- Клаша!
Появилась повариха Клаша, вытирая мокрые руки о белый передник.
- Вот. Посмотри. Может, ты чего не знаешь - научишься.
- Да я и без книжки, шо кажите, умею.
- Я говорю, посмотри, - мягко, но настойчиво попросила Тамара.
- Гарно. - После просьбы Клаша с готовностью согласилась, осторожно взяла книгу и унесла на вытянутых руках.
Тамара улыбнулась Севе и жестом пригласила из прихожей к столу. Вера, присутствовавшая при вручении подарка, взяла Севу под локоть.
- Может, я адресом ошибся? - спросил он, уязвленный отношением к подарку.
- А ты хотел, чтобы тебе на шею бросались?
- Ничего я не хотел.
- Ну иди, иди, садись к столу и будь как дома. - Вера подтолкнула его в большую комнату, где собиралось застолье.
Как-то само собой получилось, что он оказался рядом с Тамарой - больше свободных мест за столом не было. Впрочем, были, но его туда не посадили.
- Это - резерв. На случай приезда отца, - предупредительно положив руку на спинку пустующего стула, сообщил плотный сорокалетний мужчина.
- И вот, приходит она показываться в театр. Как положено, собирается худсовет в полном составе, поскольку прослышали про объем ее груди, занимал уже закусывающих гостей популярный киногерой-блондин, - садятся в зал, в шестом ряду. В центре, естественно, главный режиссер. Она играет отрывок из "Бесприданницы", закончила и ждет решения худсовета. Ну, члены худсовета перекинулись взглядами с главным режиссером, и он говорит: "Мы берем вас в театр". - "А что я буду играть?" - спрашивает она. Главный режиссер отвечает: "Поживем - увидим". А она ему: "Нет, сначала увидим, а потом - поживем".
Присутствующие, которых во время рассказа этой байки Сева успел разглядеть, грохнули. Особенно громко, заметно громко, смеялась пара ребят из той "национальной" компании, не принявшей к себе Губана.
Зазвонил телефон, и плотный сорокалетний мужчина вышел на звонок.
За столом затихли.
Мужчина вернулся и сообщил:
- Папа быть не сможет. Он очень занят. Передал тебе, Тома, поздравление и пожелание счастья, а всем присутствующим - привет и пожелание культурно отпраздновать эту дату.
Киногерой-блондин встал, понял рюмку и предложил:
- Выпьем за папу именинницы стоя!
Гости с готовностью начали подниматься, откладывая вилки с кусками доброй снеди. Поднялся и Сева, негромко спросив у Веры, оказавшейся соседкой слева:
- Почему за Тамариного отца нужно пить стоя?
- Потому, что он третье лицо в государстве, а этого красавца представили к званию заслуженного артиста.
- Если этот красавец будет тамадой, мы стоя будем пить даже за повариху Клашу.
- Ты злопамятный! - Вера выпила и рассмеялась, бросив Тамаре: - А наш новый знакомый проявляет флотский максимализм.
- В чем именно? - откликнулась Тамара.
- Ему не нравится лизоблюдство тостующего.
- Мне тоже! Только без драки, - нежно попросила Тамара Севу.
После обязательных и чрезмерно цветистых тостов, как водится, танцевали. Почти безостановочно звучал "Истамбул".
- Прошу на горячее! - прервал танцы голос Тамары.
На столе, перемещенном незаметно для гостей к стене, покоилось теперь блюдо с отварным, уже разрезанным на куски, осетром. Момент - и дюжина вилок вонзилась в "натюрморт" и растащила, оставив на подносе только хищную зубастую голову...
Гости с волчьим аппетитом поглощали солидные кусманы.
Неожиданно для себя Сева подошел к магнитофону, выключил его и в наступившей тишине прокричал:
- Внимание! Предлагаю выпить, можно сидя, за пищеварение гостей!
Он подошел к столику с напитками и опрокинул в себя бокал водки.
- Откуда ты взяла это чудовище? - спросил у Веры киногерой.
- Любимый ассистент Ефим Давыдовича и, как ни странно, хорошо пишет, цокнула языком Вера.
- А мне он нравится, - заявила Тамара.
- Чем? - удивился киногерой.
- Он не старается мне понравиться!
После такого ответа Тамары киногерой предпочел ретироваться.
Парочка парней из "национальной" компании отреагировала на тост Севы определенно:
- Чего еще ждать от друга этого подонка Губана?
Снова танцевали. На этот раз под принесенную кем-то пластинку - трио Нат Кин Кола "Бесаме мучо".
Сева стоял в одиночестве, прижавшись к оконному косяку. Тамара сама подошла к нему.
- Потанцуем?
Они танцевали, молча ощупывая глазами друг друга.
Гости, разделившись на группки, лениво потягивали через соломки коктейли, которые разносила Клаша.
