Ладно, потом… Сейчас надо будить Полину. И притвориться, что я давно дома и даже успела поспать.
— Полька, подъем!
— А? Мам, ты пришла?
— Вставай, вставай, кудрявая!
— От кудрявой слышу! — проворчала она. — Ну что?
— Что?
— Ну как?
— Что?
— Как провела ночь?
— Весело! Светка рыдала, причитала… Сама понимаешь!
— Мам, ну не гони!
— Куда я тебя гоню?
— Не гони пургу типа…
— Ты у меня сейчас схлопочешь. «Типа»! Чтобы я больше этого не слышала.
— Ладно. Тогда скажи, кто был тот мужик?
— Какой еще мужик? — похолодела я.
— Ну с которым ты в машину села? Или это Светка была? Тогда она здорово выросла за месяц. Раньше вы с ней одного роста были, а теперь ты ей до плеча не достаешь.
— Господи, что ты порешь? Я встретила в лифте Владимира Сергеевича. Он спросил, куда это я ночью собралась и подвез меня.
— Мам, уши вянут. Прямо завяли совсем, вот-вот отвалятся.
— Ну все, хватит, иди быстро мойся — и за стол.
Да, от моей дочурки не спрячешься.
Она явилась на кухню уже одетая, причесанная, но надутая.
— Между прочим, у нас сегодня последний день, — напомнила она. — И тебе надо зайти в школу.
— Зачем?
— Маятник велел. Он давно уж тебя требовал, но ты уезжала.
— Что ты натворила? — перепугалась я.
— Ничего. Просто ему зачем-то надо.
— Но я смогу сегодня только после работы.
— Ты ему позвони. И договорись.
— Поль, ну правда, в чем дело-то?
— Не знаю! Все, я пошла. Кстати, дай мне денег, мы с девчонками хотим в Макдоналдс сходить после уроков. Ага, спасибо. Это взятка? — спросила она, держа в руках пятисотрублевую бумажку.
— Отнюдь. Просто в день окончания… Ну вроде премии.
— А вдруг я в чем-то провинилась, а? Тогда что, отберешь?
— Ну если б что-то серьезное, ты бы вела себя иначе, не хамила бы, а подлизывалась.
— Это неизвестно еще! У меня же переходный возраст. Ну пока!
Обычно она меня целовала, уходя, а сегодня только кивнула. А я не стала к ней лезть. Когда она ушла, я закрыла глаза и сразу увидела лицо Андрея. И вдруг ощутила, что в нем я обрела сразу любовника и второго ребенка. В нем было много детского, мальчишеского, а еще была какая-то щемящая ранимость и даже беззащитность. Его хотелось оберегать… Заботиться о нем… Готовить ему, стирать.., я не знаю… Это какой-то бред. Но я никогда еще не испытывала ничего подобного. Эта ночь была полна новых, неведомых мне ощущений. Но тут позвонили с автомобильной стоянки с сообщением, что надо срочно погасить образовавшуюся задолженность, иначе лишусь места. Это была серьезная угроза. Терять стоянку, находящуюся в пяти минутах ходьбы от дома, очень не хотелось.
Я заплатила долг и еще за месяц вперед и наконец села за руль. Как всегда, включила музыку. Любимого барда Тимура Шаова. Его блистательные по остроумию и музыкальности песни заряжали меня бодростью. Придавали куража или, как сейчас модно говорить, «драйва».
— О! Бронька, привет! — воскликнула Светка и тут же получила от меня израильский сувенир. — Спасибо! Слушай, какая прическа! Вот от тебя не ожидала!
— Это еще что! Видела бы ты меня в Израиле!
— Да я уж понимаю… Там что-то было? Раввина сбила с пути истинного?
— Подымай выше!
— А кто там у них выше? Шарона захороводила? Так он старый!
— Как ты узко мыслишь! Почему обязательно аборигены?
Но в этот момент появилась Инна Геннадьевна.
— Бронечка, рада вас видеть! Как вы себя чувствуете? — озабоченно осведомилась она.
