- А то, что он в бегах.
Сева всмотрелся в зарешеченное окошко.
- А зачем сейчас свернули на Маяковку?
- За участковым. Он один знает рецидивиста в лицо.
- Откуда узнали, что он в Сходне? - не унимался Сева.
- От наседки, - уже раздраженно ответил Бичев, - и, вообще, много вопросов задаешь.
Дальше ехали молча.
"Газик" с потушенными фарами затормозил возле такого же милицейского на пригородной улице. Оперативники осторожно высадились из машин и цепочкой побрели по грязной обочине.
Бичев придержал Севу.
- Не лезь вперед.
- Мне нужно все видеть.
- Можешь навсегда ничего не видеть: они с оружием!
Луч карманного фонаря пополз по приоткрытой дощатой двери. На дверном карнизе темного подъезда сидел котенок. Оперативник в треснутых очечках поднял руки, снял котенка с карниза, погладил, отбросил в сторону.
- Отдохни в другом месте, а то могут зашибить. - И исчез в темноте подъезда. За ним - проводник с могучим Райтом и вся группа, которую замыкал майор Бичев.
Прозвучали удары в дверь, выстрелы, собачий рык, и наступила тишина.
Сева понял, что если не войдет сейчас, вообще ничего не увидит.
В комнате под лампой без абажура стояли трое парней со скрученными за спиной руками в окружении оперативников.
Как только Сева переступил порог, он сразу опознал в одном из парней своего давнего знакомого - Вову Нового.
Парни посмотрели на вошедшего, под которым скрипнула половица.
Новый тотчас отреагировал своей улыбочкой.
- Снюхался, падла! Жалко руки повязаны, а то бы я тебя, сучару, порвал!
Объяснять ему что-нибудь было бессмысленно.
Хлопушка "Цена человека".
Герой рассказывал героине у входа в ее частный домик:
- Позвонил я ему из проходной. Подождал. Вижу, выходит лейтенант, спрашивает меня. Я откликнулся, а он мне, мол, по фото он меня другим представлял. Провели меня к комиссару. Ну, рассказал я все, как было, и сказал, что в лагере я каменщиком стал, что хочу дома строить. Комиссар говорит: "Это хорошее дело, особенно нужное сейчас, когда партия переселяет людей из подвалов в отдельные квартиры"...
Героиня напряженно слушала, глаза ее увлажнялись.
-...Ну, поговорил он по телефону с кем надо, встал, пожал мне руку и сказал: "Иди работай, крестник! Строй людям дома!"
- Ты видишь, нужно верить в добро! - говорит сквозь счастливые слезы героиня.
Ефим Давыдович был удручен. Сидел мокрой нахохлившейся птицей под зимним низким небом, с которого сыпалось или летело что-то мокрое.
Мимо его кресла проходили сотрудники, пронося детали обстановки и реквизит - разбирали съемочную площадку. Зная характер шефа, никто не решался нарушить его мрачное безмолвие; лишь директор попытался подступиться, чтобы решить какую-то неотложку, но получил вялую отмашку рукой и ушел со словами "побольше братолюбия".
- Сева, - слабо, даже немощно позвал мэтр. Сева присел на корточки перед его креслом.
- Сева, картина не получается. Я чувствую... такого у меня никогда не было, в моем возрасте сделать слабую картину... ты не представляешь, как обрадуются все эти интеллигентные бездарности... они ждут моего провала. Они всю жизнь завидовали мне. Никакие их теории не заменяют таланта. У меня есть картины, которые переживут и их, и меня, и... тебя... но сейчас я не могу позволить себе остановиться на плохой работе. Я должен подтвердить, кто я, как спортсмен подтверждает свой рекорд... понимаешь?
Мэтр тяжело встал и побрел.
Велюровая шляпа и нераскрытый зонт остались висеть забытыми на спинке кресла.
Сева устремился за шефом, потом вернулся, забрал шляпу и зонт.
