— Именно.
— Я находился в Грасмере, в Озерном крае. Обитал в «Голубятне», бывшей усадьбе Уильяма Вордсворта. В те годы, чтобы попасть оттуда в Лондон, необходимо было несколько дней трястись в карете. Впрочем, думаю, я бы мог выдержать такое путешествие, если бы горел желанием убить семейство на Рэтклифф-хайвей. Вот только меня тогда не было в Лондоне. Как раз в это самое время я вел затянувшуюся полемику с Уильямом Вордсвортом и его семьей касательно зарослей кустарника в их бывшем саду — я пожелал их вырубить. Жена Уильяма Мэри и его сестра Дороти были сим обстоятельством очень расстроены. Поверьте, они бы точно заметили мое отсутствие. Уильям и Дороти уже отправились в лучший из миров — Господь благослови их, — но Мэри еще жива и сейчас готовит новое издание стихотворений мужа. Не могу сказать точно, где она проживает, но, вероятно, она не забыла нашу тогдашнюю ссору.
— Поскольку вы тут вдвоем задаете вопросы и отвечаете на них, каким должен быть мой следующий вопрос?
Беккер заметил, что инспектор больше не злится на своевольного Любителя Опиума. Похоже, он нашел способ склонить Де Квинси к сотрудничеству.
— Тот, с которого вы начали. Почему мне известны такие подробности об убийствах на Рэтклифф-хайвей? Потому, инспектор Райан, что я тщательно их исследовал. Меня настолько поразило то, как эти убийства моментально сковали страхом всю страну, что я поставил себе задачу собрать все газеты, в которых имелось хотя бы малейшее упоминание о преступлениях. Царившей в те дни панике нет и не было аналогов, и ее подробности широко освещены в печати. Вы найдете эти газеты в одном из моих многочисленных домов, за которые я как могу плачу арендную плату; эти дома необходимы, чтобы хранить принадлежащие мне вещи. К несчастью, я не могу вспомнить, где именно они хранятся.
— На Лотиан-стрит в Эдинбурге, — подсказала Эмили.
— Ты уверена?
— Ты же сам попросил забрать их оттуда, когда писал третье эссе об убийствах.
— Спасибо, Эмили. — Де Квинси повернулся к Райану. — А теперь можно мне посмотреть на рисунки тел?
— Они лежат на том краю прилавка.
Де Квинси отхлебнул из фляжки, чем вызвал у Райана гримасу отвращения, подошел к прилавку и один за другим изучил сделанные художником наброски.
Беккер ожидал, что маленький человечек содрогнется от ужаса, но нет — он был полностью сосредоточен на своем занятии.
Закончив просмотр, он заговорил, и голос его переполняла печаль.
— От грома и молнии, от чумы, болезней и голода, от войны и убийства и от внезапной смерти — Великий Боже, избавь нас!
— Прошу прощения, — озадаченно произнес Райан.
— Это одна из главных молитв у англиканцев, — объяснил Де Квинси. — Странно, что для англиканской церкви внезапная смерть считается хуже чумы или голода. Юлий Цезарь смотрел на это под противоположным углом зрения. В ночь накануне гибели он на вопрос, каков, по его мнению, наилучший способ умереть, ответил: лучшая смерть — внезапная. Он имел в виду такую кончину, которая не вызывает ни боли, ни страха. Что интересно: англиканская церковь отдает предпочтение медленной смерти, когда умирающий страдает от боли и у него достаточно времени, чтобы уладить все дела не только с Богом, но и с бакалейщиком.
Беккер никогда не слышал ни от кого таких речей. От странного хода мыслей Любителя Опиума у него голова пошла кругом.
— Ну, владелец лавки не испытал страха. Насколько можно судить, он не успел понять, что произошло.
— Верно. — Де Квинси показал на один из рисунков. — Судя по изображению, его дважды ударили со спины, после чего перерезали горло. — Примечательно, что Де Квинси не стал извиняться перед дочерью, — казалось, обсуждения подробностей убийств не были для нее в диковинку и она не раз слышала их прежде. — Он так и не понял, что случилось. То же касается и младенца. Но на его жену, служанку и старшую дочь убийца напал спереди. Они видели судьбу, которая их ожидала. И им точно было страшно.
— И вы хотите сказать… — подал голос Райан.
— Убийца взял деньги?
— Нет.
— Если убийство было совершено не с целью наживы, то с какой же? — продолжал Де Квинси. — Месть? Но кому? Хозяину лавки? Что же это за месть, когда жертва даже не догадывается, что произошло. Может, убийца отомстил жене хозяина? Предположим, они были знакомы раньше и она отвергла ухаживания влюбленного в нее. Это вероятно. Но зачем тогда было убивать еще и служанку, и обоих детей? Ведь женщина не могла видеть, как убивают ее дочерей. Вот если бы это произошло на ее глазах и она испытала бы страшные муки… Могла ли истинной целью убийцы быть служанка? Если так, то зачем он с такой жестокостью расправился с младенцем?
