– О, прекрасная принцесса, нет никого на свете вас милей, и в вашу честь готов я совершить подвиг любой…
– Вот ведь нахал какой, – фыркнула Таня. – Прямо как славный рыцарь дон Пирамидон, который все свои подвиги только во сне и видел.
И слова её нагнали на колдуна ужасного страху (а может, страшного ужаса). Помчался он от замка так быстро, что на коне не догонишь, и к утру добрался до того места, где он рыцаря оставил. Только ни дона Пирамидона, ни кобылы его там уже не было – рыцарь спешил к королевскому замку, чтобы всем рассказать, как бился он три дня и три ночи с могучим злобным колдуном Занзибуром, который коварно бежал с поля битвы, оставив ему, дону Пирамидону, на растерзание пятерых великанов и полсотни людоедов.
Сообразил колдун, что никакой храбрости у рыцаря не было, а только нахальство одно. Ясное дело, на одном нахальстве далеко не уедешь, и никакое заклинание произнести не успеешь, пока кто-нибудь не напугает. От огорчения он сел под сосну – другого рыцаря дожидаться, но места там были такие глухие, что только на кривой кобыле и доберёшься. Так что он, наверное, до сих пор там сидит…
А славный рыцарь дон Пирамидон с тех пор перестал принцессе Тане о своих подвигах рассказывать. Только рот, бывало, раскроет, так сразу и робеет – потому что нахальство растерял. Пришлось ему срочно грамоте обучиться, чтобы всё, что ему приснится, записывать. Так и появились первые рыцарские романы, которые и принцессы, и фрейлины, и простые селянки с удовольствием читают.
Егорушка-богатырь
Три ведьмы стояли на границе Кощеева царства, кто с вилами, кто с топором – две старые, одна молодая. И смотрели они зорко вдаль – не близится ли неприятель какой, и знамя над ними гордо по ветру развевалось, на котором красным по белому курица лапой написала: «Ведьмовский батальон специального назначения». Правда, сами ведьмы в свои несравненные боевые возможности не очень-то верили.
– Во дожили! – возмущалась самая старая, вооружённая корявой клюкой. – Женшин, понимаешь, в армию берут, границу стеречь. А ну придёт какой богатырь, и чё я навоюю?
– Где богатырь? – тут же заинтересовалась ведьма Марьяна, самая молодая во всём подразделении.
– Нигде! – ответила третья ведьма. – Когда Чудо-Юдо пятиглавое порезвиться выходит, людей за сто вёрст от границы не сыщешь.
Тут же из-за бугра страшный рёв раздался, деревья затрещали, от топота земля задрожала. Из-за леса Чудо-Юдо показалось, да только из пяти голов всего две осталось.
– А ну, красавицы, перевяжите-ка мне раны боевые! – закричала левая голова, когда Чудо на шлагбаум пограничный наступило.
– Это кто ж тебя так, Чудо-Юдушко? – поинтересовалась старшая ведьма.
– Уж не богатырь ли какой? – испуганно спросила средняя.
– Нет, это я так – споткнулся, – ответила правая голова, а левая только прослезилась, глядя на три обрубка…
– Марьяна, ты тут постереги, а мы Чуду в госпиталь проводим, – сказала старшая ведьма и передала Марьяне знамя боевое.
– Мне б не в госпиталь – мне б поспать, – стонало Чудо-Юдо, ковыляя по дороге. – А головы сами отрастут, только молодые, неопытные…
Осталась Марьяна одна на заставе. Ветер шумит, волки воют, небо хмурится – страшно! Глядь – а по дороге парнишка какой-то идёт, росту небольшого, конопатенький, ну совсем на богатыря не похож.
– Стой! Стрелять буду! – крикнула Марьяна, прямо как в Уставе караульной службы записано.
Мальчонка то ли недослышал, то ли не поверил, только не остановился. Пришлось ведьме, как учили, три раза кувыркнуться, слово тайное сказать, и тогда с её большого пальца молния сорвалась, только в цель не попала.
