Прежде всего досматривающему надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что это такое! Отнюдь не уверен, что так вот, с ходу, догадался бы сам, про Стаса вообще молчу… Что там говорить про обычного среднего сержантика, а досмотр будет производить именно такой. Ну, груда каких-то непонятных железок, но ни ствольной коробки тебе, ни взводно-спускового механизма, словом, ничего опасного, так, какая-то механика малопонятная. Но разовьем нашу мысль чуть дальше. Пусть сотрудник, проводящий досмотр, отличается фантастической эрудицией и редкостным умом. Пусть он догадался, что это такое перед ним. И что? И ничего. Ну, арбалет. Так ведь не „стечкин“ же, не „ТТ“ с глушителем, не „узи“! Так, мальчишеская забава. Кошек стрелять, ворон пугать, на зябликов охотиться. То есть реакция будет почти наверняка такая же, как поначалу у Станислава. Ребячья забава, мальчишки остаются мальчишками, мы сами такими были, да? Ничего серьезного, а чтобы с таким оружием да на убийство идти – да не смешите вы меня! А то мы не знаем, с чем на убийства ходят! И что там в „Законе об оружии“ о подобного рода игрушках написано, и написано ли вообще что бы то ни было, наш сотрудник, само собой, не помнит. Я, кстати, тоже запамятовал. А хозяин арбалета скулит и канючит, просит доброго дяденьку-милиционера отпустить его с миром, клятвенно уверяет, что эта самодельная стрелялка нужна ему именно для охоты на ворон. Вопрос на засыпку: какие действия предпримет наш сотрудник, у которого и без юнца с его смехотворной стрелялкой забот выше крыши? Правильно: даст юнцу под зад коленом и прикажет немедленно убираться на все четыре стороны. И еще раз, это при том маловероятном условии, что догадается, с чем, собственно, имеет дело! И все, и полный порядок: наш юноша растворился, как будто и не было его никогда. Вот так вот! Это означает, что если я прав в своих предположениях, то кому-то в голову пришла очень толковая и очень опасная мысль. И очень мне хочется с этим мыслителем повстречаться на предмет душевного разговора!»
Льву Гурову не нравилось то, что он, кажется, начинал понимать. Особенно потому, что понимание это основывалось почти что на чистой интуиции. Хоть пренебречь ею Лев Иванович не мог и не желал. Есть такое особое оперативное чувство – своеобразный инстинкт, который у хорошего сыщика обостряется по мере продвижения в неизвестность. Словно старая, опытная собака-ищейка, принюхиваешься к ветру, стараешься поймать чутким носом знакомые запахи. А если запахи незнакомы?!
Так за своими размышлениями Гуров и не заметил, как доехал до Битцевской лесопарковой зоны. Следуя полученным утром инструкциям, он свернул направо и продолжил движение вдоль берега Битцы в направлении пруда, на берегу которого стояла интересующая его дача. Собственно, прудов на Битце два, связанных тонкой ниточкой неширокой речушки. Оба совсем небольшие, но очень чистые, опрятные и ухоженные, с превосходной проточной водой, да еще и расположенные идеально: и Москва совсем рядом, до МКАД меньше пятнадцати минут езды, и природа почти нетронута, даже рыба клюет! Ясное дело, что район этот считался исключительно престижным и был застроен очень непростыми дачами очень непростых людей. Гурова интересовало верхнее водохранилище, именно на его берегу стояла двухэтажная дача супругов Давиденко. Он не торопясь ехал по отличной асфальтированной дороге вдоль берега, продолжая размышлять на ту же, что и раньше, тему. Не отпускала она полковника Гурова, и все тут!
