Еще год прошел, и, видно, Змей вконец оголодал, лежа на дне морском. Выполз он на берег и увидел, что богатырь его караулит, да такой огромный, что и голова в пасть не поместилась бы. Страшно, но голод – не тетка… Бросился он на богатыря, пасть открыл, в руку челюстями вцепился, да только оставшиеся зубы о камень обломал. А тут еще дед один мимо проходил, нес из кузни новую трубу для печки. Увидел он Змея, да как закричит в трубу: «А вот я тебе сейчас плавники-то пообрываю!»
С тех пор ни Змей Морской, ни другие чудища к этому берегу даже близко не подплывали – богатыря пятиаршинного боялись.
А фигура каменная еще долго на том месте простояла.
Как-то раз дружина царская через то селение проходила. Увидели витязи фигуру каменную на берегу и начали спрашивать, мол, что это у вас тут такое. И рассказали им, что проходил тут Микола-богатырь и Змея Морского побил. Витязи тут же хором прокричали: «Слава! Слава! Слава!» – и дальше пошли дело свое делать. А потом, когда вернулись в Стольный град, самому царю Гороху про подвиг богатыря рассказали, и с тех пор обычай такой появился: богатырям, которые какой-нибудь подвиг совершили, памятники ставить.
Петушок-будильник
Было это давным-давно, когда от царства до царства так далеко было, что ни пешком не дойти, ни на коне не доскакать, ни на челне не доплыть. Пешком обувку сотрешь, кони далеко от родных пастбищ убегать не хотели, да и вообще дикими были.
Так вот… В некотором царстве жили-были старик со старухой, и не было у них ни кошки, ни собаки, ни лошади, ни коровы, а еще не было у них детей. Была у них только пара медных пятаков, но и то без пользы. Пятак в те времена полпуда весил, и чтоб до рынка его донести, ни у старика, ни у старухи сил уже не хватало.
Но как-то раз случилось обозу в тех краях заблудиться. Везли купцы будильники на ярмарку. А будильниками в те времена назывались специально обученные петухи, которые только с восходом солнца кукарекали, а в остальное время только кудахтали потихоньку. Вышел старик к купцам да и спросил:
– А почем петушки-то у вас?
– Дорого, дед, – купцы ответили. – Три пятака: два за будильник, один за клетку.
– А если без клетки? – поинтересовался старик, припомнив, что только два пятака у них имеется.
– А без клетки лучше не покупать, – стали его купцы отговаривать. – Улетит, и пропали твои денежки.
– Эх, улетит так улетит… – махнул старик рукой на всё богатство свое. – Только деньги сами из-под печи заберите.
Выкатили купцы два пятака из избы, клетку открыли, петушка сами вытащили, лапки-крылья ему связали веревочкой пеньковой, чтобы, значит, на волю не вырвался, и старику вручили. А когда купцы уехали, петух одним глазом посмотрел им вслед да и говорит человеческим голосом:
– Может, развяжешь меня, а то я кукарекать не буду.
– А ты не сбежишь?
– Не сбегу.
А когда старик узлы все распутал, петух как взлетит на самую крышу, как оттуда крикнет:
– Не сбегу я, а улечу! – и был таков.
– Может, вернется петушок-то, – успокоила старуха старика да пшена у ворот насыпала. – Не ворона ведь…
Легли они на печь, а старику всё не спится. Всё ему кажется, что на крыше кто-то соломой шуршит, а в дымоходе что-то завывает, тоскливо так, протяжно. Так и ворочался с боку на бок, уж больно ему хотелось, чтобы петух вернулся да утром его разбудил. Но смекнул старик, что, если не уснет, никто его и не разбудит. Только сон всё равно не шел, и пришлось ему до свету подниматься. Сел он на крыльцо солнышка дожидаться. Кругом кузнечики стрекочут, лягушки квакают, в соседней роще соловьи поют, под крыльцом мыши пищат… Встал он да и пошел куда глаза глядят, пока старуха не проснулась, а то не пустила бы. Но петушка надо было найти: и грустно без него, и пропасть может на воле-то.