– Кончай пуляться! – закричал парнишка. – Погодь… Мимо иду, никого не трогаю.
Оттуда, куда Чуду-Юду увели, вдруг топот раздался, и Марьяна сообразила, что это идёт рота вурдалаков местность прочёсывать. Стало ей парнишку жалко – ясное дело, что если вурдалаки его обнаружат, то враз съедят, даже косточек не оставят.
– А ну-ка, прячься, пока я добрая, – скомандовала ведьма, и парнишка тут же за кустик уполз, потому как сам вурдалаков заметил.
Когда вурдалаки прошли мимо строевым шагом, ведьма начала парнишке допрос чинить:
– А ну, признавайся, кто такой, зачем в Кощеево царство пожаловал?
– Я – Егорушка, сын лаптёжных дел мастера, – сразу же признался парнишка. – Меня тут Чудо-Юдо изловило, да только головы меж собой заспорили, кто из них меня кушать будет, а потом передрались и давай кусать друг друга…
– А тут-то ты как оказался? – не унималась ведьма.
– Да нагадала птица Сирин царю Гороху, будто я Кощея одолею – вот он и послал меня…
– Так ты, значит, первый враг! – крикнула Марьяна. – А я с тобой как с порядочным… – Тут же она ещё три раза кувыркнулась, чтобы силу колдовскую собрать, а потом заклинание сказала: – Завизяки, узелкуйтесь!
Завизяки тут же из-под земли выскочили и так заузелковались, что у Егорушки связанного только нос из верёвок торчать остался.
А тут и сам Кощей подоспел, решил, видно, проверить, как граница охраняется.
– Вот, Ваша Злобственность, – доложила Марьяна. – Это он Чуду-Юду изувечил.
– Хвалю за бдительность! – сказал Кощей и тут же Марьяне орден вручил – «Череп с Костями» второй степени.
Осталась ведьма на посту, а Егорушку вурдалаки потащили прямо во дворец Кощея. Сразу же и Чуду-Юду вызвали на опознание. У того уж новые головы отрасти успели, только пока совсем уж несмышлёные.
– Этот, что ли? – спросил Кощей, указывая на Егорушку.
– Может, правду сказать? – шепнула на ухо левая старая голова правой.
– Засмеют же, – так же тихо отозвалась правая. – Да и молодёжи какой пример…
– Он ко мне спящему подкрался, – доложили обе головы хором. – Подкрался и головы поотрубал.
– Спишь на работе! – возмутился Кощей, но тут же решил, что Чудо и так само себя наказало. – Зажарить тебя или повесить? – обратился Кощей к Егорушке. – Нет… Отдам я тебя Чуде-Юде на съедение. Ему сейчас усиленное питание требуется.
Молодые головы обрадовались, а старые погрустнели – знали, чем дело может кончиться…
– Только подальше отсюда иди, – приказал Чуде Кощей. – Не люблю кровавых сцен.
Унёс Чудо-Юдо добычу свою за холмы, присел на землицу, а Егорушку на пенёк положил.
– Дай я сперва откушу, – сказали друг другу старые головы.
– Это чё ж, опять всё вам достанется?! – возмутилась одна из молодых голов, а две других, чтобы несправедливости избежать, вцепились зубами в старших товарищей.
Старые головы отлетели, и Чудо-Юдо тут же раскаялось в содеянном…
– Что мы наделали, сиротинушки! – закричало Чудо в три оставшиеся глотки и к Кощею побежало, забыв о добыче своей.
Увидел Кощей, что у Чуды опять голов не хватает, и страх его взял.
– Неужто Егорушка-богатырь на волю вырвался?! – кричит. – Как же он Чуду-Юду одолел?!
Но никто ему ответить не мог, потому что никто не видел. В общем, решил Кощей, что он хоть и Бессмертный, а поберечься надо. Выпрыгнул он в окно и помчался со всех ног через тёмные леса и высокие горы туда, где ни один богатырь его не достанет. А вслед за ним и все ведьмы, вурдалаки и прочие чудища разбежались кто куда. Только Марьяна так и сидела на заставе, не ведая, что в царстве Кощеевом стряслось, пока сам Егорушка, домой возвращаясь, ей не рассказал.
