В отделении телеграфа на вокзале Ватерлоо Райан продиктовал оператору сообщение для издательства Джеймса Хогга, расположенного по адресу: Шотландия, Эдинбург, Николсон-стрит, 4. Этот адрес был указан в книге.
Текст телеграммы гласил:
ЛЮДИ В ОПАСНОСТИ. НЕМЕДЛЕННО СООБЩИТЕ ЛОНДОНСКИЙ АДРЕС ТОМАСА ДЕ КВИНСИ.
— Можно подумать, будто Де Квинси находится в опасности, — заметил Беккер.
— Так мы сможем быстрее получить ответ.
Пока полицейские разговаривали, сообщение должно было уже долететь до эдинбургского телеграфа. Через несколько минут посыльный отправится с запечатанным конвертом по адресу, где находится контора Хогга. Если издателя на месте не окажется (а скорее всего, так и получится — ведь на дворе воскресное утро), посыльный начнет расспрашивать всех подряд, пока не узнает, где находится квартира Хогга.
Вторую телеграмму Райан отправил в отделение полиции Эдинбурга.
РАССЛЕДУЕМ УБИЙСТВО. СРОЧНО РАЗЫЩИТЕ ПО ЭТОМУ АДРЕСУ ДЖЕЙМСА ХОГГА. НЕОБХОДИМО ЛОНДОНСКОЕ МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО ТОМАСА ДЕ КВИНСИ.
— А теперь вы составили текст так, будто Де Квинси подозреваемый.
— А разве нет? — парировал Райан. — Эдинбург по сравнению с Лондоном небольшой город, и после обеда одна из двух телеграмм должна принести какие-то плоды. Двадцать лет назад, когда я служил, как и вы сейчас, констеблем, в Эдинбург даже не ходили поезда. Не говоря уже о наличии телеграфной связи. На это ушли бы недели.
— А если Хогг находится в отъезде? Он может оказаться и в Лондоне.
— Тогда я прикажу патрульным проверить все лондонские гостиницы и отыскать его. Как бы там ни было, я намереваюсь узнать, где находится этот чертов Де Квинси.
На месте преступления по-прежнему толпился народ.
Едва Райан и Беккер выпрыгнули из экипажа, к ним тут же подбежал констебль и отрапортовал:
— Инспектор, соседи, с которыми я поговорил, ничего такого не заметили.
— То же и у меня, — сообщил другой. — Туман и холод загнали всех в дома.
— Я нашел молоденькую шлюху, так она утверждает, что видела незнакомого человека, — доложил третий констебль.
— Должно быть, ей пришлось совсем туго, раз она вышла работать вчера ночью, — хмыкнул Райан.
— Это одна причина, почему она его заметила. Никого больше рядом не было.
— Одна? — прищурился Райан.
— Она говорит, что пошла к нему, но этот парень так на нее взглянул, что бедняжка поняла: если подойдет еще ближе, то нарвется на неприятности. Говорит, ни у кого еще не видела таких жутких глаз.
— Она описала этого незнакомца?
— Высокий. Широкоплечий. В матросском плаще и шапке. С желтой бородой.
— С желтой? Не многие люди имеют бороды такого цвета. Мы просмотрим полицейский каталог и поищем нашего парня. — Райан знал, что, если этого человека арестовывали за последние десять лет, информация о его прозвищах, возрасте, росте, весе, татуировках, родимых пятнах, шрамах и других характерных приметах должна была быть записана во время ареста. — А девушка не обратила внимания, куда он направился?
— Она говорит, у нее хватило ума пойти в противоположную сторону.
— Продолжайте опрашивать соседей. И расширьте зону поиска.
Райан и Беккер двинулись в таверну и прошли в заднюю комнату, где двое патрульных стерегли закованного в наручники подозреваемого.
Тот продолжал утверждать, что накануне сильно выпил и не помнит, где именно был и что делал, а также не может назвать никого, кто бы подтвердил, где он находился во время убийства.
— У него башмаки подбиты гвоздями, — обратил внимание инспектора Беккер. — А следы, которые мы нашли, были другие.
— Конечно подбиты, как же иначе? — проворчал пленник. — Я не могу себе позволить постоянно ставить новые подметки.
— Существует вероятность, что он сменил обувь, — заметил Райан. — Однако размер он бы сменить не смог.
— Проверим.