Старик уж в лес вошел, а солнышко всё запаздывало взойти. Но темно не было, потому что как раз в ту ночь случилось полнолуние. И вдруг навстречу старику выходят три волка. Клыки белые блестят, глаза зеленые сверкают, шерсть на загривке дыбом поднимается, но не рычат и подходят неслышно, будто земли лапами не касаются.
А один из волков, тот, что впереди шел, остановился и говорит:
– Фу! Кожа да кости, да и те старые… Хозяину не понравится.
– Не отпускать же, – заметил второй волк. – Хозяину не понравится, если отпустим.
– Так давайте сами его съедим! – обрадовался третий волк. – А то у меня все ребра видны.
Понял тут старик, что не простые это волки, а самые настоящие оборотни. А он, как на грех, ни оберега на себя не надел, ни косу острую не прихватил.
– Сперва Хозяину покажем, – решил главный из волков. – Если ему не понравится, сами съедим… А если не побрезгует, лесной живностью обойдемся…
Повалили они старика на землю, но грызть не стали. В самую чащу потащили, только ветки вокруг замелькали. А хозяином оборотень-медведь оказался. Глянул он на старика, да как наподдаст волку, который под лапой случился.
– Вы что мне принесли?! – заорал. – В эти края уж давно никто из наших не забредал, тут народ непуганый, а вы тащите что попало. Тут костей – не угрызешь.
Волки попятились, оттащили старика подальше. Собрались быстренько разорвать его, съесть да на сытый желудок за новой добычей отправиться… Да только вдруг с соседней сосны петушиный крик раздался. А для оборотней страшнее петушиного крика ничего не бывает: вслед за ним солнце восходит, а на солнце оказаться для оборотня – смерть лютая. Так что волки про старика сразу забыли и помчались по норам прятаться.
Старик тут же домой заковылял от страхов лесных подальше. А обратно путь был неблизкий, и когда дошел он до ворот, удивился, что утро еще не наступило. Посмотрел он на забор, а там его петушок сидит…
– Это ты, что ли, в лесу кукарекал? – спросил старик. Он от страху да с устатку даже обрадоваться не успел, только удивился. А петушок ему и отвечает:
– Ну, я. А кто же…
– А солнце где?
– Так я ж не тебя будил, я ж оборотней пугал…
Наутро старик не поленился, сходил до заставы стрелецкой и всё про оборотней рассказал. А стрельцы на другую ночь засаду устроили и всю нечисть осиновыми колами да пиками серебряными перебили. Сам царь для петушка воз отборного зерна прислал, старика со старухой серебром одарил, чтобы, значит, тяжесть медную на рынок не таскали. А петушок больше по ночам не кукарекал, только под утро, когда и вправду рассвет занимался…
Мыльный король
Сидел как-то Генка Глухов у открытого окна и пускал мыльные пузыри. Ни у кого в округе пузыри не получались ловчее, чем у него. Как-то выдул он пузырь размером со школьный глобус, так всякие учёные из города понаехали, и зеваки с биноклями сбежались – думали, неопознанный летающий объект с зелёными человечками прилетел… Хотел Генка еще такой пузырь надуть, чтобы самому внутри поместиться, только войти внутрь ему никак не удавалось – лопался пузырь. А изнутри надувать было никак невозможно – пузырь не надувался, а наоборот, почему-то сдувался…
Вот и сейчас получился у Генки пузыришко мелкий, не больше футбольного мяча – а он как лопнет да как грохнет – аж уши заложило. Упал Генка на пол, голову руками прикрыл и вдруг чует – толкает его кто-то. Поднял он голову, а рядом с ним самый настоящий король стоит, правда, поизносившийся – мантия порвана, корона помята, весь в мыльной пене и ростом не больше табуретки.
– Я король, – сказал король.
– Вижу, – ответил Генка. – А где же ваше королевство?