Гремучая Чуча
Охота на Чучу была разрешена только три дня в году. Вообще-то, от Чучи вреда никакого не было. Бродила она по лесам соседним и пригоркам, в речках купалась, а что она кушала, так и вообще никто не знал. Но все ее беды оттого происходили, что была она не простой, а гремучей. Да и гремела она хоть и постоянно, но не так уж и громко. На нее, может быть, никто бы и внимания не обращал. Но были в деревне две бабки скандальные, которые, как Чучу заслышат, такой крик поднимали! Мол, совсем никакого покою не стало, людей от дела отвлекает, спать никому не дает. От них шуму было гораздо больше, чем от Чучи, но виноватой всё равно Чучу считали.
На Чучу каждый год охоту устраивали. Брали все оружие, какое под руку подвернется, и шли в лес всей толпой: мужики с косами, бабы с ухватами, дети малые с рогатками, а иные добры молодцы – с луками да стрелами. Только всё было без толку: даже когда Чучу слышно было, никто ее увидеть не мог, а во время охоты она вообще затихала, хоть и трудно ей было не греметь.
А из охотников так и не знал никто даже, какая она из себя. Бывало, енота, зайца или глухаря поймают и всё допрашивают, не он ли Чуча и есть. Но никто никогда не признавался, все говорили, что им и самим от Чучи несладко приходится. Сама Чуча порой уходила в места безлюдные, беззвериные, но греметь, когда ее никто не слышит, ей тоже не в радость было.
Как-то раз собрался народ (уж в который раз!) Чучу добывать. Большая толпа собралась – все от мала до велика, только Васятка, сын свинопаса общинного, дома остался. «Я, – говорит, – лучше тута Чучу эту самую покараулю. Раз уж ее никто изловить не может, так что всё равно, где за ней гоняться, по лесам или по собственной избе». А когда все ушли, сел он корзину плести да самому себе сказки рассказывать. Про Змея Горыныча рассказал, про Бабу-ягу, начал было про Кощея и вдруг чует: кто-то дрожит поблизости так, что корзина у него в руках трясется. Сунул он голову в корзину и не увидел никого, только вдруг кто-то за нос его ущипнул.
Как-то раз собрался народ (уж в который раз!) Чучу добывать. Большая толпа собралась – все от мала до велика, только Васятка, сын свинопаса общинного, дома остался. «Я, – говорит, – лучше тута Чучу эту самую покараулю. Раз уж ее никто изловить не может, так что всё равно, где за ней гоняться, по лесам или по собственной избе». А когда все ушли, сел он корзину плести да самому себе сказки рассказывать. Про Змея Горыныча рассказал, про Бабу-ягу, начал было про Кощея и вдруг чует: кто-то дрожит поблизости так, что корзина у него в руках трясется. Сунул он голову в корзину и не увидел никого, только вдруг кто-то за нос его ущипнул.
– Ой, кто там?! – Васятка хотел было испугаться, но сразу же передумал, потому что вспомнил, что никого на свете не боится, даже злобного борова Цезаря, который в отцовском стаде самым главным был.
– А ты никому не скажешь? – послышалось из корзины.
Васятке любопытно стало, а тут из корзины как громыхнет что-то, и понял он сразу, кто там прячется. Пожалел он, что к корзине крышку сплести не успел, но Чуча будто мысли его прочитала.
– Меня, – говорит, – крышкой корзинной не удержишь, я между прутьев прошмыгну, вот такая я неуловимая.
– А ты покажись, – сказал Васятка. – А то слышать-то тебя все слышали, а вот увидеть бы…
– Не могу я, – грустно ответила Чуча. – Мне для этого надо вспомнить, какая я на вид, а я уж так давно в невидимости пребываю, что и забыла совсем.
– А чего ты трясешься?