Кроме Севы и Тамары танцевала только одна пара.
Киногерой что-то горячо втолковывал Верочке.
- Мы так и не поговорили, - сказала Севе Тамара, провожая гостей у двери, - уходи вместе со всеми. Ты в кепке пришел?
- Нет.
- Ну, не важно. Когда все разойдутся, возвращайся. Скажи охраннику, что кепку забыл. Я его предупрежу...
Они находились в большой комнате, где и происходило раньше сборище в честь дня рождения.
Тамара командовала Клашей, убиравшей использованную посуду:
- Унеси сначала мелкие тарелки и вилки. А потом уже - десертные. Что тут непонятного?
Сева от неловкости совсем протрезвел и рассматривал огромную красного дерева африканскую скульптуру в углу.
Освободившись от присутствия поварихи, хозяйка повернулась к Севе.
- Из моих сегодняшних гостей я знаю только двоих. Остальные рекомендация Веры.
- Она - селекционер? - пошутил Сева.
- Она - лучшая подруга моей старшей сестры. Они учились вместе в университете. Я в Москве только полгода. Так что компанию собирала она.
- И я случайно попался под руку...
- В моей жизни случай решал многое, - пожала плечами Тамара.
- Буду считать, что в моей - тоже. - Тамара определенно нравилась Севе, но он не хотел выглядеть прущим напролом.
Зазвонил телефон.
Тамара вышла говорить в прихожую, хоть аппарат был и в большой комнате.
- Сейчас приедет папа, - объявила она, возвратясь. От мягкости разговора с Севой до звонка не осталось и следа. - Он не любит, когда гости задерживаются...
Сева понял информацию, как "просьбу выйти вон", и резко устремился в прихожую.
- Я провожу, - перехватила его Тамара. Это выглядело как извинение.
Вниз спускались не на лифте, а пешком. В подъезде была только одна квартира - та, из которой они вышли. На уровне бельэтажа у подоконника Тамара остановилась.
Сева обнял ее за плечи и поцеловал в шею за ухом.
- Лоскотно, - повела плечами Тамара.
- Что значит "лоскотно"?
- По-украински - щекотно.
- Ты знаешь украинский? - удивился Сева.
- Отец, до того как Хрущев вызвал его в Москву, был первым в обкоме на Украине. Там я, хочешь - не хочешь, выучила украинский.
- Придется и мне учить?
- Не обязательно. - Она взбежала по лестнице, услышав шум подъехавшей машины. - Звони по-русски.
Когда часа в два ночи в дверь заскреблись, он уже спал. Проснулся, сунул ноги в стоптанные полуботинки, которые служили шлепанцами и предыдущему жильцу, пошатываясь, добрел до дверного крючка:
- Кто?
- Я, Костя... - просипел из коридора Губан.
За порогом вместе с Костей стояла Лена Медведовская. Яркая и броская, обращавшая на себя внимание в том же "Национале", куда приходила регулярно с каким-нибудь постоянным "бобром".
- Уговорил зайти, - объяснила она.
- В подъезде - холодрыга, - подхватил Губан и шагнул через порог.
- А как вы попали в коридор?
- У вас замок ногтем открывается. - И Костя продемонстрировал свой коготь - иначе его и назвать нельзя было.
Они по-хозяйски уселись на продавленный диван, а Сева еще стоял перед дверью, протирая глаза.
- Будь другом, свари нам кофе, - со значением потребовал Губан.
Он подчинился, уловив просьбу во взгляде Лены.
Кофе в мятой алюминиевой турке варил долго - сначала, чтобы удлинить процесс, почистил закопченные бока сосуда.
Прежде чем открыть собственную дверь - поскребся.
- Входи! - Лена, стоя у дивана, застегивала пальто. - В этой комнате стоят только часы, - хохотнула она, глянув на Губана, и вышла.
Девушка оказалась наблюдательной - хозяйкины настенные часы стояли.
Костя мрачно шагнул в коридор, он поплелся следом - закрывать дверь в квартиру.
- Расскажешь кому про ее слова - изувечу, - бросил Губан, глядя в грязные половицы.
- Что? - напрягся Сева.
И получил от Губана в глаз.
Ответил.
Еще получил...
И так далее.
Весь десяток дверей почти одновременно открылись.
Из-за каждой вопрошали и возмущались глаза старух - похоже, прежних обитательниц этой веселой квартирки, бывшей по нэп включительно публичным домом.
Так он оказался без крыши над головой.
- Собирай вещички, - приказала хозяйка, смоля "беломориной" и позвякивая медалями, навсегда приколотыми к двубортному пиджаку. В прошлом "сотрудница" заведения, располагавшегося в квартирке, а ныне почетная пенсионерка фабрики "Гознак", она имела сейчас веский повод выговориться:
- Предупреждала: не води сюда никого. Вот и нарвался на дебош. Все доложили в отделение. А я - выслушивай. На "Гознаке" в меня будут пальцами тыкать: персональная пенсионерка превратила свою комнату в бардак!