«И ведь изготовить такое оружие совсем не сложно! – думал Гуров. – Что для этого нужно? Ничего особенного: мехмастерские с тремя станками: токарным, сверлильным и фрезерным, плюс минимальная квалификация на уровне выпускника ПТУ. А три-четыре схемки подобного самострела я берусь набросать с ходу, хоть прямо сейчас. Мехмастерские в „Палестре“ имеются. И что же у нас в результате получается? Ох, как все нехорошо в результате получается! Из подобной штуковины стреляли как минимум два раза. Это то, что нам известно! Возможно, что были и другие сходные случаи, просто мы о них не знаем, не отследили, они прошли мимо наших баз данных. И остается только гадать, где и в кого выстрелят в следующий раз! И кто выстрелит… Фигура этого таинственного стрелка – вообще полная загадка, ничего, кроме смутных подозрений, у нас со Станиславом нет. Ни малейших представлений о мотивах убийств! Моя знаменитая ветка? Да, это наводит на серьезные размышления, но… не более того!»
А вот и нужный ему двухэтажный дачный коттедж, Лев легко узнал его по описанию Екатерины. Он припарковался около раскрытых ворот, вышел из машины и медленно двинулся через участок к даче, настраивая себя на предстоящий разговор с хозяйкой. То, что разговор будет непростым, представлялось совершенно очевидным. Он уже подошел к самой двери и хотел нажать кнопку звонка, когда его окликнули.
– Это вы полковник Лев Иванович Гуров? – красивый женский голос с легкой хрипотцой. – Подходите сюда, побеседуем на свежем воздухе, уж больно погода хороша, не находите?
Гуров оглянулся. Метрах в десяти от дома участок наискось спускался к самому урезу воды, заканчиваясь крохотным песчаным пляжем. Там же виднелся небольшой дощатый пирс, на спокойном зеркале воды чуть покачивалась красно-синяя лодочка, чем-то напоминавшая незабвенную «Казанку» советских времен, только выполненная из стеклопластика.
«Итальянского производства, – машинально отметил Гуров. – Дорогая игрушка! Но где же сама хозяйка? Что-то я ее не вижу, прямо бесплотный голос, право слово…»
И тут же увидел. Екатерина Федоровна плавным, грациозным движением поднялась из шезлонга, стоявшего рядом с пирсом чуть справа. На ней был только купальник, и полковник Гуров невольно залюбовался: да, красивая женщина, ничего не скажешь!
– Подходите, полковник, присаживайтесь рядом, тут есть еще два шезлонга, – сказала она чуть насмешливым тоном, – и задавайте свои вопросы, раз уж вы так хотели со мной встретиться. Мой вид вас не шокирует? Я принимаю солнечные ванны, жаль терять такие прекрасные деньки бабьего лета. Что, нравлюсь я вам? А ведь нравлюсь!..
– Да как сказать, – тоже с легкой насмешкой в голосе ответил Лев, подходя к ней и усаживаясь в шезлонг. – Не слишком, откровенно говоря. Но это к делу совершенно не относится. Я же не ухаживать за вами приехал.
Лицо Гурова сохраняло спокойное, холодно-сосредоточенное выражение в совершенстве владеющего собой человека, а серые глаза Льва напоминали сейчас леденеющую реку, в которой отражается свинцовое небо. Нет, не нравилась полковнику Гурову Екатерина Федоровна Давиденко, совсем не нравилась!
– О! А вам палец в рот не клади, – рассмеялась женщина, устраиваясь в своем шезлонге поудобнее. – А вы не похожи на милиционера.
– Мне об этом не вы первая говорите, – усмехнулся Гуров, – а что до пальцев, то некоторые пробовали. И оставались без них. Но к делу. Беседа у нас с вами неофициальная, ни протоколов, ничего такого, я даже записей вести не собираюсь. Но мне нужно знать: что вы думаете о двух этих убийствах, второе из которых произошло на ваших глазах?
– А ничего не думаю, – мгновенно отреагировала Екатерина Федоровна, – и думать не желаю! Это не моя, а ваша забота, вот вы и думайте!