— Спасибо, все хорошо. Мертвое море творит чудеса.
— А что вы сделали со своей головой? Зачем постриглись? У вас был свой стиль.
— Не правда ваша, Инночка Геннадьевна, — вмешалась Светка. — У нее был не свой стиль, а стиль нашей конторы. А вот теперь…
— Ну это, безусловно, спорный вопрос. Кстати, начальство справлялось о вас.
Начальством она называла нашего главного.
— Я в полном порядке и готова приступить…
— Тогда для начала просмотрите этот контракт, нет ли ошибок, а в одиннадцать десять вас ждет начальство.
Я боялась, что засну над контрактом, но там оказалось столько ошибок, что мне сразу стало не до сна. Интересно, кто это постарался?
— Свет, чья работа?
— Да я почем знаю? Бронь, ну в двух словах скажи — кто?
— Мужик!
— Молодой?
— Не очень.
— Лет пятьдесят?
— Сорок.
— Богатый?
— Нет.
— Красивый?
— До ужаса!
— Нет, правда?
— Правда.
— И что?
— В каком смысле?
— Любовь до гроба?
— Боюсь, что да. Отстань.
— Бронь!
— Светка, отвяжись. Тут ошибка на ошибке.
— Ладно, давай завтра вместе пообедаем, и ты мне все расскажешь.
Иногда по пятницам после работы мы ходили в соседний ресторанчик и там обменивались нашими женскими секретами. Светка не была близкой подругой, но умела держать язык за зубами, да и в житейском опыте ей не откажешь. А мне необходимо с кем-то поделиться, иначе меня разорвет.
— Договорились.
В одиннадцать десять я уже была у шефа.
— Бронислава, приветствую! Садитесь! — сказал он, не отрывая глаз от компьютера. — Вы меня очень подвели!
— Подвела? Чем? — испугалась я.
— Ушли в отпуск не вовремя! А вы были нужны.
— Извините, так получилось.
— Теперь, надеюсь, все в порядке и вы сможете работать в полную силу?
— Да, конечно.
— В понедельник летим в Швейцарию.
— Хорошо, — сказала я, но в душе ужаснулась.
— Я слышал, у вас предстоит свадьба? Больше чем на три дня не рассчитывайте, сразу предупреждаю. Июль — далеко не везде мертвый месяц. И вы будете нужны. Господи, что вы с собой сделали? — оторвался он наконец от компьютера. — К чему эта стрижка? Раньше было гораздо лучше. И приличнее. Нельзя это как-то вернуть?
— Нельзя.
— Извините, я, наверное, сморозил глупость. Но мне не нравится ваша голова.
— Что ж поделать. — И тут я вспомнила парикмахершу Валю. — У меня в контракте не сказано, что я не имею права поменять прическу.
Он взглянул на меня с интересом:
— Действительно. А жаль. Надо в дальнейшем исправить это упущение. Ну все, мы и так потратили уйму времени на вашу прическу. К делу! Вот что, по-вашему, означает этот пункт?
— Здесь явная ошибка переводчика. Я в своем экземпляре уже ее исправила.
— И то хлеб.
* * *Во второй половине дня позвонила Полина:
— Мам, папа звонил!
— Поздравляю.
— Оказывается, мы уезжаем не в воскресенье, а в субботу.
— Поздравляю.
— Мам, что ты заладила «поздравляю», «поздравляю»!
— Я занята.
— Мам, мне надо купить шорты. Мои белые малы. И красные тоже.
— Купим. Завтра. Ты померяй все, что тебе понадобится, и составь список, чего не хватает. Завтра купим. Все. Пока.
— Ну вот, значит, завтра наш дружеский ужин не состоится! — вздохнула Светка.
— Увы. Я думала, они с папашей уезжают в воскресенье, а оказалось, в субботу.
— И куда они на сей раз едут?
— На сей раз в Италию.
— Слушай, здорово. Каждый год он куда-нибудь возит ребенка. Хороший отец. И деньги дает.
