– Махмуд, садись к столу, – распорядился Олег.
Хорезмиец поклонился и устроился на лавке. Горчаков пододвинул ему лист бумаги и протянул черную гелевую ручку. Переводчик с любопытством повертел ее в руке. Про чернила он не спросил. Видел, что Олег обходился без чернильницы.
– Письмо Бату-хану, пресветлый эмир? – уточнил ал-Хереви.
– Угу, – кивнул Горчаков, думая, под каким номером включить Батыя в «список приговоренных».
– Великому Бату-хану, владыке и повелителю бесчисленных народов, салям! – подсказал хорезмиец, видимо, полагая, что Олег, по своей необразованности, не знает, с чего начать. – Пусть Всевышний дарует твоей душе тысячу успокоений и превратит ее в место восхода и захода милосердия и в место, куда падают лучи славы! – Махмуд выжидающе уставился на Горчакова, явно напрашиваясь на комплимент своей учености.
– Хорошо сказал! – похвалил Олег. – А теперь пиши: мера преступлений Чингисхана и его потомков превысила все мыслимые пределы!
Хорезмиец дернулся на лавке и весь съежился.
– Помилосердствуй, пресветлый эмир, – заскулил он, – если Бату-хан узнает, кто написал письмо, он велит отрубить мне руки!
– Взбодрись и дыши глубже, – посоветовал Горчаков, – скоро хану Бату станет не до мелочных разборок с писцами. Ничего он тебе не сделает!
Махмуд горестно вздохнул и изобразил готовность к работе.
– Мера преступлений Чингисхана и его потомков превысила все мыслимые пределы! – снова начал диктовать Олег. – Поэтому я собираюсь положить конец злодействам этого проклятого рода! Клянусь приложить все силы, чтобы этот поход стал последним преступлением чингизидов против человечества! Клянусь, что не будет мне покоя, пока не истреблю всех пришедших на Русь потомков Чингисхана! Первыми умрут Кюлькан, Бури и Аргасун. Следом за ними умрешь ты, Бату! Хочешь жить – убирайся с нашей земли!
Хорезмиец, высунув от старания кончик языка, выводил строчки красивой арабской вязи.
– Как подписать? – спросил он, изобразив последнюю завитушку.
– Я сам подпишу, – Горчаков перегнулся через стол и передвинул листок к себе.
Махмуд протянул ему ручку. Рисовал Олег неплохо, и вскоре внизу листа вместо подписи появился расправивший крылья черный сокол, с хищно загнутым клювом, смахивающий на «Римского орла» или эмблему нацистов – это кому как больше нравится.
– Олег Иванович!
Вошедший в трапезную Учай отвлек Горчакова от созерцания своего шедевра. Выглядел он каким-то взволнованным.
– Случилось чего? – поинтересовался Олег.
– Не, – мотнул головой старшой коломенской дружины.
По годам на умудренного опытом воина он не тянул. На вид ему было лет восемнадцать. А его подчиненным и того меньше.
– Слово у нас к тебе, – белобрысый и конопатый Учай приосанился и расправил плечи, подчеркивая своей позой серьезность момента.
– Ну что ж, – Горчаков тоже напустил на себя важность, – коли есть слово, то молви!
– Сейчас, я только остальных позову! – дружинник князя Романа метнулся к двери, оставив Олега сгорать от любопытства, ибо он совершенно не догадывался, что за представление здесь затевалось.
Проскользнув один за другим в трапезную, молодые воины выстроились перед Горчаковым полукругом, а Учай выступил вперед.
– Умен ты зело, Олег Иванович, – начал с похвалы дружинник, – и удачлив! А се для вождя самое главное. Жизнь у воя такая, что бывает, токмо от везения и зависит. Посему ратники по удаче себе вождей выбирают. Бывает всем князь хорош, да уж больно невезуч. Такому даже содеянное по уму, и то не в пользу. С таким господином ни за что голову сложишь. А ежели за вождем тенью бежит удача, такому все рады служить! Потому как часть удачи его и на дружину падает. Вот мы, Олег Иванович, и думаем, что ты как раз из таких. Порешили мы с братией, – Учай широким жестом обвел стоявших за его спиной ратников, – что любо бы нам было тебе послужить. Одна беда – «отроки» мы! А князь Роман Ингваревич прижимист, – дружинник сокрушенно развел руками, – что скажешь, Олег Иванович?
– Скажу, что буду рад видеть таких орлов под своей рукой! – не задержал с ответом Горчаков. – А еще скажу, что из земель я дальних и посему не все понял. При чем здесь, к примеру, прижимистость князя Романа?
– Так я ж сказал? – удивился Учай. – «Отроки» мы.
«М-да, очень содержательный ответ», – подумал Олег.