– Сказки у тебя уж больно страшные. Видала я их всех: И Горыныча, и Ягу, и Кощея самого… Кощей-то меня и заколдовал. Будешь ты, говорит, отныне Чучей, а кем раньше была, забудешь навеки, пока в зеркало себя не увидишь.
– А что это такое – зеркало?
– Не помню я. – Чуче стало вдруг так себя жалко, что она даже всхлипнула. – Знаю только, что это такая штука, на которую глянешь и самого себя увидишь. Говорят, они, зеркала эти, только в царстве Шемаханском есть, а я дороги туда не знаю. И спросить не у кого: кто меня не боится, всё поймать норовят. Я бы поймалась, да не могу: неуловимая я.
Тут Васятке и самому грустно стало: во-первых, Чучу пожалел, а во-вторых, сказки, которые он сам себе рассказывал, оказались истинной правдой, и он их, прямо как Чучу, только слышал, но никогда не видел. Взял он корзину, встал да и пошел куда глаза глядят, а Чуча как громыхнет, да так громко, что все охотники услышали и на звук побежали.
– Ты меня не выдашь? – спросила Чуча, напугавшись.
– Нет. Только сиди тихо, – предупредил ее Васятка.
Охотники на Васятку и не посмотрели, мимо пробежали в ту сторону, откуда им грохот послышался. Пошли они по дворам шарить, под крылечки да на чердаки заглядывать, а Васятка с Чучей пошли своей дорогой, то есть Васятка пошел, а Чуча на нем поехала.
– А куда ты меня тащишь? – вдруг поинтересовалась Чуча.
– Увидишь, – коротко ответил Васятка.
Вспомнил он, что за дальним полем колодец был старый-престарый, но никто к нему по воду не ходил: во-первых, далековато было, а во-вторых, страшно. Говорили, тот колодец давным-давно колдуны вырыли, и если заглянуть туда, то самого себя увидишь, только не сейчас, а в прошлом или в будущем… Будущее свое знать никто не хотел – тогда дальше жить было бы неинтересно, – а прошлое свое и так все знают. Так что Васятке самому туда смотреть ни к чему было, а вот Чуче хоть на какую себя посмотреть надо было… Только когда они до колодца добрались, совсем темно стало, волки завыли, птицы ночные закричали, кикиморы по болотам захихикали – ужас как страшно. Васятка к колодцу подходить побоялся, а Чуче сказал:
– Вон в тот колодец загляни – и сама себя увидишь. Только если окажешься ты страшной, не вылезай, пока я не уйду…
Бросил Васятка корзину с Чучей, а сам как припустил в сторону дома, не оглядываясь назад и по сторонам не глядя. Не успел он сотни саженей пробежать, как позади него громыхнуло, и всё вокруг золотым светом залилось. Васятка только быстрее вперед побежал…
А Чуча как заглянула в колодец, так сразу сама себя узнала и снова превратилась в Жар-птицу. Сначала хотела Васятку догнать, чтобы слетать с ним в сказочную страну, где у нее был дом родной. Но потом подумала: «А вдруг слишком страшной ему покажусь? У этих людей не угадаешь, чем удивишь, чем напугаешь…»
Богатырь пятиаршинный
В стародавние времена всякие чудища сплошь и рядом встречались. Бывало, в лес зайдешь – они из-под каждого куста выскакивают, и каждое зубы скалит, язык показывает, хихикает. Некоторые из них даже умели говорить человеческим голосом, мол, Такой-то и Такой-то, я тебя съем, а потом покатаюся, поваляюся… Вообще-то, которые и вправду могли съесть, те редко попадались – всё больше мелюзга народ пугала по ночам. А разве в темноте разглядишь… У некоторых голосина был – рыбу-белуху переорать могли, а сами – с ноготок.
Но попадались и чудища преогромные, которые на всю округу ужас наводили, с поселян дань требовали, и даже сам царь со всем своим войском против таких ничего не мог – до тех пор, пока в царстве богатыри не появились ростом не меньше трех аршин. Их так в народе и называли: богатыри трехаршинные. Есть такой закон природы: там, где чудища заводятся, – и богатыри появляются, иначе людям вообще житья бы не было.