Пустое кресло одиноко рисовалось на белизне площадки.
Они медленно, по причине отдышки Давыдовича, поднимались по пандусу, ведущему к хвостовому павильону студии. Мимо заснеженного и нелепого под снегом самолета, оставленного во дворе студии.
Сева нес над непокрытой головой шефа зонтик, а шляпу держал в другой руке...
- И ты должен мне помочь.
Вот этого Сева не понял и поднял на шефа вопрошающий взгляд. Шеф остановился.
- Почему я посылал тебя в МУР? Подумай.
- Вам не хватало конкретности в сценарии...
- Вот! Сценарий нужно лечить на ходу. Твой рассказ, где топят вора, который обокрал своих, я хочу включить как эпизод в картину. Согласен?
- Согласен.
- Деньги за это ты получишь. Но без упоминания твоего имени. Согласен?
Сева молчал.
- Я не хочу тебя ущемлять... но наш сценарист - маститый писатель, можно сказать - классик. И рядом с ним неловко писать тебя в титры. Тем более за один эпизод.
Сева молчал, и шеф сменил тему, двинувшись вдоль натурных декораций.
- Я мечтаю о новой постановке "Ивана Грозного". Ты будешь у меня не вторым режиссером, а сопостановщиком. Это дороже, чем авторство одного эпизода... если, конечно, ты всерьез решил стать режиссером. Согласен на такие условия?
Тяжелая трость Давыдовича врезалась в мягкий грунт.
Сева кивнул не сразу
- Чтобы снимать "Грозного", нужны большие деньги. Их не дадут без решения президиума ЦК... поговори с отцом Тамары. Он обещал мне... напомни...
- Я видел его всего один раз...
- Будешь видеть чаще.
- Возможно, - вынужден был открыться Сева.
- Вот видишь, - понимающе кивнул Давыдович, - давай помогать друг другу. Хочешь Новый год в Доме кино встречать? Бери с собой Тамару, мне дадут лучший стол!
- Не смогу. Пригласили домой... К Тамаре.
- Это серьезно, желаю удачи! - Давыдович энергично протянул руку Севе. - И никаких неопределенностей! О своих намерениях нужно говорить конкретно.
Губан окликнул Севу на улице Горького в том же месте, где раньше произошло знакомство с Галкой.
- Свататься идешь? - хмыкнул он, посмотрев на букет в руках приятеля.
- Предположим, ну? - ощетинился Сева.
- Не торопись. Тише едешь - дальше будешь.
- Тебя не спросил!
- Я и так скажу, - с превосходством ответил Губан, - папашу твоей невесты сняли за крупные злоупотребления!
- Откуда ты знаешь?
- Видел набор в нашей газете. Должно было пойти в сегодняшний номер, но оттуда поступила команда - задержать публикацию...
- Может... отменили? - недоверчиво спросил Сева.
- Не, - ехидно ответил Губан, - всего-навсего отложили. Чтобы не портить народу праздничного новогоднего настроения. Как же так! В руководстве страны - вор! Я думаю, потом имущество его конфискуют... Так что - лопнуло твое благополучие...
Губан рассуждал, придерживая оттопыренные карманы с бутылками портвейна.
Сева, не дослушав, бросился к соседнему телефону-автомату.
Звучали длинные телефонные гудки.
Все окна в высотном доме на Котельнической светились.
Ефим Давыдович готовил себя к встрече Нового года. У трельяжа в спальне выдергивал пинцетом волосы с кончика носа.
Торс борца в крахмальной рубашке на тоненьких голых ногах, в ярком полосатом галстуке. Он с неудовольствием поднял телефонную трубку с прикроватной тумбочки:
- Слушаю... Сева! Ты не вовремя! Что?
Давыдович сел на кровать.
- Откуда узнал? - Он полез в тумбочку за патрончиком с нитроглицерином и положил белый комочек под язык.