– Послушай, Учай, – снова обратился он к парню, – я не ведаю, чем «отроки» от «детских» отличаются. Ты бы объяснил мне, что ли?
После этого дружинники заговорили чуть ли не все сразу. И вскоре Горчаков уже знал, что «детские» – это «слуги вольные». Служат они за жалованье да за долю в добыче и в любой момент могут «отъехать» от князя, то есть перейти на службу к другому господину. А «отроки» – это холопы: те же слуги дворовые, только воины. Надо – в поход идут. А ежели нет брани, то отроки князю и его гостям за столом прислуживают, за конями ухаживают, поручения разные выполняют. Еще Олег узнал, что шесть лет назад Всеволод Юрьевич в союзе с князьями рязанским, муромским и коломенским ходил на мордву. Дружины князей тамошних они погромили, села пожгли и полона толпы пригнали. Эти двадцать парней вовсе и не рязанцы, а мокшане. В рабство они попали в десять-тринадцать лет, а князь Роман Ингваревич как раз решил дружину пополнить и воспитал их воинами.
– Ах вон оно в чем дело, – разобрался, наконец, Горчаков, – стало быть, князь Роман откуп потребует?
– Угу, – грустно подтвердил Учай.
– Ну так заплатим! – усмехнулся Олег. – Как только в Коломну воротимся, я сразу о вас с князем поговорю.
Пред тем как покинуть место, бывшее совсем недавно селом Спасским, Горчаков распорядился выгнать на лед оставшихся пленных – двадцать два воина и четырех сотников. Монголы тряслись и едва передвигали ноги, видать, решили, что и им конец пришел.
У Олега от полученных сведений поднялось настроение, и он посматривал на пленников с довольной ухмылкой. Под мышкой он тащил два закрепленных на жердях полотнища. Это были половинки «маскировочного халата», на которых он углем намалевал черных соколов. Горчаков приколотил «штандарты» между кольями горизонтально, отошел и полюбовался.
– Еще надо бы здесь стол поставить и отобедать, – «прикололся» он.
Но бывший, как всегда, рядом Неждан шутки не понял. В его глазах Олег прочел сомнения в своем душевном здоровье.
– Влад Дракула так делал, – пояснил Горчаков, – но я не буду! Еще вживусь в образ да кровь начну пить.
Оставив ошарашенного приятеля переварить информацию, Олег занялся монголами. Он вытащил из толпы пленных пятерых и поставил их впереди остальных. Дальше он показал на кошмарный частокол, протянувшийся на четыреста метров, от одного берега Оки до другого, и через переводчика объяснил, что это граница, которую монголам и прочим пересекать не рекомендуется.
– Я хочу, – говорил Горчаков, – чтобы воины тумена знали, что за этой чертой их всех ждет страшная смерть. Кто с мечом на нас придет, – изрек он под конец крылатую фразу, – тот от… – Олег запнулся: – В общем, с ним будет то же самое, – указал он на колья.
После проникновенной речи Горчаков велел выдать пятерым отобранным монголам коней, из тех что похуже, и отпустить с миром. Еще пятерых воинов и одного сотника он собирался отпустить по прибытии в Коломну. Сотнику он планировал вручить письмо Батыю и выпросить у Романа дружинников, чтобы они проводили монголов до устья Осетра и еще дальше вверх по реке.
«Нужно сделать все, чтобы Батый получил письмо с угрозами, – рассуждал Олег, – придется весь план и князьям выложить, не то не дадут они провожатых. А дальше…» – На этом месте у Горчакова просто дух захватило, когда он представил, в каком состоянии будет хан Бату, когда получит известие о гибели Кюлькана, Бури и Аргасуна. Ведь следующим в списке смертников стоял он сам!
– Остался сущий пустяк, – пробормотал себе под нос Олег, – грохнуть трех первых чингизидов.
Глава 14
Как и ожидалось, Роман Ингваревич запросил за дружинников откуп. Сумма вышла немалая – по двенадцати гривен за каждого «отрока». Но ради такого дела Горчаков готов был и в долги залезть. Впрочем, этого не потребовалось. Олегу как предводителю полагалась десятая часть всех захваченных у противника трофеев, а получил он и того больше. Потому как ратники, впечатленные победой, доставшейся им без потерь, и богатой добычей, решили вознаградить удачливого воеводу, без которого им бы и вовсе ничего не обломилось. В итоге Горчаков получил пятую долю и в одночасье сделался владельцем табуна в двести девяносто шесть голов. К лошадям прилагалась внушительная куча прочего монгольского имущества.
– Ой, блин! – покачал головой Олег. – И что я со всем этим делать буду?
Горчаков был помешан на оружии, и доставшиеся ему сабли, шлемы и доспехи грели его душу. Но кроме этого Олег получил такую груду разного барахла, что мама не горюй!