— Да. Он приличный человек, ничего не могу сказать.
— Не жалеешь, что разошлась с ним?
— Знаешь, я вообще не люблю жалеть о том, что сделано. А уж об этом и подавно. Слушай, а давай в субботу пообедаем? Полина утром уедет.
— А твой?
— Не знаю… Не думаю, что он будет свободен…
— Он у тебя кто?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— О нет, только не это! У тебя мобильный звонит! — Светка схватила со стола телефон. — Андрей. Это он?
— Отдай!
— Скажи, Андрей — это он?
— Он!
— Ладно, бери, не жалко!
— Алло!
— Привет, это я. Ты на работе?
— Да.
— Я просто хотел сказать, что соскучился.
Все внутри заволокло сладким теплом. Гормон счастья.
— Я тоже.
— У меня сегодня спектакль.
— Ой, я не смогу прийти, дочка послезавтра уезжает, надо с ней…
— Я понимаю. Буду скучать. Ты звони мне, пожалуйста.
— Нет, лучше ты. Я же не знаю…
— Я тоже буду. Целую тебя, моя маленькая.
Он отключился.
— Ну что ты на меня пялишься? — накинулась я на Светку.
— Он, да? Ну, Бронька, ты пропала. У тебя такая морда…
— Да, я, кажется, пропала.
— Умираю от любопытства. Слушай, а что тебе надо купить для Польки? У меня рядом с домом хороший детский магазин. Могу помочь.
— Да нет, когда?
— Утром. Я завтра приду попозже. Отпросилась у Геннадьевны. У меня там дела по наследству, я записалась к нотариусу на прием. Зайду и все куплю. А список продиктуешь вечером по телефону. Годится?
— Нет, Светик, не годится. Не могу я в последний вечер…
— Нуда. Понимаю… Но ты же все равно не успеешь ничего купить. А я бескорыстно помогу. А в субботу встретимся. Хотя до тех пор я умру от любопытства.
— Ты и вправду купишь?
— Ты и вправду купишь?
— Куплю, конечно! Ты думаешь, я сука?
— Никогда так не думала.
В глазах у Светки давно уже жила постоянная тоска. У нее был женатый, я бы даже сказала, безнадежно женатый любовник. И она любила его по-настоящему. Это любовь мешала ей жить, мешала чувствовать себя свободной. Она нечасто говорила об этом. Но иногда ее прорывало, и тогда она рассказывала мне о своей любви, пугая иной раз ненужными подробностями, даже интимного свойства.
— Вот и чудненько. Только ты денег мне дай, я сейчас на мели.
— Конечно.
— Бронь, скажи, а то не доживу до субботы.
— Что тебе сказать?
— Ну кто он?
Я внимательно посмотрела на нее. Меня самое распирало.
— Ладно, скажу. Только никому!
— Я тебя когда-нибудь сдавала? — оскорбилась она.
— Андрей Дружинин.
— Кто? — вытаращила глаза Светка. — Дружинин? Актер?
— Да.
— Господи помилуй! — перекрестилась Светка. — Где ты его нарыла?
— В Израиле.
— Что он там делал? Он разве еврей?
— Он там гастролировал. Все, Светик, пока закрываем тему. Некогда. А в субботу я все тебе расскажу и даже покажу фотографии.
— А как дожить? Ладно, Бронь, ты только скажи одну вещь.
— Ну?
— Ты на что-то надеешься?
— В каком смысле?
— Ну в каком.., замуж…
— Откуда я знаю? Я вчера с ним переспала, у меня крышу снесло, ни о чем таком я и не думала.
— Бронь…
* * *Но тут вошла Инна Геннадьевна, и волнующий разговор пришлось прекратить.
Вечером после работы я заехала в гимназию, к Маятнику. Такое прозвище носил директор, у которого была фамилия Часовщиков и к тому же неприятная манера постоянно расхаживать из угла в угол. Он сообщил мне, что Полина в последнее время бывает груба, и особенно с учительницей по русскому языку.
