовано воинами из покоренных народов. Одних мобилизовали насильно, другие пошли своей охотой в надежде пограбить богатые города. Официально тумены возглавляли чингизиды. Но их функции были скорее представительскими. Настоящими командармами были опытные темники, прославившиеся в Хорезме и Китае.
Один из туменов возглавлял сын Угэдэя, Гуюк-хан. Вторым чингизидом в этом подразделении был его брат Кадан.
В еще одном тумене было аж три потомка «Потрясателя Вселенной»: его сын Кюлькан, являвшийся официальным командующим, внук Чагатая Бури и внук Чингисханова брата Аргасун.
Об этом подразделении Олег имел самые подробные сведения, потому что разгромленные утром четыре сотни были выделены как раз из этого тумена.
При сборах в Западный поход каждый из наследников Чингисхана привел в армию ополчение своего улуса. У Кюлькана оно состояло из трех тысяч коренных монголов, у Бури из одной, а у Аргасуна было всего пятьсот воинов.
– Теперь их осталось меньше! – злорадно отметил Горчаков. – Потому как высланные вперед сеять ужас и панику сотни принадлежали Аргасуну. И осталось у них четыре тысячи сто монголов, – подытожил Олег. – Плюс порядка пяти тысяч, где каждой твари по паре.
Он взял со стола листок и еще раз прочел, из кого состояла немонгольская половина тумена. В списке значились: найманы, киреи, онгуты, канглы, кидане, ханьцы, бохайцы, чжурчжени. А больше всего в войске было кыпчаков и туркестанцев из бывших армий Хорезмшаха. Но и это было еще не все! В армию вторжения собрался весь степной сброд, от Байкала и до Волги. Пленные просто не могли упомнить десятков названий, да они, в общем-то, и не пытались. Монголам было по барабану, кто пойдет в бой впереди них и первым полезет на стены. Как понял Горчаков, пленные называли народы, окружавшие коренные монгольские земли, с которыми они были хорошо знакомы. А определять племенную принадлежность разных там финно-угров они считали ниже своего достоинства.
– Прямо «Вавилонское столпотворение», – покачал головой Горчаков.
«А ведь есть шанс разбить монголов по частям! – подумал он. – Двигаясь от Рязани вверх по Оке, правое крыло монголо-татарского войска осадило город Ольгов. Оставив от него головешки, враги подошли к Переяславлю – современной Рязани. Здесь они разделились. Видимо, для того, чтобы не испытывать трудностей с фуражом. Бурундай со своим корпусом остался осаждать город, а два других тумена направились дальше к Коломне. Двигаются они не вместе. Впереди идет Кюлькан, его воины забирают сено, зерно и солому в прибрежных селах и деревнях. Кое-что остается, но этого не достаточно. Поэтому идущий следом Гуюк-хан делает остановки и рассылает отряды фуражиров в стороны от реки. Из-за этого он приотстал. Теоретически можно разгромить Кюлькана до подхода тумена Гуюк-хана. Только надо это дело как следует обдумать, – Горчаков хмыкнул и побарабанил пальцами по столу. – Сегодня у нас шестое января тысяча двести тридцать восьмого года, – начал считать он. – По словам пленных, они оторвались от своего подразделения на день пути. То есть на тридцать – тридцать пять километров. За туменами движутся большие обозы с припасами и осадным парком. Огромные повозки тащат медлительные волы. С таким транспортом монголы делают пятнадцать-двадцать километров в день. Значит, здесь они будут послезавтра. А к Коломне подойдут десятого января. Время на подготовку есть».
– Махмуд, садись к столу, – распорядился Олег.