- Это точно? - переспросил он, не закрывая приоткрытого рта. - Значит, не зря Вера намекала... это конец моего замысла...
- Печально... - только и смог выдавить Сева на другом конце провода.
- Что тебе печально! - сочувствие взорвало мэтра, - тебе - печально! Для меня это конец мечты о "Грозном"! Печально! Ты женишься. Деньги там есть. Квартира есть. Машина есть. Дача - тоже. Что тебе еще надо!
Монолог шефа был ударом наотмашь. Шеф срывал злобу.
- Мне нужна профессия, которую я полюбил! - В голосе Севы звучали одновременно обида и твердость.
- Будет тебе профессия, - Давыдович понял, что перебрал, и продолжил, как мог, миролюбиво, чтобы отделаться. - Мне тут звонил Лукинский, он хочет делать про Фрунзе. Спрашивал о тебе. Приглашает.
- Кем? - после паузы спросил Сева.
- Ассистентом! А ты хотел - режиссером? Еще сопли не высохли! Давыдович швырнул трубку и тупо смотрел на свое тройное - в разных поворотах - отражение в трельяже.
Сева подавленно уставился на нелепый в этой ситуации букет.
Из повисшей в руке телефонной трубки неслись гудки.
В такой момент идти в дом с предложением... Там не до него... А вообще-то "до него" там без случившегося?..
Снова возник Губан. Будто подслушал его размышления.
- Если раздумаешь идти к невесте, приходи на Пушкинскую, думаю, будет не скучно. Только мужиков недобор. - Он нацарапал на клочке бумаги адрес и вложил его в чащу букета. - И учти: зять проворовавшегося чиновника в вашем кино никому не нужен. От тебя побегут, как от чумного!
- Отвали! - только и оставалось сказать Севе.
Понуро, с опущенным букетом он брел к Тамариному "начальственному" дому мимо светящихся новогодних витрин с размашистой надписью "С Новым годом!". Мимо веселых прохожих с крохотными елочками.
У подножия памятника Пушкину клубилась новогодняя толчея.
Из-за толстенного дуба, перехваченного златой цепью, появлялся "кот ученый"...
Развернувшись налево, кот сказывал "Сказку о попе и о работнике его Балде".
- От первого щелка подпрыгнул поп до потолка, - с восторгом рассказывал "кот ученый".
Сева недолго простоял в толпе зрителей, жующих горячие булки с сосиской.
Его мало интересовало сказочное шоу или, как оно официально называлось, обозрение. Но слова "от первого щелка подпрыгнул поп до потолка" звучали в ушах всю дорогу к Тамаре.
Недалеко от дома Тамары пришлось огибать изрядный строй людей, так как пересечь его очередники не разрешили, приняв за нахала, желающего протыриться без очереди.
- Одесская кончилась, осталась только краковская! - звучали ему вслед выкрики очередников.
Держа букет перед собой, он открыл дверь Тамариного подъезда, за которой возникла фигура знакомого охранника.
- Никого нет дома! - Охранник не был так же вежлив и обходителен, как тогда, на дне рождения Тамары, сообщая, что Фролов не приедет.
- Как это? Я же звонил час назад, - растерялся Сева.
- Тебе же русским языком говорят: никого нет дома! - И, предвидя следующие вопросы, страж информировал: - Улетели.
- Куда?
- Для тебя - в никуда! - Охранник захлопнул дверь.
Сева оторопело стоял перед входом с нелепо торчащим перед собственным носом букетом, потом сунул его под мышку, сделал несколько неуверенных шагов от двери, остановился, долго смотрел на букет, что-то соображая, тряхнул им, как банным веником, и резко швырнул цветы на заснеженный асфальт.
Из распластанных цветов вывалилась писулька Губана.
Поднял ее, на этот раз внимательно прочитал...
Из заиндевевшего оконца Тамариного подъезда выглядывал охранник.