— Нам уже приходили в голову эти вопросы, — нетерпеливо сказал Райан.
— Иногда бывает, что мы видим вещи совсем иначе, чем они есть на самом деле.
— Я ничего не понимаю. Что вы имели в виду?
— Отец, объясни на примере индийского раджи и кареты, — подсказала Эмили.
— Спасибо, дорогая. Отличный пример.
— Индийский раджа и карета? — Инспектор окончательно перестал что-либо понимать. — Может, мы все-таки будем придерживаться темы убийств?
— Именно это я и делаю. Один британский дипломат подарил радже карету. Карета была четырехместная, с высокой крышей и расположенным впереди сиденьем для возницы. Особое великолепие ей придавал причудливый орнамент. Но в те времена в Индии еще не существовало карет, и, когда дипломат отбыл на родину, раджа оказался в замешательстве — он просто не знал, как использовать подарок. Единственное, в чем он не сомневался, это в том, что его величественная фигура должна возвышаться над всеми остальными. Посему раджа с помощью советников взобрался на верх кареты и угнездился на неудобном, расшатанном сиденье кучера. В то же время возница, который происходил из самой низшей касты и которого никто даже не должен был видеть, залез внутрь экипажа, проковырял под сиденьем кучера отверстие и просунул сквозь него вожжи. Сидя там, он лишен был возможности что-либо видеть, но все же тронул лошадей с места и погнал вперед. Поначалу раджа получал удовольствие от бешеной скачки, но после того, как пару раз едва не слетел со своего насеста и набил несколько шишек, он приказал вознице остановиться. Радже удалось сохранить лицо, и он с благодушной улыбкой позволил придворным опустить себя на землю. Карету же после того случая убрали куда подальше, и больше ее никто не видел.
— И для чего вы рассказали нам эту историю? — поинтересовался Райан.
— Мы смотрим на вещи так, как считаем само собой разумеющимся; как этот раджа решил, что ему нужно сесть на место кучера, поскольку оно самое высокое. Но что, если наш привычный взгляд на вещи ошибочен? Когда мы смотрим на место этого ужасного преступления, что мы думаем? Что какой-то очевидный факт на самом деле может иметь совершенно иное объяснение. Тела убрали. Но что еще изменилось?
— Все двери были закрыты, — впервые за долгое время вступил в разговор Беккер.
— Кто обнаружил тела?
— Я, — сообщил констебль. — Я увидел, как брат хозяина ломится в дверь с улицы. Дверь оказалась заперта, так что я перебрался через стену и проник в дом через черный ход.
— И вы увидели…
— Женщину и девочку. Их тела лежали на полу в коридоре.
— Потом вы…
— Открыл вон ту дверь. — Беккер указал в сторону прилавка. — Прошел в лавку и обнаружил за прилавком труп.
— А потом?
— Проверил также кухню и спальню и обнаружил еще два трупа.
— Убийца не довел до конца свой замысел, — возвестил Де Квинси.
— Не понимаю, — усталым голосом произнес Райан.
— В своем эссе об убийстве как изящном искусстве я называю две основные цели убийцы: жалость и ужас. Жалость к жертвам мы испытываем. Но кто ощущает ужас? Явно не хозяин лавки. И не младенец. Да, жена, служанка и девочка испытали животное чувство ужаса, но только в короткие мгновения, когда, остолбенев, взирали, как на них летит тяжелый молоток. Скажите, констебль Беккер, в котором часу вы оказались у лавки?
— В десять часов пятнадцать минут, как и каждый день.
— Вот она — стабильность маршрута констебля! Я считаю, что убийца был хорошо знаком с вашим графиком и намеревался подождать внутри до двадцати минут одиннадцатого, а потом открыть парадную дверь и скрыться в ночной темноте. Он не мог предугадать появления брата убитого, который спутал убийце все планы. Если бы события развивались в соответствии с его замыслом, на следующий день кто-нибудь обязательно поинтересовался бы, почему не видно хозяина лавки и его семьи. Этот человек постучал бы в дверь, обнаружил ее незапертой и вошел внутрь. По запаху и кровавым пятнам он нашел бы тело за прилавком. Совершив страшную находку, он бы в ужасе бросился бежать за помощью. В лавку теперь заходили бы все новые и новые люди, и с каждой открытой дверью их ожидали бы новые ужасы. Кульминация всего плана должна была настать с открытием последней двери, ведущей в спальню, где обнаружили бы останки младенца.
