Прямо у тротуара, напротив входа в мечеть стоял фургон, принадлежащий судя по надписям на его бортах, Бюро эмиграции и натурализации. Тут же стояли две полицейские машины из управления полиции Нью-Йорка и еще фургон оттуда же, полицейские не пропускали правоверных к храму. Толпа хоть и медленно — но вырастала в размерах.
— Пошли! — выразившись непечатно, сказал МакДугал.
Оставив машину — карточку, свидетельствующую о том что машина принадлежит федеральному правоохранительному ведомству, под стеклом они решили не оставлять, квитанция за штраф это меньшая неприятность по сравнению с разбитой во время беспорядков машиной — они прошли к жидкой цепи заграждения, протолкались через толпу. Кто-то просто не мог пройти тут по тротуару — но кто-то и сознательно выражал протест.
— Нельзя! — жирный, с бычьим загривком полицейский многозначительно положил руку на дубинку — назад!
— Антитеррористическая оперативная группа, специальные агенты. Что происходит?
Для такого дела, как объяснить что происходит, у копа ума не хватило. Это был коп из числа худших — патрульный, пользующийся дубинкой в несколько раз чаще, чем головой. В Нью-Йорке, в отличие, к примеру, от Чикаго от таких копов старались избавляться, немало в этом плане сделал мэр Джулиани — но они были. К сожалению.
— Сэр, обратитесь к лейтенанту. Она в фургоне.
Она… Мать твою.
Лейтенант оказался дамой лет сорока, афроамериканкой, она сидела в фургоне, оказавшемся внутри мобильным штабом, и доказывала кому то по рации, что надо или прислать еще людей, или сворачивать следственные действия, потому что такими силами они не справятся и могут быть серьезные беспорядки. Беспорядки действительно намечались: к месту действия подтягивались негры, а где негры там до беспорядков рукой подать, как бы толерантно к ним не относились.
— ФБР? — устало подняла глаза на новых действующих лиц она.
— Антитеррористическая оперативная группа, мэм. Специальный агент МакДугал. Что здесь происходит?
— Лейтенант Синтия Баффур. Ничего здесь не происходит — решили выслать местного муллу к себе на родину, заодно провести обыск. Поступили данные.
— Какие? Какие основания высылки?
— Не знаю. Это вы лучше спросите этих — лейтенант показала рукой в сторону фургона Бюро эмиграции и натурализации — мне ничего нормально не сообщили до того, как мы не прибыли к мечети.
— А решение суда?
— Смеетесь?
Наступили новые времена — теперь для высылки нежелательного эмигранта решения суда не требовалось. PATRIOT-акт работал на полную мощь.
— Мы пройдем?
— Да пожалуйста. Надеюсь, у вас есть оружие…
Толпа прибывала — теперь уже ощутимо.
— Пошли быстрее! — МакДугал подтолкнул напарника — не стоит здесь светиться.
— Какого черта тут делается?
— Такого. Я знаю местного муллу, он не опасный, пусть и не любит власть. Теперь, если закроют мечеть — все местные начнут ходить в подпольные, которые черт знает где расположены и там черт знает что творится.
В мечети шел обыск — там находились сразу несколько человек из БЭИ, двое полицейских с помповыми ружьями наперевес. Двое охраняли местного муллу — тот стоял у стены под охраной двух полицейских, руки у него были свободны, и рядом были какие-то чемоданы — видимо, его личные вещи.
— Сэр!
МакДугал с ходу осадил сунувшегося агента.
— АТОГ. Специальные агенты. Кто старший?
Старшим был низенький, плохо одетый, усатый латиноамериканец. Когда то и он был эмигрантом в этой стране — а теперь так получилось, что он высылал из нее людей. Прихотливая все таки штука — судьба. Заметив посторонних, он так же поспешил подойти.
— Специальный агент МакДугал, это специальный агент Мантино. Антитеррористическая группа.
— Филипп Кабрера, старший группы. Чем обязаны?