Беккер стащил башмак с ноги возмущенного арестанта и отправился на улицу, чтобы сравнить со следами в переулке, — к этому времени гипс должен был уже высохнуть.
Через несколько минут констебль вернулся и кратко доложил:
— Слишком маленькие.
Райан поскреб затылок.
— Похоже, он тут ни при чем.
— Инспектор Райан?
Он повернулся. В дверях стоял констебль.
— Тут вас мальчонка разыскивает. Говорит, у него телеграмма.
Райан прочитал текст и улыбнулся.
— А вот и адрес Де Квинси.
Продолжение дневника Эмили Де КвинсиКо всем приключениям, которые мне довелось пережить с отцом, теперь добавилось еще одно: нас арестовали. Правда, констебль Беккер и подозрительный рыжий тип — он представился как инспектор Райан — утверждают, что это вовсе не арест, но их мрачный вид и поспешность, с которой нас усаживали в полицейскую коляску, опровергают их слова.
— Ехать с вами в Скотленд-Ярд? С какой стати? — возмутился отец.
Туман сгущался на глазах.
— У нас к вам есть вопросы, — заявил рыжий.
— Какие?
— Об убийствах на Рэтклифф-хайвей.
— Все, что я хотел рассказать о них, можно найти в моей последней книге. Почему вас так беспокоит то, что произошло сорок три года назад?
— Не сорок три года назад, — покачал головой рыжий.
Инспектор? Больше смахивает на бандита.
— Разумеется, это было сорок три года назад, — раздраженно бросил отец. — Что, полицейских не учат считать? Отнимите тысячу восемьсот одиннадцать от…
— Вчера поздним вечером, — оборвал его Райан.
— Простите?
— Убийство было совершено вчера вечером.
Вмиг словно похолодало. Несмотря на густой туман, я увидела, как отец выпрямился.
— Убийство? Вчера вечером? — прошептал он.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы делали вчера между десятью вечера и полуночью? — спросил Беккер.
Из уст Райана вопрос, возможно, прозвучал бы как обвинение, но констебль сумел задать его ненавязчиво.
— Нет.
— Пожалуйста, расскажите нам, где вы находились в этот отрезок времени, — дружелюбным тоном попросил констебль.
— Я не знаю.
— Не знаете? — невежливо перебил отца Райан. — У вас от пристрастия к лаудануму память ослабла?
— Моя память в полном порядке.
— Тогда, наверное, вы вчера вечером приняли такую дозу, что уже не соображали, что делаете?
— Я знаю, что делал, но не знаю где.
Райан покачал головой.
— Что опиум делает с людьми!
Констебль Беккер шагнул ко мне и спросил тем же дружелюбным тоном:
— Могу я узнать ваше имя, мисс?
— Эмили Де Квинси. Это мой отец.
— Вы не поможете нам понять, что он имеет в виду?
— Я имел в виду именно то, что сказал, — произнес отец. — Если бы вы спросили меня, что я делал, а не где был, я бы ответил вам: гулял.
— Гуляли? Так поздно? — снова вмешался грубый Райан.
Туман продолжал заключать нас в свои объятия.
Я, кажется, разгадала хитрый замысел полицейских. Рыжий инспектор своим поведением пытался запугать нас, в то время как констебль проявлял участие; таким образом они пытались сбить нас с толку и заставить сделать какое-нибудь необдуманное заявление.
— Отец подолгу ходит, — объяснила я. — Особенно когда пытается сократить дозу лауданума. Тогда он ходит очень много.
— Как-то в Озерном крае я за лето прошагал две тысячи миль, — с гордостью сообщил отец.
— Две тысячи миль? — Райан не скрывал изумления.
— Здесь холодно, — сказал отец. — Может, не будем стоять на улице и привлекать внимание соседей, а пройдем в дом?
— Нам нужно ехать в Скотленд-Ярд, — безапелляционно заявил Райан.
— А в вашем экипаже имеется уборная или вы остановитесь по дороге, чтобы мы могли ее поискать? — спросил отец и повернулся ко мне. — Дорогая, извини за такие подробности.
Теперь уже отец пошел на хитрость. Он никогда не употреблял слова «уборная» — сортир и сортир.
— Ничего страшного, папа.