– Где, где. Полцарства за коня отдал, когда драпать пришлось, а вторую половину по дороге потерял. А самого меня замылили.
И рассказал король Генке свою историю: давным-давно правил он какой-то то ли Кафтанией, то ли Сырландией, но однажды не вовремя ввёл налог на мыло. Купил кусок мыла за грош – два гроша в казну плати за право тем куском пользоваться. Народ возмутился, собрался на центральной площади да как закричит: «Короля на мыло!» А если множество людей одного и того же захочет, так оно и случается – безо всякого колдовства король превратился в большущий кусок мыла. Конечно, от того куска через столько лет, а может, и веков, остался только обмылочек, который и попал каким-то чудом к Генке – вот почему король такой маленький получился.
– Теперь надо мне королевство какое-нибудь найти, – сказал король, стряхивая с себя пену, – мы, короли, без королевства никак не можем…
– Ну где ж теперь свободное королевство-то отыщешь? – засомневался Генка, хоть и жалко ему было короля. – Всё уж давно занято. А у нас тут вообще демократия на тыщи вёрст во все стороны.
Заплакал король мыльными слезами и еще меньше стал – последнее мыло из него выходило…
– Не плачьте, Ваше Величество, – сказал Генка, – сейчас что-нибудь придумаем. Будет королевство… А назовём его Шампунией.
Разбил Генка копилку свою, кошку фарфоровую, добежал до магазина и на все деньги мыла закупил – целый ящик. И начали они с королём из мыла человечков лепить и мыльные замки строить, всю комнату фигурками уставили – придворные, рыцари с драконами, крестьяне с лошадьми и прочий народец.
Разбил Генка копилку свою, кошку фарфоровую, добежал до магазина и на все деньги мыла закупил – целый ящик. И начали они с королём из мыла человечков лепить и мыльные замки строить, всю комнату фигурками уставили – придворные, рыцари с драконами, крестьяне с лошадьми и прочий народец.
– А теперь надо сильно захотеть, чтобы мыльное королевство в настоящее превратить, – сказал Генка королю.
– Может, не надо пока, – смутился король, – зачем народ беспокоить… Мне они и так нравятся – никто не шевелится, не моргает, на мыло меня не хочет.
Так и осталось королевство Шампуния стоять без движения до поры до времени. Маме Генка сказал про короля, что он – заграничная кукла с моторчиком, которую он у девчонок выменял на сотню вкладышей от жвачек. Так и прожили они недели три в мире и согласии. Король всё на своё королевство любовался, фигурки переставлял, только чем дальше, тем грустнее становился…
И вот однажды ночью услышал Генка сквозь сон странный звук – то ли бульканье, то ли плюханье. Проснулся он, огляделся и увидел в распахнутом окне лунную дорожку. А по той дорожке шел куда-то вдаль мыльный король, а за ним – придворные, рыцари с драконами, крестьяне с лошадьми и прочий народец…
Музей диковин и чудес
«Музей Диковин и Чудес» стоял на самой окраине Лукоморска, за рекой Каялой, поэтому ходили туда только приезжие, а местные и так могли чуть ли не каждый день на улице лешего, например, повстречать или, купаясь, с русалкой столкнуться. Но от школьной программы никуда не денешься, и пришлось Матильде Тихоновне, учительнице химии вести 6 «Б» в этот самый музей на экскурсию, хотя сама она ни в какие сказки и прочие чудеса не верила.
– Прежде чем мы войдём в музей, я должна вам сказать: всего того, что вы сейчас увидите, на самом деле не бывает, – сообщила Матильда Тихоновна своим ученикам перед высокими дубовыми воротами, возле которых стоял самый обыкновенный домовой в ливрее. – В древние времена колдуны, знахари и сказочники держали народ в темноте и невежестве. Но сегодня я вам докажу, что все сказки – ложь.