— Я бы хотел узнать причину высылки местного муллы.
— Напишите запрос о сотрудничестве.
Разные подразделения огромной, неповоротливой машины под гордым названием «Министерство юстиции Североамериканских соединенных штатов» вместо того чтобы дружить и сотрудничать — враждовали. Иногда смертельно.
— Черт, Кабрера, если речь идет о сотрудничестве, то давайте сотрудничать, а не писать бумаги! При чем тут запрос?! За что его высылают?
Старший группы БЭИ подумал — и решил не усугублять. В стране, еще не оправившейся от последствий 9/10 шла настоящая террористическая (точнее противотеррористическая) лихорадка. Было признано, что одним из факторов, сделавших возможными теракты 9/10 стали отсутствие сотрудничества, поддержки и обмена информацией между ведомствами, потому и создали АТОГ. И если сейчас спецагент АТОГ напишет телегу, что агенты БЭИ не проявили готовности к сотрудничеству…
— Поступили сигналы на него.
— Какие конкретно?
— Что он устраивает сборища и ругает на них правительство. Призывает к сопротивлению, неповиновению.
— Как конкретно призывает? У вас есть материалы аудиоконтроля?
— У нас есть показания трех свидетелей.
— О господи! Люди вышли из подпольных молелен и стали ходить в мечеть! Как думаете — те, кто держит эти подпольные молельни, сильно обрадовались этому?
— Вы хотите сказать, что его подставили?
— Именно это я и хочу сказать! До каких пор вы будете вставлять нам палки в колеса! Почему вы занимаетесь легальной мечетью и не пытаетесь прикрыть подпольные?!
— У нас есть материал, мы обязаны принять по нему меры. Это ваш источник?
Можно было бы сказать «да». Но, во-первых это было неправдой, во вторых — эта информация моментально оказалась бы на улицах. Из БЭИ, равно как и из других ведомств, которые не принимали специальные меры по контрразведывательному обеспечению своей деятельности — информация текла рекой.
— Нет. Но нам нужно поговорить с выдворяемым.
— Пожалуйста. Только недолго, мы почти закончили.
— И без свидетелей. Пусть лучше эти двое подержат дверь, неровен час, сюда ворвутся…
Мулла был высоким, с короткой бородкой, в дешевых, с толстыми линзами очках, выглядел каким-то растерянным. Мантино он не показался опасным и тем более — злоумышляющим.
— Добрый день, сэр — сказал МакДугал, подходя ближе — я вижу, что вы не нашли общий язык с Бюро Эмиграции?
Мулла пожал плечами.
— Все в руках Аллаха.
— Да, все в руках Аллаха. Это лейтенант Мантино специальный агент, мой напарник.
Рука муллы была сухой и твердой, рукопожатие — крепким.
— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, сэр. Это возможно?
— Если только меня не уведут до этого.
— Не уведут — МакДугал достал из бумажника фотографию — скажите, вы когда-нибудь видели этого человека.
Мулла взял фотографию, поправил очки, всмотрелся.
— Этот человек — мертв?
— Увы, это так.
— Он — правоверный?
— Мы считаем что да.
Мулла вернул фотографию, закрыл глаза, губы его зашевелились. Он читал Фатиху, молитву, которую положено читать над умершим правоверным, агенты молча ждали.
— Он так и не погребен до сих пор?
— Увы, сэр. Нам нужно вести расследование, да его никто и не забирает.
— В таком случае, я прошу вас, хоть вы и не правоверный, похоронить этого человека так, как требует этого наша вера. Вы знаете, к кому обратиться. Возможно, это благое деяние зачтется и вам и мне, и тем, кто его похоронит, на Страшном суде — а на нас и так слишком много греха, чтобы упускать возможность совершить благодеяние.
— Сэр, я не могу обещать, что это будет скоро — но в общей могиле он лежать не будет.
— Я рад это слышать. Аллах — да зачтет вам праведные дела ваши.