Де Квинси быстро подошел к двери во внутренние помещения дома.
Удивленные его прытью Беккер и Райан проследовали за маленьким человечком в коридор. Он старательно обогнул пятно засохшей крови и заглянул в кухню.
— Зубы на полу, — сообщил Де Квинси. — Грандиозно!
— Вы сумасшедший… — прошептал Райан.
— Вспомните карету и индийского раджу. Чтобы понять, что здесь произошло, вам нужно поставить себя на место убийцы. Если вам претит сама мысль об этом, вы не сможете докопаться до истины. Вы должны наслаждаться резней как произведением искусства.
— У вас от лауданума мозги набекрень.
— Напротив, — возразил Де Квинси, — благодаря лаудануму я все вижу абсолютно ясно.
Беккер оглянулся, чтобы убедиться, что Эмили не последовала за ними. Девушка осталась в лавке, и в глазах ее застыла глубокая печаль.
Де Квинси зашел на кухню и внимательно осмотрел лежащий на столе молоток.
— Можно его взять?
— Ради бога! Я хочу посмотреть, как вы с ним управитесь, — сказал Райан.
Де Квинси изучил налипшие на ударную поверхность волосы и запекшуюся кровь.
— Обратите внимание, как несуразно он смотрится в моей руке. Этот инструмент подошел бы только человеку крупных габаритов.
Он осмотрел то место, где деревянная рукоятка плотно входила в отверстие в металлической ударной части.
— И здесь тоже присутствуют буквы, нацарапанные гвоздем по металлу. Те же инициалы Дж. П., что и на молотке из восемьсот одиннадцатого года. И у того молотка имелся такой же дефект на ударной поверхности: зигзагообразная линия. Можно, я соскребу небольшое количество волос и засохшей крови?
Райан на несколько секунд потерял дар речи.
— Я сам это сделаю, — заявил он наконец.
Де Квинси спокойно наблюдал, как инспектор достает нож из ножен, спрятанных под правой штаниной, и очень аккуратно — чтобы не поцарапать металл — подцепляет немножко волос и крови.
Он прищурился и повернулся к Де Квинси.
— Вы говорили про этот дефект?
Голубые глаза «эксперта по убийствам» сузились почти в щелочки.
— Да. Очертаниями он напоминает молнию. В точности такой же. Весьма вероятно, что именно этим молотком и были совершены убийства в одиннадцатом году.
В кухне воцарилась тишина.
— А это что?
Де Квинси указал на лежащую на стуле белую ткань.
— Халат. Убийца надел его, чтобы кровь не забрызгала одежду, — объяснил Райан. — Я разузнал, что халат самый обыкновенный. Ни один продавец никогда не припомнит человека, который его купил.
Де Квинси взял халат и внимательно обследовал многочисленные пятна крови.
— Самый обыкновенный? Нет-нет. Возможно, вы и не отыщете продавца, который вспомнит, как продавал его, но сам по себе этот предмет одежды весьма примечателен. Это рабочий халат художника.
В кухне будто повеяло морозным ветром.
— Убийство как изящное искусство, — пробормотал Беккер.
— Это преступление было совершено не столько чтобы получить удовольствие от жестокой резни, сколько ради драматических обстоятельств, которыми оно было обставлено. Сорок три года назад после убийств на Рэтклифф-хайвей по всей стране прокатилась волна ужаса. Но это просто любительский уровень по сравнению с тем, что случилось здесь. Мы имеем не четыре трупа, а пять. Не один умерщвленный ребенок, а двое. А как художественно расположены тела! И орудие убийства то же самое. Какой прогресс!
— Прогресс? — переспросил пораженный Райан.
— Назавтра, когда в газетах появятся сообщения о том, что здесь произошло, а телеграф в мгновение ока разнесет эту весть по всей стране, убийца достигнет цели: получит истинное наслаждение художника. Жалость и ужас. Ужас накроет Англию, еще больший, чем сорок три года назад. А что касается жалости, то и в следующий раз убийца станет действовать так же безжалостно. Нам нужно проявить жалость друг к другу и надеяться, что Господь сжалится над всеми нами.
— В следующий раз?
И тут у входной двери вскрикнула Эмили.
Когда крик повторился, Беккер, твердо намеренный как можно быстрее прийти на помощь девушке, выскочил из кухни, пронесся по коридору и выбежал в лавку, где застыл, пораженный увиденным.
Через мгновение к констеблю присоединились Райан и Де Квинси. Они также замерли в удивлении от представшей их взорам картины.