— А в доме уборная самая что ни на есть примечательная, — сообщил отец полицейским. — Наша экономка говорит, ее оборудовали устройством вроде того, что демонстрировалось на Всемирной выставке в Гайд-парке три года назад. «Нажал — смыл» — такая, кажется, табличка висела возле него. Экономка рассказывает, что изобретатель брал пенни за каждый «смыв». Всемирную выставку посетило почти шесть миллионов человек. И каждый заплатил по пенни, представляете?
— Ну хорошо, — вздохнул Райан. — Пройдемте в дом.
Когда мы вчетвером вошли в гостиную, миссис Уорден последовала за нами и всем своим видом выражала живейший интерес к происходящему; похоже, она не могла дождаться, когда же Любителя Опиума начнут допрашивать полицейские.
— Я разожгу камин, — предложила она, найдя повод остаться и послушать.
— Не утруждайте себя, — сказал Райан. — Мы здесь не задержимся, так что не стоит нагревать комнату.
— Отец ничего не ел с самого завтрака, — обратилась я к экономке. — Принесите, пожалуйста, чай и бисквиты.
Миссис Уорден не двинулась с места.
— Пожалуйста, — с нажимом попросила я.
Экономка с неохотой отправилась выполнять свои обязанности, при этом едва не застряла широченным платьем в дверях. Я предположила, что она станет подслушивать из кухни.
После ухода миссис Уорден все мужчины по очереди — сказывалась холодная погода — воспользовались тем, что отец продолжал именовать уборной. Она находится у нас на первом этаже. Несмотря на то что живем мы в фешенебельном районе Лондона, где специальная компания подает воду в жилые дома, работает система ненадежно. Если бы уборная располагалась выше, давления воды для ее нормальной работы было бы недостаточно.
Хотя все в доме ходили туда-сюда, я заметила, как отец украдкой поднялся по лестнице, а через пару минут вернулся в гостиную. В помещении было довольно прохладно, но лоб отца покрывала испарина. Утром он тоже вспотел, но тогда лоб блестел от физических упражнений, а сейчас… такого рода испарина была мне, к сожалению, хорошо знакома и могла означать только одно.
— О, отец, — прошептала я с досадой.
Он только пожал плечами. Пальто с левой стороны оттопыривалось — там, конечно же, находилась фляжка с лауданумом. В общем, этого следовало ожидать — ведь я знаю, как тяжело (в физическом смысле) отцу, когда он общается с чужими людьми.
— Что вы хотели сказать этим «о, отец»? Что-то важное? — полюбопытствовал констебль Беккер.
Взгляд его перебегал с моего лица на лицо отца. При свете горевшей в гостиной лампы я увидела на подбородке у констебля шрам. Впрочем, этот маленький изъян его нисколько не портил.
— Дочь просто обратила мое внимание, что она очень устала.
— Отец, совсем наоборот.
— Вчера вечером вы отправились на прогулку? — спросил Райан.
— В последнее время я неспокойно себя чувствую, — ответил отец. — Не стыжусь признаться, что задолжал большие суммы денег. Мне пришлось единовременно внести арендную плату за шесть квартир.
— Отец, если бы не твои книги, тебе не нужно было бы столько. — Я повернулась к констеблю и пояснила: — Он забивает книгами один дом, потом снимает другой и так далее.
— Эмили, это семейное дело, и давай не будем выносить сор из избы. Некоторые домовладельцы были настолько бессердечны, — сообщил отец, обращаясь к полицейским, — что волокли меня в суды и даже в тюрьму.
— В тюрьму? — встрепенулся Райан.
— Да, в тюрьму. И как я мог, по-вашему, там работать, чтобы расплатиться с долгами и содержать свою дорогую, ныне покойную, жену и восьмерых (тогда восьмерых) детишек? Спасибо друзьям, которые погасили мои долги, так что я смог выйти на свободу. Но теперь, как вы понимаете, я был должен еще и друзьям, так же как домовладельцам, мяснику и пекарю. Видите, это нарастало как снежный ком. Порой, чтобы не попасть в лапы бейлифа, я вынужден был ночевать в стогу сена. Но все это сущие мелочи по сравнению с тем, что мне довелось пережить, когда я в возрасте семнадцати лет жил на холодных лондонских улицах.
Констебль нахмурился.
— Мисс Де Квинси, ваш отец всегда разговаривает подобным образом?
— Каким? — удивился отец.
— Столько слов и так быстро.