— Но мы бы хотели получить кое-что взамен. Первый — этот человек прилетел сюда из Берлина, отправная точка его маршрута — Бейрут. В полете он пил кофе, минеральную воду, ел хлеб — и все. Получается, он постился. При нем были найдены деньги — крупная сумма. Мы считаем, что он въехал в страну, чтобы совершить один или несколько террористических актов. И мы можем договориться, чтобы вас не высылали, если вы пообещаете — только пообещаете — что проинформируете нас, если этот или подобный человек появятся в мечети.
Мулла покачал головой.
— Я всего лишь правоверный, что молит Аллаха о прощении и страшится его наказания. Как я обращусь с мольбой к Всевышнему, если до этого предам брата своего?
— Человек, умышляющий убивать — брат ли он вам?
— Он правоверный. Пусть люди, чьи души черны как копоть, и которым Аллах уготовил суровые наказание за содеянное ими, отвратили его с пути истинного джихада — все же он правоверный. Он думает что следует прямым путем, в то время как это — путь ведущий в пропасть неверия и греха. И я, нижайший раб Аллаха, должен отвратить моего брата с этого пути, а не предавать его в руки неверных, как бы он не заблуждался.
— Человек, умышляющий убивать — брат ли он вам?
— Он правоверный. Пусть люди, чьи души черны как копоть, и которым Аллах уготовил суровые наказание за содеянное ими, отвратили его с пути истинного джихада — все же он правоверный. Он думает что следует прямым путем, в то время как это — путь ведущий в пропасть неверия и греха. И я, нижайший раб Аллаха, должен отвратить моего брата с этого пути, а не предавать его в руки неверных, как бы он не заблуждался.
— А что такое истинный джихад — спросил Мантино — не то же ли самое убийство?
— Истинный джихад — это война, которую ты ведешь сам с собой. Истинный джихад — это когда ты воюешь с одолевающими тебя шайтанами, которые толкают руки твои на свершение злых, неугодных Аллаху дел. Только тот кто победил шайтанов в себе самом, тот кто чист — может воевать за торжество истинной веры. Когда люди говорят мне о джихаде, я обычно отвечаю: посмотрите на себя. Разве вы не без греха? Разве дела ваши и помыслы ваши чисты? Как вы можете вести войну с шайтанами, одолевающими весь мир, пока не победили шайтанов в самих себе, как вы можете воевать за чистоту веры, в то время как ваша вера и ваши помыслы, и ваши дела — не чисты?
МакДугал покачал головой.
— Сэр, этих людей не победить словом, будь это слово о Всевышнем Аллахе или слово федерального судьи, зачитывающего приговор. У нас такие же цели, что и у вас. Если вы не будете сотрудничать с властями — это может кончиться плохо для вас же. Разве вам не известно, что провозглашено шейхами такфиритов, теми кто проповедует учение «Ат-Такфир валь-Хиджра»? Они сказали, что мусульманин, который не с ними, который не убивает вместе с ними — хуже неверного что его имущество — разрешен, и его жизнь — разрешена. Эти люди не знают жалости, и с ними не справиться словом.
— Такфириты… Воистину, это кара, посланная нам, правоверным самим Аллахом, это люди, которых ведет сам Иблис и все его шайтаны — с ними. Но мы, правоверные, те, кто страшится наказания Аллаха и несет слово его в душе своей, должны сами справиться с такфиритами, которым, нет в том сомнения, уготовано мучительное наказание.
— Вижу, вас не переубедить — МакДугал сменил тему — а что вы можете сказать о человеке изображенном на этой фотографии?
— Ничего. Я не знаю его и никогда его не видел. Если бы он пришел сюда, и помыслы его были бы чисты, то, нет в том сомнения, он нашел бы здесь кров и нашел бы здесь единоверцев.
— Но он держал пост!
Мулла улыбнулся.