- Привет! - В квартире на Пушкинской из-за стола ему улыбалась... "шахтинская" Галка.
Он подошел, отдалившись от сопровождающего Губана.
- Какими судьбами? Из Ростова?
- Из Москвы. - И предвкушая его удивление, продолжила с расстановкой: - Я теперь директор фабрики местной промышленности.
- Как? - вырвалось у него.
- Ты помнишь моего партнера... того, в "Поплавке"?
- Да.
- Он сделал. Купил мне место.
- Ты говорила - он из Ростова.
- Он - отовсюду...
- Но ведь ты... это... засвечена на Петровке...
Галка засмеялась:
- На Петровке тоже деньги любят. Садись сюда... - Она подвинула соседний стул ближе к своей стройной ляжке, четко рисовавшейся из-под юбки с чехлом. - Ну, за старый год! Мы живы и даже неплохо его провожаем.
Выпили. Галка активно подкладывала Севе закуски - тот самый дефицит, так искомый в магазинах накануне праздников.
- Миноги хочешь?
После второй рюмки за старый год возник Губан, попытался облапить, но Галка живо отшила:
- Мужик, прекрати работу!
Губан, неловко хихикнув, заглотнул фужер водки и удалился на другой конец стола.
Гости под музыку "Истамбула" запивали проглоченные таблетки кодеина.
Галка вдруг сообщила Севе на ухо планы об их радужном совместном существовании.
- Собиралась тебе звонить. Сразу после Нового года...
- Куда? Я там уже не живу.
- Ну и что? Ты же центровой - тебя в "Национале" каждый знает.
Губан со своего места внимательно, как может только пьянеющий человек, наблюдал за их разговором.
- Пойдешь ко мне на фабрику...
- Ты уже предлагала раньше - завклубом...
- Это в Шахтах, а здесь - выше. Культоргом дирекции.
- У меня интерес на киностудии...
- Ну... я помогу... твоему интересу, переезжай ко мне на квартиру. Поживем... понравится - распишемся?
Внезапно Сева оказался на полу, лежа на спинке своего опрокинутого стула. Над ним стоял Губан и хохотал:
- Будешь помнить, как лезть к чужим бабам!
Сева вскочил, бросился к Губану, но между ними возник быстро отваливший от компании кодеинщиков Андрей Коробов - боксер, чемпион "Спартака" в тяжелом весе.
- Только не здесь! А то мебель переломаете. И кровью зальете паркет. Раздевайтесь до пояса, чтобы рубашки остались в порядке...
Они разделись, побросав одежду на стулья.
- Пошли! - скомандовал Андрей.
Остальные гости не захотели участвовать в аттракционе. Только Галка провожала их взглядом, приподнимаясь со стула.
Медленно спустились с третьего этажа по старой литой лестнице. Губан первым, между ним и Севой - мощная фигура Андрея Коробова.
Вышли на заснеженную улицу.
На тротуаре он развел бойцов, отскочил к Сене и взмахнул рукой:
- Сходитесь!
Они ринулись друг на друга, принялись молотить кулаками носы, скулы, рты...
Пар валил из ноздрей.
Губан не выдержал - он, в отличие от Севы, курил, и дыхалки не хватило, - как был, голый по пояс, убежал домой в "Славянский базар", где жил тогда в огромной коммунальной квартире.
Сева смотрел ему вслед, но победного было мало в его окровавленном лице.
На Спасской башне ударили новогодние куранты.
Галка - "дама сердца" накинула на Севу принесенное пальто.
Он благодарно кивнул и слушал бой часов, успокаивая дыхание.
В простреле между Историческим и Музеем Ленина сияла звезда Спасской башни.
Он с Галкой расположился в "Национале" за уютным столиком у стены.
Мельхиоровый кофейник, такой же молочник, яблочный пай. В общем, то, что мог позволить на свою зарплату Сева.
- Ну и что ты так надолго исчез?