Посреди первого зала в витрине под стеклом лежала потёртая шапка-ушанка…
– Эту шапку-невидимку передал в музей сантехник Потапов, – начала экскурсию Матильда Тихоновна. – Конечно, мы все прекрасно знаем, что эффекта невидимости можно достичь только самовнушением…
– А это что за дверь? – спросил Генка Глухов, показывая на замшелую дверь, окованную позеленевшими медными полосками, расположенную слева от скелета Змея Горыныча.
– Там – собрание предметов, нечудесность которых очевидна, но пока ещё не доказана, – со вздохом ответила учительница и торопливо повела детей в соседний зал, даже не рассказав ничего о мечах-кладенцах, которыми была увешана одна из стен.
Генка дальше не пошёл. Он сначала отстал от экскурсии, а потом повернул назад – уж очень загадочная дверь ему понравилась, и так захотелось хоть краем глаза посмотреть, что за ней… Но на двери висел железный замок в два пуда весом, а скелет Горыныча начал шипеть и щёлкать зубами, как только Генка приблизился. Но Генка на Змея даже не посмотрел – знал, что тот его укусить ни за что не посмеет.
Заглянул Генка в замочную скважину и увидел, что оттуда на него тоже глаз какой-то смотрит, а потом голосок послышался:
– Хочешь пройти – проползай под дверью…
– Да тут и щёлочки-то нету, – отозвался Генка.
– А ты ползи…
Генка к полу прижался, пополз вперёд и сам не заметил, как оказался на верхней ступеньке скрипучей деревянной лестницы, ведущей вниз, а рядом с ним светящееся облачко в воздухе висело с печальными голубыми глазами.
– Ты кто? – спросил Генка, стараясь не показать, что стало ему слегка страшновато и обратно захотелось.
– А я не помню, – ответило облачко. – Меня тут уже во что только не превращали…
Вдруг снизу страшный топот раздался и крики ужасные.
– Прячься, – сказало облачко. – Опять Кощей на приступ пошёл, отдохнул, наверное, после вчерашнего…
Нырнул Генка за кустики, которые рядом росли, – и вовремя… К двери подскочил сам Кощей Бессмертный со здоровенным бревном в руках, давай в дверь ломиться и кричать:
– Эй! Там за дверью! Сундук мой отдайте! Хуже будет!
– Не хулиганьте. Музей закрыт на обслуживание, – послышалось в ответ, и Кощей, огорчённо бросив бревно, поплёлся обратно вниз.
– Что за сундук ему надо? – спросил Генка.
– А отсюда что попало в музей тащат. Видят – дуб, на дубу – сундук, в сундуке – щука, в щуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – игла. А то, что на конце иглы смерть Кощея, – не разглядели, да и утащили. Он теперь, сердешный, каждый день двери ломает. Да разве её пробьёшь – заговорённая она… – Облачку было явно жаль Кощея, оно даже слегка прослезилось. – Так что и нам обратно пока не выбраться, давай здесь погуляем.
Дождались они, когда топот и хныканье Кощея стихнет, и тоже вниз спустились. Тут уж Генка чудес всяких насмотрелся – то богатыри за драконами гоняются, то Баба-яга в ступе пролетит, то Золотая Рыбка из моря-окияна вынырнет.
– Может, у Рыбки попросить, чтобы обратно выпустила? – предложил Генка, но облачко только вздохнуло в ответ.
– Пока её неводом не поймаешь – ничего не допросишься, – говорит. – А где невод взять? Есть тут у одного Старика – так не даёт. Тут только один выход – найти Паука Мозговитого и три загадки отгадать.
– Что?! Нашёлся охотник потягаться со мной в уме и сообразительности? – прошепелявил сверху чей-то голос, а через минуту и сам Мозговитый прямо из грозового облака спустился вниз по нити паутинной.
– Ну всё… – грустно сказало облачко. – Теперь он и тебя превратит в облако с глазами или в каракатицу какую-нибудь.
– Ну, это мы ещё посмотрим, – шепнул в ответ Генка и тут же обратился к пауку: – Мозговитый, а давай лучше в шахматы сыграем.