— Вам следует больше читать, агент МакДугал, тем более что нужные книги я вам дал. Возможно, вы и уверуете, а сам Аллах сказал, что те, кто уверует — будут спасены. Пост — это не противозаконно, правда? В Коране есть много видов постов, есть месяцы, где нельзя принимать пищу до заката Солнца, есть время, когда нельзя есть определенные виды пищи. Самый строгий пост — пост, когда ты один день постишься, и один — отдыхаешь от поста. Сам пророк Мохаммед сказал, что более строгий пост — неугоден Аллаху. Возможно, этот человек не имел дурных намерений, когда постился вот и все…
— Сэр, вы закончили? — к беседующим подошел Кабрера — там, на улице становится жарковато. Самое время убираться отсюда.
Что-то глухо стукнулось в дверь.
На улице и в самом деле было неспокойно. Прибыло специальное подразделение по борьбе с массовыми беспорядками нью-йоркской полиции, его бойцы в принадлежащем им большом, с зарешеченными окнами автобусе, спешно натягивались на себя снаряжение, нечто среднее между рыцарскими и хоккейными доспехами — и спешно, как только могли, бежали выстраивать вторую цепь между протестующими и мечетью. Протестующих стало еще больше, перекрыли часть улицы, что создало гигантскую пробку на этой улице и на соседних, на полицейских пока не нападали, но в руках у протестующих были бутылки, камни и палки. Бойцы из группы по борьбе с массовыми беспорядками были вооружены дубинками и шестизарядными гранатометами калибра тридцать семь миллиметров, стреляющими резиновой дробью и гранатами. Но стрелять тоже стоило осторожно: рядом с протестующими было довольно много зевак и были стоящие в пробке машины. Зеваки — это вообще было бедствием: в негритянском квартале было много безработных и они сбегались на любой скандал, на любое бесплатное зрелище. А в застрявших в пробке машинах были в том числе и белые.
Чуть в стороне стоял черный фургончик SWAT, отряда специального оружия и тактики. Сами бойцы пока находились в фургончике, наружу не показывались, чтобы еще больше не подогревать страсти — но если «вечер перестанет быть томным» — они появятся на сцене. И откроют огонь — нелетального оружия у них не было.
Кабрера метался как мелкий бес из оперы — выдворяемого подвели к дверям мечети, но наружу вывести пока не решились. Чемоданы выдворяемого разобрали себе сотрудники БЭИ — чтобы прикрыться ими, если в них полетят камни и пакеты с дерьмом или краской. Сам Кабрера глубоко вдохнул — словно пловец перед прыжком в холодную воду — и выскочил на улицу.
Фургон, конечно же, стоял шагов за двадцать до входа в мечеть…
— Черт, почему не подогнали фургон ко входу?! — старший группы БЭИ набросился на полицейских прикрывавших на всякий случай головы.
— Сэр, тут полно припаркованных машин. Места нет.
— Убрать! Уберите машины, чтобы мы могли подогнать фургон ближе!
Полицейский — типичный патрульный, ирландский здоровяк с сомнением покачал рыжей головой.
— Сэр, вы уверены, что это законно?
— Черт, мне наплевать. Скажите, что они были припаркованы без оплаты!
Полицейский скептически оглядел улицу — парковочные автоматы тут уже давно все разграбили.
— А как мы будем убирать машины, сэр? У нас же нет эвакуатора.
— О Мадонна, просто откатите их руками! Сделайте что-нибудь полезное, наконец!
Полицейский тяжело вздохнул — ему чертовски не нравилось происходящее здесь, буря поднятая в стакане воды этим мелким мексиканским придурком. Но он был на его стороне, и такова была его работа.
— Шмитц, Генри — давайте подвинем машину — решился полицейский.
Ближе всего ко входу был припаркован старый Бьюик, тогда еще не было встроенных противоугонных систем, и можно было ожидать, что его можно будет легко вскрыть, снять со стояночного тормоза и откатить в сторону. Но как только полицейский открыл дверь машины — пронзительно взвыла сирена сигнализации, добавив еще толику нервозности в и так уже перегретую атмосферу депортации.