– Ой, блин! – покачал головой Олег. – И что я со всем этим делать буду?
Горчаков был помешан на оружии, и доставшиеся ему сабли, шлемы и доспехи грели его душу. Но кроме этого Олег получил такую груду разного барахла, что мама не горюй!
Монголы еще дома как следует запаслись перед дальним походом, обещавшим затянуться на несколько лет, да еще много чего награбили у булгар, половцев, алан и русских. Все это они везли с собой на вьючных лошадях.
К слову, имущества Горчакову прибавила предусмотрительность Чингисхана, прямо хоть спасибо говори.
«Потрясатель Вселенной», как ныне его пышно величали монголы, требовал, чтобы каждый воин имел в походе трех коней, два лука и три колчана с тридцатью стрелами в каждом. Это из оружия. Еще в полную экипировку входили: волосяной аркан, запас веревок, топор, толстый постельный войлок – по-монгольски «ширдэг», кожаная фляжка, два больших бурдюка – для переправ через реки, железный или медный котелок и разная мелочовка, носившаяся в поясной сумке.
– А что тут у нас? – Олег расстегнул одну из сумок и с любопытством в нее заглянул. – Хе! Набор монгольского бойскаута! – определил он со смешком, обнаружив иглу, моток ниток, шило, дратву для сшивания кожи, трут, огниво, запасные тетивы для лука и напильник для затачивания стрел.
Еще в сумке лежали три рыболовных крючка с привязанными к ним аналогами современных лесок из конского волоса. Насчет последней находки Горчаков засомневался. Он не знал, входили ли рыболовные снасти в уставной перечень необходимых предметов. «Быть может, владелец сумки был фанатом рыбной ловли? – предположил Олег. – Хотя сам Чингисхан вроде бы в юности одно время жил исключительно рыбалкой. Может, и повелел под старость чего-нибудь такое, в приступе ностальгии?»
Хозяйственные новгородцы «приватизировали» все, что имело в их глазах хоть какую-то ценность. В Средние века одежда вообще ценилась, поскольку все ткани были исключительно ручной работы. Текстиль подешевел лишь тогда, когда появились фабрики с механическими ткацкими станками. Поэтому Горчаков не удивился тому, что найденные во вьюках «шмотки» воины тоже разделили. Особенно их порадовали шелковые халаты.
Монголы, как оказалось, не бедствовали. Это прежде у них даже шерстяная ткань была предметом роскоши. А после того как они подчистую разграбили Китай, даже простые воины стали щеголять в шелках.
Впрочем, слово «щеголять» как-то не вязалось с той частью добычи, что ратники выделили Олегу – «покорители народов» ели грязными руками и по-свински вытирали их о полы своих халатов. Монголы просто обожали горячее, покрытое жиром мясо, и во время еды этот жир тек у них по рукам чуть ли не до локтей. Еще эти «пассионарии» считали, что тот, кто часто купается, смывает свое счастье. А быть счастливыми им очень хотелось! Поэтому халаты монголов воняли дымом, прогорклым жиром и застарелым потом, воротники были черными и засаленными, полы длинных одежд лоснились.
– Грязные какие, – брезгливо скривился Горчаков и ткнул носком ботинка в кучу тулупов и тряпья.
– В щелоке их на ночь замочить, и все отстанет, – поделился опытом Неждан. – Это ерунда, идем со мной, – с этими словами новгородец, подцепив приятеля под руку, увлек его к трофейным коням.
– Ну и что мы с этими «одрами» делать будем? – скептически спросил Неждан, непочтительно ткнув пальцем в табун «несравненных монгольских коней», прославленных авторами различных опусов. – Эх, продать бы! Да только кто ж их купит? – вздохнул он.
Низкорослые монгольские лошадки и вправду выглядели весьма непрезентабельно. К счастью, оказалось их не так уж и много, чуть меньше четверти. Остальное поголовье было представлено прекрасными туркестанскими и половецкими скакунами.
Боевые кони стоили здесь от восьми до двенадцати с половиной гривен, и Горчаков, недолго думая, предложил Роману вместо серебра лошадей. Тот легко согласился, поскольку собирался посадить на коней часть коломенского городового полка. Правда, прижимистость свою князь и здесь проявил, предложив считать по восьми гривен за голову. Олег даже торговаться не стал и спокойно отдал тридцать коней, после чего «отроки» перешли в его собственность. По закону вышло так, что Горчаков просто купил двадцать холопов у коломенского князя и получил на них грамоты. Это его Неждан так проинструктировал, сам Олег никаких бумаг брать не собирался.
– Да на кой она мне сдалась, грамота эта, – рассмеялся Олег в ответ на советы приятеля, – парни же сами желание изъявили. А если уйти захотят, так нешто бумажка их удержит? В такое-то время!