Паук на него глазами похлопал и, ни слова не говоря, свистнул, словно Соловей-разбойник. Тут же два вурдалака откуда ни возьмись притащили шахматную доску. Мозговитый с неё пыль сдул, так что даже облачко чихнуло, и начал мохнатыми лапами фигуры расставлять.
Генка схитрил – не сказал, что он – чемпион школы по шахматам, но ведь и паук о себе тоже ничего не стал рассказывать…
– Ходи, – разрешил Мозговитый. – Белые начинают и проигрывают.
Недолго партия длилась, кругом вурдалаки и кикиморы собрались, все за паука болеют, «Шайбу! Шайбу!» кричат, советы дают, лошадью, мол, ходи… Так что, когда Генка пауку на седьмом ходу мат поставил, Мозговитый тут же закричал, что ему шум думать мешает, а потому надо дать ему отыграться…
– Хорошо, – согласился Генка. – Только, если выиграю, ты не только меня отпустишь, но и вот это. – Он показал на облачко, которое у него над плечом висело.
– Ген, ты бы не рисковал… – сказало оно Генке на ухо. – А вдруг проиграешь…
Но паук уже снова фигуры расставлял, лапки потирал, предчувствуя неминуемую победу, а вурдалаки с кикиморами притихли.
– Тьфу на вас! – рявкнул паук, когда его король сам собой набок повалился. Хотел он было соперника своего обмануть, да только обмануть-то можно, а вот обещания не исполнить – никак нельзя.
Тут же ветер подул ураганный и Генку и облачко подхватил – понёс их к выходу. По пути Генка за какой-то кустик ухватился и веточку оборвал, а через мгновение снова в музее оказался. Смотрит по сторонам и видит, что рядом с ним чумазая девчонка сидит, Маша Колобкова из 6 «А», видно, её тоже любопытство подвело…
– Ого! – вдруг сказала Колобкова, глядя на веточку в Генкиной руке. – Она же от волшебного кустика! Ей же можно как волшебной палочкой пользоваться.
Тут уж и вся экскурсия назад вернулась.
– А теперь вы окончательно убедились, что в бабушкиных сказках нет ни слова правды, – продолжала свою лекцию Матильда Тихоновна, так и не заметив исчезновения Генки Глухова. – Ой! – вдруг вскрикнула она, обнаружив Генку и Машу, сидящих под запретной дверью. – А вот что бывает с теми, кто не верит в то, что чудес не бывает.
Тут Генка не на шутку рассердился! Взмахнул он волшебной веточкой и пожелал вслух:
– Хочу, чтобы ковёр-самолёт унёс Матильду Тихоновну в какую-нибудь сказочную страну.
В музее все ковры, что на стенах висели, самолётами оказались – как бросятся наперегонки учительницу катать.
– Всё равно не верю! – крикнула на прощание Матильда Ивановна и тут же вылетела в окно и скрылась за горизонтом.
– Зря ты так, Генка, – заявила Маша, которая тут же вспомнила, кто она такая и как её зовут. – Не такая уж она и плохая, эта Матильда…
– А я её скоро назад верну, – пообещал Генка. – Пусть только на чудеса всякие полюбуется, а то живёт она как-то скучно…
Свет мой, зеркальце, скажи
Маша Колобкова после уроков обычно гулять ходила в одиночестве по набережной реки Каялы, где росли вековые дубы, австралийские баобабы и американские секвойи. Их там еще в начале прошлого века посадил известный русский генерал и путешественник Миклухо-Барклай. А еще старушки болтали, что когда города Лукоморска не было, на этом месте Лукоморье находилось, то самое, о котором поэт Пушкин писал, а один из местных дубов – тот самый, вокруг которого Кот Ученый ходил по цепи золотой. Говорили, что в нем даже золотой гвоздик сохранился, да только корой зарос. Пацаны, правда, пытались кору ковырять, чтобы гвоздик тот найти, но сторож местный Иван Иванович Лихо на них такого страху нагнал, что к дубу с ножичком никто больше не подходил.