Оправдываться было бессмысленно, а вещички умещались в портфеле: пора носков, помазок, бритва, вафельное полотенце, запасная чистая майка и кальсоны на случай минус двадцати. Он не хотел их класть, но мать сама насильно засунула.
Портфель был его постоянным спутником. С ним он смотрелся гораздо солиднее и основательнее. С ним предстояло завтра вечером встречаться с Тамарой. Правда, ходить с портфелем по вестибюлю Дома кино было неловко, но можно было за рубль попробовать уговорить гардеробщицу взять этот груз на хранение.
Но это все - завтра, сегодня нужно решить проблему ночевки.
Сева спал, сидя на скамейке в зале ожидания, выстроенном архитектором Рербергом.
Руки Севы даже во сне сжимали ручку портфеля, стоящего на коленях.
"Скорый поезд "Москва-Сочи" отправляется в ноль часов сорок восемь минут", - прозвучало под сводами зала, увенчанного портретом Хрущева.
Но разбудило Севу не объявление вокзального радио, а голоса напротив.
- Ты куда аккредитив дел? - спрашивал женский голос.
На скамейке напротив готовилось к посадке в поезд семейство: отец, мать и пацанчик.
- Куда надо, - отвечал коренастый молодой отец.
- А булавкой заколол? - не унималась мамаша.
- Заколол, заколол...
- Ты не отмахивайся - мы что, зря, что ли, премии копили... А то приедем к морю и будем на зубариках играть.
- Да не стони ты раньше времени. Цел будет твой аккредитив!
- А что такое аккредитив? - вмешался мальчонка, до того времени молча слушавший перепалку родителей.
- Подрастешь - узнаешь! - засмеялся отец. - Для мамы это самая важная в жизни штуковина...
- Тоже мне - бессребреник! Идемте, а то опоздаем...
Сева закрыл глаза и снова погрузился в глубокую дрему.
Репродуктор под потолком зала ожидания продолжал бухтеть
- Ну не надо, не надо... - донеслось сквозь сон.
Он приоткрыл глаза и на этот раз увидел на скамье напротив скромную девчушку, которую с обеих сторон прижимали и лапали два невзрачных типа.
- Не надо, - скулила девчушка.
Глаза закрылись помимо его воли.
Он заставил веки подняться, когда услышал снова девчушкино:
- Я не хочу, не хочу...
Типы тащили девчушку к узкой щели за автоматами газированной воды. У одного в руке был нож, упирающийся в бок девчушки.
Сон как рукой сняло. Он отбросил портфель и бросился к девчушке, находившейся уже у самой щели.
Отшвырнул одного - того, что с ножом, другому врезал по челюсти. На его удивление, они тут же исчезли, не ввязываясь в драку.
Зато девчушка заблажила удивительно визгливым для нее голосом:
- Куда ты меня тащишь! Что ты от меня хочешь? Я не буду! Не заставляй! Не буду!
Сева остолбенел.
Из оцепенения его быстро вывел сержант милиции, сразу оказавшийся почему-то за спиной Севы.
- Что случилось?
- Насилует! - без тени сомнения взвизгнула девчушка.
- Пошли. Разберемся! - приказал сержант.
И когда Сева шагнул назад, к скамье, где лежал его портфель, схватил его крепко за шиворот:
- Не шали у меня!
В следственной комнате под потолком еще горели электрические лампочки, но за окном уже брезжил рассвет. Женщина-следователь в чине старшего лейтенанта, с помятым от бессонной ночной работы лицом, протянула Севе исписанный лист бумаги.
- Ознакомься. - И, пока тот знакомился с написанным, поясняла: Попытка изнасилования - это минимум полтора года лагеря. Доказательства неоспоримые. Свидетели подтверждают. Личность потерпевшей не вызывает сомнений...
- Не вызывает? - вскипел Сева. - А что она делала с друзьями на вокзале?
- Так же, как и ты, ждала своего поезда, - очень спокойно парировала следователь. - Потерпевшая учится в техникуме, воспитывает одна малолетнего брата. Только что я связалась с директором техникума. Он подтверждает данные и характеризует потерпевшую положительно. Готов отразить это письменно.
Севе показалось, что стул под ним разъезжается:
- Я, выходит, показываю ложь?
- Выходит. Потерпевшая согласна забрать свое заявление, если ты вернешь ей золотые часы, кулон и браслет, которые ты с нее сорвал.
- Я, что, проглотил все это? - обескураженно спросил Сева. - Меня ведь тут же забрал ваш сотрудник.
- Ты согласен компенсировать причиненный ущерб?