– Так у нас дело не пойдет! Для начала: вы хорошо знали Анджея Сарецкого?
– Мы с ним здоровались, – пожала плечами женщина, – и не более того.
– Хорошо, попробуем с другого конца, – терпеливо сказал Гуров, который с тоской начал осознавать, что приехал он зря, только время потратил. Такую откровенно глухую оборону не пробьешь, а рычагов воздействия на эту красивую молодую стервочку у него нет. – Ведь вы тоже преподавали что-то в «Палестре», я не ошибаюсь?
– А как же! – кивнула Екатерина. – Основы мировой художественной культуры. Я по образованию искусствовед. Но с Сарецким мы практически не пересекались. И в дела покойного мужа я тоже посвящена не была, это я предупреждаю ваш следующий вопрос.
«А ведь врешь ты, голубушка! – подумал Гуров. – По глазам вижу, что врешь. И Сарецкого ты знала очень неплохо, причем нежных чувств к нему явно не испытывала, и в какие-то дела Алексея Борисовича была посвящена!»
– Хорошо, – сказал он. – Что вы думаете о специнтернате, о «Палестре»? О воспитанниках, о преподавателях, о порядках, там заведенных, вообще – об атмосфере? Кстати, ведь главный корпус интерната расположен где-то совсем неподалеку?
– Превосходная атмосфера, чудесные воспитанники, замечательные преподаватели, – в голосе Екатерины Федоровны слышалась откровенная издевка, – прекрасные порядки! Я ответила на ваш вопрос? А расположена «Палестра» в двух километрах выше по течению Битцы, только не говорите мне, что вы и без меня этого не знали! Ах, какая погода, полковник! Пойти искупаться, что ли?
Денек действительно выдался редкостный: солнечный и теплый. Слабый ветерок чуть морщил водную гладь, на которой, как крохотные лодочки, покачивалось несколько первых осенних листочков, желтых и красных. Солнечные лучи весело бликовали на поверхности воды, отражаясь россыпью зайчиков. В невысоких сосенках за оградой участка пела иволга. В воздухе стоял характерный запах свежескошенной травы и сосновой смолы. Время приближалось к полудню.
– Хорошо, – сказал он. – Что вы думаете о специнтернате, о «Палестре»? О воспитанниках, о преподавателях, о порядках, там заведенных, вообще – об атмосфере? Кстати, ведь главный корпус интерната расположен где-то совсем неподалеку?
– Превосходная атмосфера, чудесные воспитанники, замечательные преподаватели, – в голосе Екатерины Федоровны слышалась откровенная издевка, – прекрасные порядки! Я ответила на ваш вопрос? А расположена «Палестра» в двух километрах выше по течению Битцы, только не говорите мне, что вы и без меня этого не знали! Ах, какая погода, полковник! Пойти искупаться, что ли?
Денек действительно выдался редкостный: солнечный и теплый. Слабый ветерок чуть морщил водную гладь, на которой, как крохотные лодочки, покачивалось несколько первых осенних листочков, желтых и красных. Солнечные лучи весело бликовали на поверхности воды, отражаясь россыпью зайчиков. В невысоких сосенках за оградой участка пела иволга. В воздухе стоял характерный запах свежескошенной травы и сосновой смолы. Время приближалось к полудню.
…Поняв, что толку он сегодня от Екатерины Федоровны не добьется, Гуров уже хотел было холодно попрощаться с женщиной и отправиться в специнтернат, но тут ситуация изменилась, и выяснилось, что приезжал он сюда все-таки не зря! На сцене появился новый персонаж.
За воротами участка послышался звук тормозящей машины, хлопнула дверца, и по дорожке к пирсу зашагал высокий молодой мужчина в шортах и тенниске. Еще даже не успев посмотреть в его сторону, Лев мгновенным цепким взглядом поймал лицо Екатерины Федоровны и удивился произошедшей в ней перемене!