Дверь была открыта. Туман вползал в магазин и клубился вокруг стоящего у входа мужчины. Лицо его было словно высечено из красного дерева. Он был невероятно высокого роста, выше даже, чем Беккер. На голове он носил серый головной убор причудливой формы. Через пару секунд констебль припомнил, что видел нечто похожее на рисунке в газете. Если он не ошибался, убор назывался тюрбаном. Несмотря на весьма холодную ночь, из одежды на незнакомце имелась только длинная свободная рубаха навыпуск да такие же свободные штаны. По восточному обыкновению, они также были серого цвета. Прежде Беккер встречал подобную экзотику разве только на страницах «Illustrated London News». Никому из англичан, за исключением дипломатов и дислоцированных в Индии и других частях Индостана военных, не доводилось вживую сталкиваться с людьми такой необычной наружности.
Эмили, стоявшая в сторонке, отняла руки от лица.
— Простите. Дверь вдруг распахнулась. Когда он вошел, я не поняла, что происходит. Я никогда не видела…
— Малайца, — произнес Де Квинси.
— Вы знаете этого человека? — изумился Райан.
Из тумана возникли констебли и встали возле двери плотной стеной с твердым намерением не выпустить экзотического незнакомца.
— Не может быть, — уставившись на малайца, пробормотал Де Квинси. — Столько лет прошло.
— Так вы знаете его?
— Нет.
Не зная, что и думать, Райан повернулся к неизвестному.
— Что вам угодно? Как вы прошли мимо констеблей на улице?
— Мы услышали вдали крики, инспектор, — доложил один из полицейских. — Как будто на кого-то напали.
— Они побежали смотреть, что там такое, а я остался, — сообщил другой. — Я стоял не дальше двадцати футов. Он не мог бы пройти мимо меня.
— Конечно мог, — вставил Де Квинси. — Он же малаец.
— Что вам угодно? — снова спросил Райан незнакомца.
В ответ тот лишь озадаченно прищурил темные глаза.
— Что вы здесь делаете? — продолжал расспросы инспектор.
Мужчина в замешательстве покачал головой.
— Сдается мне, он не понимает по-английски, — сказал Беккер.
— Тот малаец, которого я встретил много лет назад, тоже не понимал по-английски, — сообщил Де Квинси.
— Много лет назад? — переспросил Райан.
— Однажды в мой дом в Озерном крае явился человек, очень похожий на этого. Он внезапно возник будто бы из ниоткуда — словно спустился с Луны. Я пытался заговорить с ним на латыни и на греческом, но все было безрезультатно. Когда стало ясно, что мы не сможем понять друг друга, он улегся на полу в кухне и заснул. Через час он резко вскочил, как ни в чем не бывало вышел на дорогу и вскоре исчез вдали. Произошедшее было настолько нереальным, что впоследствии он мне часто снился. Но прошло уже столько лет, что этот малаец просто не может быть тем же самым, что очутился в моем доме.
— …омас, — вдруг произнес незнакомец.
— Что он пытается сказать? — удивился Беккер.
— …омас… инси.
Похоже, малаец просто пытался вспомнить слова, не догадываясь об их смысле.
— Томас? — переспросил Любитель Опиума. — Де Квинси? Вы это хотите сказать? — Он ткнул себя кулаком в грудь. — Томас Де Квинси?
— …инси, — кивнул малаец и полез под рубашку.
В одно мгновение рядом оказался Беккер. Он схватил мужчину за руку и вытащил ее, чтобы проверить, нет ли там какого оружия. Но оказалось, малаец достал конверт.
Де Квинси выхватил его, разорвал и быстро прочитал короткое письмо. Лицо маленького человечка побледнело.
— Отец, что там такое?
Трясущейся рукой он протянул Эмили клочок бумаги.
Девушка прочитала текст вслух, и голос ее дрожал так же, как дрожала рука ее отца.
Чтобы узнать, что случилось с Энн, чтобы найти ее, приходите в Воксхолл-Гарденс[8] завтра в одиннадцать утра.
— Энн? — спросил Райан. — Вы назвали это имя, когда мы только повстречали вас. Кто она?
— Моя потерянная юность.
— То есть?
— Ум лишен способности забывать, — произнес Де Квинси. Хотя он смотрел на зажатый в руке Эмили листок, казалось, взгляд пронзительных голубых глаз устремлен далеко-далеко. — Когда мне было семнадцать и я жил впроголодь на лондонских улицах, я влюбился в проститутку.
Райан и Беккер были немало озадачены откровенным признанием Де Квинси. Полицейских шокировало не только упоминание о женщине легкого поведения — при собственной-то дочери! — но в равной степени они удивились, услышав, что этот человек способен на такое чувство, как любовь. Подобная прямота, да еще в присутствии посторонних, представлялась чем-то невообразимым.