Так вот… У самого Синего моря, того самого, которое потом Черным называть стали, стояло себе селение, не большое, не маленькое – верста в длину, верста в ширину. Пастухи коров пасли, рыбаки рыбу ловили… Только повадился одно время на берег Змей Морской вылезать – на солнышке греться, а между делом коровами да козами питаться. Иной раз среди бела дня даже в селение заползал.
– Селянки! – кричит. – А подать мне курки да яйки, и побольше, а то я, когда голодный, злой бываю как собака.
На собак он, конечно, наговаривал. Псы тогда вовсе не злые были, им даже лаять не приходилось, потому что умели говорить они по-человечески.
Как-то раз прогуливался по берегу Синего моря Васятка, мальчонка местный, цветные камушки да раковины красивые собирал, а Змей Морской – тут как тут. Выскочил из моря, пасть зубастую раззявил и говорит:
– Эй, малец, что-то мне надоело всё – и коровы, и куры и рыба-треска… Хочу я человечинки отведать. А ну признавайся, малец, ты вкусный?
– Не знаю, – Васятка отвечает, – не пробовал. – А сам думает, куда бы спрятаться, где бы меж камнями щелочку найти, чтобы Змей туда просунуться не мог.
– Вот ведь съешь, а потом животом маяться… – сказал Змей задумчиво и хвостом затылок почесал. Но по всему было видно, что от обеда отказываться он вовсе не собирается.
Только вдруг откуда ни возьмись булыжник здоровенный прилетел прямо змею в пасть и половину зубов ему выбил.
– Кто ждесь? – прошамкал перепуганный Змей.
– Это я, Микола, богатырь трехаршинный! – раздалось с высокого берега. – Биться будем, Змей поганый?!
Змей тут же зашипел, начал когтями о камни скрести, но богатырь прямо со скалы прыгнул прямо ему на шею и как начал палицей своей дубасить по голове пупырчатой.
Пока чудовище на берегу извивалось, стараясь богатыря сбросить, Васятка за камнем прятался, а когда стихло всё, выглянул.
– Убег, гад ползучий! – сокрушался Микола-богатырь, стоя по колено в воде.
– Да он еще вернется, – обнадежил его Васятка. – Проголодается и приползет…
– Нет, скоро он после таких побоев не оправится, а мне ждать его здесь некогда. У нас, богатырей трехаршинных, дел полно… – сказал Микола, забросил палицу на плечо и пошел восвояси – других чудищ искать.
Змей Морской и вправду долго не появлялся. На другой год уже Васятка у берега сидел и вдруг видит – глаз из воды торчит. А потом вода забурлила, и голова пупырчатая с пастью зубастой показалась. Только зубов уже поменьше в ней было.
– Эй, малец, богатырь здесь еще? – спросил Змей шепотом.
– Ага! – ответил Васятка. – Отошел только малость перекусить. Сбегать за ним?
Но Змей последних слов его уже не слышал – в воде спрятался, только волны колыхнулись. Видно, сильно его Микола в прошлый раз напугал. А Васятка в селение направился, думая, что если не придет еще какой-нибудь богатырь, то в другой раз Змей может и не поверить, что богатырь его всё еще поджидает.
Пришел Васятка в селение, рассказал, что чудище опять появлялось, но все только головами качали, а некоторые даже решили перебраться подальше от берега жить – за леса и болота, только бы Змей их не нашел.
Но Васятка парнишкой смекалистым был и, пока народ не разбежался, предложил:
– А давайте на берегу каменного богатыря поставим, да не трехаршинного, а пятиаршинного. Змей его увидит и забудет навсегда, как на наш берег вылезать.
Подивились мужики, что малец хитрость такую придумал, и, пока чудище снова не выползло, начали из камней фигуру выкладывать. Женщины одежку для стража скроили, кузнец за ночь медный шлем отковал, а лесорубы огромную дубину из целого дерева выточили. Богатырь получился пятиаршинный, не меньше.