- Я ей ущерба не причинял.
- Ты нагло себя ведешь. Себе же во вред. Тебя может спасти, только если мы установим, что потерпевшая занимается проституцией.
В последнем разъяснении Севе почудилась надежда.
- А как вы это установите?
- Это не просто. Клиенты проституток не любят подтверждать свои поступки... Так что это непросто.
- Мне нужно позвонить.
- Звони, посоветуйся, если есть с кем, - равнодушно согласилась следователь, она явно была уверена в собственной правоте и придвинула аппарат Севе.
У телефона, на счастье, оказался сам Давыдович. Он был еще в постели полосатая шелковая пижама расстегнулась на волосатой груди.
- Я сегодня не буду...
- Почему?
- Я - в милиции.
- За что?
- Не могу говорить.
- Не валяй Ваньку!
- Ждал поезда на вокзале. Вступился за... женщину... В общем - попытка изнасилования, - сбивчиво, нестройно лепетал Сева, боясь, что следователь лишится своего великодушия, положит руку на рычаг телефона и ниточка надежды на поддержку оборвется.
- Что? - услышав треск в трубке, Давыдович заблажил: - Адрес, адрес говори! Какой вокзал?
Сева с закрытыми глазами сидел на невысоких нарах-помосте одиночной камеры.
Лязгнул замок.
На пороге открывшейся двери стоял сержант.
Тот самый, что забирал Севу.
- Держи свой портфель и исчезни!
Ефим Давыдович в собственной спальне карельской березы пил утренний кофе.
А рядом на краешке стула сидел Сева, вцепившись в свой портфель, как в спасательный круг.
- Повезло тебе, что у нас съемка во вторую смену... А то бы хрен ты застал меня дома... - Мэтр наслаждался кофе и собственной победой. Поговорил я с этой потерпевшей, - он поцокал языком, подбирая слово, оторвой: у нее же отработанный номер! Выбирает себе жертву, с которой можно сорвать деньги, и со своими котами начинает провоцировать... Как же ты этого не заметил?
- Наверное, сквозь сон...
- Ну да, спали режиссерские гены, - насмешливо согласился Давыдович. Почему, думаешь, она заявление забрала?
- Надавил наш комиссар милиции...
- Ничего подобного! Обращаться к консультанту - длинный ход. Писанина уже уйдет в прокуратуру, и прекратить тогда дело - что гору передвинуть, торжествовал мэтр. - Я надавил. Сказал: заявлю, что пользовался ее сексуальными услугами! И она испугалась...
- Вы... пользовались? - спросил или, скорее, пролепетал Сева.
- Я похож на человека, пользующегося вокзальной шлюхой? Не ожидал я от тебя такой тупости, - презрительно сощурился Ефим Давыдович.
- Я имел в виду, что вам неудобно такое даже заявлять... оправдывался Сева.
- А я и не думал заявлять. Я знал, что она испугается - могут выслать из столицы - и заберет заявление. Это режиссура в быту. Понял?
- Понял.
Зазвонил телефон. Давыдович потянулся к трубке и бархатно проворковал:
- Рад тебя слышать. Эллочка! Сегодня же. Да. Сразу после съемки! Я тоже!
- Я обязан вам, что на свободе! - благодарно произнес Сева, пока шеф возился с трубкой.
- Обязанность - быстро забывается. Я уже привык к тому, что ни одно хорошее дело не остается безнаказанным! - захохотал шеф, но похоже было, что он думает так всерьез.
Хлопушка "Цена человека".
В кабинете комиссара милиции героиня, привстав со стула и нависая над столом от порыва, переполняющего ее, убеждает теперь милицейского начальника:
- Он не виноват! Он случайно бежал из лагеря! Испугался и бежал!
- Чего испугался? - уточняет комиссар, внимательно слушая посетительницу. Форма ладно сидит на его мужественной, плечистой фигуре.
- Испугался, что вина ляжет на него. А виноват тот, другой, который ехал с ним в грузовике...
- Откуда вам это известно?
- Коля рассказал. Я верю ему!
- Верить людям надо, но нужно и проверять!
- Я не могу этого проверить, но знаю, что он не врет! Чувствую! Без Коли я снова буду несчастна!
- В том происшествии погиб человек. И одного вашего чувства мало, чтобы решить, кто виноват.
- Но ведь коля, если его несправедливо обвинят, погибнет!
- Я пришел в милицию из парторгов не самого маленького завода, чтобы здесь, - он постучал пальцем по столешнице, - теперь не было несправедливых обвинений! Я приложу все свое умение, чтобы не сделать вас несчастной.
- Что ты делаешь? - забыв скомандовать "стоп", врывается в кадр Ефим Давыдович и склоняется над присевшей на краешек стула во время тирады комиссара Эллой. - У тебя реплики звучат... деревянно!