Настоящий сыщик просто обязан быть хорошим физиономистом, уметь читать настроение, а порой и мысли людей по выражению лица, по взгляду, по изменению ритма дыхания, словом, по тем бессознательным реакциям, которые проявляются, хотим мы того или нет. Человек, конечно, быстро берет себя под контроль, надевает ту или иную маску, скрывающую его истинные эмоции. Но для этого нужно время, хотя бы несколько секунд! И вот эти несколько секунд, пока маска еще не надета, воистину бесценны для опытного сыщика, поскольку позволяют судить об истинных чувствах, которые испытывает объект наблюдения! Нелегко бывает сдержать первую непроизвольную реакцию, особенно женщине. Так же трудно, как не моргнуть, если в двух шагах ослепительно сверкнула молния. Именно поэтому полковник Гуров сперва посмотрел не на того, кто приближался к ним, похрустывая гравием дорожки, а буквально впился взглядом в лицо Катюши. И увидел очень многое!
В ней явно боролись – и сливались! – два эмоциональных потока. Беспокойство, может быть, даже недовольство. Гуров мгновенно понял, что направлено оно не на подходящего к ним человека, а на ситуацию в целом. На то, в частности, что здесь сейчас находится он, полковник милиции Лев Гуров! На то, что подходящий человек и Гуров встретятся, да еще в ее присутствии. Но не это было главным: второй эмоциональный поток был куда сильнее, и уж тут Гуров ошибиться никак не мог, видел он у женщин такие лица и такой взгляд…
Взгляд же у Екатерины Федоровны, пусть лишь на несколько мгновений, стал совершенно восторженным, до неприличия. Словно у восьмиклассницы, которая глядит на знаменитую рок-, поп– или еще какую звезду. И дыхание у женщины на секунду перехватило. Весьма многозначительные симптомы, не так ли? И насквозь знакомые…
«Ого! – подумал Гуров. – Вот так интересный поворотец! Или я вообще ничего не понимаю, разучился элементарно разбираться в людях и пора мне на пенсию, или… Или Катюша по уши влюблена в приближающегося типа. Что в контексте всех слухов, которые о ней циркулируют, да хоть бы характеристики, данной ей покойным Анджеем Сарецким, право же, странно. Уж она точно не восторженная гимназисточка, а дама, я уверен, с большим, богатым опытом. И надо же, столько пылкости во взоре… Что ж там за Том Круз такой, а? Давайте поглядим, с Катюшей все относительно ясно».
Все эти мысли, прикидочный анализ эмоционального состояния хозяйки дачи, заняли у полковника Гурова секунду-другую, сказывались профессиональные навыки. Лев чуть повернулся и пристально посмотрел на подходящего к ним «Тома Круза».
Да ничего особенного, сказать по правде. Высокий, с широкими плечами и узкими бедрами, вообще – отличная спортивная фигура. Лет около тридцати. Да, пожалуй, можно назвать его красивым. Но характерная такая красота, с несколько приторным, конфетным привкусом, словно только что этот мужчина сошел со странички модного глянцевого журнала для дам. Одни тоненькие, в ниточку усики чего стоят, особенно когда подумаешь, какой уход за таким украшением физиономии нужен. Темные, коротко остриженные волосы, глаза тоже темные, под густыми, почти сросшимися на переносице бровями. Круто выдающийся вперед подбородок из тех, что принято называть «волевыми». Есть во внешности что-то ощутимо нерусское, неславянское, хоть трудно сказать, что конкретно. Чем-то на итальянца похож, какими их показывают в голливудских «шедеврах». А улыбка хорошая, открытая такая, и зубы сверкают белизной, как на рекламе какого-нибудь «Орбита». Кто же это такой?
Этот вопрос выяснился незамедлительно. Екатерина Федоровна выбралась из своего шезлонга, сделала шаг к подошедшему мужчине, затем повернулась к Гурову.