На шум из полицейского фургончика выскочила лейтенант Баффур.
— О'Хара — закричала она, перекрыв даже сирену — как вы думаете, что вы делаете? Оставьте машину в покое!
— Мэм, нам приказали это сделать.
Рядом стоял Кабрера (помогать толкать он и не думал) — и гнев и так уже издерганного лейтенанта полиции нашел новую цель.
— Кабрера, какого черта!?
— Нам надо освободить место для нашего фургона!
— Ну, так и освобождайте!
— Нужно откатить машину, я приказал…
— Черт, моим людям приказываю я и никто другой! Мы обеспечиваем вашу работу — но это не значит, что кто-то из полицейских должен вскрывать машины! О'Хара, закройте немедленно машину и вернитесь на свой пост! А вам, уважаемый сэр, если нужно убрать машину в сторону — делайте это сами!
— Лейтенант, мы на одной стороне.
— К сожалению!
Оно и понятно — БЭИ сделает свое дело, напишет отчет и умоет руки. А копам — потом иметь дело со взбудораженным черным районом.
В унынии Кабрера вернулся под защиту деревянных стен мечети.
— По улице идти больше двадцати метров.
В мечети воцарилось молчание, нарушенное стуком еще одного камня, попавшего в двери.
— Сэр, эти двадцать метров нам придется не идти, а бежать.
— Может быть, вы позволите мне выступить и попрощаться с правоверными, которые приходили ко мне сюда и внимали слову Аллаха? — предложил мулла.
Кабрера в бессилии посмотрел на агентов АТОГ. МакДугал ухмылялся.
— Сэр, на вашем месте я бы внял голосу разума.
Удивительно — но улица успокоилась, не до конца конечно, как только первым вышел мулла. Сам Мантино не раз бывал в буйных черных кварталах, каких в изобилии было и в столице страны Вашингтоне — и если бы он не видел это своими глазами — он бы не поверил тому кто рассказал бы ему про это. Скандал в черном районе — это больше чем скандал, тут полно живущих на велфере[32] молодых людей, которые просыпаются в двенадцать часов дня, потому что тусили под магнитофон и пели рэп всю ночь. Они носят балахоны и спущенные чуть ли не до колен штаны стиля «обосрался и иду», у них всю дорогу у уха пристроен дешевый магнитофон, включенный на полную громкость и ежесекундно вышибающий из головы остатки мозгов. Они с трудом закончили бесплатную муниципальную школу, в которой на окнах решетки, а на входе — металлоискатель и охранник с револьвером, многие из них уже успели отбыть уголовное наказание «как несовершеннолетние». Им совершенно нечего делать в этой жизни, они не работают и не пытаются найти постоянное место работы, они меняют талоны на бесплатные продукты питания на понюшку кокаина, они всегда готовы на мелкое преступление, а если подвернется выгодная и в их понимании относительно безопасная возможность — то и на крупное. Они не уважают ни закон, ни государство, ни общество, но считают, что общество и государство должно обеспечивать их велфером по факту их рождения, и велфером таким что бы можно было жить не работая. В их песнях говорится о доступных женщинах, наркотиках и убитых полицейских, и каждый раз когда возникает скандал да еще и скандал с участием полиции — они готовы принять в нем самое активное участие, побить стекла, перевернуть машины — а потом подать в суд с бесплатным, предоставленным правозащитниками адвокатом, если полицейский огреет их дубинкой по хребту. Они все чаще и чаще принимают ислам, потому что ислам — это круто, ислам — это полные отморозки, которые воюют против государства, взрывают и убивают солдат этого государства и идут на смерть сами. Их становится год от года все больше и больше, потому что в черном квартале рожают детей по пьянке и чтобы получить потом пособие на ребенка, а мамашам часто бывает по четырнадцать лет. Они — новое лицо Североамериканских соединенных штатов, они шумны и анархичны, их очень много и зачастую для того чтобы их успокоить — приходится вызывать SWAT.