- Проклятое кино засасывает! - отшутился Сева.
- Смотри, не потони.
- Тебя позову спасать!
- Всегда готова. Я ведь не зря тебе тогда предлагала... Переезжай ко мне.
- Учту предложение...
- А я, пока тебя не было, новый гарнитур купила. Чешский - "У-300".
Севе от этой новости сразу стало скучно, и он не поддержал разговора, но Галка взяла инициативу на себя:
- Этот гарнитур продают только по записи, но за двести сверху мне быстро достали и даже сами привезли!
Сева по-прежнему молчал.
- Так что сегодня у меня обмоем покупку, - тарахтела она.
- У нас завтра с шести - съемка.
- Ну и что? Одну ночь не поспишь. Ничего с тобой не случится!
Сева, чтобы уйти от ответа, с видимым желанием проглотил кусок пая.
- Давай закажем еще... Ну, поесть чего-нибудь, - предложила Галка, заметив аппетит Севы.
- Ты хочешь есть? - уточнил Сева.
- Нет. Для тебя. У меня с деньгами порядок.
- У меня сегодня тоже.
- Тебе в кино стали много платить? - засмеялась Галка.
- Нет. Получил случайно. За один эпизод... как автор.
В этот миг официантка поставила на стол блюдце, на котором красовался фужер портвейна, а под ним - записка.
- От кого? - естественно поинтересовался Сева.
- Просили не говорить. - Официантка ушла.
Сева развернул записку и пробежал корявый нетрезвый почерк:
"Не вышло с начальственной дочкой - живешь альфонсом у бывшей проститутки! Вот и все твои принципы!"
Он поискал глазами Губана.
Тот был уже на выходе и, перехватив взгляд Севы, издевательски помахал рукой.
Пока Сева решал, где бить оскорбителя, Губан смылся.
Галка тоже прочитала послание.
- Ты расстроился?
- Приятного мало, когда тебя считают альфонсом.
- Да плевать, кто как считает. Главное, что ты сам знаешь про себя.
- Про себя я еще не все знаю, - с сожалением заключил Сева.
- Узнаешь, какие твои годы! - ободрила Галка.
Ночь он провел у Галки.
У разложенного широко дивана "У-300" стоял журнальный столик с бутылками шампанского.
Они с бокалами в руках, раздетые, лежали на смятых простынях и слушали армстронговское "Сесибо", подперев головы диванными подушками.
Популярная мелодия еще звучала в ушах, когда он вышел из подъезда и наткнулся на парня, сидевшего на объемистом фибровом чемодане.
Обошел было его, но что-то заставило обернуться...
У подъезда ждал кого-то Вася Завирюха, его флотский товарищ, из Запорожья. В темных очках.
- Завирюха?
"Флотский товарищ" поднялся. Снял очки.
- Севка, ты?
- Я. Ты что - не видишь?
- Никого не вижу.
- Как? - только теперь Сева обратил внимание на мутные зрачки Завирюхи.
- А вот так. Помнишь, как на флоте "стеол" из откатников пили?
- Еще бы.
- Ну вот, демобилизовался. А потом стал видеть плохо. Я же писал тебе... ты, правда, не ответил...
- Я... Не думал, что так серьезно... - пытался оправдаться Сева, - я тоже "стеол" пил... - Ему не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить их флотские выпивки.
- Значит, мне больше досталось, - невесело усмехнулся Завирюха, - а теперь - потеря зрения 90 процентов на оба глаза.
- Лечиться приехал?
- Если получится... тут у вас какой-то Гельмгольц есть. По глазам. Но к нему мне самому не пробиться...
Сева молчал, понимая, что кореш ждет поддержки. А откуда ее взять, эту поддержку, когда у него с Давыдовичем...
Завирюха будто чуял направление его размышления и подтолкнул:
- Ты у знаменитости работаешь! У народного артиста. Может, он порадеет. Поможешь?