— Я поговорю с ней, попробую во всяком случае, — решила я не вступать в пререкания с директором, ибо хорошо знала, на какой почве У Полины распри с учительницей. Та отвратительно говорит по-русски: «Включат», «нерво-патолог» и так далее, а Полина не пропускает это мимо ушей. Разумеется, учительница терпеть ее не может. Я-то считаю, такую учительницу не стоило бы держать в гимназии, но, когда недавно по телевизору услышала, как одна знаменитая писательница сказала «включат», махнула рукой. Пусть училка говорит как говорит. Главное, чтобы дочка говорила правильно. И потому ничего директору не объяснила. У этой училки больная мать, муж никчемный, и потерять работу для нее было бы катастрофой.
Маятник еще поворчал, что нынешние дети позволяют себе то, о чем раньше даже и помыслить не смели, и все в таком роде.
И стоило меня из-за этого вызывать? Но под конец он сказал, что в гимназии летом будет ремонт и хорошо бы чем-то помочь.
Я спросила, можно ли деньгами.
— Как вам будет угодно.
— У меня плохо со временем, и я предпочитаю заплатить.
— Ну что ж…
— Сколько?
— Три тысячи.., рублей, разумеется, было бы достойным взносом.
— Хорошо, — скрепя сердце сказала я. Но ничего не попишешь.
— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но Полина как-то обмолвилась, что ваш.., эээ.., жених — строитель…
— И что?
— Не мог бы он помочь материалами или как-то еще?
— Простите, Семен Анатольевич, я плачу деньги. И хватит. Обращаться, как вы выразились, к жениху, я не намерена.
— Извините, извините.
Я вытащила из сумки сто долларов.
— Можно в у, е.?
— Разумеется, но.., сейчас курс, знаете ли…
Я достала еще сторублевку.
— Теперь нормально?
— Простите, но мы вынуждены…
Я была счастлива, что сравнительно легко отделалась. Школу во всех ее проявлениях я ненавидела еще с детства. Школьные стены давят на меня, там пахнет несвободой, насилием над детскими душами. А Полина свою гимназию скорее любит. И хорошо, наверное.
Домой я попала в половине восьмого. И в лифте сообразила, что у Андрея как раз начался спектакль и у многих людей в зале будет вырабатываться гормон счастья. У женщин уж наверняка. И вероятно, не будет ни одной, которая не хотела бы его. Какой ужас! Во что я влипла?
— Мам, в гимназии была?
— Была. Заплатила сто долларов.
— А про меня говорили?
— Да. Сказали, что ты грубая.
— Небось Донна Анна насплетничала?
— Конечно. Ох, как я устала, ужас!
— Ну еще бы, всю ночь утешать подругу…
Я решила смолчать. Сил не было. Полина у Себя в комнате слушала Витаса, чего я совсем не понимала. Ну еще смотреть на него можно. Красивый, пластичный, но слушать… Но Полька «фанатела», и у нее над кроватью висел его портрет. Каждому свое.
И вдруг позвонил Венька:
— Бусечка, я приехал!
— Ну что там?
— Можно я заеду?
— Когда?
— Сейчас.
— Если сейчас, заезжай, а то я хочу пораньше лечь. Устала.
— Я ненадолго.
Я открыла и ахнула. У него был такой измученный вид, как будто невесть что случилось. Мы обнялись.
— Буська, я так привязался к тебе за эту поездку.., так скучал… Буська, ты что опять с собой сделала? Мне твоя грива ужасно нравилась. Чаю дашь?
— Пошли на кухню.
— А чего так тихо? Потомка где?
— Витаса слушает в наушниках. Ты есть не хочешь?
— Честно? Хочу. А что у тебя есть?
— Диетический супчик. Могу яичницу с кабачком сделать.
— Хорошо. Пока будешь делать яичницу, похлебаю твоего супчику.
У меня слезы на глаза наворачивались. Он так осунулся за эти дни.
— Венечка, ты сперва поешь, а потом все расскажешь.