— Не быстро, — возразил отец. — Это все остальные говорят медленно. Я просто вязну в их речах и страстно желаю, чтобы они побыстрее облекали мысли в слова. Ммм, констебль Беккер, не хотелось бы, чтобы вы сочли это за дерзость, но у вас левая штанина ниже колена в крови.
— В крови? — Констебль взглянул на ногу. — Да. Наверное, разошелся один из швов.
— Что с вами случилось?
— Прошлой ночью на меня напали две свиньи.
Теперь уже отец казался сбитым с толку.
Миссис Уорден протиснулась в дверь и поставила на стол поднос с чашками, чайником и тарелочкой с бисквитами. Разлила чай, но не вышла из комнаты, а встала в сторонке.
— Благодарю вас.
Тоном, каким это было сказано, инспектор Райан дал понять, что экономка может удалиться.
Разочарованная миссис Уорден отправилась на кухню, где, несомненно, продолжила подслушивать.
— Итак, вы говорили об убийствах, — произнес отец.
— Да, — кивнул инспектор. — Это произошло вчера вечером недалеко от Рэтклифф-хайвей.
Голубые глаза отца сузились.
— Сколько убитых?
— Пятеро. Трое взрослых и двое детей.
— Господи, — вздохнул отец, с сокрушенным видом полез в левый внутренний карман пальто, вытащил фляжку и налил рубиновую жидкость в чайную чашку.
— Что вы делаете? — спросил Райан.
— Принимаю лекарство.
— Лекарство? А что же разливают во фляжки? Алкоголь?
— Нет. То есть да, в некотором роде. Нет.
— Только не говорите, что это лауданум.
— Я вам уже сказал: я принимаю лекарство. У меня жуткие лицевые боли, и лауданум — единственное средство, которое может их облегчить.
— Лицевые боли?
— А также расстройство желудка, — добавил отец и сделал большой глоток. — Еще с юношеских времен.
— Но вы выпили не меньше унции, — ужаснулся констебль.
Отец отхлебнул еще рубиновой жидкости.
— Остановитесь. — Констебль потянулся к чашке. — Боже мой, вы что, пытаетесь убить себя?
Отец подтащил чашку поближе к себе, чтобы Беккер не смог ее забрать.
— Убить? — Пот на его лбу стал более заметным и помутнел. — Что за странная мысль? — Он повернулся к инспектору Райану. — Смотрю, у вас есть моя последняя книга.
— «Убийство как одно из изящных искусств», — сказал инспектор.
Отец снова отпил из чашки.
— Да, так называется мое эссе.
Беккер посмотрел на меня.
— Мисс Де Квинси, может быть, вам угодно пройти на кухню и присоединиться к экономке или же отправиться в свою комнату?
— А почему это должно быть мне угодно?
— Боюсь, наши разговоры могут вас расстроить.
— Я читала работу отца и знаю, о чем в ней говорится.
— Все равно — те факты, которые нам необходимо обсудить, вас, возможно, шокируют.
— Если увижу, что для меня это чересчур, я уйду, — объявила я констеблю.
В гостиной наступила тишина. Инспектор и констебль несколько секунд молча глядели друг на друга, словно решали, как поступить дальше.
— Ну хорошо, раз вы так настаиваете, что хотите остаться, я начну, — сказал Райан. — В декабре тысяча восемьсот одиннадцатого года в районе Рэтклифф-хайвей Джон Уильямс вошел перед самым закрытием в одежную лавку. При помощи молотка с инициалами Дж. П. он размозжил голову владельцу лавки, его жене и подручному, а также младенцу. Затем он перерезал ребенку горло.
Инспектор зря постарался живописать совершенное злодеяние, чтобы вынудить меня покинуть гостиную; я собралась с силами и не проявила никаких эмоций.
— Все точно, — подтвердил отец.
— То же самое произошло в районе Рэтклифф-хайвей вчера вечером, — добавил инспектор. — Только на этот раз убито двое детей.
— Двое? — Отец медленно поставил чашку. — Ох.
— У нас масса вопросов, — продолжал Райан. — Откуда вам известно столько мельчайших подробностей убийств, которые были совершены сорок три года назад? Почему все годы вы упорно продолжали воспевать эти убийства? Что побудило вас описать их в таких красочных деталях не далее как в прошлом месяце? Наконец, я снова задаю вопрос: где вы были вчера в десять часов вечера?
— И я снова отвечаю: бродил по улицам.
— По каким улицам?