– Не-е, ну ты как маленький, честное слово! – Неждан укоризненно покачал головой. – Без грамоты, что «отроков» ты купил, они так и останутся холопами Романа Ингваревича!
– А-а-а! – до Горчакова наконец дошло.
В общем, считая Вадима и Берислава, дружина Олега состояла теперь из двадцати двух бойцов. На лошадей их Горчаков посадил и еще по «заводному» коню выдал. Вооружать тоже пришлось из своей доли трофеев, потому как князь оружие «зажал», оно ему самому было нужно для ополченцев. Олег попробовал сторговать у него русские щиты и мечи, но Роман остался непреклонен.
Горчаков раздал своим дружинникам круглые монгольские щиты, которых у него была целая куча. В принципе, они были неплохи, разве что поменьше русских да дощечки потоньше. Зато кожи на них было по пять слоев, широкая оковка по краю и железный умбон в центре. В общем, крепкие щиты.
Разгромленные в селе Спасском сотни состояли из легковооруженных лучников, но шлемы имелись у всех, это был непременный атрибут любого монгольского воина, даже бездоспешного.
Часть шлемов была чисто монгольской. Они были похожи на русские, только ниже и закруглены сильнее и еще спереди торчал железный козырек.
Бармицы на шлемах были сделаны из покрытого тканью войлока с ватной набивкой и простеганы ромбиками. Некоторые монголы носили такие же простеганные ватные капюшоны, а на них надевали китайские каски с небольшими полями и острыми штырьками на макушке.
Сотники и несколько десятников носили шлемы тяжелой кавалерии. Они были коническими, как русские, но надевались не до бровей, а ниже и до половины прикрывали уши, для глаз спереди имели полукруглые вырезы.
На этих шлемах были бармицы из кожаных полос. Та, что крепилась к самому шлему, шла от виска до виска, а следующая была длиннее и представляла собой кольцо, которое спереди крепилось к наноснику.
В общем, шлемы тяжелой монгольской кавалерии можно было назвать закрытыми. В них видны были только глаза. Все остальное скрывали широкие ошейники, частично входившие один в другой и соединенные между собой ремешками. Самое нижнее кольцо было широким, следующее уже и так далее. «Ошейники» шириной в ладонь были склеены под прессом костным клеем из четырех слоев воловьей кожи и имели толщину чуть больше двух сантиметров.
Осмотрев трофеи, Горчаков пришел к выводу, что кожаные бармицы прочнее кольчужных. В комплекте с этими шлемами шли доспехи из таких же полос. Те части, что защищали грудь и спину, были похожи на римскую лорику сегментату. Наплечники выглядели практически как в самурайских доспехах, только длиной до кистей рук. Доспехи были долгополыми, они наполовину закрывали голенища сапог. Кроме того, на груди и плечах шли ряды нашитых на кожу железных пластин – узких, прямоугольных и закругленных сверху.
Доспехов тяжелой кавалерии Олегу перепало только два комплекта. Один он отдал Учаю, а во второй облачил Берислава, велев надевать под доспех выданную кольчугу панцирного плетения. В свои старые латы, которые после похода вернул Неждан, Горчаков обрядил Вадима, для чего их пришлось подогнать. «Удачно, что это «ранний Милан», – подумал при этом Олег. Те латы, что сейчас носил он, здесь больше никто не смог бы надеть – большие. В шестнадцатом веке такие доспехи делали только индивидуально, с кучей примерок и подгонок.
Все остальные монголы карательного отряда носили либо толстые стеганки в виде длинного пальто с разрезом сзади, либо «бронежилеты», как назвал их Горчаков. Они тоже были сделаны из четырехслойной бычьей кожи, и так же склеенной, но представляли собой уже не полосы, а две цельные половинки, выкроенные точь-в-точь как армейский бронежилет. И надевались так же. У некоторых воинов жилеты были усилены железными пластинами, но только на груди. Они шли рядами и перекрывали друг друга, как черепица.
С ударным оружием для своей дружины у Олега проблем не возникло. В большом ассортименте имелись боевые топоры и палицы. Топорики были узкими, загнутыми наподобие кирки и со скошенным назад лезвием, чтобы углом пробивать доспехи. Одни палицы были с навершиями в виде железных шаров, другие бронзовые, граненые, с шипами. Третьи были отлиты в виде массивных шестоперов.
Как понял Горчаков, изначально топорики и палицы были основным ударным оружием отряда. Лично ему досталось только девять монгольских сабель. Они были практически прямыми и слегка изгибались лишь в последней трети. Кроме того, монгольские сабли плавно сужались от основания клинка к самому острию, которое получалось узким и заточенным с двух сторон.