Я сунула в микроволновку бульонную чашку с нашим диетическим супом.
— Сейчас согреется, а я пока почищу кабачок.
— Буська, знаешь, что я решил?
— Ну?
— Заберу к себе Рахиль с Венчиком. Насовсем.
— С ума сошел!
— Нет. Ты понимаешь, оставлять там Венчика я не хочу, и разлучать его с Рахилью тоже.
— А она-то согласна?
— Она жаждет. Знаешь, она золотая старуха. Я встречался с Сонькиной мамашей. Это красивая, еще нестарая баба, карьеристка и, судя по всему, блядь, для которой внук весьма неприятная подробность ее биографии. Не знаю уж, какой там она врач… Я бы не хотел у нее лечиться. Я так понял, что она не возражала бы, если бы эта досадная подробность куда-то делась.
— А Сонька?
— Сонька устроила жуткую истерику: «Я сына не отдам, ты не отец, ты знать о нем не хотел…» И все такое. Ну я сказал, что знать я не хотел о ней, и теперь тоже не хочу, а вот про сына как узнал, так и… Тогда она потребовала.., выкуп.
— Выкуп? — Я не поверила своим ушам.
— Ага.
— И много?
— Двадцать тысяч баксов.
— Ого! А ты что?
— Согласился. Только сказал, что сразу заплатить не смогу. В несколько приемов.
— Слушай, это чудовище какое-то.
— Наркоманка, что сделаешь.
— Она колется?
— Пока нет. Нюхает. А Рахиль… Она так хорошо воспитывает Венчика… Он уже учится музыке. Она, оказывается, до приезда в Израиль была флейтисткой во Львовском оперном театре. А как она готовит!
— Венька, ты уже заплатил?
— Нет. У меня с собой таких денег не было. Через две недели будет готов анализ на ДНК. Я полечу туда, дам этой суке семь тысяч в зубы…
— Только расписку возьми.
— Нет, расписку я брать не буду. Я просто дам ей деньги в обмен на разрешение вывезти ребенка.
— Ты не прав. Расписку надо взять в любом случае. И в тексте зафиксировать, что эти деньги она получила за отказ от воспитания ребенка или что-то в этом роде. Просто если она вдруг начнет возникать, в любом суде такая расписка пригодится. Симпатии будут не на ее стороне.
— Ты разумная, Буська, просто ужас. А супчик твой — говно говном, уж извини. То, что называется брандахлыст. Давай скорее яичницу. Ты бы знала, как Рахиль готовит кисло-сладкое жаркое! Полжизни не жалко. А знаешь, что Венчик любит больше всего на свете?
— Мороженое?
— Нет! Пиццу!
— Ну это многие дети любят. Как и биг-мак.
— Странно, да? Ты понимаешь, мы с ним ходили в «Лондон», ели пиццу. Он ее уплетал, глазки сияли, а я таял как идиот… Никогда не хотел детей… Думал, что еще не созрел… А тут вдруг…
— Вень, а ты уверен, что тебе не надоест?
— Что?
— Все. Венчик, Рахиль, отсутствие свободы. Ты же вольная пташка.
— Дуреха ты. Про голос крови слыхала? И потом… Мне не хватает семьи. Меня же подвергли остракизму…
— Брось! Если б не твое упрямство и не упрямство твоего отца… Тетя Таня уже давно раскаялась…
— А я не простил, может быть. И потом, знаешь, эта свобода никуда не денется. Рахили нужен не я, а Венчик. Хотя она ко мне очень тепло относится. Она тоже одинока. Вот мы и встретились. Два одиночества. Вернее, даже три.
— А вдруг ты влюбишься?
— Ну и что? Если эта предполагаемая возлюбленная не захочет Венчика, то пусть гуляет. Будем подбирать такую, чтобы нас с Рахилью устраивала.
— Но ведь ты уезжаешь постоянно — гастроли, съемки, теперь еще и антреприза. Как Рахиль будет тут одна с Венчиком, ты подумал? Она ведь в Москве, как я понимаю, никогда не жила.