– Позвольте представить, – сказала она чуть дрогнувшим голосом, – Аслан Резоев, один из преподавателей «Палестры». Вы, господин полковник, интересовались преподавательским составом интерната? Вот и познакомьтесь для начала.
– В некотором роде, – улыбнулся Резоев, причем даже следов акцента в его речи не было заметно, и голос был приятным – глубокий сочный баритон, – лицо кавказской национальности. Но, прошу заметить, лицо мирное, натурализовавшееся уже во втором поколении, мало того, смею думать – полезное. Да, преподаю в «Палестре». Физкультура, главным образом – плавание и легкая атлетика. А вы, как я понял, полковник? Ого!
– Ага, – столь же безмятежным голосом, в тон Резоеву, сказал Лев. – Полковник милиции Лев Иванович Гуров, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска. Вы вот преподаете, а я – убийства расследую. Вы как, в курсе, что у вас ухлопали сначала директора, а потом, не далее как вчера, его заместителя? И вот представьте, Аслан – вас как по батюшке? – Саидович? Так вот представьте, Аслан Саидович, приезжаю я на встречу с вдовой убиенного директора Давиденко и наталкиваюсь на полное нежелание сотрудничать, если не на прямое издевательство! Создается впечатление, что со мной вообще не желают разговаривать, а это, согласитесь, странно в подобной ситуации!
Гуров сознательно шел на обострение, желая посмотреть: как отреагирует на это сладкая парочка? Екатерина отреагировала вполне предсказуемо, фыркнув, точно рассерженная кошка.
– Мне не о чем с вами разговаривать и нечего вам сообщать, – предельно раздраженно сказала она. – О чем я честно предупреждала вашего коллегу вчера, а вас – сегодня, в телефонном разговоре, где вы имели наглость мне угрожать. Желаете вызывать меня повесткой? Извольте! Я, как законопослушный гражданин, явлюсь по вашему вызову. Но скажу вам то же самое, что и сегодня: я ничего не знаю и знать не хочу. Вы ищете убийцу моего мужа? Бог в помощь, но как-нибудь без меня.
А вот Резоев среагировал нетипично, не так, как ожидал Гуров. Он рассмеялся, и, похоже, совершенно искренне.
– Ну-у, господин полковник, – он широко, во все тридцать два зуба, улыбнулся Гурову, – что поделаешь! Екатерина Федоровна славится сложностью своего характера. Вы позволите, я присяду рядом? Если у вас будут вопросы ко мне, то я с удовольствием на них отвечу, хотя – предупреждаю сразу – мало что знаю и еще меньше понимаю. Совершенно не представляю, кому потребовалось убивать Алексея Борисовича и Анджея Марковича!
Его тон был непринужденным, глаза, казалось, полны самой искренней благожелательности. Он подошел ближе, подвинул шезлонг и сел по другую сторону от Екатерины, так что женщина оказалась между двумя мужчинами, очень непохожими друг на друга.
Аслан Резоев двигался с этакой кошачьей ленцой, но видно было, что в любой момент его пластика может обрести упругость и силу, как у леопарда перед прыжком. Он держался спокойно, уверенно и несуетливо. А по тому, как человек держится, по деталям его подсознательных двигательных реакций узнаешь, как считал Гуров, обычно даже больше, чем по глазам. Потому что в манерах заключается некое постоянство, выражающее суть человека, а не то, что он в данную минуту чувствует. Характер человека, то, что составляет его глубинную сущность, – все это сказывается в его движениях, проступает в дрожании его ресниц, в непроизвольном подергивании губ, в походке, в манере держать руки.
Словно высокое напряжение лейденской банки было разлито в атмосфере. Но ощутить его мог только весьма опытный человек. Так на первый взгляд все смотрелось благостным и спокойным. Сидят трое человек на берегу, наслаждаются прекрасным сентябрьским деньком и о чем-то мирно беседуют… Только вот мирной их беседа никак не была!